Хосе Марти. Абдала. 4 страница

24 декабря. Сочельник, канун Рождества. Дневник Рауля фиксирует происходящее в усадьбе Монго перемены: «У нас хорошая экипировка для перебазирования в горы Сьерра-Маэстра. Мы захватили амуницию и для двух Карлосов, которых возьмем в отряд позже». «Два Карлоса» - это двое из так называемых «трех Каликсто»: Каликсто Гарсиа и Карлос Бермудес. Их оставили в доме крестьянина в Манакале до полного выздоровления Бермудеса и по соображениям безопасности – чтобы переброской еще двух бойцов

не привлекать лишнее внимание к отряду. К этому времени отряд Фиделя разросся: в него влилась группа крестьян, решивших связать свою судьбу с партизанским движением. Троим из них – Гильермо Гарсии, Мануэлю Фахардо и Игнасио Пересу – было поручено продолжать поиски оружия. К пятнадцати экспедиционерам, отправлявшимся в горы, присоединились Крессенсио Перес и его сын Серхио, который уже успел «повариться в повстанческом котле, общаясь с бойцами Рауля и Альмейды. Роль проводника взял на себя еще один проверенный семьей Пересов крестьянин – Мануэль Акунья.

Перед уходом в горы Рауль записывает: «Сегодня рано утром мы перебрались на кофейную плантацию, где находились раньше. Вечером мы покидаем эти места. С утра мы делаем из хенекеновых мешков рюкзаки, чтобы нести их за спиной, а руки освободить для винтовок».

Столь длительное пребывание у Монго завершается прощальным рождественским ужином. Это настоящий праздник для тех, кто уходит в горы, чтобы начать новую жизнь и открыть новые страницы борьбы с Батистой. О подробностях этого празднества дает представление все тот же дневник Рауля:

«Вечером мы спустились в ущелье, находящееся в 400 метрах от плантации. Мы расположились около ручья. Около 9 часов нам принесли жареного поросенка, завернутого в пальмовые листья. Мы его съели с (асабе - лепешка из маниока) касабе и запили все вином, принесенным Монгином [Монго]. Он сам нарезал мясо. В веселой беседе, поднимая тосты, мы провели эту партизанскую рождественскую ночь.

Рассевшись вокруг зажженной свечи, мы пели песни. Каликсто [Моралес] прочитал тут же придуманные им стихи. После 10 вечера хозяева ушли, а мы улеглись спать».

По распоряжению Фиделя повстанцы задержались в усадьбе Монго еще на один день, так как вестовой сообщил, что в Пуриаль-де-Викану пробивается еще одна группа экспедиционеров. Кроме того, Фиделя интересовали вести, которые вот-вот должен был доставить связной из Мансанильо.

В доме Монго появились свежие газеты. В одной из них Че Гевара нашел несколько строк о себе и сделал в своем дневнике такое резюме: «В газете появилось сообщение, что в составе высадившихся повстанцев прибыл высланный из страны аргентинский коммунист с запятнанным прошлым. Его фамилия, конечно, Гевара».

Связные из Мансанильо задерживались. 25 декабря они так и не явились. Фидель решил больше не ждать: риск слишком велик. Любая непредвиденная случайность для повстанцев может стать роковой. Вечером Фидель и Акунья, разложив перед собой карту местности, обсудили маршрут продвижения отряда вглубь гор Сьерра-Маэстра.

К бойцам явился их любимый повар. Он принес двух зажаренных на вертеле поросят. Бойцы, аккуратно разделив между собой лакомые кусочки, перемежали трапезу веселыми шутками. Второго поросенка оставили на следующий день.

Перед выходом отряд направился к дому Монго. Фидель вошел в столовую,

а остальные ждали его на кофейной плантации за домом. Спустя некоторое время он позвал всех в дом. На столе лежала бумага, которую прочитали все экспедиционеры. Затем каждый расписался ниже подписи команданте. Это письмо – благодарность Рамону (Монго) Пересу за ту помощь, которую он оказал повстанцам.

«Уходя вновь в горы Сьерра-Маэстра, откуда мы собираемся продолжать борьбу вплоть до победы или гибели, мы хотим оставить свидетельство нашей благодарности товарищу Рамону Пересу Монтано и его семье, оказавшим помощь в объединении и перегруппировки сил из первого контингента нашего вооруженного отряда; содержавшим нас в течение восьми дней и содействовавшим в установлении контакта с Движением

26 июля в остальных частях острова.

Помощь, которую мы получили от него и от многих других, подобных ему, в эти критические для революции дни, дает нам возможность продолжать борьбу с большей верой, чем когда-либо, с убеждением в том, что народ заслуживает жертв. Мы не знаем, сколько из нас погибло в борьбе, но эту благодарность подписываем от имени всех.

25 декабря 1956 года».

Подписи я привожу в том порядке, как они стоят в документе: Фидель Кастро, Универсо Санчес, Хуан Альмейда, Сиро Редондо, Рамиро Вальдес, Армандо Родригес, Франсиско Гонсалес, Рафаэль Чао Сантана, Эфихенио Амейхейрас, Каликсто Моралес, Камило Сьенфуэгос, Рейнальдо Бенитес, Эрнесто Гевара, Рауль Кастро.

Под письмом – пятнадцать подписей. Нет Каликсто Гарсии и Карлоса Бермудеса (осколок «трех Каликсто»). Они, как мы знаем, из соображений безопасности остались

в доме, где лежал больной Карлос Бермудес. Письмо не успел подписать Фаустино Перес: он был направлен в Мансанильо и Сантьяго для реорганизации подполья и установления контактов с Селией Санчес и Франком Паисом. К моменту написания этого письма эти встречи уже состоялись, и работа по возрождению подполья началась.

В 11 часов ночи повстанцы покидают усадьбу Монго. У Крессенсио распухли ноги, и он едет по дороге на лошади. На крупе сидит Рене Родригес. Отряд, обойдя кладбище Пуриаля, оказывается у дома уже известного нам Эрмеса Кардеро, где Фидель решает провести еще одно боевое учение. Раздается приказ командира занять позиции, а затем начать атаку на ранчо возле дома. Операция проходит удачно. В этот момент появляется сидящий на лошади Кардеро. Сойдя с коня, он заходит в дом и угощает всех крепким кофе. Уже далеко за полночь он ведет отряд дальше – одному ему известными тропами, стараясь обходить дороги, на которых можно случайно нарваться на вражеские силы. Описание ночного марша, завершившегося на рассвете 26 декабря, мы находим

в дневнике Рауля:

«Мы вышли из Пуриаля около 11 часов ночи. Во избежание возможных засад проводник вел нас не по дороге, а тропинками. Мы форсировали бесчисленные ручьи, но так как мы задержались, большой отрезок пути пришлось пройти по дороге. Наша разведывательная сеть сообщила, что солдат в окрестностях нет».

«Бесчисленные ручьи», о которых пишет Рауль, в действительности являются одной и той же рекой – Виканой. В первый раз бойцы ее форсировали рядом с домом Эрмеса, а затем – на каждом изгибе этой своенравной горной речки. Самая большая нагрузка в ту ночь пришлась на долю крестьянской лошади, на крупе которой приходилось переправлять многих бойцов. А всего переправ было восемнадцать! Отсюда и бесчисленные ручьи в записях Рауля.

Проводник Мануэль Акунья родился и вырос в этом краю. Он с детства знает каждый изгиб этой веселой речки, чьим журчащим водам не раз вверял свое тело, разгоряченное от зноя. Почему-то больше всего запомнилось детское впечатление: первые брызги студеной воды как будто обжигают кожу – сильней, чем палящее солнце. Ведет он отряд сосредоточенно, молча и уверенно. Вот и последний брод, а за ним начинается усадьба семьи Акунья. Эремес Кардеро жмет руку команданте, дает ему последние советы и тепло прощается со всеми, без лишних слов прижимая каждого к своей груди. Напоследок он осеняет всех крестом, молча жмет руку Акунье, берет под уздцы своего безотказно работавшего всю ночь коня и, не оглядываясь, растворяется в росистой предутренней дымке.

Колонна осторожно пересекает усадьбу семьи Акунья и, миновав склон невысокого холма, выходит к поселку Ла-Платика. Дальше – усадьба другого прекариста, Эскалоны. Лучше не задерживаться и не приближаться к домам – таков наказ проводника. До дома Алехо Пиньи, где они разобьют лагерь, еще далеко. Они потеряли немало времени, распивая кофе в доме Кардеро, форсируя реку и, наконец, прощаясь с Эрмесом – такой замечательный человек! – так что теперь приходится наверстывать. Отряд, сохраняя боевой порядок, пересекает табачное поле и у дома Эльпидио Бальестера выходит на дорогу в надежде сократить путь. Удается пройти километра три, и возле Перико повстанцы сворачивают в сторону ручья Негрос. Отсюда по горной тропинке, идущей вдоль реки, им предстоит подняться к дому Алехо Пиньи, где можно разбить лагерь. Они успевают это до первых солнечных лучей. За ночь от Синко Пальмас они прошли почти пятнадцать километров. Первый, кого видят бойцы возле дома Алехо – Крессенсио Перес. Он добирался сюда верхом по дороге, поэтому прибыл намного раньше колонны и успел договориться с хозяином о том, что повстанцы разобьют лагерь в его усадьбе.

Бойцы достают из своих рюкзаков гамаки, которые подобрал для них Монго, и подвешивают их там, где каждому удобно. Полдень. Алехо приносит обед.

А со вчерашнего дня остался еще жареный поросенок.

С наступлением вечера отряд переходит в более безопасное место. Летопись Рауля продолжается: «Когда стемнело, хозяин усадьбы принес нам три ведра еды: одно –

с рисом, другое – с юккой, и третье – с жареной свининой. Выпив кофе, мы поднялись выше в горы, где и разбили лагерь. Здесь стояла недостроенная хижина с крышей, рядом рос сахарный тростник, стебли которого пошли нам на завтрак. Я и те, у кого были гамаки, приладили их внутри хижины. Выделив часовых, мы улеглись спать. Это была первая ночь, когда я спал почти под крышей!»

Этот лагерь, разбитый бойцами, находится на холме Ла-Каталина, у самых истоков ручья Негрос. Местность гористая, холм практически недоступен, тропинку к нему знает только сам хозяин усадьбы. Бойцы разглядывают пик Кафе: он входит в гряду Сьерра-Маэстра. Ночи здесь холодные, особенно в декабре.

Утром 27 декабря большинство бойцов спустились к первому лагерю. Они узнали, что по совету Крессенсио хозяин купил им к обеду молочного теленка. Пришлось идти

в соседний поселок, платить за него 56 песо и вести обратно своим ходом. По местным расценкам дороговато, однако вместе с Крессенсио расход почти незаметен.

Теленок больше всего заинтересовал Че Гевару, и он тут же предложил приготовить его так, как готовят в аргентинской пампе. На вопрос: «Как именно готовят

в пампе?» - он ответил одним словом: «Увидите». И тут же отдал распоряжения: одним – принести из леса жерди попрямее да покрепче; другим – выбрать место для костра и заготовить сухой хворост; третьим – сколотить из жердей решетку.

Осталось забить невинную жертву и освежевать тушу. Работа достаточно трудоемкая, но Эфихенио, Армандо и Камило проделали ее так ловко, что изготовители решетки за ними не успевали. Наконец, решетка готова. Можно приниматься за дело. Ее закрепили на кольях почти над костром. На решетку целиком водрузили тушу теленка.

У Рауля своя работа – вести летопись новой, возрожденной из пепла колонны экспедиционеров. Читаем: «С утра мы ждали двух товарищей, двух Карлосов. Пока теленок медленно жарился, мы поджарили на углях печенку, внутренности, мозги и съели их. Мы даже зажарили и съели легкие.

К одиннадцати часам ночи теленок был наполовину готов, и мы съели по кусочку мяса. С 12 до половины второго я был на посту. Условный свист дал знать о приближении друзей. Это был Х. [Хулио Пинья, крестьянин из Манакаля], который привел двух Карлосов. Опять началось ликование по случаю прибытия двух товарищей, каждый из которых думал, что другого уже нет в живых. Встреча – с ними самая большая радость.

Карлос Бермудес был в очень плохом состоянии. Его почти принесли. Остаток ночи мы почти не спали, радуясь новой встрече и шумно обсуждая кулинарный эксперимент Че с теленком».

Раннее утро 28 декабря. В лагерь прибыли еще шесть бойцов. Три экспедиционера: Хулито Диас, Хосе Моран и Луис Креспо, и три крестьянина, пожелавшие войти в состав партизанской колонны: Игнасио Перес, помогавший Гильермо искать оружие, Мануэль Фахардо из Никеро и Серхио Акунья из Пуриаля. Игнасио, кроме обнаруженной после долгих поисков винтовки Джонсона, от которой отказался Сесар Гомес, принес журналы и газеты, столь необходимые отряды.

Партизанская колонна разрослась до двадцати пяти человек. Из них девятнадцать участников экспедиции и шестеро крестьян – в основном члены группы по спасению экспедиционеров, а также люди, связанные с ними по оперативной работе. Это Крессенсио Перес с двумя сыновьями, Игнасио и Серхио, проводник Мануэль Акунья и братья Фахардо и Серхио Акунья.

В тот же день ненадолго прибыл и Гильермо. Получив от Фиделя инструкции, он сразу же покинул лагерь и отправился выполнять задание. Но не все так спокойно и организованно. Свидетельство тому – лаконичное перечисление событий дня в дневнике Рауля:

«Сегодня мы приступили к более серьезной организации отряда. На обед у нас были овощи и бульон из брюшины, сердца и т.п. Кое-что осталось еще от теленка, зажаренного по рецепту Че.

Сразу после обеда неожиданно раздался выстрел. Все бросились к оружию. В этот момент один товарищ, схватив винтовку, случайно нажал на спусковой крючок и произвел еще один выстрел в лагере.

Услышав выстрелы, некоторые товарищи начали беспорядочно отступать в горы. Среди нас еще есть такие, кто теряет голову при стрельбе. Мы отошли к тому месту, где жарили теленка. Сразу же начали выяснять, что произошло. Оказалось, что один из прибывших сегодня товарищей, не очень умелый в обращении с оружием, находясь в сторожевом охранении, нечаянно выстрелил. К счастью, в горной местности выстрелы, как мы убедились, далеко не разносятся.

Продолжаем оставаться на месте. Вечером съели только по куску мяса без соли».

Рауль не называет имени человека, который произвел первый выстрел. Это юный Фахардо Акунья, которому действительно до сих пор нечасто доводилось общаться с оружием. Этот случай стал для него уроком на всю жизнь. Из него вырос истинный боец, который нередко любил и пошутить: «Моя винтовка умнее меня и многому меня учит всякий раз, когда приходит в действие». Эту шутку подхватили его товарищи по оружию.

Но вопрос о выстрелах был все-таки поставлен, что называется, ребром. От его решения зависело, сниматься ли с лагеря или рискнуть остаться на этом месте. Фиделю изложили все соображения за и против. Известно было, что в Манакале, в ближайшем

к лагерю поселке, находится сельская жандармерия и ожидается прибытие батистовских солдат. Изучив географическое положение этого поселка, окруженного высокими холмами, Фидель пришел к заключению, что одиночный выстрел там не могли услышать, и решил не сниматься с лагеря. Кроме того, по последнему сообщению Гильермо, с часу на час должны были прибыть товарищи из Мансанильо.

Среди бойцов возникли разногласия из-за аргентинского способа приготовления теленка. Теленок не прожарился. Че убеждал, что это произошло из-за неравномерного распределения огня, что виноват костер, а вовсе не рецепт. И, отрезав от туши теленка сырую часть, тут же отправил ее себе в рот, добавив, что привередливость противопоказана партизану. Но Рене Тощий не унимался: отрезав еще один кусок, теперь уже с другой стороны, он показал его товарищам со словами: «Смотрите, черви!» - убеждая, что там успели завестись черви. В действительности червей никто не заметил, и товарищу сделали серьезное «внушение» в том, что для появления червей в мясе одного дня мало. Возникшее недоразумение мгновенно разрешил Рамиро: «Ты бы лучше сказал, Рене, что тебе просто захотелось заморить червячка». Все весело рассмеялись. Вместе с ними смеялся и Рене. Как бы то ни было, на третий день от теленка остался один аккуратно очищенный скелет.

Читая газеты и журналы, принесенные Игнасио, можно было делать только один вывод: Фидель погиб, экспедиционеры разбрелись кто куда, Батиста победил, а героических каскитос ждут награды и повышения.

Читать такое было досадно. Следующий день прошел в раздумьях. Все было спокойно, если не считать, что в лагере снова прозвучал выстрел. Серхио Перес, сын Крессенсио, новичок в обращении с оружием, случайно нажал на курок после чистки винтовки. Но лагерь со всех сторон окружали высокие горы, и повстанцы решили, что этот выстрел не несет опасности. Случилось это 29 октября. Разбора происшествия не последовало, но кто-то из бойцов сострил: «Сказывается нетерпение необстрелянных новичков, а «самострелы», похоже, зовут нас к активным действиям».

Утром Рауль подошел к Фиделю с предложением. Фидель позвал Крессенсио. Суть предложения состояла в том, что партизанской колонне пора дать о себе знать. План не отличался ни особой сложностью, ни изобретательностью. Неподалеку в роскошном особняке поправлял свое здоровье известный батистовский латифундист Хулио Лобо. Разведка доложила, что он недавно отметил здесь Рождество и продолжает находиться

в поместье. Было бы неплохо, доказывал Рауль Фиделю, внезапно напасть на его телохранителей – солдат, нанятых генералом Табернильей, который, впрочем, и сам был не против пображничать в особняке за счет хозяина. Дерзости соратникам Фиделя

не занимать! Идея показалась ему заманчивой.

Рауль записал: «[Фидель] высказал опасение, что нас считают разбитыми, и потому пессимистические настроения вновь могут овладеть народом, а политиканы снова начнут свою игру. И вообще, было бы разумно провести такую акцию до того, как мы начнем поджигать плантации сахарного тростника, а эту задачу мы наметили на 1-10 января наступающего года.

Фидель привел еще один аргумент, возможно, наиболее веский: у нас нет оружия для новых членов отряда, а имеющийся запас патронов очень невелик. Однако в конце концов решили не нападать на этих шестерых телохранителей батистовского богача.

В итоге было решено, что нужно уделить больше внимания больше внимания изучению местности, где будет развертывать свои действия партизанский отряд, установить новые контакты, улучшить разведывательную сеть среди крестьян».

Вспомнив о «теленке по-аргентински», Рауль дополнил свою запись: «У остатков теленка, зажаренного по-аргентински по рецепту Че, появился душок: но кто видел голодного партизана, обращающего внимание на такие мелочи, как душок у мяса? Выжав на куски мяса сок кислого апельсина, и сварив бананы, мы его доели. Стошнило только одного.

Были приняты некоторые меры в отношении дальнейшей организации нового отряда: влившиеся в отряд крестьяне образуют отделение под командованием Г. Гарсии, оказавшего для нас таким полезным. Он спас несколько товарищей и вместе с другими отыскал оставленные винтовки, которые составляют большую часть имеющегося у нас оружия».

С данного лагеря надо было сниматься и уходить вглубь Сьерра-Маэстра. Это стало возможно после прихода уже известных нам связных – Хении (Эухении Вердесии) и Кике Эскалоны. Рауль рассказывает об этом лаконично: «Мы вышли в сумерках после захода солнца, используя то время, когда еще не наступила полная темнота. Среди холмов, под пальмой около ручья стояли наши верные и храбрые друзья. Они нам принесли книги по истории и географии Кубы. Они нам нужны, чтобы учить примкнувших к нам крестьян. Эта задача возложена на учителя-поэта [Каликсто Моралес]. Они также принесли учебник алгебры для разностороннего Че Гевары. Все книги заказал он.

Эух. [Хения Вердесия]… достала еще 16 детонаторов, три динамитных пакета плюс бикфордов шнур, четыре магазина для автоматов, из них два заряженных, и восемь ручных гранат.

Все эти боеприпасы товарищ Эух. пронесла спрятанными под платье в корсете.

С такими героями, как она, повторяющими прошлые подвиги мамби, нельзя проиграть дело.

Она сообщила неподтвержденное известие о смерти некоего Кандидо, фамилии которого она не запомнила. Дай бог, чтобы они ошиблись, ведь если это правда, то речь идет о любимом и смелом Кандидо Гонсалесе. О судьбе Ньико [Лопеса] тоже ничего

не известно. Сколько нужных и хороших товарищей погибло!..

Около 9 часов вечера начался предательский дождь. Все силы – на то, чтобы укрыть от дождя оружие. Мы почти не спали».

Читателю уже известно о почти одновременной гибели Кандидо и Ньико.

Об особенностях этого дня написал и Че Гевара: «Вечером обрушился ливень, насквозь промочивший нас. Почти никто не спал. Всю ночь мы пытались разжечь огонь, чтобы поджарить бананы».

Воскресенье, 30 декабря.

Состоялась встреча связными из Мансанильо. Фидель был не очень доволен их сообщениями и учел это при передаче новых инструкций руководству Движения. Главным для него на данный момент был уход колонны в глубинные районы Сьерра-Маэстра и ее безопасность при дальнейшем продвижении. Нужно было спешить, чтобы пройти основную часть пути засветло, не вызывая подозрений. В 12 часов колонна поднялась на пик Кафе и двинулась дальше по тропинке, проложенной среди густого леса. Дождь продолжал моросить. Ветер был такой сильный, что даже густая листва деревьев не могла защитить повстанцев от измороси, насквозь пробиравшей их разгоряченные тела.

Читаем в дневнике Рауля: «Мы сделали привал на вершине и сорвали несколько кислых апельсинов; апельсины и бананы – единственные фрукты в это время года. Никогда я не думал, что на Кубе могут быть такие густые туманы. Мы продолжали движение в тумане, на расстоянии 30 метров ничего не было видно. Мы разбили лагерь

на продуваемой ветром и поросшей лесом горе».

Для колонны важно было добраться до запланированного места отдыха в доме крестьянина Хуана Марреро, с которым успел договориться Крессенсио Перес. Это еще несколько километров пути по открытой местности. Колонна не имела права рисковать, поэтому пришлось дожидаться темноты. С первыми сумерками повстанцы направились

к дому, где их ждал ужин – об этом также позаботился Крессенсио – и отдых. Поужинав курицей и вареными овощами – на это ушло чуть больше двух часов, - повстанцы покинули дом и разбили лагерь в ближайшем лесу.

Рауль пишет: «Мы вышли к ближайшему, почти непроходимому лесу, где и разбили лагерь. Вместе с тремя товарищами я был направлен в ночной дозор. Несмотря на строжайший запрет курить по ночам, я закурил сигарету, накрывшись одеялом, и незаметно заснул. В результате я прожег шерстяную форменную рубашку и майку.

Я проснулся, когда стало жечь тело».

Понедельник, 31 декабря.

Последний день такого драматичного декабря и последний день 1956 года, который по замыслу революционеров должен был стать для Кубы годом свободы от Батисты.

Когда наутро Хуан Марреро принес завтрак для повстанцев, то был изумлен: на месте никого не оказалось. Вернувшись домой он поделился с сыном Анхело своими опасениями. Что же могло случиться с отрядом за ночь? Ближе к обеду он попросил сына проводить его и снова отнес в лес приготовленную еду. На этот раз лагерь нашелся. Оказалось, ночью партизаны изменили свое местоположение.

После ухода крестьянина и его сына на коротком совещании повстанцы решили

не проводить следующую ночь под открытым небом, а перебраться в ближайшую хижину. Но путь к ней был небезопасен, ибо надо идти по открытой местности – пришлось потерпеть до темноты. С наступлением ночи повстанцы по одному пробрались в дом.

«Последний день года прошел в обучении новичков, мы немного почитали, а кроме того, занимались разными мелочами походной жизни. Ночь мы провели в хижине, там же и встретили Новый год, сумев поспать под крышей», - записал Гевара в дневнике.

Под самый Новый год прибыл и Пуриаль-де-Виканы другой сын Марреро, Рамон. Он был отправлен туда для того, чтобы доставить повстанцам вещи, которые те не успели взять с собой. Новости, с которыми прибыл Рамон, были тревожными: в соседнем районе замечено большое передвижение правительственных войск, а этот район прочесывают три жандарма.

Новая запись в дневнике Рауля: «В связи с сообщениями о том, что в разные места Сьерра-Маэстра направляются войска, я сегодня принял специальные меры по усилению ночного наблюдения, и сам не спал всю ночь, разводя часовых. Прекрасная ночь

со звездным небом. Сильный ветер сотрясал стены хижины, которая выглядела в ночи превосходной сторожевой вышкой. Позади нее, если подняться на каких-нибудь 200 метров, лежит лес. В сарайчике на полу спали трое товарищей, другие разместились

на чердаке, не имевшим стен, за исключением того места, где он примыкал к хижине. Остальные спали в маленькой комнате и столовой, типичных для любого кубинского боио.