Глава 9. С утра на ногах – сегодня у моей доченьки день рождения

С утра на ногах – сегодня у моей доченьки день рождения. Многое надо успеть, поэтому, получив у Гермионы добро на магию, торопливо развешиваю на стенах мэнора гирлянды и фонарики. Гермиона не отстает: носится по замку, как угорелая, и отдает распоряжения домовикам, признавшим ее хозяйкой.

Мама сидит с Кэри – учит ее писать. Печатные буквы у нее уже получаются, кривоватые, но все же. Не думаю, что дочку следует отдавать в обычную маггловскую школу – хоть ей и нужны навыки хотя бы чтения и письма. Дети бывают слишком жестокими, а я не могу допустить, чтобы над немотой Кэри смеялись. Только не над Кэри.

Под кроватью, надежно запрятанный от любопытных глаз, лежит мой подарок – думаю, Кэри обрадуется. Хоть она уже довольно большая девочка – пять лет, как-никак, подобные вещи приводят обычно в восторг и девушек, и женщин. Усмехаюсь – Драко, ты знаток женских душ…

— Драко! – доносится снизу голос Гермионы. – Спустись на кухню, пожалуйста!

Вешаю последний фонарик и сбегаю вниз по лестнице. В последний момент подворачиваю ногу и буквально растягиваюсь на полу заставленной ароматными вкусностями кухни. Домовики испуганно суетятся вокруг, но Гермиона отодвигает их властным движением руки и касается моей лодыжки палочкой:

— Эпискей. Так лучше?

— Спасибо, — чмокаю Гермиону в нос и поднимаюсь. – Что стряслось?

— Не могу решить, сливки или крем? – расстроено произносит Гермиона, разглядывая два совершенно одинаковых с виду торта – воздушно-персиковых, в брызгах шоколада и сиропа.

Решительно провожу пальцем по кремовому безумию, после сразу же по губам Гермионы и сладко ее целую:

— Не сливки и не крем. Мороженое. Какой ребенок не любит мороженое?

Гермиона слизывает с губ остатки крема и улыбается:

— Хорошая идея. Я позвала Джинни и Гарри, ты не против?

Хмурюсь: Поттер еще ладно, а вот Уизлетта снова будет меня бить. Словно прочитав мои мысли, Гермиона ласково касается моей небритой еще щеки ладонью:

— Джинни приняла мой выбор. Она тебя не тронет.

Ловлю ее ладонь и целую пальчики:

— Это праздник Кэри, а не мой. Как я могу быть против? Штурман Грэйнджер, мы закончили с тортом? Может, пробный взлет?

— Не сейчас, сэр первый капитан, — Гермиона отнимает свою руку и легко, как птичка, вспархивает по лестнице вверх.

Вздыхаю и прикрикиваю на домовиков:

— Чего уставились? Не слышали, что ли? Мороженое, пяти сортов, французское – ищите, где хотите!

Когда лопоухие наконец-то начинают работать, поднимаюсь вслед за своей женщиной. Она и мама стоят перед огромным зеркалом: хмыкаю, увидев лучшее мамино платье на Гермионе – в груди слегка великовато, но если не знать разницы между размерами мамы и Герми, не поймешь. Непокорные каштановые кудри спускаются до самых бедер густым, пушистым покрывалом – мама задумчиво перебирает волосы Гермионы, то тут, то там подцепляя пальцами.

— Девочка моя, у тебя шикарная шевелюра! – искренне говорит мама, улыбнувшись и кивнув мне. – Признайся, пользуешься масками?

— Конечно, нет. Они сами так растут, — бурчит Гермиона. – Думаете, легко с такой гривой?

— Ничего, — мама начинает плести что-то замысловатое. – Сейчас все будет красиво. Сын, тебе заняться нечем?

— Я украсил комнату, мам, — вскидываю я ладони. – Где дочка?

— Кэри в саду, гуляет с Шилли. Драко, не мешай нам, — щелкнув пальцами, мама выдворяет меня из комнаты и захлопывает дверь.

Показав захлопнувшейся двери язык, спускаюсь в сад. Дорожка вьется между заснеженных деревьев, уводя меня к озеру. Кэри в компании Шилли, домовихи, которой, к слову, она совершенно не боится, купается – эльфийская магия даже в декабре способна создать маленький тропический рай. Сюрреалистично смотрится – белый снег на ветках яблонь и ярко-желтый песок берега, сугробы и кувшинки в теплой, переливающейся воде. Я вижу, как дочка весело хлопает по воде ладошками – ее теплая курточка и штанишки валяются, забытые, в песке. Шилли в воду не полезла – она сидит и легкими взмахами узловатых пальчиков наколдовывает то птичку, то бабочку. Кажется, я должен быть благодарен эльфийке – благодаря ей Кэри узнала, что магия так же естественна, как дыхание. Смотрю, как на нос дочке садится бабочка – и хмыкаю. Разворачиваюсь и иду обратно к мэнору – не буду мешать Кэри познавать волшебство.

Не успеваю я пройти нескольких футов, как в сердце у меня екает тревожная струнка. Вроде все прекрасно – легкий морозец, счастливая дочка, хороший день… Почему же мне вдруг начинает казаться, что небо сейчас рухнет на землю?..

Разворачиваюсь и едва различаю уже издалека, что дочка почему-то судорожно бьет по воде руками, а пейзаж озера с теплого тропического меняется на нормальный – снег покрывает берега, и птицы будто испарились. Не успеваю я осознать такой резкой перемены климата и разозлиться на Шилли, как до меня доносится отчаянный детский вопль:

— Папа!

Сердце пропускает удар. Я мчусь к быстро затягивающемуся льдом озеру, на ходу стаскивая теплую мантию и свитер. Как был – в брюках, и ботинках, я бросаюсь в воду и наощупь нахожу Кэри. Она паникует и барахтается – вокруг ее ножки туго обвился стебель кувшинки и тянет вниз – именно тянет, утаскивая мое сокровище в черную глубину.

Пытаюсь разорвать стебель – но тонкая зеленая ниточка почему-то не поддается. Чертыхаясь мысленно, тяну дочку наверх, преодолевая сопротивление смертоносного цветоноса. Кэри почти потеряла сознание и только все сильнее сжимает мою руку, кажущуюся ей, наверное, последней соломинкой.

Водную гладь неестественно быстро затянуло льдом – мысленно матерюсь и выхватываю палочку, радуясь тому, что все еще безалаберно ношу ее в заднем кармане брюк. На невербальное Диффиндо уходит половина сил, еще половина – на Асцендио. Выбравшись на лед, вытаскиваю уже синеющую дочку и прикладываю ухо к ее груди. Меня пробирает ужас: она не дышит. Сердце не бьется.

Мадам Помфри, наверное, сейчас бы неодобрительно ворчала – дескать, все движения не те, но мне не до канонных правил реанимации: я хватаю дочку за ноги и опрокидываю вниз головой, вытряхивая из ее легких воду. Мороз нещадно жжет меня, мокрого и полуголого, но в моих мыслях только чуть не погибшая по моей вине дочка. Когда мне кажется, что вся вода вытряхнута, я прикладываю к лобику Кэри палочку:

— Эннервейт!

Кэри приходит в себя и заливается слезами. Кидаю мимолетный взгляд на странно скорчившуюся и уже полузасыпанную быстро прибывающим непонятно откуда снегом Шилли и бегу к мэнору, забыв про теплую мантию, так и оставшуюся лежать на мерзлой земле.

— Гермиона! – ору я во всю силу своих легких. – ГЕРМИОНА!

Она появляется на лестнице, и я мельком отмечаю, как же моя женщина прекрасна – бледно-зеленое, в пол, платье красиво облегает ее фигуру, заплетенные в толстую косу волосы, с которыми, видимо, даже маме оказалось не по силам справиться, перекинуты через плечо. Она прижимает руки ко рту и несется вниз по ступенькам:

— Кэри! Что случилось?

— Линди! Немедленно – теплый плед, Перцовое и Бодрящее и теплое молоко с медом!

Когда дочка, хныкающая от пережитого страха, уже завернута в плед и напоена горькими зельями и сладким молоком, я тащу Гермиону за руку на кухню. Суетящиеся вокруг мороженого эльфы роняют лопаточки, в ужасе глядя на мое лицо – наверное, я в гневе страшен. Я выискиваю глазами похожую на Шилли домовиху, и с трудом нахожу ее: у Лакки такие же уши и необычные, светло-желтые глаза.

— Лакки, теперь твое имя Шилли. Будешь выполнять ее работу и отзываться на ее имя.

— Что с Шилли? – Гермиона трогает меня за руку.

Еле успокаиваюсь и поворачиваюсь к ней – ее красивое лицо искажено страхом, руки теребят тонкую серебряную цепочку на шее.

— Наша дочь чуть было не утонула в пруду, где купалась под присмотром Шилли, — начинаю я. – Ее чуть не утопила кувшинка – стебель уже утянул ее на глубину, я вовремя подоспел.

Герми едва удерживается, хватаясь за край стола:

— Что с Шиллен? – четко спрашивает она, справившись с собой.

— Мертва, — коротко отвечаю я и едва успеваю подхватить потерявшую сознание Гермиону.

…Маленький трупик Шилли лежит на столе в подвале – оставив Гермиону и Кэри на попечение матери, я вызвал Поттера и сейчас выясняю причины смерти домовихи. Хотя тут даже определять ничего не надо: торчащий между ребер Шилли нож говорит сам за себя. Поттер проводит палочкой по лезвию, нюхает его и изрекает:

— Заговорен и отравлен. Ее убила бы даже царапинка. Как ни цинично это звучит, меня больше волнует тот стебель – кувшинки не родственницы дьявольским силкам.

— Кусочек остался на лодыжке Кэри, — хмуро отзываюсь я. – Не смог оторвать – прицепился намертво.

— Отошлю его Невиллу – он спец по растениям. Драко, кто может тебя так ненавидеть? Заклинание заморозки было таким мощным, что озеро до сих пор фонит – такое под силу либо напуганному, либо разъяренному волшебнику. И я сомневаюсь, что воду заморозила Кэри.

— Хочешь полный список моих врагов? – хмыкаю я. – Я сын Упивающегося, чего ты хочешь?

— Сегодня же поставь на мэнор Фиделиус. Сегодня же, Драко, — Поттер лохматит волосы и неодобрительно смотрит на меня.

— Вот с этим будут проблемы, — я накрываю Шилли полотенцем. – Я еще не Лорд. Перстень отец спрятал, а где – может знать только он, мэнор полон тайн.

— Так пойдем и спросим его! – воодушевляется Поттер, вставая.

Он мчится по лестнице, я бегу за ним, недоумевая: что значат эти слова? Мы входим в спальню девочек, где Кэри и Гермиона, обнявшись, сидят на кровати. Поттер кидается к большой коробке в углу:

— Конечно, это был подарок на день рождения, но я думаю, он и так загублен. В общем…

У Поттера в руках портрет. На нем в кресле, с бокалом вина в руках, задумчиво подперев подбородок рукой, красуется Люциус Абраксас Малфой собственной персоной. Поняв, что его вынули из коробки, отец вскидывает глаза, мгновенно замечая моих девочек:

— Драко, это твоя дочь? – без тени удивления спрашивает отец, будто и не заметив пискнувшую от страха Гермиону. – Какое чудесное создание. Как тебя зовут, дитя?

И не успеваю я отозваться, как Кэри встает, путаясь в пледе, делает неуклюжий, но милый реверанс и чистым, звонким детским голоском изрекает:

— Кэролайн Миона Грейнджер.

Гермиона буквально впадает в ступор, да и я не меньше – до сих пор не был уверен, что крик: «Папа!» мне не почудился. Поттер ухохатывается над нашими лицами, а отец подзывает меня к себе и тихо, чтобы не услышала Герми, говорит:

— Помнишь, что я говорил тебе насчет введения в род?

Я киваю, скрещивая за спиной пальцы.

— Я не отказываюсь от своих слов, — и папа улыбается вбежавшей в спальню маме, услышавшей родной голос через стенку.