Декабря 1957 г.

Свою передислокацию в горы отряд решил ознаменовать захватом маленькой казармы. Разведке удалось выяснить у местных крестьян, что в устье реки Ла-Плата установлен армейский пост. В казарме находилось около пятнадцати человек: солдаты и их командир, который чаще всего был в отлучке.

Решение об атаке на казарму было принято, накануне провели тренировку. И вот

17 января на рассвете, в 2 часа 40 минут Фидель двумя автоматными очередями подал сигнал к наступлению.

«В атаке, - пишет Че Гевара, - участвовало двадцать два вооруженных бойца. Нам необходимо было захватить казарму во что бы то ни стало, поскольку у нас было очень мало патронов и, израсходовав их, мы становились практически беззащитными».

На требование сдаться солдаты ответили отказом и открыли огонь. «Сопротивление стало для нас, - пишет Че Гевара, - неожиданным сюрпризом. Немедленно был дан приказ пустить в дело старые бразильские гранаты. Луис Креспо и я бросили по гранате, но они не взорвались. Рауль Кастро бросил заряд динамита, и тоже безрезультатно. Рискуя жизнью, приходилось подходить ближе к домам и поджигать их. Первым это попытался сделать Универсо Санчес и не достиг цели. Потом неудача постигла Камило Сьенфуэгоса. Наконец мне с Луисом Креспо удалось подойти к дому и поджечь его. В свете пожара мы увидели, что это был всего-навсего склад кокосовых орехов. Стали опять требовать от солдат сдаться в плен. Один из них попытался бежать и, наткнувшись на винтовку Луиса Креспо, был ранен и обезоружен».

Бой продолжался. Камило Сьенфуэгос, укрывшись за деревом, вел прицельный огонь, но вдруг его винтовка замолчала: кончились патроны. Тогда он ворвался в дом, и оттуда раздались голоса о готовности сдаться в плен.

Трофеи атакующих: восемь винтовок, один пулемет системы «Томпсон» и около тысячи патронов. В бою же повстанцами было израсходовано примерно пятьсот патронов. Никто из них не получил и царапины. В стане противника двое убитых, пятеро раненых, трое захвачены в плен. Казарма как военный объект была ликвидирована.

Раненым оказали помощь из тех скудных запасов медикаментов, которые были у повстанцев.

«Мы, - пишет Гевара, - никогда не относились к раненым так, как к ним относилась батистовская армия, которая убивала их или бросала на поле боя. Наше гуманное отношение со временем стало приносить плоды и явилось одним из факторов нашей победы».

События, однако, развивались таким образом, что местные власти, запугав крестьян, добились того, что те стали массами покидать насиженные места, переселяясь

в другие районы. Свои угрозы власти подкрепляли бомбардировками, которые повторялись с завидной регулярностью. Явную ложь об угрозе, исходящей от повстанцев, подтверждал факт атаки на казарму.

Жизнь партизанского отряда в горах складывалась из преодоления бесчисленного множества трудностей. Надо было решить очень непростые задачи. И прежде всего строить доверительные отношения с местным населением. Взаимопонимание давалось

с трудом. Власти постоянно запугивали крестьян, убеждая, что скоро они будут согнаны со своих участков, на которых ведут хозяйство. Это была циничная ложь, но на местных крестьян она действовала безотказно.

Отряд был вынужден постоянно менять свою дислокацию. На эти «кочевки» ушло почти пять месяцев. Приходилось менять проводников. Особенно после случая с Эутимио Геррой, когда крестьянин-осведомитель был заслан в отряд, с заданием убить Фиделя.

И действительно, он часто покидал лагерь под предлогом посещения больной матери.

На самом же деле Эутимио шел в полицейский участок, где отчитывался о проделанной работе. Возвратившись, продолжал свое гнусное дело – до тех пор, пока повстанцы

не установили связь между бомбежками, налетами на партизанский лагерь и отлучками Эутимио.

Штаб решил допросить крестьянина и, если подозрения подтвердятся, предать его суду. Выяснилось следующее. Эутимио часто садился в самолет-разведчик противника и указывал сверху точное местонахождение отряда. Однажды он под предлогом того, что

у него нет одеяла, забрался под одеяло Фиделя и провел рядом с ним всю ночь, держа при себе заряженный пистолет и две гранаты. «Всю ночь, - пишет Гевара, - Эутимио был рядом с вождем революции, выжидая удобного момента для убийства, но так и

не решился на это. На протяжении всей ночи судьба революции в значительной степени зависела от исхода борьбы в душе предателя, в которой желание иметь деньги власть, вероятно, наталкивались на угрызения совести или на страх перед расплатой за совершенное преступление. К нашему большому счастью, Эутимио не смог перебороть страх, и следующий день начался как обычно».

Затем на некоторое время он исчез из поля зрения повстанцев. Его не было до конца февраля. И вряд ли можно считать случайным то, что доносчик объявился в лагере в тот же день, когда в горы прибыл «старый газетный волк» Герберт Мэтьюз. Для бойцов-повстанцев, да и для всей Кубы визит американского журналиста был событием экстраординарным.

С какой целью пробирался в лагерь Эутимио, всячески скрывая свое присутствие, для повстанцев уже не имело значения. Важно было другое – обнаружить и обезвредить. Разведчики и дозорные выследили его и немедленно доложили в штаб. Срочно была сформирована группа по захвату предателя. В нее вошли Хулито Диас, Сиро Фриас (крестьянин, недавно присоединившийся к повстанцам), Камило Сьенфуэгос и Эфихенио Амейхейрас. Захватить Эутимио должен был Сиро.

«Эта операция, - пишет Че Гевара, - была осуществлена легко, и вскоре предатель предстал перед нами. При обыске у Эутимио нашли пистолет, три гранаты и пропуск, выданный Касильясом, известным в округе убийцей-полицейским. После ареста и обыска у самого Герры, конечно, не было сомнений в том, что его ждет. Он упал на колени перед Фиделем и сам стал просить заслуженной смерти. Этот человек сразу как-то постарел,

на висках стала заметна седина, которой раньше не было видно. Это была чрезвычайно напряженная сцена. Фидель гневно осудил его предательство. Эутимио признал свою вину и просил лишь скорейшей смерти. Всем нам, присутствовавшим при этом, запомнился момент, когда Сиро Фриас, его бывший друг, стал говорить с Эутимио. Он напомнил, что он сделал для него и его семьи, но Эутимио заплатил за все неблагодарностью, выдал батистовцам брата Сиро. Длинным и взволнованным был этот монолог, который Эутимио слушал с опущенной головой. Когда предателя спросили, есть ли у него какие-нибудь пожелания, то он стал просить нас позаботиться о его детях.

Мы выполнили свое обещание. Имя Эутимио Геры упоминается лишь в этих воспоминаниях, оно забыто всеми, наверное и его детьми, которые под другой фамилией ходят в одну из многочисленных школ».

Эутимио был расстрелян. Отряду пришлось переместиться в другое место.

Официальная пресса замалчивала события, происходившие в горах. А подполье тем временем постепенно включалось в борьбу. Его задачи состояли в том, чтобы поддерживать повстанческий отряд. О том, что он создан и действует, стало известно лишь с прибытием в Сантьяго Фаустино Переса.

Первым, кто принес в Сантьяго трагическую весть о судьбе десанта с «Гранмы», был Эмилио Альбентоса, с его ужасной раной на шее.

Однако именно рана спасла жизнь повстанцу, помогла ему добраться до родных мест. Она служила ему «пропуском». В наряде гуахиро и в сопровождении крестьянина, давшего ему эту одежду, Эмилио выбрался из оцепления. Ему уже без сопровождения удалось добраться до автовокзала, где он придумал легенду о своей страшной заразной болезни. Пугая всех раной, прикрытой не успевшими просохнуть от крови тряпками, он убедил кассира автовокзала в том, что у него страшное инфекционное заболевание и ему необходимо срочно уехать в Сантьяго и как можно скорее обратиться к врачу – единственному в стране профессору, который может ему помочь.

- Об этом мне растолковал мне местный лекарь. Иначе – смерть. А умирать мне рано, я еще слишком молод!

Как только Эмилио прибыл в город, он тут же попал в объятия своих соратников, гордившихся им как героем Монкады. Но никто и представить не мог, что перед ними – еще и герой «Гранмы». Доктор, к которому его доставили, поразился, как он сумел вообще добраться до города в такое время и с такой раной. Первое, что он сделал, это вытащил из раны «пробку» из окровавленных, скрученных тряпок.

- С такой раной человек не живет и пяти минут. Гибнет! В первую очередь

от потери крови, от инфекции, да от чего угодно, - вздохнул доктор. – Да ты просто

в рубашке родился!

На время лечения доктор спрятал Эмилио у себя. Шею ему «заштопали», снабдили подходящим свитером с высоким воротом, чтобы скрыть следы раны и не вызвать подозрений у бдительных полицейских ищеек. Теперь он для соратников был вдвойне герой-мученик. Эмилио Альбентоса стал сразу готовиться к отправке в горы. Но на все

о судьбе высадившихся он мог рассказать только то, что было до первого боя

в Алегриа-дель-Пио, когда его ранили. Повезло, что в первые же мгновения он сумел попасть в дом крестьянина, похоже, из числа тех, кто был оповещен о предстоящей высадке повстанцев Селией и Крессенсио. Что было дальше с отрядом, с «Гранмой», Фиделем, с другими его соратниками, ушедший в глубокое подполье Альбентоса рассказать не мог.

Встреча Альбентосы и Айде состоялась в доме Кайиты, матери Марии Антонии Фигероа. Айде в ожидании новостей с «Гранмы» постоянно находилась с Кайитой, которая, по воспоминаниям Айде, всегда умела вселить в собеседника оптимизм. Больше месяца она ждала хоть какой-нибудь весточки, но все впустую. Кончался декабрь, а вестей о Фиделе все не поступало. Да к тому же назойливое радио по несколько раз в день сообщала о гибели Фиделя. Появилась даже информация, что есть люди, которые «своими глазами видели труп» и то, как родственники забрали и увезли его в Байамо. Кайита, несмотря на свои семьдесят лет, обладала большим запасом оптимизма и всеми силами старалась развеять мрачные мысли своей гостьи, которая все эти дни была так одинока:

не видела ни Армандо, ни Франка, ни Вильмы. Неизвестность делала жизнь невыносимой.

- Ай, Кайита, мне надо с тобой кое-чем поделиться, - грустно произнесла Айде. Кайита подошла к ней и, обняв по-матерински, ласково проговорила:

- О чем ты хочешь мне сказать? Говори. Я внимательно тебя слушаю.

Айде почти шепотом с трудом произнесла:

- Я всегда верила, что Фидель… - из груди вырвался горестный вздох, - что он… - «жив», хотела сказать она, но произнесла «здоров». – Но сейчас у меня нет этой веры. Мне кажется, что его нет в живых. Прошел почти месяц, как они высадились. Фидель

не такой, чтобы не найти способа нас оповестить. Столько времени прошло – и никаких вестей. Позади Рождество, скоро Новый год!

- Пойди-ка ты лучше к Вильме. Может, в ее доме есть какие-нибудь новости. Фидель не может не думать о нас, особенно сейчас, когда он знает, что пишут о нем газеты, что целыми днями передают по радио: «Он убит… Родные забрали его труп…»

- Как же я уйду? Я должна ждать здесь, у тебя. Таков был уговор!

- Иди! Как только что-нибудь я узнаю, сразу тебе позвоню и скажу: «Йейе! Меренги! Приходи есть меренги».

Это был условный знак. Айде очень любила меренги, приготовленные Кайитой.

Не было пирожного вкуснее, чем безе, испеченные Кайитой.

Айде ушла к Вильме. Телефон в ее доме звонил довольно часто. Она бежала

на каждый звонок. Но вести по-прежнему были не те, которых она ждала. И вот, наконец – прошло несколько дней – в телефонной трубке Айде услышала голос Кайиты: «Йейе! Меренга, меренгито, меренгон».

- Кайита! Что ты сказала? – но та уже положил трубку, совсем озадачив Айде. Причем тут «меренга, меренгито, меренгон»? Айде расстроилась еще больше.

К счастью, возле нее находился Армандо.

-Что произошло? – спросил он.

В этот момент снова раздался телефонный звонок. Это опять была Кайита. И снова «меренга, меренгито, меренгон»! Все стали гадать: чтобы это значило? Все поняли только одно: это какой-то новый кодовый знак. Но как его расшифровать?

- А-а-а, - произнес Франк. Это значит, что кто-то к Кайите пришел! И не один: «меренгито» и меренгон»! А «меренга» - значит, есть вести! Я иду туда!

И действительно догадка Франка оказалась верной. К Кайите явился Фаустино.

И не один, а с сопровождением! Ее дом был хорошо ему известен. Здесь он бывал и раньше. Дом этот любили все, кто знал Кайиту и ее дочь Марию Антонию. Кайиту знал и Фидель. На ее адрес он отправлял письма из Мексики для ее дочери.

С прибытием Фаустино прояснилась вся история, связанная с высадкой, перипетиями встречи экспедиционеров. Подполье воспрянуло духом. Стали строить новые планы оказания помощи повстанческому отряду. Тогда же приступили к подготовке визита Герберта Мэтьюза в горы.