Этико-философские аспекты

Социальная природа языка, характер воздействия социальных отношений на язык, роль языка в социализации личности, коммуникативное поведение – все это области соприкосновения языка и общества, где язык является источником социальной самоидентификации и референтной диверсификации (см.: Волков и др. 2000: 167). Социальные различия проявляются в потоке коммуникативного взаимодействия. Человек связывает слова в предложения по правилам, мотивированным социальной сущностью с позиций деонтической модальности: долга, чести, совести, морали, права, закона. Эти «этические максимы» имеют вес только в условиях наличия «другого» человека и объективируются в межличностных отношениях, т. е. в социальном контексте. При этом сознание включает «не только логические, но также эмоциональные, волевые, эстетические», правовые и иные отображения действительности, «сливающиеся с понятиями, с самими словесными значениями в сложное семантическое целое» (Головин 1973: 57). Поэтому язык, материализуя результаты познавательной деятельности, отражает как рациональную, так и чувственную, эмоциональную сторону данной деятельности. В языке, наряду с закреплением результатов познавательной деятельности, получают выражение различные переживания и состояния субъекта, его отношение к окружающему, к другим людям и самому себе.

Все вышесказанное, бесспорно, относится к такому сложному лингвоментальному образованию как концепт «дружба». Концепт «дружба» в виду «покрытия» им довольно большого фрагмента языковой картины мира (далее ЯКМ), со своей сложной многоуровневой структуризацией признаков отражает характер коммуникативного поведения языковой личности (далее ЯЛ) по отношению к другому. Данный концепт выражает естественное мироустроение, определенный закон жизни, предопределяющий ценностные ориентации социума. В связи с этим статус концепта «дружба» не может быть охарактеризован иначе как этический.

Как представляется, оптимальным для полноты семантического описания лингвокультурного эмоционально-этического концепта «дружба» будет выделение в его составе четырех составляющих: понятийной, отражающей его признаковую и дефиниционную структуру, образной, фиксирующей когнитивные метафоры, поддерживающие концепт в языковом сознании, значимостной, определяемой местом, которое занимает имя концепта в лексико-грамматической системе конкретного языка и ценностной, так как «центром лингвокультурного концепта всегда является ценность, поскольку концепт служит исследованию культуры, а в основе культуры лежит именно ценностный принцип» (Карасик-Слышкин 2001: 76). Причем под ценностью здесь понимается не только аксиологическая ядерность концепта, но и его позиция в аксиологической области. Выделение оценочной составляющей в качестве отдельного компонента концепта (не принадлежащего его понятийной составляющей) здесь оправдано, так как «дружба», бесспорно, по своей сути является аксиологическим концептом.

Приступая к рассмотрению семантики дружбы, есть необходимость ввести категорию концепциеобразующего признака (КП) – инструмента интерпретации содержания понятия в рамках определенной концепции, который выявляется в результате построения и обоснования теории (Войшвилло 1989: 121).

Словарь этики трактует понятие дружбы как «разновидность (наряду с товариществом и любовью) избирательно-личностных отношений между людьми, характеризующихся взаимным признанием, доверительностью, доброжелательностью, заботой» (СЭ 2001: 127). Этимологическая близость понятия дружбы к понятиям родства, товарищества и любви отражает исторический процесс дифференциации и взаимопроникновения инструментальных (практическая взаимопомощь и выручка) и эмоционально-экспрессивных (сочувствие, взаимопонимание) функций общения. Именно психологизация, интимизация дружбы в процессе ее превращения из договорного отношения и социального союза в эмоциональную привязанность, где на первый план выходят проблемы ее мотивов, влекущие за собой спор о соотношении ее инструментальных и экспрессивных функций, а также соотношения дружбы и любви, побуждают рассматривать дружбу преимущественно в этическом, нормативном ключе.

Философские рассуждения о дружбе восходят к античности, «пронизывают» средние века, эпохи Возрождения и Просвещения и продолжают оставаться актуальными вплоть до нынешних времен. Проблемами дружбы занимались Аристотель, Платон, Эпикур, Эпиктет, Феофраст, Диоген Лаэртский, Сенека, Цицерон, Плутарх. В новое время Монтень, Гольбах, Гельвеций, Ларошфуко, Честерфилд, Юм, Кант, Шопенгауэр, Гегель, Ницше и многие другие.

Дружба-philia довольно рано становится предметом специального размышления в греческой философии, где такие отношения представлены в их широком и узком понимании. При широком понимании под дружбой рассматриваются всякие позитивные добровольно устанавливаемые отношения между людьми, будь то политический союз, родственные, соседские и т. п. отношения.

Такой широкий диапазон понимания, очевидно, объясняется этимологией слова «philia». Оно связано со словом «phyle», обозначавшем племя. Племя-фила – древнейшее подразделение греческого народа, аналогичное «колену» у древних евреев. С распадом родового строя словом «phyle» начинает обозначаться любое кровнородственное объединение. Древнегреческое слово «филия» (philia), часто переводимое как «дружба», не имеет точного соответствия ни в русском, ни в английском языках. Оно обозначает не только «дружбу», но и «дружественность», «расположение», «любовь», вообще «сближение», «соединение», доходящее до полного слияния и отождествления (см.: Кон 1989: 51).

При узком понимании дружба по Аристотелю, представившему наиболее полный анализ этики дружбы (Аристотель 1998: 328–379), заключается в особенных – нравственно-прекрасных отношениях, основанных на духовной близости и взаимной сердечной привязанности, в которых человек последовательно и до конца проявляет себя как добродетельный, что является, как представляется, определением дружбы и отделяет ее от любви.

Основными элементами этической концепции дружбы Аристотеля являются следующие:

- в дружбе человек желает другому блага ради него самого;

- старается по мере сил, не думая о себе, содействовать этому благу;

- к другу «относится, как к самому себе».

Таким образом, у Аристотеля центральным семантическим признаком понятия дружбы выступает альтруистическое начало. Эта тенденция получит развитие в позднем стоицизме и христианстве. Вообще надо сказать, к идеям Аристотеля по отношению к дружбе впоследствии было добавлено немного. Так дружба у стоиков содержит аристотелевскую аналогию идентификации себя с другом. У Сенеки эта аналогия специфицирована в связи с доверием: друга следует принимать всей душой и доверять ему, как самому себе: «Но если ты кого-нибудь считаешь другом и при этом не веришь ему, как самому себе, значит ты заблуждаешься и не ведаешь, что есть истинная дружба» (Сенека 2000: 8).

Дружба у стоиков концептуализируется как форма отношений, покоящихся на свободе воли и добродетели. По свидетельству Диогена Лаэртского, ранние стоики считали, что «дружба существует только между взыскующими, в силу их сходства; и дружба эта есть некоторая общность жития, происходящая оттого, что мы относимся к друзьям, как к самим себе» (Диоген Лаэртский 1979: 306). А на вопрос о том, что такое дружба, Зенон-стоик ответил также по-аристотелевски: «Второе я» (см.: Диоген Лаэртский 1979: 276). Эпиктет по-своему воспроизводит мысль Аристотеля о том, что дружба – удел добродетели: сказать о ком-то, что они друзья, значит, указать на то, что они – честные и справедливые. Поэтому подлинная дружба столь редка. Способны ли те, кто вместе, к дружбе или нет, зависит от того, в чем они полагают себя и свою пользу – в свободе воли, в себе или вовне. Дружба может сопутствовать родственным, семейным отношениям или соратничеству, но от них она не зависит, ибо дружба – «там, где честность, совесть, где преданность прекрасному» (Эпиктет 1997: 143).

В эпикурейской концепции дружба мотивирована стремлением к счастью людей мудрых: «Из всего того, что мудрость доставляет себе для счастья всей жизни, самое важное есть обладание дружбой» (см.: Диоген Лаэртский 1979: 216). К этому примыкает и такое высказывание: «Благородный человек всего более занят мудростью и дружбой: одна из них есть благо смертное, другая – бессмертное» (см.: Диоген Лаэртский 1979: 224). По-видимому, Эпикур, как и Аристотель, допускал существование различных видов дружбы, различных стадий в дружбе. У него есть слова о том, что в основе дружбы лежит стремление к пользе. Однако дружба только начинается со стремления к пользе, ценна же она сама по себе: «Всякая дружба желанна ради себя самой, а начало она берет от пользы» (см.: Диоген Лаэртский 1979: 220).

Цицерон (в целом развивавший в этике взгляды стоика Посидония) стремится, в отличие от Аристотеля и стоиков, к анализу дружбы не как идеального союза, свойственного мудрецам, а как реального отношения, возможного, однако, только среди людей честных, доблестных, верных и стойких. В противовес Эпикуру Цицерон производит сдвиг в понимании природы дружбы как отношения, возникающего от природы, нежели в силу необходимости: к другу стремятся из приязни, т. е. дружеского расположения, а не из стремления к удовольствию или пользе. Цицерон специально оговаривает, что латинское слово amicitia (дружба) происходит от слова amor (любовь) (см.: Цицерон 1993: 36, 47). Вместе с тем, подобно Аристотелю, Цицерон описывает дружбу как совершенное и нравственно-прекрасное отношение.

Таким образом, в античной философии понятие дружбы конституируется на основе ее последовательного вычленения в строгом смысле слова из массы различных форм положительных связей между людьми и ее противопоставления отношениям, основанным на прихоти, вожделении, корысти и тщеславии. Эта же схема воспроизводится при анализе дружбы в моралистике позднего Возрождения. Так М. Монтень, последовательно отличая дружбу от отношений родителей и детей, от любви к женщине и любви к мальчикам, а также от расхожего понимания дружбы как близкого знакомства или полезной связи, – создает образ совершенной дружбы как такого рода общения, в котором:

а) нет никаких иных расчетов и соображений, кроме самой дружбы;

б) происходит «полное и окончательное слияние воли обоих друзей»;

в) так что «благодеяние, обязательство, признательность, просьба, благодарность» и т. д. как отношения, связывающие разделенных людей, не имеют какой-либо ценности;

г) все душевные побуждения человека чисты и безупречны (Монтень 1979: 170–182).

В дальнейшем философствовании в общем сохраняется эта понятийная оппозиция дружбы как безусловно-бескорыстных отношений – отношениям эгоистическим. Критичность или возвышенность в восприятии дружбы зависели от того, какой стороне этой оппозиции придавалось преимущественное значение.

В новоевропейской моральной философии реалистически-критический подход к анализу дружбы становится преобладающим (Д. Юм, И. Кант, А. Шопенгауэр, Ф. Ницше). Большинство мыслителей эпохи Просвещения склонны считать дружбу, в противоположность любви, спокойным и рассудочным отношением, основанным на соображениях разума и морали (Д. Юм, П. Гассенди). В этот период дружба все чаще начинает осмысливаться в аспекте ее нравственной ценности.

Ф. Бэкон видит в дружбе высшую форму человеческого общения, подчеркивая, что выбирать друзей нужно «тщательно и разумно». К. Томазий считает любовь и дружбу наиболее общими предпосылками морали. Немецкий просветитель Х. Вольф расширяет понятие дружбы до идеи всеобщей любви к человечеству, а английский философ А. Шефтсбери утверждает, что дружба к отдельному человеку невозможна без более широкого чувства долга по отношению к обществу (см.: Кон 1989: 85–86).

В противоположность идеализировавшим дружбу моралистам, материалисты, развивая утилитаристские идеи концепции разумного эгоизма, утверждают, что в основе дружеских, как и любых иных человеческих отношений лежит личный интерес («…По природе своей мы ищем не друзей, а почета и выгод, которых можем от них получить; этого мы желаем прежде всего, а друзей уже потом» – Т. Гоббс; «Люди обычно называют дружбой совместное времяпрепровождение, взаимную помощь в делах, обмен услугами…» – Ф. Ларошфуко; «…Лишите их этих выгод – и дружба перестанет существовать, интерес к ней будет потерян» – П. Гольбах; «…в результате бывают друзья ради удовольствий, ради денег, ради интриг, ради ума и друзья в несчастье» – К. Гельвеций) (см.: Кон 1989: 88-89).

Относительно аристотелевской стоической концепции в концепции разумного эгоизма, как представляется, совершен «разворот на 180º» угла рассмотрения филических отношений. Это легко наглядно выразить с помощью метода метафорического описания эмоций:

Я делаю благо другому (стоическая концепция)

Другой делает благо мне (концепция разумного эгоизма).

Здесь прямо противоположно меняется векторная направленность таких отношений в рассуждениях философов. В первом случае я даю, проявляя себя как добродетельный, во втором случае я беру, выражая пользовательское отношение к другу. Различие заключается лишь в том, как я к этому отношусь.

Однако, какими бы противоположными они ни были, оба этих семантических признака больше присущи концептуальному видению дружбы людей зрелого возраста. Юность же склонна к повышению требований в плане интимности и экспрессивности. Романтики ставят чувства выше объективного и благонамеренного разума. Дружба у них не добродетель, а живое чувство, непосредственное жизненное переживание, носителем которого становится не зрелый муж, а пылкий юноша. В литературе XVIII в. утверждается единство понятий «юность» и «дружба», которые предстают почти как синонимы (см.: Кон 1989: 95).

Романтический канон дружбы подчеркнул ее аффективно-экспрессивное начало. Хотя при ближайшем рассмотрении гипертрофированная экспрессивность оказывается столь же эгоистической, как и отношения, основанные на взаимном использовании, где романтики идеализировали не только себя в дружбе, но и дружбу в себе. Критикуя романтический канон дружбы, Гегель сказал, что тотальная дружба «имеет своей почвой и своим временем юность» не потому, что юношеский мир богаче и индивидуальнее взрослого, как считали романтики, а как раз потому, что он недостаточно индивидуален (см.: Кон 1989: 110). В юности индивиды живут в общей неопределенности их действительных отношений, где они тесно связаны друг с другом в едином умонастроении, единой воле и единой деятельности – дело одного тотчас же становится делом другого. Юношеская дружба подчинена страсти – быстро приходит и также молниеносно прекращает свое существование. Детская дружба длится, пока есть место удовольствию в условиях совместного времяпрепровождения. Здесь действует принцип «с глаз долой – из сердца вон». Дети дружат, пока они получают удовольствие от компании другого (от компании, т. е. от совместной деятельности, а не от индивидуальности!). По мнению Гегеля, «дружба зрелых людей основывается на сходстве характеров и интересов в общем совместном деле, а не на удовольствии, которое получаешь от личности другого» (см.: Кон 1989: 111). Однако эту же характеристику можно дать уже упомянутой детской дружбе.

Итак, удовольствие, польза, добродетельность – все три являются неотъемлемыми семантическими признаками концепта дружбы, но концепциеобразующими они становятся в зависимости от местоположения в иерархической структуре рассматриваемых отношений. При мотивационном подходе в анализе данного концепта истинная дружба имеет своим основанием, краеугольным камнем, добродетель. То, что является постоянным, данным тому или иному человеку свыше от Бога. Так английский философ С. К. Льюис пишет, что «дружба – не награда за ум или вкус, а орудие божие; с ее помощью Господь открывает красоту другого человека» (Льюис 1992: 242). Согласившись с ним, можно, все-таки, добавить – прежде всего, красоту своей души. Соответственно сила, глубина дружбы является прямопропорциональной величиной от степени этой добродетельности вне зависимости от остальных характеристик участников таких отношений (возраст, социальный статус, общность интересов и т. д.). Хотя было бы совершенно неправильным утверждать, что последние не влияют на установление, развитие и характер дружбы.

До сих пор по умолчанию рассматривались уравненные отношения людей. Так в детстве дружба наиболее соответствует таким отношениям – равенство в возрасте, общность интересов, более или менее одинаковое нравственно-психологическое развитие. В юности с развитием самосознания растет индивидуализация и избирательность дружбы, помогающая процессу становления личности, познанию сущности своего Я. «Человек ищет в друге себя, Двойника. Нравственно-психологический прогресс дружбы состоит в смещении центра тяготения. Двойник умирает, чтобы дать место Собеседнику» (Ухтомский 1973: 385). Только после этого вырисовывается нравственный смысл дружбы и скрепляющих ее мировоззренческих ценностей.

Однако, как кажется, она в этом возрасте теряет свою исключительность и тотальность (у женщин это отчасти объясняется сосредоточением интересов на семейных делах, а у мужчин – на профессионально-трудовой деятельности). Но ценности дружбы отнюдь не сводятся к взаимопомощи и совместному времяпрепровождению. «Взрослые в дружбе, прежде всего, ценят доверие и потенциальную возможность обсуждать свои личные проблемы» (Кон 1989: 253). В зрелом возрасте правила дружбы становятся менее жесткими, чем в юности. Для ее поддержания уже не столь важны регулярные встречи и совместное времяпрепровождение. Значительно чаще наблюдается разнополая и разновозрастная дружба. Терпимее воспринимается асимметричность дружеских отношений, различия в характере оказываемых друг другу услуг, степени взаимного доверия и т. п. Однако психологическая потребность в безусловном признании и эмоциональной поддержке с возрастом не ослабевает. Друг – это человек, к которому «я могу войти, не надевая никакого мундира, не исповедуя никакого Корана и не отрекаясь ни от чего, что принадлежит моей внутренней родине» (Сент-Экзюпери 1964: 436).

В старости дружба вновь приобретает свою исключительность, ее психологическое значение вновь возрастает. Семейные, трудовые отношения отходят на задний план. Потребность в человеческом тепле и общении становится сильнее. Дружеские отношения в старости допускают больше вариаций возраста, пола. Они часто возникают между людьми разных поколений, между стариком и юношей. Хотя существует традиция такие отношения называть наставничеством, они все-таки являются определенной формой дружеских отношений. Пожилой человек находит в своем юном напарнике предмет заботы и благодарного собеседника, а тот в свою очередь видит в умудренном опытом друге образец для подражания и понимающего человека, которому можно безбоязненно открыться. Психологическая близость дедов и внуков часто контрастирует с напряженностью отцов и детей. Это обуславливается большей терпимостью некоторых пожилых людей к своим юным подопечным, помогая им, не запретами или разрешением, а ценным советом сделать правильный нравственный выбор.

Этот последний вид дружбы следует отнести к разряду дружеских отношений, основанных на неравенстве, по Аристотелю на превосходстве одной стороны над другой. Это дружба супругов, любовников, отцов и детей, дедов и внуков, вышестоящих и подчиненных, власти и граждан и т. д. Аристотель говорит, что «во всех этих дружбах, основанных на превосходстве, дружеское чувство должно быть пропорционально», сообразно их достоинству. «Когда дружеское чувство соответствует достоинству, тогда получается в каком-то смысле уравненность, что и считается присущим дружбе» (Аристотель 1998: 339). Здесь Аристотель говорит о дружбе не как отношениях, а о дружеской приязни, филической любви – чувстве, характеризующем дружбу, где дружба – есть этическая сторона любви в целом (Альберони 1991: 44). В отношениях матери к своему ребенку, или чувствах жены по отношению к мужу, или в отношениях родственников, или любовников имеется одно общее свойство – человек проявляет себя, или, по крайней мере, должен себя проявлять как добродетельный, испытывая нравственную, христианскую любовь к ближнему. Чем больше это чувство, тем нравственнее деяния во благо другого, тем ближе эти отношения к истинной дружбе, идет ли речь о людях, обществах, или государствах.

Рассматривая парадигму вербальных реализаций концепта «дружба» – этической категории в моральном кодексе определенной культурной общности – нельзя по понятным причинам обойти стороной религиозный дискурс. Без сомнения религиозный дискурс как объективация духовности народа (ср. гумбольтианский «дух») отражает этнические ценности социума в целом и ценности определенной общественной группы, образующей институт верующих – духовенства и прихожан – в частности.

Религиозный дискурс в основном предлагает концептуализацию дружбы через одну из её «осевых» тем – тему «другого».

В соответствующей словарной статье иллюстрированной полной популярной библейской энциклопедии Архимандрита Никифора (1891) указывается, что в Священном Писании слово «друг», в отличие от «дружбы», встречается весьма часто. Оно нередко употребляется только в функции приветствия: «друг! как ты вошел сюда не в брачной одежде» (Мф. 22: 12), «друг, вот для чего ты здесь!» (Мф. 26: 50), «друг, я не обижаю тебя; не за динарий ли ты согласился со мной?» (Мф. 20: 13), «друзья, есть ли у вас что-нибудь к хлебу?» (Ин. 21: 5). Но так ли уж функциональное обращение лишено каких-либо признаков, отправляющих к действительной дружеской любви? Во всех этих примерах в семантике этой лексемы, употребляемой всего лишь как обращение к любому другому человеку, читается своеобразный код родства между людьми, наподобие киплинговского «мы с тобой одной крови». Попробуем перевести данные цитаты на более примитивный уровень, чтобы более наглядно вывести семантическую эмфазу анализируемой лексемы. И вот, что получается: в первом примере – «человек, я люблю тебя, но ты поступаешь худо», во втором – «человек, я люблю тебя и прощаю тебе твое предательство», в третьем – «человек, я люблю тебя и поступаю с тобой справедливо», в четвертом – «люди, я люблю вас и хочу вам помочь». Во всех этих примерах объективируется христианская агапе, любовь вне зависимости от обстоятельств. Очевидно, что в христианском контексте базовым концепциеобразующим семантическим признаком концепта дружбы является любовь к ближнему – агапе.

Случаи употребления лексико-семантических вариантов «друг», «друзья» с эксплицитной филической семантикой можно неоднократно найти в Священном Писании, как в Ветхом, так и в Новом Заветах. Но что же такое «друг»? В Евангелии от Иоанна Спаситель так поясняет значение этого слова: «Вы друзья Мои, если делаете то, что Я заповедую вам. Я уже не называю вас рабами, потому что раб не знает, что делает его господин; но вас Я назвал друзьями, потому что все, что услышал от Отца Моего, Я поведал вам» (Ин. 15: 14, 15). В этих словах Христос указывает на духовное единение людей с Богом, на их духовное зрение, на понимание и исполнение воли Всевышнего. Господь называет людей друзьями, так как передал им сакральное знание, тем самым, указав путь к Богу. Исполняя заветы Господа, люди имеют возможность приблизиться и узреть (увидеть) Бога духовным зрением. Творец создал человека «по Своему образу и подобию» (Быт. 1: 27), воспроизведя Себя, «другого Себя». В каждом человеке присутствует часть Бога, «другой Я», в виде души. Падение человека отдаляет его от Бога, искажает его душу, человек слепнет и не видит ничего, кроме своего «Я».

Таким образом, принимая за отправную точку положение о том, что каждый человек изначально имеет в себе крупицу Божественной субстанции, а человеческое «тело есть храм Святого Духа» (1 Кор. 6: 19), то все люди по сути своей единосущны. Они есть «другие Я» – «друзья», где «Я» суть не изолированная самость в гордыни своей, а Бог, управляющий нашими мыслями и чувствами. Из этого следует, что все люди друг другу потенциально «друзья» – близкие по духу, Святому Духу. Графически это можно обозначить следующим образом:

Схема 1.

Глядя на эту графическую гипотезу прототипа отношения единосущия, трудно усомниться в ее праве на существование, если привести в качестве подтверждения цитаты из Библии: «В начале было Слово… Все через него возникло…В мире Он был, и мир через Него возник» (Ин. 1: 1, 3, 10). «В тот день узнаете вы, что Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас» (Ин 14: 20).

Так должно быть. Однако человек в греховной слепоте своей не видит Бога и «ставит во главу угла» себя, свое эгоцентричное «Я». Человечество на протяжении тысячелетий тщетно пытается найти смысл своего земного существования, понять и познать себя. Друг нужен человеку, чтобы возвыситься над собой, преодолеть свой эгоцентризм, увидеть себя в замысле Творца: «Железо железо острит, и человек изощряет взгляд друга своего» – «As iron sharpens iron, so one man sharpens another» (Прит. 27: 17). Никто не станет отрицать, что человечество «боготворит истинную дружбу», тем не менее, сомневается в ее существовании. Инстинктивно люди чувствуют красоту дружеских отношений. В дружбе люди возвышаются духом, однако, наталкиваясь на подводные камни, разочаровываются в ее силе и с легкостью отрицают ее истинность. Почему же так происходит?

Обыденное сознание представляет дружбу как «отношения между людьми, основанные на взаимной привязанности, духовной близости, общности интересов и т. п.» (ССРЛЯ 1993: 317). Первое основание в этом словарном описании дружбы можно считать поверхностным, так как оно не указывает на причину этой привязанности друг к другу. «Духовная близость» напрямую указывает на основание близости между друзьями, если понимать слово «духовный» не в его светском, а в религиозном значении, «общность интересов» опять же может присутствовать в дружеских отношениях, но не является определяющим семантическим признаком, позволяющим отделить дружбу от партнерских, деловых отношений. Попробуем описать дружбу через набор признаков – поведенческих норм, проводя параллели с Божественным Учением.

Итак, друзья любят и уважают друг друга: «Заповедь новую даю вам: да любите друг друга; как Я возлюбил вас, и вы да любите друг друга» (Ин. 13: 34); поддерживают, помогают: «Масть и курение радуют сердце; так сладок всякому друг сердечным советом своим» (Прит. 27: 9); «Каждый помогает своему товарищу и говорит своему брату: “крепись! ”» (Ис. 41: 6); остаются верны друг другу в любых обстоятельствах, в богатстве и в бедности, не бросают в беде: «Друг любит во всякое время и, как брат, явится во время несчастия» (Прит. 17: 17).

В христианских текстах слово «друг» имеет очень часто значение «ближнего», «соседа», «товарища», «брата», «родного» по духу «другого», который оказался в силу обстоятельств вблизи, рядом с человеком. Любой «другой» – потенциально человеку «друг». Их может разделять только грех, порочная человеческая натура. Поэтому имеется целый ряд примеров, подтверждающих это: «Не покидай друга твоего и друга отца твоего, и в дом брата твоего не ходи в день несчастия твоего; лучше сосед вблизи, нежели брат вдали» (Прит. 27: 10). Очевидно, что здесь лексема «сосед» употребляется с филической семантикой.

Друзья также не предают, не отказывают в помощи: «К страждущему должно быть сожаление от друга его, если только он не оставил страха к Вседержителю» (Иов 6: 14); «Не говори другу твоему: «пойди и приди опять, и завтра я дам», когда ты имеешь при себе» (Прит. 3: 28), понимают и прощают, не помнят зла: «Прикрывающий проступок ищет любви; а кто снова напоминает о нем, тот удаляет друга» (Прит. 17: 9); «…производите суд справедливый и оказывайте милость и сострадание каждый к брату своему» (Зах. 7: 9); искренни и честны друг с другом: «Человек, льстящий другу своему, расстилает сеть ногам его» (Прит. 29: 5); не лгут, не строят заговоры, не верят сплетням: «Человек коварный сеет раздор, и наушник разлучает друзей» (Прит. 16: 28); бывают часто ближе, чем братья: «Кто хочет иметь друзей, тот и сам должен быть дружелюбным; и бывает друг, более привязанный, нежели брат» (Прит. 18: 24); не считают, кто больше сделал для другого: «в братолюбии будьте друг с другом как родные; каждый считай другого более достойным чести» (Рим. 12: 10). Друзья веселятся и радуются вместе, оказывают друг другу гостеприимство, едят и пьют вместе: «… придя к себе в дом, созывает друзей и соседей и говорит им: «порадуйтесь со мной, потому что я нашел овцу мою пропадавшую» (Лук. 15: 6); «…который, приняв нас, в течение трех дней оказывал нам дружеское гостеприимство» (Деян. 28: 7). Как видно из приведенных примеров, взаимоотношения друзей – это гармоничное целое, своего рода наглядный пример Царствия Божия на земле.

Вот истинная дружба – от Бога. Однако греховная природа человека мешает ему иметь истинную дружбу (зд. «истинный» значит «богоданный», то есть от Бога), прежде всего, потому что человек сам не может быть истинным другом в силу своей испорченной природы, однако стремлению к идеальным отношениям всегда есть место. Греховные устремления людей разрушают этот божественный дар дружбы. И этому в Библии имеется масса примеров. Вот один из них: «Берегитесь каждый своего друга, и не доверяйте ни одному из своих братьев; ибо всякий брат ставит преткновение другому, и всякий друг разносит клеветы» (Иер. 9: 4).

Так почему же идеальная истинная дружба так эфемерна у людей? Сейчас она существует, но в следующую минуту ее уже нет. Немецкий философ А. Шопенгауэр сказал: «Истинная дружба – одна из тех вещей, о которых, как о гигантских морских змеях, неизвестно, являются ли они вымышленными или где-то существуют» (цит. по Кон 1987: 10). Анализ христианского дискурса показывает, что такое положение вещей является результатом удаленности человека от Бога. В микрокосмосе неверующего человека в центре находится его собственное эго, его «Я», незащищенное и поэтому легко уязвимое. Сатанинские силы играют с душой такого человека, одинокого и беззащитного в своем слепом гордом бытии, не желающего обратиться к своему Создателю с примирением. Метафизический мир здесь похож на карточный дом, шаткий, неустойчивый. Отношения человеческой дружбы рассматриваются в качестве абсолюта, некоей идеальной субстанции (что само по себе, как представляется, верно, так как истинная дружба является божественным мироположением в любви), забывая о том, что степень нравственности таких отношений у людей зависит напрямую от степени добродетельности индивидуумов, их «одухотворенности».

На основании анализа различных типов дискурса можно предположить, что ядерным семантическим признаком концепта «дружба» как отношения между субъектами является «любовь» как «целестремительное и соединительное» чувство (в межличностных отношениях обоюдное). Удивительным образом проступает налицо явная праобщность этих сущностей – любви и дружбы. В латинском, как и в греческом языке слово «дружба» – amicitia получила свое название от слова «любовь» – amor (Апресян 2001: 128). В английском языке лексема friend содержит в своем составе одновременно два семантических признака: «любовь» и «свободу». В русском языке внутренняя форма слова «друг» связана со значениями «иного близкого» и «поддерживать», «подпирать», «держать». Таким образом, в русскоязычной дружбе выделяются семантические признаки «близость» и «поддержка»: в макроконтексте общности жития предполагается, что каждый поддерживает, помогает «другим Я», как себе. Позже дружба культивировалась в микроконтексте «Я-Ты» отношения с ее «персонализацией» и «избирательностью».

Эти концепты объединяет онтологический и аксиологический статус (метафизический смысл дружбы также состоит в преодолении субъектовности, создания интерсубъективной реальности и достижения ценностной полноты жизни), фундаментальная важность для людей, субъективное желание их, рождаемое ими чувство удовлетворения, но между ними немало и различий.

Исходное отличие здесь состоит, как уже отмечалось, в отсутствии в дружбе полового влечения, следовательно, и вызываемых им психологических и этологических черт. Сексуальность (эрос) в ситуациях дружбы не исключается абсолютно, но она не коррелирует с ней атрибутивно, не востребуется ею, а если возникает, то по другим причинам, являясь в этом случае чем-то посторонним по отношению к ее сущности. Отсутствие половой чувственности не лишает дружбу душевных волнений, не делает ее эмоционально нейтральной, а придает ей большую степень рассудочности, рациональной трезвости, свободы от идеализации, тем самым, объективности в оценке личности друзей и их поступков.

Смысловое ядро в понятии дружбы образуют отношения сходства, равенства, взаимный альтруизм, откровенность и искренность, т. е. содержательное единство и взаимное тяготение друзей. Дружбе также противопоказана межличностная иерархия, господство одного над другим. Обладая ценностным качеством, дружба создает в ареале своего существования атмосферу и поступки чистой самоценности, блага. В ней нет корысти, прагматизма, расчетливости, использования человека как средства достижения чего-то. В ней есть взаимный альтруизм, желание добра и содействие ему, свободная от зависти радость при удачах друга, чистое сопереживание горестей. Ценностный статус дружбы превращает ее в один из оплотов жизни, один из самых надежных ее столпов, в «соль человеческих отношений» (Флоренский 2003: 332). Особенно заметно ее достоинство в трудных жизненных ситуациях, в которых именно она чаще всего берет на себя крест жизни другого. Поэтому дружбы желают все. Даже счастье, каким бы высоким оно не было, никогда не снижает потребность в друге. Наверное, по этой причине некоторые философы (Демокрит, Аристотель, Эпикур, Гассенди) считали дружбу главной ценностью, ставили ее выше любви и брака, так как она, по их мнению, больше других чувств способствует безгнилости, чистоте, общему благу жизни.

Откровенность и искренность составляют одну из самых привлекательных сторон дружбы. Этим свойством она превосходит прочие чувства и отношения. Все другие, включая коллегиальные, родственные и даже любовные, содержат границы откровенности; в дружбе доверяется все, вплоть до самого откровенного, независимо от его конкретного содержания и модальности. Тем самым она способствует взаимному доверию, эзотерически связывает и одновременно обособляет друзей от других, придает себе дополнительную важность и надежность (это же служит одним из факторов укрепления любви и семьи), а неискренность, как и неблагие поступки, дружбу устраняет.

Содержательное единство лиц относится к самым существенным условиям возможности дружбы. Оно проявляется в гармонии потребностей, структуры ценностей, мировоззрения с вытекающим из нее взаимным соответствием реакций на события и проблемы, сопереживанием обстоятельств жизни, со-мыслием, со-чувствованием. Нарушение этого единения, как и деформация взаимного доверия, подрывает и губит дружбу. В целом ей полезны внутренняя порядочность, ответственность, разумная забота друг о друге и о самом факте дружбы и вредно противоположное.

Итак, понятия дружбы и любви в целом находятся в отношениях дифференциации, общности и различия (Табл. 3).

Таблица 3