Образная составляющая

По С. Г. Воркачеву, образный компонент концепта составляют различные образные ассоциации, коннотативные и метафорические, которые окружают понятийное ядро концепта, как ядро кометы окружено газовым облаком. Он опредмечивает в языковом сознании когнитивные метафоры, через которые постигаются абстрактные сущности (Воркачёв 2002: 83).

Образная составляющая концепта «язык» формируется когнитивными метафорами, основной из которых является, вероятно, перенос имени «язык» с артикуляционного органа на знаковую систему.

В. П. Москвин выделяет следующие типы классификации метафор: семиотическую, структурную и функциональную (Москвин 1996). Рассмотрим метафоры языка, классифицированные в функциональном аспекте.

Н. Д. Арутюнова выделяет следующие типы функциональной языковой метафоры: 1) номинативная, состоящая в замене одного дескриптивного значения другим; 2) образная, рождающаяся вследствие перехода дескриптивного значения в предикатное; 3) когнитивная, возникающая в результате сдвига в сочетаемости предикатных слов; 4) генерализирующая метафора – конечный результат когнитивной метафоры, стирающая в лексическом значении слова границы между логическими порядками (Арутюнова 1999: 366).

Перенос названия с анатомического органа на коммуникативную знаковую систему является ярким, но единственным примером номинативной метафоры в обоих языках (язык, tongue, language).

Образная метафора языка, реализующаяся в синтаксически исходной предикативной модели NpN, является малопродуктивной: она отсутствует в исследованных русских текстах, в английском же языке она реализуется единичными примерами: Language is nothing more than a weapon to you and, thus, you test my armor (Herbert), I operate a machine called language (Ibid.). Очевидно, образные метафоры языка как знаковой системы являются неологическими, авторскими (см.: Москвин 1996: 107).

Анализ когнитивных метафор языка в русских и англоязычных текстах, проведённый согласно семиотической классификации по вспомогательному субъекту сравнения, выявил наличие следующих типов семантического переноса: пространственной метафоры, реиморфной («вещной») метафоры и биоморфной (включая антропоморфную) метафоры (о классификации метафор по вспомогательному субъекту сравнения см.: Москвин 1996: 105–106).

В русских текстах наиболее частотна пространственная метафора языка (83% от всех случаев употребления когнитивных метафор языка). По словам Ю. С. Степанова, «нет ничего более естественного, как представлять себе язык в виде пространства или объёма, в котором люди формируют свои идеи» (Степанов 1985: 3). В русском языковом сознании язык представляется как пространство особого рода – хранилище (см.: Демьянков 2000: 202–203) букв, слов, выражений и образов: «Японцы не имеют в своем языке буквы " л" и заменяют её буквой " р"»(Новиков–Прибой); «Вот уже сотни лет, как это слово в его военном смысле исчезло из нашего языка» (Гуляковский); «Только несколько слов в нашем языке осталось от этих племен» (А. Толстой); «В русском языке для такой ситуации есть точное выражение: не по чину берешь» (Суворов).

Язык как хранилище характеризуется по составу содержимого, может быть богатым или бедным: «Например, у каждого народа Земли с подъемом культуры шло обогащение бытового языка, выражавшего чувства, описывающего видимый мир и внутренние переживания» (Ефремов).

Биоморфная метафора представлена незначительным числом употреблений (11%). Идиоэтнические языки представляются живыми либо мёртвыми: «Он, алкая новых эзотерических знаний, жадно погрузился в собственно турецкие, иудейские, армянские, египетские, арамейские инкунабулы, а также и свитки на прочих мертвых и полумертвых языках, числом до десяти, которыми владел в совершенстве» (Звягинцев).

Антропоморфная метафора как подвид биоморфной используется при уподоблении языка человеку, наделению его собственной волей: «Кормчие драккаров и более значительные викинги, офицеры на современном языке, получили от сеньора наделы первого класса, горды, корты, или курты, из каких слов французский язык сделал " кур" …» (Иванов).

Реиморфная метафора, встречающаяся еще реже, чем биоморфная (6%), представлена «жидкостным» типом метафоры: «Так, язык нового мира тончайшей материей вливался в сознание, и оно тяжелело» (А. Толстой). По языку можно путешествовать, как по морю или океану: «Моряк неудержимомчался фордевиндом по неизведанным безднам великорусского языка» (А. Толстой).

К реиморфной метафоре можно также отнести осмысление языка как барьера: «Вот только непреодолимый барьер цветистого испанского языка словно провел невидимую черту между ним и этими людьми» (Гуляковский).

К генерализирующей метафоре представляется оправданным отнести уподобление языка собственности: «Горик не владел лапонским языком, как старожилы Нидароса» (Иванов); «Михаил Васильевич Паньков, редактор, писатель, работник Наркомпроса, знает Европу, владеет несколькими иностранными языками …» (Островский). Генерализующая метафора стимулирует развитие возникновение полисемии (Арутюнова 1999: 366), и в данном случае новое, переносное лексическое значение, зафиксированное в словарях, получил глагол владеть.

Как и в русском языке, среди английских когнитивных метафор наиболее часто встречается пространственная: язык представляется хранилищем слов и выражений: Any word in the language (in principle this applied even to very abstract words such as IF or WHEN) could be used either as verb, noun, adjective, or adverb (Orwell 1949); In my language we have a word – ahimsa (Clarke); It's a word from one of the old languages of my mother's people (Herbert); Their language was full of such sayings (Anderson).

Язык как коллекция слов и выражений характеризуется по своему составу: The little children, who could not speak English, murmured comments to each other in their rich old language (Cather); The English language is the richest in the world, and yet somehow in moments when words count most we generally choose the wrong ones (Wodehouse).

Частотность пространственной метафоры в английских текстах по сравнению с другими типами когнитивных метафор языка несколько ниже, чем частотность этого типа метафоры в русских текстах (63% по сравнению с 83% в русских текстах).

На втором месте по частоте употребления находится реиморфная метафора (20%). Язык может осмысляться как барьер или стена применительно к его роли в коммуникации: For the barrier of language is sometimes a blessed barrier, which only lets pass what is good» (Forster); «The little Bulgarian spoke no English and little German. Between them was the wall of language (Rinehart).

Как физическое тело, язык может излучать свет: Such is the fabric through which the light must shine, if shine it can – the light of all these languages, Chinese and Russian, Persian and Arabic, of symbols and figures, of history, of things that are known and things that are about to be known (Woolf), а также наделяться размером: Their dreams, it would appear, ran wholly on little nations, little languages, little households, each self-supported on its little farm (Wells).

Язык может уподобляться жидкости, окружающей человека: Seated between a little Bulgarian and a Jewish student from Galicia, she was almost immediately struggling in a sea of language, into which she struck out now and then tentatively, only to be again submerged (Rinehart).

Ещё реже в английских текстах встречается биоморфная метафора (17%). Идиоэтнические языки представляются живыми либо мёртвыми: So it was I occupied my mind with the exact study of dead languages for seven long years (Wells); The Tleilaxu had kept an ancient language not only alive but unchanged (Herbert).

Как и живые существа, языки могут рождаться: That language was born on the planet where Lazarus lived and died and lived (Herbert); а также образовывать гибриды: I threatened the Sagoth leader with all sorts of dire reprisals; but when he heard me speak the hybrid language that is the medium of communication between his kind and the human race of the inner world he only grinned, as much as to say, " I thought so! " (Berroughs).

Реже язык наделяется человеческими чертами – он может быть благородным: " You should read Spanish, " he said. " It is a nobletongue. " (Maugham), он может приходить и уходить: Languages come and go (London). Язык олицетворяется и в том случае, когда с ним борются: I got into the taxi and, after a short struggle with the German language, managed to make the driver understand that I wanted to be taken to a reasonably priced hotel (Shaw).

Таким образом, можно констатировать отсутствие образного типа метафоры языка в исследованных русских текстах и присутствие её в англоязычных. Однако крайне малое количество выявленных образных метафор в англоязычных текстах не позволяет отметить этот факт как этноспецифически значимый.

Как в русских, так и в англоамериканских текстах представлены пространственная, реиморфная и биоморфная (включая антропоморфную) виды когнитивной метафоры языка, классифицированные по вспомогательному субъекту сравнения, при этом англоязычные тексты демонстрируют большее разнообразие метафор. В обоих языках первое место по частотности занимает пространственная метафора – представление о языке как о хранилище слов и выражений. В общем виде частотное распределение типов метафор различно: в английском языке на втором месте находится реиморфная метафора, а в русском – биоморфная. Однако разница между частотой употребления этих типов метафор не является значительной, что не даёт возможности определить различия в частотном распределении типов метафор как проявление этнокультурной специфики.

Главной особенностью паремиологического представления образного компонента концепта «язык» является сфокусированность представлений на анатомическом языке как органе речи.

В русской паремиологии наиболее часто встречается персонификация анатомического языка. Язык представляется автономным органом, обладающим собственным сознанием: Язык поит и кормит, и спину порет; Язык хлебом кормит и дело портит; Язык до Киева доведёт и до кия; Язык доведёт до кабака; Свой язык – первый супостат; Язык до добра не доведёт. В части пословиц противопоставляются язык и голова, символизирующая здесь собственно человеческую личность (Язык голову кормит (он же и до побоев доводит); Язык лепечет, а голова не ведает; Язык болтает, а голова не знает; Язык языку ответ даёт, а голова смекает), а также язык как орудие речи и ум как орудие мысли (Язык наперёд ума рыщет). Неотъемлемым качеством языка как субъекта является болтливость: Язык языку весть подаёт; Язык без костей – мелет; Язык – балаболка; Язык мягок: что хочет, то и лопочет (чего не хочет, и то лопочет); Что знает, все скажет, – и чего не знает, и то скажет (о языке); Язык блудлив, что коза; Язык, что вехотка: всё подтирает; Язык – жернов: мелет, что на него ни попало; Бабий язык – чёртово помело; Язык ворочается, говорить хочется; Язык без костей, во все стороны ворочается; До чего язык не договорится!

Действие языка неотвратимо: От языка не уйдешь; Язык везде достанет; Бабий язык, куда не завались, достанет.

Иногда можно наблюдать своего рода смысловую инверсию – не язык ворочается во рту человека, а язык «ворочает» человеком: Язык мал, великим человеком ворочает. Здесь язык не только автономен, но и приобретает власть над говорящим. В аналогичных пословицах подчёркивается могущество языка: Мал язык – горами качает; Мал язык, да всем телом владеет; Язык царствами ворочает. Язык сравнивается со знаменем по силе своего воздействия на человека: Язык – стяг, дружину водит.

Языку как органу речи приписывается острота (Он зубаст, он остёр на язык; У него язык как бритва), откуда речевая деятельность может описываться как процесс резания (Бритва скребёт, а слово режет). Также присутствует сравнение языка с оружием: Не ножа бойся, языка.

В паремии Язык телу якорь язык прямо сравнивается с якорем, тем самым тело сравнивается с кораблём.

Говорение сравнивается с ходьбой, при этом язык выступает аналогом ноги: Лучше ногою запнуться, нежели языком.

На языке рождаются слова и уходят в пространство как материальные объекты, вернуть их невозможно: Коня на вожжах удержишь, а слова с языка не воротишь; Слово не воробей: вылетит – не поймаешь. Таким образом, речь наделяется качествами материи, что уже было отмечено исследователями: «наивная картина мира оперирует словами, как вещами» (Кашкин 2002: 21); «для русской традиции характерно материализованное восприятие слова» (Мазалова 2001: 57).

Язык как орган речи и сама речь представляются малоценным товаром: На язык нет пошлины; Со вранья пошлины не берут.

В английском паремиологическом фонде относительно большим числом паремий представлено сравнение языка с оружием: A good tongue is a good weapon. Женский язык уподобляется мечу: A woman’s sword is her tongue, and she does not let it rust. Уподобление языка оружию может описываться через его функции: He that strikes with his tongue, must ward with his head; The tongue breaks bone, and herself has none; Under the tongue men are crushed to death. Также языку приписывается способность жалить: The tongue stings; The tongue is more venomous than a serpent’s sting; There is no venom to that of the tongue и резать: The tongue is not steel, yet it cuts.

Представляется, что представленное в английской паремиологии сравнение языка с оружием имеет отношение к выявленной Дж. Лакоффом и М. Джонсоном метафоре ARGUMENT IS WAR «СПОР – ЭТО ВОЙНА» (Лакофф-Джонсон 1990: 387). Спор происходит при помощи языка, язык является одновременно средой и орудием спора.

Исходя из островного положения Англии и высокой занятости населения в области мореплавания, представляется естественным, что в английской паремиологии язык сравнивается с рулём корабля: The tongue is the rudder of our ship, при этом подчёркивается важная роль языка в жизни человека.

Реже представлена персонификация языка. Язык обладает свободной волей (Tongue talks at head’s cost) и способен убежать от владельца: Let not your tongue run at rover; Let not thy tongue run away with thy brains. Вместе с тем во власти человека этого не допустить.

Таким образом, в английской и русской паремиологии представлено наделение языка как органа речи автономным сознанием и функциями оружия. В английской паремиологии количественно преобладают паремии с уподоблением языка оружию, а в русской – с персонификацией языка.

Как отмечает В. Н. Телия, «система образов, закрепленных в фразеологическом составе языка, служит своего рода «нишей» для кумуляции мировидения и так или иначе связана с материальной, социальной или духовной культурой данной языковой общности, а потому может свидетельствовать о её культурно-национальном опыте и традициях» (Телия 1996: 215). Кроме того, национально-культурную специфику фразеологизмов обусловливает стереотипность, символичность или эталонность образного основания фразеологизмов (Телия 1996: 250).

Материалом для исследования представлений о языке в русской фразеологии являются фразеологический словарь русского языка (ФСРЯ), а также толковые словари, содержащие фразеологизмы (БТСРЯ; Даль1998; Ожегов 1960).

Образный компонента концепта «язык» представлен во фразеологии главным образом через персонификацию анатомического языка как органа речи.

Языку приписывается обладание некоторым сознанием, он склонен продуцировать речь в качестве своей имманентной функции, и ему можно дать возможность действовать самостоятельно (давать волю языку, распускать язык). Но во власти человека управлять своим языком: держать язык за зубами, держать язык на привязи, придерживать язык. Внешние обстоятельства (но не сам говорящий человек) могут развязывать язык либо связывать язык, могут заставлять язык произносить что-либо: тянуть за язык, черт дернул (меня) за язык.

Физическое состояние языка обуславливает желание говорить: язык чешется. Речь возникает от движений языка: болтать языком, трепать языком, молоть языком, бить языком, чесать языки, чесать языком, язык не поворачивается. Как отмечает В. М. Мокиенко, от частого употребления обороты болтать языком, трепать языком и молоть языком утратили второй компонент (Мокиенко 1999: 79).

Состояние языка сказывается на речи: язык заплетается, и, с другой стороны, что-либо выговариваемое с трудом причиняет неудобства языку: язык сломаешь. Чтобы прекратить говорить, нужно остановить язык, заставить его быть неподвижным: прикусить язык, наступить на язык. Язык отвечает за способность говорить вообще: язык отнялся, проглотить язык, отсохни (у меня) язык, язык прилип (присох) к гортани; отсюда пожелание болезни языка для прекращения речи: типун тебе на язык.

Особенности речевого поведения человека описываются через физические характеристики его языка. Чем длиннее язык у человека, тем он болтливее и разговорчивее: длинный язык, укоротить язык. У болтливых также язык без костей. Болтливый человек слаб на язык. Устройство языка сказывается на речевой деятельности: язык плохо (хорошо) подвешен (привешен). При описании особенностей речевого поведения приписываемые языку качества могут характеризовать как самого говорящего человека (остер на язык, злой на язык), так и его язык как генератор речи (острый язык, злой язык).

Во фразеологическом представлении слова и речь вообще образуются на языке и находятся на нём в момент говорения: попадать на язык кому-н., проситься на язык, приходить на язык кому-н., не сходить с языка, слова не идут с языка, вертеться на языке.

Таким образом, язык представляется относительно автономным говорящим субъектом.

Язык как этноспецифическая система коммуникации получает переносное значение в фразеологических единицах (ФЕ) общий язык и говорить на разных языках. Актуальным признаком в данном случае становится способность понимания друг друга коммуникантами, говорящими на одном идиоэтническом языке, отсюда смысл нахождения взаимопонимания в данных ФЕ. Тот же признак актуализируется в ФЕ говорить русским языком, т. е. говорить понятно.

Что касается оборота говорить на ломаном языке, то его связь с ФЕ язык сломаешь не представляется бесспорной: возможно, это калька с немецкого выражения gebrochene Sprache (см.: Левонтина 2000: 286). Данная ФЕ всегда употребляется для обозначения конкретного говорения и характеризует используемый в речи язык с позиций его нормативности, при этом его реифицируя.

Особенности речевого поведения характеризуются через использование говорящим слов (бросаться словами, играть словами, боек на слова, за словом в карман не лезет (ходит), владеть словом). Таким образом, слова как единицы речи и, следовательно, сама речь представляется материальными объектами.

Отмеченное восприятие речи как материи и слов как материальных объектов, с одной стороны, можно соотнести с представлением о магической функции речи (см.: Мечковская 1997: 41–44), так как «в традиционной народной культуре < …> слово магично по своей природе» (Никитина 2000: 560), а, по выражению Э. Сепира, «для нормального человека всякий опыт < …> пропитан вербализмом» (Сепир 1993: 227–228), а с другой стороны – с древним индоевропейским синкретизмом значений «говорить» и «делать» (подробнее см.: Мечковская 2000а: 371–372). Как отмечает В. В. Колесов, «в устной народной культуре сказал – одновременно значит и «сделал, исполнил». Искусственное отсечение одного действия от другого грозит неисчислимыми бедами и немедленно отражается в мире» (Колесов 1999: 127).

Материалом для исследования представления о языке в английской фразеологии являются фразеологический словарь английского языка А. Кунина (Кунин 1967), а также английские толковые словари и словари паремий, в которые включены фразеологизмы (CODP; Apperson 1993; Fergusson 1983; WNCD; WNWD).

В английской фразеологии, как и в русской, может быть отмечена персонификация анатомического языка как органа речи.

Анатомический язык, представляемый как орган речи, персонифицируется; на него переносятся характеристика речевого поведения говорящего индивида: a bad (caustic, dangerous, wicked, уст. shrewd) tongue, keep a civil tongue at one’s head.

Язык наделяется собственной волей; его неотъемлемое свойство и функция – говорить: если дать ему волю, результатом будет речь: loose somebody’s tongue, give tongue / throw one’s tongue. Свободный язык – болтливый язык (a loose tongue). Слова рождаются на языке и находятся на языке же в момент говорения: to be (to have it) at the tip of one’s tongue, on the tongues of men. Речь возникает в результате движений языка (set tongues wagging, wag one’s tongue, tongue-twister), и, чтобы молчать, нужно не давать ему двигаться: keep a still tongue at one’s head, hold one’s tongue, keep one’s tongue between one’s teeth, tie somebody’s tongue, tongue-tied. Язык может отказаться говорить по собственной воле (his tongue failed him). Замолчать и лишиться языка – синонимы (lose one’s tongue).

Болтливость говорящего отражается в физической характеристике длины его языка: a long tongue, one’s tongue is too long for one’s teeth, to have too much tongue и в «готовности» его языка к говорению: a ready tongue.

Язык как орган речи в зависимости от продуцируемой им речевой деятельности получает различные тактильные характеристики: он может быть грубым (a rough tongue), острым (a sharp tongue), гладким (a smooth tongue), елейным (an oily tongue) и даже серебряным (a silver tongue). Льстить – буквально значит умасливать язык (to oil one’s tongue).

Языку приписывается способность кусать (a biting tongue), он может быть ядовитым (venomous), едким (caustic), горьким (bitter), что указывает на осмысление речи как обладающей этими свойствами физической субстанции.

У языка имеется шероховатая сторона (with the rough side of the tongue, give somebody’s a lick with the rough side of one’s tongue, give smb. the rough edge of one's tongue), которая используется для ругательств, брани и т. п.

Положение языка во рту может рассматриваться как признак определенного содержания речи: with the tongue in one’s cheek, have (speak with / put) one’s tongue in one’s cheek.

Как и в русской фразеологии, язык как этноспецифическая система коммуникации получает переносное значение в ФЕ a common language: актуальным признаком становится способность понимания друг друга коммуникантами, говорящими на одном идиоэтническом языке, отсюда смысл нахождения взаимопонимания в данных ФЕ.

В ФЕ the mother tongue лексема обозначает язык как идиоэтническую коммуникативную систему через представление о родном языке как о языке, на котором говорит мать.

Таким образом, можно констатировать определенную идентичность паремиологических и фразеологических представлений о языке как органе речи. В английской и русской фразеологии, как и в паремиологии, анатомический язык персонифицируется и наделяется собственной волей. Его единственная функция и намерение – говорить, он является генератором речи. В зависимости от продуцируемой им речевой деятельности ему приписываются различные физические (главным образом тактильные) характеристики, причем они разнообразнее в английской фразеологии. Как правило, эти характеристики негативные.

Представления о языке в русской и в английской фразеологии практически полностью сводятся к языку как органу речи и говорению: в основной массе ФЕ идет речь именно об этом. Речь возникает от движений языка, и поэтому состояние языка сказывается на речи. Чтобы прекратить говорить, нужно остановить язык. Слова рождаются на языке и пребывают там непосредственно в момент говорения, а после этого уходят с языка в пространство. Характеристики речи переносятся на анатомический язык как орган речи, и речь осмысляется как обладающая определенными свойствами физическая субстанция, материя.

Выводы

Обобщенную семантическую модель концепта, позволяющую отразить его универсальную понятийную основу можно представить следующим образом. Язык – это естественная человеческая семиотическая система, характеризующаяся неограниченной семантической мощностью, эволютивностью, манифестируемостью в речи и связью с социальной группой, чьим идентификатором он выступает. По природе своей язык антиномичен: он одновременно идеален и материален, субъективен и объективен, индивидуален и коллективен, континуален и дискретен, онтологичен и гносеологичен, устойчив и изменчив.

В структуре концепта выделяются три составляющие: понятийная, отражающая его признаковую и дефиниционную структуру; образная, фиксирующей когнитивные метафоры, поддерживающие концепт в языковом сознании, и значимостная, определяемой местом, которое занимает имя концепта в лексико-грамматической системе конкретного языка, куда вошли также этимологические и ассоциативные характеристики этого имени.

Анализ понятийной составляющей показывает значительное частотное преобладание актуализации дефиниционных семантических признаков социальной маркированности и манифестации в речи по сравнению с другими признаками. Дефиниционные признаки эволютивности и неограниченной семантической мощности представлены незначительным числом употреблений, причем признак неограниченной семантической мощности представлен с отрицательным знаком. Существенной лингвокультурной специфики в представлении понятийной составляющей концепта по итогам исследования корпуса иллюстративного материала (художественные и публицистические тексты XX–XXI вв.) в русской и английской лингвокультуре не обнаружено.

Анализ паремиологического фонда русского и английского языка позволяет сделать вывод, что паремиологическое представление о языке в общем сводится к речи и анатомическому языку как её генератору. Таким образом, паремиям присущ взгляд на язык как явление, а не как сущность – т. е. на конкретное, а не абстрактное.

Как в русских, так и в английских паремиях анатомический язык в роли органа речи выступает как могущественный инструмент воздействия на окружающий мир. Вместе с тем, его деятельность зачастую малоэффективна, особенно по сравнению с практической деятельностью. Языку приписывается наличие собственной воли, тем не менее он является инструментом человека.

Для английской паремиологии по сравнению с русской характерно гораздо менее отчетливое представление об анатомическом языке как об автономном, независимом органе речи, наделённом определёнными характеристиками, что проявляется в значительно меньшем количестве паремий, в которых язык характеризуется подобным образом.

Если в русской паремиологии подчеркивается могущество языка вообще, то в английской паремиологии отчетливо выявляется важность языка как инструмента приобретения материальных благ.

Выявленная этноспецифика паремиологического представления концепта «язык» коррелирует с данными этнопсихологии.

Анатомический язык как орган речи и собственно речь как проявление языка, как в русском, так и в английском языковом сознании маркированы преимущественно отрицательно, что проявляется в абсолютном численном преобладании негативных коннотаций. Соответственно, положительная оценка даётся немногословию и молчанию.

Универсальность концепта и достаточная абстрактность соответствующего понятия, наряду с отсутствием вызываемых им аксиологических и эмоциональных рефлексов, определяют отсутствие ярко выраженной этноспецифики в понятийной составляющей концепта, относящейся к его базовому значению.

Исследование образной составляющей концепта «язык» позволяет утверждать, что как в русских, так и в англоамериканских текстах представлены пространственная, реиморфная и биоморфная (включая антропоморфную) виды когнитивной метафоры языка, классифицированные по вспомогательному субъекту сравнения. Английские тексты демонстрируют большее разнообразие метафор. В обоих языках первое место по частотности занимает пространственная метафора – представление о языке как о хранилище слов и выражений. В общем виде частотное распределение типов метафор различно: в английском языке на втором месте находится реиморфная метафора, а в русском – биоморфная. Однако разница между частотой употребления этих типов метафор не является значительной, что не даёт возможности определить различия в частотном распределении типов метафор как проявление культурной специфики.

Как в английской, так и в русской паремиологии представлено наделение языка как органа речи автономным сознанием и функциями оружия. Однако в английской паремиологии количественно преобладают паремии с уподоблением языка оружию, а в русской – с персонификацией языка.

Можно также констатировать определенную идентичность паремиологических и фразеологических представлений о языке как органе речи. В английской и русской фразеологии, как и в паремиологии, анатомический язык персонифицируется и наделяется собственной волей. Его единственная функция и намерение – говорить, он является генератором речи. В зависимости от продуцируемой им речевой деятельности ему приписываются различные физические (главным образом тактильные) характеристики, причем они разнообразнее в английской фразеологии.

Представления о языке в русской и в английской фразеологии, как и в паремиологии, практически полностью сводятся к проявлению языка в речи. Характеристики речи переносятся на анатомический язык, и речь осмысляется как обладающая определенными свойствами физическая субстанция, материя.

В проекции на лексическую систему современного русского языка концепт «язык» представлен лексемами язык, речь, голос и слово. Представляется возможным утверждать, что ядерной лексемой русского лексико-семантическом поля, соответствующему концепту «язык», является лексема язык. Ближнюю периферию составит лексема речь, к дальней периферии возможно отнести лексему слово, к крайней периферии – лексему голос.

В проекции на лексическую систему современного английского языка концепт «язык» представлен лексемами language, tongue и speech. Ядерной лексемой английского лексико-семантическом поля в данном случае является лексема language. Представляется возможным выделить ближнюю периферию – лексему tongue и дальнюю – лексему speech.

По итогам сопоставлении лексико-семантических полей, соотносящихся с данным концептом в русской и английской лингвокультурах, можно сделать вывод, что русский язык обладает более богатыми средствами вербализации концепта.

Проведенное исследование позволяет выдвинуть предположение о характере эволюции концепта «язык» в русской и английской лингвокультурах. Могут быть отмечены две взаимосвязанные тенденции: а) тенденция к увеличению семантического расстояния между ядром лексико-семантического поля и периферийными единицами, и, как следствие, к уменьшению количества лексем, используемых для номинации концепта; б) тенденция к семантическому разделению языка и речи в языковом сознании.

Что касается отношений концепта «язык» с другими языковыми концептами, то может быть констатирована близость концептов «язык» и «речь» в силу взаимосвязанности соответствующих понятий и континуального характера оппозиции «язык–речь».

Результаты проведённого исследования в своей совокупности указывают на принадлежность языка к лингвокультурным концептам, обладающих этноспецификой, которая проявляется как в различном количестве и семантическом содержании средств его объективации в разных языках, так и в метафорической и паремиологической интерпретации.