Ян Гергот

Было время, когда жили словаки в беде и нищете. Многие бедняки лебеду варили, а заедали её лепёшкой из отрубей. Разве на такой еде может вырасти здоровый мужик?

- А ты отчего такой вымахал? – спрашивали люди Яна Гергота.

- Неужто не знаете? Я же дома умываюсь вином, а ветчиной утираюсь. – И Ян заливался жизнерадостным смехом.

Ему-то было легко. Ведь у него отец был мясник, да к тому же и виноградарь. Легко ему было вырасти великаном-силачом, которому не было равных во всей Братиславе, а то и во всей стране. Редко-редко, может, раз в сто лет природа соединяет в одном человеке столько силы – физической и духовной.

Лет четырнадцать ему было, когда он пришёл к кузнецу с просьбой:

- Пан мастер, сделайте мне валашку*, да не игрушечную, а настоящую, такую, чтоб была мне по руке.

И он вытянул перед собой свои ручища-лопаты.

Кузнец сработал ему валашку на совесть – знал, что отец Яна в долгу не останется. И точно, он получил за неё целого кабана, потому что валашка получилась на славу. Её широкое лезвие из самой лучшей стали одним ударом валило трехлетнюю ель. Ян Гергот никогда с ней не расставался.

Ян унаследовал ремесло своего отца, но образование получил приличное: три года он проучился в братиславском лицее. Там он познакомился с Йозефом Гурбаном и Людовитом Штуром, будущими вождями словацкого национального движения, там стал их сторонником и верным другом. Без Яна и его валашки не обходилась ни одна загородная встреча штуровской молодёжи, в том числе и та памятная прогулка на Девин, где каждый участник встречи добавил к своему имени ещё одно славянское имя: Штур взял имя Велислав, Гурбан и Ходжа – Милослав, Шкултети – Горислав, Червенак – Православ. Ян Гергот взял имя Бранислав.

Удивительный это был человек, Ян Гергот. Верный своему народу словак с немецкой фамилией. Мясник, прекрасно игравший на органе. Трактирщик, но и знаток древностей, его дом был полон редкостных памяток народной культуры. Скоропромышленник, участвовавший во всех важных национальных событиях того времени. И все годы он жил неподалёку от Братиславы, в маленьких городках Ружиндол, Зеленич, Вайноры и, наконец, Юр.

Во время словацкого восстания 1848 года капитан Ян Гергот всех поражал своей силой. Он увлекал бойцов своей отвагой. Громовым голосом он отдавал команду – и кавалерия повстанцев летела как ветер, неся на остриях своих сабель неотвратимую смерть. Когда дело доходило до рукопашной, ему стоило только плечами повести, и налетевшие на него враги валились как снопы. Тщетно пытались разделаться с ним венгерские гардисты.

И всё же он попался им в лапы!

После неудачного боя с превосходящими силами Гергот уходил от врага на своём могучем коне и уносил знамя гурбановских добровольцев. Оно было обмотано вокруг тела под рубашкой. На лесной дорожке прямо перед ним упало вдруг могучее дерево и придавило его своими ветвями. Пока Ян выбирался из-под них, на него набросилась целая свора гардистов. Они связали его цепями по рукам и по ногам и заперли в каком-то погребе.

- Знатная добыча! – хвастались гардисты. – Всё-таки поймали мы этого Гергота! Завтра будет болтаться на виселице!

- Уж мы срубим для него виселицу покрепче, не всякая выдержит такого великана! – смеялись они.

Лежит Ян Гергот в тёмном подвале, связанный, беспомощный, неподвижный как колода. Вдоль стены виднеются ряды винных бочек. Хоть бы горло смочить, всё было бы легче! Да где там! – Ян отвернулся. Все бочки пустые, затычки выбиты. На улице топор стучит, видно, обтёсывают для него виселицу. «Гей, столбы тёсаные, белые, чтобы весело висели мы…», вспомнилась ему народная песня. Как ласково поётся в ней о виселице: хорошо бы её, красавицу, расписать, серебром-золотом разубрать – виселицу, последнюю постельку, где ветер в ножки поддувает…

«Не рано ли о смерти думаешь! – прикрикнул Ян на себя. – Думай лучше, как в живых остаться». Ведь вместе с ним повиснет на виселице и гурбановское знамя; бело-сине-красное, с надписью «Слава всем словакам!», бесценное знамя, которое он спрятал на своём теле, под рубашкой, чтобы уберечь его от позора. И теперь знамя повесят вместе с ним? А вдруг знамя обнаружат на нём, когда поведут на виселицу? Нет, ни за что нельзя допустить такого позора, любой ценой нужно выбраться! Если бы не цепь… цепь… цепь, она ведь состоит из звеньев, из многочисленных звеньев, а в любой цепи всегда найдётся звено послабее. Ему ли этого не знать, ведь через его руки прошла тысяча цепей, сколько голов всевозможного скота водил он на цепи. Эх, найти бы и здесь слабое звено!

Он выворачивает руки, связанные за спиной, так, что хрустят суставы, лопается кожа, тёплое и липкое стекает по пальцам. Найти слабое звено! Ага, возможно, это оно! Он вцепился в него пальцами, всю силу своей надежды и своего отчаяния вложил он в них… Поддаётся! Железо поддаётся, разгибается! Спасибо вам, батюшка и матушка, что вы меня родили таким сильным!

Он освободился от пут и бросился к бочкам. Может, хоть в одной найдётся глоток. Нашёлся! Ян подымает бочку над головой и жадно пьёт, ведь у него уже два дня не было капли во рту. Напился, ополоснул вином окровавленные руки. «Добро, - усмехнулся, - вином я уже умылся, жаль, нет здесь ветчины, чтобы ею утереться! Ну, ничего, затянем пояс потуже». Ян обмотал кулаки цепями – кому-то сейчас плохо придётся! Он стал стучать в двери, адский грохот раздался в ночи.

На шатких ногах спешат к двери пьяные караульщики.

- Черти в него вселились, что ли? – ворчит один.

- Ничего, завтра он у нас будет тише воды! – бормочет другой. – Завтра черти получат твою грешную душу!

Они отперли дверь, осторожно заглянули… - и тут же мешками повалились на землю. Ян втащил их в подвал и запер на замок. Потом осторожно пробрался мимо спящих гардистов и отправился в путь.

К утру он далеко ушёл своими длиннющими ногами, на рассвете зарылся в стог сена и проспал в нём до самого вечера.

«Куда же мне теперь податься? – стал он думать. – Домой нельзя, там меня первым делом начнут искать. А, знаю! Пойду к тестю в Вайноры!»

Вайнорский нотариус Риккель обрадовался, увидев зятя живого и здорового. Но тут же вздохнул, призадумался. В стране объявлено военное положение, тюрьмы переполнены словацкими патриотами, повсюду идут обыски.

- Знаешь, где мы тебя спрячем? – сказал он. – На колокольне. Звонарь, дядя Шебо, каждый раз, как пойдёт звонить, будет приносить тебе еду.

Несколько недель слушал Ян Гергот вайнорские колокола над своей головой, слушал, как они оплакивали крушение надежд народных.

А когда дядя Шебо сообщил ему чёрную весть, что два его соратника, Вилко и Карол, повешены, тогда Гергот сам раскачал колокола и долго-долго звонил, а по лицу его стекали скупые мужские слёзы.

Наступили тяжёлые годы. Император так и не выполнил своего обещания позаботиться о маленьком угнетённом народе, а словацкие народные вожди влачили нищенское существование в дальних заброшенных деревеньках.

Однажды ожидался в Братиславе приезд императора Франца-Иосифа I. Готовился большой парад, торжественный обед, ликующие толпы народа и приветственные речи.

Ян Гергот должен был возглавить отряд из пятисот конников. И вот прибыла в город крестьянская кавалерия, все в красочных национальных костюмах, гривы коней украшены лентами. Командир выше всех на четыре головы, потому что не только он сам, но и конь его был великаном.

Выстроились они выше Михальских ворот, на Капустном рынке. Глядит Гергот с высоты на людской муравейник и вдруг видит, как пробирается сквозь толпу какой-то человек – видно, дорогу хочет перейти. Незаметный человек с седоватой бородкой, в простом чёрном костюме. Сколько лет прошло, а Гергот сразу узнал его: ведь это Йозеф Милослав!

В тот момент, когда человек в чёрном костюме, затерявшийся среди праздничной толпы, ступил на булыжную мостовую, Гергот скомандовал громовым голосом:

- Кавалерия, смирно! В честь Йозефа Гурбана, народного вождя словаков – на караул!

Со звоном вылетели из ножен пятьсот сверкающих клинков. И полтысячи могучих голосов грянули:

- Слава! Виват! Да здравствует!

Гурбан спрятал улыбку в седой бородке, взмахом руки приветствовал Гергота и поспешно скрылся в толпе на противоположной стороне улицы.

Примчался распорядитель, орёт во всю глотку:

- Какой ещё «виват»? Что за крики? Государь-император ещё и в карету не сел!

А вот и государь-император со своей свитой. Сидит в позолоченной карете, в которую запряжена шестёрка белых коней с пышными султанами, сидит и кланяется на все стороны. Городская публика кричит и машет, из кожи вон лезет от восторга. Но когда карета скрылась из виду, у многих был недоуменный вид, что-то никак не укладывалось в их головах. Почему крестьянская конница и их великан-командир приветствовали государя-императора с прохладцей, а какому-то невзрачному, неизвестному человеку устроили такую овацию?

По воле судьбы после основания Чехословацкой республики именно эта площадь получила имя Гурбана.

В конце шестидесятых годов прошлого века словацкие театралы-любители готовили в Трнаве спектакль. В жизни словацкой национальной культуры это было большое событие, и неудивительно, что билеты были распроданы заранее. И тут прошёл слух, что недоброжелатели готовятся сорвать спектакль: будут, мол, свистеть, кричать, бросать на сцену соломенные венки.

Наступил долгожданный вечер, зал был полон – яблоку упасть некуда. В зрительном зале сидел и Ян Гергот, положив огромные ручищи на свою знаменитую валашку. Вот-вот должен подняться занавес. И тут Гергот вскочил вдруг на подмостки, взмахнул валашкой в сторону галерки и гаркнул:

- Эй, ты там, сзади, заруби себе на носу: посмей только свистнуть – одна у тебя душа, и ту из тебя вышибу!

Ещё раз пригрозил валашкой и вернулся на своё место.

Угроза подействовала – представление прошло спокойно.

Вот какой он был человек, этот Ян Гергот!

Он похоронен в Юре, на маленьком кладбище, у старой церкви. На его надгробном камне высечены стихи, написанные его современником, Михалом Мудронем:

Чистым сердцем служил ты, во славу славян,

слава ныне и вечно тебе, великан!

Ты не умер! Ты спишь до той самой поры,

когда выйдут герои из спящей горы**.

Но не только трогательную легенду о своей жизни оставил нам Ян Гергот. Осталась после него и память вполне осязаемая: гурбановское знамя, которое он спас, спрятав его на своём теле.

Более семидесяти лет хранилось это знамя у потомков Гергота, потом они передали его Братиславскому музею, где оно стало одним из драгоценнейших его экспонатов.

Знамя это длиной почти в два метра, полтора метра шириной, сшито оно из трёх полотнищ. На белом полотнище выложены шёлковым шнуром слова: «Братство и единство!» На синем полотнище: «За короля и народ словацкий!» На красном полотнище: «Слава всем словакам!»

* Валашка – посох с рукояткой в виде топорика.

** Согласно легенде, в глубине горы Ситно спит дружина рыцарей, которая проснётся и выйдет в тот час, когда родине будет угрожать опасность.