Протограф II—V редакций 1 страница

§ I. Историографический обзор

_ '/опрос о протографе II—V редакций, т. е. о про­тографе так называемой Пространной Правды, был поставлен еще Болтиным. Болтин считал, что Простран­ная Правда состоит из двух когда-то самостоятельных частей, причем вторую ее часть признавал Уставом Владимира Мономаха '.

Взгляд Болтина о том, что Пространная Правда состоит из двух самостоятельных частей, был оспо­рен Карамзиным ². Его доводы были мало основатель­ны: он указывает, что в Уставе Влади.мира Мономаха есть ссылки на Ярослава (ст. 22. трактующая о холопе, ударившем свободного мужа).

О Пространной Правде сделал несколько замеча­ний Эверс, которую он назвал Правдой тринадцатого столетия ³. Вопрос о том, является ли эта Правда офи­циальным Собранием законов или частным сборником, является для него открытым.

Тобин * признает, что Пространная Правда состоит двух частей — первую часть можно назвать Прав-

¹ И. Болт и и, Правда Русская или законы неликих князей
Ярослава Владимировича и Владимира Всеволодовича Мономаха,
СПБ, 1792, стр. 75.

² Н. М. Карамзин, История государства российского,
т. II, СПБ, 1892, Приложения, стр. 26—40.

³ И. Ф. Эверс, Древнейшее русское право и историче­
ском его раскрытии, пер. И. Платонова, СПБ, 1835, стр. 229
и 358 и далее.

*Tobien, Sammlung kritisch beaibeiter Quellen der Ocschichte des russischen Rechts, стр. 29.

1вв

дой Ярослава, а вторую — Правдой Владимира Моно­маха. Вторую Правду он признает дополнением первой.

Калачов, подобно Тобину, вынужден был отметить, что в некоторых Кормчих Правда составляет не одну главу, а две, т. е. является не в виде одного памятника, а двух, причем вторая глава начинается Уставом князя Владимира Всеволодовича о процентах. Он же отметил, что начало этой второй главы украшается киноварью, а иногда переносится на следующую страницу, с ос­тавлением пробела на странице предшествующей. В кон­це концов он приходит к предположению о том, что вторая половина Русской Правды (с Устава Вла­димира) могла быть присоединена к первой не во время составления ее первоначального текста, а гораздо позже и что обе они сами по себе составляли сперва нечто друг от друга отдельное >.

Ланге, касаясь происхождения Пространной Прав­ды, писал, что «Изяслав начал преобразование Ярос-лавовой Правды, довершил же это преобразование Вла­димир Мономах, так что два устава, совместно взятые, как дополнявшие друг друга, составляли новое, ис­правленное и значительно дополненное издание пер­вого нашего законодательного памятника, которое от­носилось к Правде Ярослава так же точно, как в настоя­щее время новое издание Свода законов к прежнему»*.

Как Тобин, так и Ланге считают Устав Ярослава и Устав Владимира Мономаха официальными сбор­никами права.

Последующие исследователи —Дювернуа, Соловьев, Мрочек-Дроздовский — вообще мало касались Прост­ранной Правды. Среди замечаний Мрочек-Дроздовского о Пространной Правде надо, впрочем, отметить его мне­ние о происхождении ее в промежуток времени от кон­ца XI до половины XII вв. ³.

¹ Н. Кала ч о в, Преднарительпые юридические сведения
для полного объяснения Русской Правды, вып. I, СПБ, 1846,
стр. 70.

² Н. Ланге, Исследования об уголовном праве Русской
Правды, стр. 4—10.

³ П. Мрочек-Дроздовский, Исследования о Рус­
ской Правде, вып. II, стр. XXXVI.

W

Рожков считает Пространную Правду частным юри­дическим сборником. Среди ее источников он перечис­ляет обычное право, судебную практику, княжеские уставы и византийское право. Происхождение Простран­ной Правды он относит к первой половине XII в. '.

Сергеевич уделил Пространной Правде довольно большое внимание. Он, следуя большинству историков права его времени, признает эту Правду частным сборником права. Он считает возможным приписать составление ее одному лицу. Одним из основных источ­ников Пространной Правды он признает Краткую Прав­ду, причем ее составление он относит к самому началу XII в. 2.

Ключевский, считая Пространную Правду памят­ником, возникшим в церковной среде нуждами и целями юрисдикции, которой руководился ее состави­тель, относит ее происхождение ко второй половине XII или началу XIII в. ³.

Немецкий историк права Гетц посвятил изучению Пространной Правды два тома (3 и 4) своей работы. Он всячески и притом без всяких доказательств, пу­тем простых ссылок на тексты, старался доказать, что одним из основных источников Пространной Правды является германо-скандинавское право ⁴. Это влияние, по его мнению, особенно проявляется в удвоении виры за убийство княжеских людей, в оплате увечий в размере нолвиры, в постановлениях о своде и закуп-ничестве.

Вопрос о времени происхождения Пространной Прав­ды Гетц не решил. В качестве предположения он ука­зывает на XI в. Местом же происхождения ее он счи­тает Киев.

М. Н. Тихомиров посвятил исследованию текста Пространной Правды большую часть своей уже цити-тированной нами книги (гл. 10—20, 22—24). Источ-

¹ И. А. Р о ж к о в, Очерки юридического быта по Русской Правде, Сборник статей, ч. II, М., 1906 г.

^а В. И. Сергеевич, Лекции и исследования, стр. 60.

⁸ В. О. Ключевский, Курс русской истории, ч. I, стр. 272 и 279.

⁴ Ooctz, Das russische Recht, В. И, S. 79—83.

168

пиками Пространной Правды М. Н. Тихомиров считает Краткую Правду, Устав Владимира Мономаха, протограф Сокращенной Правды, отдельные постановле­ния и записи.

Местом происхождения Пространной Правды М. Н. Тихомиров считает Новгород, временем — ко­нец XII п. или начало XIII в. В конце концов он уточ­няет время происхождения Пространной Правды: именно он считает таковым 1210—1215 годы — время княжения н Новгороде знаменитого Мстислава Мстисла-вича, князя новгородцев'.

М. Н. Тихомиров в конце концов не признает Пространную Правду официальным сборником права. «Пространная правда была скорее проектом закона, чем законодательным памятником». Называя ее да­лее «юридической компиляцией», он считает, что она составлена не без участия церковных кругов.

§ 2. Вопрос о составе статей протографа II — V редакций

В результате анализа списков II — V редакций не­трудно притти к заключению, что ни один из дошедших до нас списков не может быть признан протографом этих редакций. Вместе с тем нельзя настаивать и на особой непосредственной близости какого-либо списка к этому протографу. Так. древнейший список — Си­нодальный I — имеет порядок расположения статей, который не совпадал с порядком расположения статей в протографе. А кроме того, в Синодальном 1 списке пропущена статья о поклепной вире, конец ст. 107 (118) и начало ст. 108 (119). Не может быть признан списком, претендующим на особую близость к протографу, и Троицкий (список, в котором пропущено начало статьи 107(118) и конец статьи 108(119). Имеются в этом списке и чтения, которые не могли быть воспроизведены в протографе II — V редакций. III редакция тем более не может быть признана близкой к протографу, так

¹ М- Н. Тихомиров, Исследование, стр. 229.

169

как в ее составе находится материал, который не имеет отношения к тексту Русской Правды: статьи о при­плоде скота и урожае хлеба, Устав Ярослава о мостех и некоторые позднейшие русские статьи. А главное в III редакции, как и в Синодальном списке, Устав Яро­слава и Устав Владимира Всеволодовича объединены в единое литературное целое. IV редакция, состоящая из двух списков: Троицкого IV и Пушкинского, также достаточно удалена от протографа II — V редакций, благодаря наличию особого предисловия к Русской Правде и дополнительным статьям.

V редакция, которая представляет соединение двух памятников: Русской Правды и Закона Судного лю­дей, тем более не может быть признана ближайшей к протографу II—V редакций.

Но если поставить вопрос, какая же редакция яв­ляется наиболее близкой к протографу, то при­дется указать вместе с большинством исследователей на II редакцию, а среди списков этой редакции — на Троицкий I список.

Если в этом вопросе почти нет разногласий, то зато имеются две группы исследователей, которые по-раз­ному подходят к вопросу об источниках или, вернее, о составе II — V редакций — так называемой Простран­ной Правды.

Как видно из историографического обзора, уже дав­но идет борьба между двумя группами исследователей. Так, Болтин, Тобин, Ланге, Калачов настаивали на том, что Пространная Правда состоит из двух частей — Правды, составленной до Владимира Мономаха (не­которые называли ее Изиславовой Правдой), и Правды, принадлежащей Владимиру Мономаху. Распростра­нение теории о неофициальном происхождении Рус­ской Правды среди буржуазных исследователей вто­рой половины XIX в., способствовало тому, что вопрос о двух самостоятельных частях Пространной Правды был снят. Считалось признаком дурного ака­демического тона, когда этот вопрос вообще ста­вился.

М. Н. Тихомиров, который в своем крупном ис­следовании должен был весьма подробно разобраться

170

во всех теориях происхождения Правды и в том числе и Пространной Правды, ограничился голословными опровержениями взглядов Болтина, Тобина и Ланге. Так, касаясь мнения Тобина, М. Н. Тихомиров пишет: < -В особенности было ошибочным представление о деле­нии Пространной редакции на две части разновремен­ного происхождения». А касаясь решения вопроса о происхождении и составе Пространной Правды со стороны Ланге, он называет его упрощенным: «Непо­стижимо.— пишет он, — каким образом Ланге мог иг­норировать критические замечания своих предшествен­ников и вернуться целиком на позиции историков XVIII века» К

Одновременно с этим М. Н. Тихомиров, который чрезвычайно высоко оценивает работу Н. В. Калачова о Русской Правде, замалчивает, что и этот исследова­тель держался взгляда о том, что Пространная Правда состояла из двух самостоятельных частей.

Отказываясь видеть, что протограф II — V редакций Русской Правды (Пространной Правды) состоит из двух самостоятельных и притом возникших в разное время частей, исследователи объясняют наличие ссылки на законодательство Владимира Мономаха во второй части Пространной Правды или тем. что Владимиру Мо­номаху принадлежит только одна статья об ограниче­нии резов (ст. 46 (53) Тр.), или тем, как это мы наблю­даем в исследовании Тихомирова, что к так называе­мому Уставу Владимира Мономаха принадлежат статьи, начинающиеся словами о совещании в Берестове (ст. 46 (53) Тр.) и кончающиеся нормой о разрешении в малых тяжбах ссылаться на закупов (ст. 57(66) Тр.), за исключением статей о потоплении купца, о долге и о холопе, ударившем свободного -.

Нетрудно понять, насколько важно для истории Русской Правды решение вопроса о составе протографа П—V редакций (Пространной Правды). Если будет до­казано, что этот протограф состоял ранее из двух са­мостоятельных частей, то при решении вопроса о иро-

¹ М. Н. Тихо м ч р о», Исследование, стр. 17, «Там ж е, стр. 208.

171

и схождении его надо выяснить сперва происхождение первой, а затем второй части.

Наиболее развернутое решение вопроса о происхож­дении Пространной Правды как памятника, являв­шегося с момента своего возникновения единым ли­тературным целым, было дано М. Н. Тихомировым.

М. Н. Тихомиров в девяти главах своего исследова­ния дал анализ всем изводам Пространной Правды: в четырех главах касается ее источников, а затем в спе­циальной главе рассматривает вопрос о времени, месте и причинах возникновения данной Правды. Как было уже указано, он считает взгляд Болтина, Тобина, Калачова и Лангс о Пространной Правде как памятнике, первоначально состоявшем из двух ранее самостоя­тельных частей, настолько необоснованным, что даже не считает нужным рассмотреть их доводы.

Обратимся к критическому обзору взглядов М. Н. Ти­хомирова, поскольку взгляды других авторов, писав­ших о Пространной Правде, слишком суммарны.

Как было указано, М. Н. Тихомиров источником Пространной Правды считал Краткую Правду, Сок­ращенную Правду, Устав Владимира Мономаха, ко­торый, но его мнению, охватывал несколько статей вто­рой части этой Правды, и дополнения составителей. Нами было и свое время установлено, что положе­ние М. Н. Тихомирова о влиянии протографа Сокра­щенной Правды на Пространную является весьма слабо аргументированным. Наоборот, имеющиеся различия между Сокращенной и Пространной Правдами легко объясняются позднейшим сокращением и переработкой статей Пространной. Но может быть аргументация М. Н. Тихомирова о времени, месте и причинах возник­новения Пространной Правды (т. е. протографа II — V редакций) настолько убедительна, что вопрос должен быть сочтен раз навсегда решенным? Ближайшее рас­смотрение главы «Время, место и причины возникнове­ния Пространной Правды» убеждает нас в том, что она является одной из самых неудачных частей его книги. Кроме слабости аргументации, мы наблюдаем в ней, несмотря на ее сравнительную краткость, наличие ряда противоречивых мест.

Вначале М. Н. Тихомиров пишет, что составители Пространной Правды пользовались своими источни­ками не механически, а провели большую работу по их согласованию. «Уже это обстоятельство позволяет от­вергнуть частное происхождение Пространной Правды, Едва ли какое-либо частное лицо взялось бы за боль­шой и по существу неблагодарный труд составления юридического кодекса древней Ру­си»¹.

А через тринадцать страниц М. Н. Тихомиров пи­шет: «Пространная Правда, конечно, не имела назна­чения быть законодательным п а м я т-н и к 0 м, обязательным для всех. Соста­вители ее хотели дать новый юридический сборник, которым можно было бы руководиться при судебных разбирательствах. Пространная Правда была скорее проектом з а к о н а, чем самим законодатель­ным памятником ².

Следовательно, это был отнюдь не юридиче­ский кодекс древней Р у с и, как ранее указывалось, а только проект закона. А затем читатель перестает что-либо понимать при дальнейшем чтении данной главы.

Ранее говорилось о том, что надо отвергнуть част­ное происхождение Пространной Правды, а теперь указывается, что неофициальный характер Правды, который так подчеркивается во многих исторических трудах, является следствием ее новгородского проис­хождения ³.

Вначале М. Н. Тихомиров решительно критикует взгляд ⁴ В. О. Ключевского о церковном проис­хождении Пространной Правды и настаивает на отсутствии черт, характерных для памятников церковного происхож-д е н и я ³. А затем совершенно неожиданно го-

¹ М. Н. Т и х о м и р о и, Исследование, стр. 215—2Hi (подчеркнуто нами. — С. Ю.).

'Там же, стр. 229 (подчеркнуто нами. — С. /О.) ⁸ Т а м ж е, стр. 210. * Т а м же, стр. 218. " Там же, стр. 215-218.

172

7 — 5214

173

ворит, что этот памятник составлен не без участия церковных кругов. «Этим, па мой взгляд, — пишет далее М. Н. Тихомиров, — объясняется присутствие в Пространной Правде некоторых моральных ука­заний, отсутствующих в ее источниках. Гетц остро­умно указывает, что эти наставления как бы рассчитаны на судей, которые должны объяснить причины того или иного приговора. Эта странная смесь совершенно кон­кретных формул с моральными сентенциями может быть объяснена участием в составлении Правды церковных кругов Новгоро­да во главе с архиепископом. Этим кругам принадлежит вставка о чернеческих холопах, упоминаемых наравне с княжескими и боярскими... Влияние византийского права на Правду, указываемое многими авторами, также удовлетворительно объяс­няется значением церкви. В это время на Новгородской архиеиископии был знаменитый Лнтоний, в миру До-брыни Ядрейкович, лично побывавший в Царыраде» '.

Вначале М. Н. Тихомиров признал, что в Про­странной Правде отсутствуют черты, характерные для памятников церковного происхождения, и настаивал что этот памятник был предназначен не только для регламентации юридической практики древней Руси, но, в первую очередь, для обеспечения интересов кня­зя. «Интересы древнего общества, знавшего, главным образом, платежи за обиду, нашедшие свое отражение в Древнейшей Правде, отступают в Пространной Правде на второй план перед интересами князя и кня­жеской администрации. Усиленное внимание к высоким «вирам» и «продажам» крайне интересно для Простран­ной Правды ².

Но когда М. Н. Тихомиров стал утверждать, что Пространная Правда была составлена при участии «церковных кругов Новгорода во главе с архиеписко­пом» ³, то оказывается, что Пространная Правда с необыкновенной яркостью рисует «пред нами жизнь

¹ М- Н. Т и х о м и р о и, Исследование, стр. 229—230 (подчеркнуто нами. — С. Ю.) ¹ Та м ж е, стр. 219. ³ Т а м ж е. стр. 229.

богатого дома, связанного с торговлей (стр. 99). Иму­щество заключается в доме, челяди и товаре. Но то­вар — не просто имущество, заранее уже мыслится, что им можно «нригостить» и «срезить». Следовательно, перед нами дом богатого человека, вернее всего купца или боярина, связанного с торговлей» '.

Читатель после этого не в состоянии разобраться, чьи же интересы стремились защитить составители: князя и его ближайшего окружения, или церковных кругов, или купцов, или бояр, связанных с торговлей? А ведь интересы каждой из этих групп были различны: различие должна быть и регламентация этих интере­сов в законодательном памятнике.

Не можем мы принять и положения М. Н. Тихо­мирова о времени и месте происхождения Простран­ной Правды. По его мнению, время появления Про­странной Правды с наибольшей достоверностью может быть датировано с точностью до полутора столетий (1125 г.— кончина Владимира Мономаха, Устав кото­рого был использован составителем, и 1280 г. — год появления Синодальной Новгородской Кормчей). По­сле этого М. Н. Тихомиров обращается к подробному рассмотрению Смоленского договора 1229 г. и при­ходит к выводу о близости норм этого договора к нор­мам Пространной Правды. Смысл этого утверждения заключается в том, чтобы доказать хронологическую близость составления Пространной Правды к состав­лению Смоленского договора 1229 г., т. е. факт состав­ления ее в Новгороде в конце XII или вначале XIII вв.

Аргументы, которые при этом приводит М. Н. Ти­хомиров ², являются совершенно неубедительными: 1) «Начало XIII в. было временем установления Нов­городской вольности». Князья еще пользовались в Новгороде большой властью, но значение их постепен­но падало. К этой эпохе относится ряд летописных свидетельств о существовании в Новгороде каких-то уставов «старых» или «передних князей». Под 1228 г. летопись пишет уже прямо «о грамотах Ярославлих».

¹ М. Н. Тихомиров, Исследование, стр. 230. > Та м ж е, стр. 225—226.

174

7*

175

2) Содержание этих грамот в известиях 1228—1229 гг. совершенно неясно. Известие 1228 г. рассказывает, что новгородцы послали к Ярославу со словами: «пое-ди к нам, забожницье отложи, судье по волости песла-ти»; «на всей воли нашей и на вьсех грамотах Ярослав-лих ты нашь князь». Ни откуда не видно, что вопрос о «забожничьем» и судьях в волостях оговаривался в грамотах Яросланлих. Это могло быть нововведением, которое требовало отмены. Если слово «забожничье» остается неясным, хотя речь, повидимому, идет о ка­кой-то новой пошлине, то посылка судей по волостям была явно связана с нарушением судебных прав нов­городцев. Следовательно, упоминание о грамотах Яро-славлих было в этом случае вполне уместно.

3) Представление о грамотах Ярослава, как о по­литических актах, установивших своего рода консти­туцию Новгорода, представляется явно натянутым. Говоря о грамотах Ярославлих, летописец имел в виду что-то определенное. М. Н. Тихомиров указывает, что имеются два памятника, связанные с именем Яро­слава: церковный устав Ярослава и Пространная Прав­да. Поскольку церковный Устав Ярослава явно fie имеет отношения к событиям, упомянутым в летописи под 1228—1229 гг., то можно полагать, что летописец имеет в виду именно Пространную Правду.

4) Появление Правды, повидимому, связано с круп­нейшими политическими событиями в Новгороде в 1209 г., а именно: с восстанием против Мирошкиничей.

М. Н. Тихомиров считает, что временем составления юридической компиляции, т. е. Пространной Правды, можно считать 1210—1215 гг.—время княжения в Новгороде знаменитого Мстислава Мстиславовича, любимого князя новгородцев.

Для того чтобы принять каждое из этих основных положений и всю совокупность предпосылок возник­новения Пространной Правды, необходимы серьез­ные доказательства. А между тем этих доказательств М. Н. Тихомиров не приводит.

Отсюда все эти предположения М. Н. Тихомирова о предпосылках возникновения Пространной Правды очень трудно принять.

Связь между нормами Смоленского договора 1229 г. и Пространной Правдой может быть признана естествен­ной даже и тогда, когда происхождение Пространной Правды мы отнесем и к началу XII в. Естественно, что в Смоленском договоре должна найти отражение си­стема русского уголовного права, которая стала оформ­ляться еще в первой половине XI в. Близость системы уголовных наказаний Смоленского договора к системе наказаний Пространной Правды вовсе не является свидетельством происхождения этой Правды прибли­зительно в одно и то же время. Нормы Пространной Правды — это нормы, в которых выразилось правовое развитие Руси за очень длительный промежуток време­ни (с IXв., а возможно и с VIII в. по XV в.), и, конечно, влияние норм этой Правды будет весьма продолжи­тельным. Известно, что многие нормы Русской Правды были положены в основу литовского права.

Нельзя согласиться с утверждением М. Н. Тихо­мирова и о том, что под грамотами Ярослава, о которых говорится в Новгородских летописях в на­чале XIII в., якобы следует понимать Русскую Правду и что составление Пространной Правды имело своей задачей подкрепить особые права новгородцев в от­ношении княжеской власти.

До сих пор историки, мало занимающиеся историей права или, точнее, историей уголовного права, не хотят понять, что уголовные и процессуальные нормы Рус­ской Правды вовсе не могут быть признаны в какой-то, даже малейшей, степени привилегией-льготой для ка­кой-то земли или области. Нормы уголовного и процессуального права Русской Правды — это но р-м ы феодального п р а в а. Их острие направ­лено против широкой народной массы. Мыслимо ли, что широкие народные массы Новгородской респуб­лики — купечество, ремесленники, своеземцы, кре­стьяне—могли хотя в какой-либо мере быть удовлет­ворены составлением «юридической компиляции», где жизнь княжеских мужей защищалась двойным денеж­ным взысканием, и считать это одним из свидетельств своей власти. Крайне характерно, что дальней­шее развитие уголовного права в

176

177

Новгородской земле пошло но пути установления единого наказания за преступления, совершаемые про­тив личности, о чем ярко свидетель­ствует Псковская Судная грамота. Исключительно наивно звучит для историка-юриста утверждение, что Пространная Правда, в которой ин­тересы феодальной знати особенно защищались, была составлена в целях борьбы с теми отношениями, кото­рые сложились при Мирошкииичах, т. с. в интересах широкой массы угнетенных Мирошкиничами и их аген­турой.

Совершенно нельзя согласиться с утверждением М. Н. Тихомирова о том, что временем возникновения компиляции, т. е. возникновения Пространной Правды можно считать 1210—1215 гг., — время княжения в Новгороде знаменитого Мстислава Мстиславича. Ка­кие данные подтверждают этот факт, М. Н. Тихомиров не указывает и указать не может. Их, конечно, нет.

Поскольку Пространной Правде, этой, по мнению М. Н. Тихомирова, юридической компиляции, соста­вленной при Мстиславе Мстиславиче, усвоено имя Яро­слава, то М. Н. Тихомиров, хочет он этого или не хочет, должен признать Пространную Правду, как он сделал и в отношении Краткой Правды, — подлогом. Выходит так, что история Русской Правды — история двух под­логов, совершенных в В. Новгороде!

Для того чтобы решиться на утверждение, что Про­странная Правда — это юридическая компиляция, подложно приписанная Ярославу Владимировичу, воз­никла в 1215 гг., М. Н. Тихомирову как-то надо было ответить на вопрос: а что же было в остальной части Руси? Неужели в Киеве или во Владимире и в Смолен­ске не было произведено никаких попыток создать ко­декс развивающегося русского феодального права? На эти вполне естественные вопросы М. Н. Тихомиров не отвечает.

Наконец, считая, что в Смоленском договоре 1229 г. проводится та же система наказаний, что и в Новго­родской «юридической компиляции», М. Н. Тихомирову надо было показать, как же эта чисто Новгородская

компиляция сделалась действующим источником права в Смоленске?

Мы полагаем, что не могут быть приняты эти неар­гументированные и притом часто явно противоречивые гипотезы М. Н. Тихомирова о происхождении Про­странной Правды, т. е. в нашем понимании прото­графа II—V редакций Русской Правды.

Неудовлетворительное решение вопроса о прото­графе II—V редакций, данное М. Н. Тихомировым, при подходе к этому протографу («Пространной Правде»), как единому литературному целому, и отсутствие по этому вопросу других специальных исследований (со стороны других историков имеются только краткие высказывания, касающиеся времени и места составле­ния, которые нами были приведены в историографи­ческом обзоре) побуждает нас обсудить вопрос о прото­графе II—V редакций, как памятнике, в котором были механически объединены две совершенно самостоятель­ные и притом возникшие в разное время части, т. е. те взгляды, которые защищались Болтиным, Тобиным, Ланге и Калачовым.

Коснемся прежде всего тех возражений, которые были выдвинуты против этого взгляда отдельными исследователями.

I) Карамзин выдвигает то возражение, что в «мни­мом Уставе Владимировом» имеется ссылка на Яро­слава (в статье о холопе, ударившем свободного мужа).

Следовательно, в Уставе, принадлежащем Влади­миру Мономаху, не все принадлежит этому князю.

Но этот довод носит формальный характер. В Уставе Владимира Мономаха, хотя и говорится о постановлении Ярослава, но одновременно упоминается и об его отмене сыновьями Ярослава. «А се аже холоп ударить свободна мужа, а убежить в хором, а господин его не выдаст, то платити за на господину 12 гривен, а затем аче и кде налезть ударенной ть своего истця, кто его ударил, то Ярослав был уставил убити и, н о сынове его но о т ц и у ставима на к у н ы, любо бит и и развязав ш и, л ю б о н и в з я т и гривна к у н з а сор о м> >.

178

179

Гак как эта новелла не пошла в первую часть Про­странной Правды (так называемый Устав Ярослава Владимировича), то Владимир решил включить ее в свой Устав, поскольку он вообще очень много за­нимался в этом Уставе правовым положением холопов, игравших п это время (XII в.) очень крупную роль в феодальном хозяйстве и постепенно превращавшихся в крепостное крестьянство. В Уставе Владимира Мо­номаха мы наблюдаем вообще воспроизведение преж­них норм с указанием о последующей их отмене или изменении или даже подтверждение старых норм. Элементы кодификации, вообще, не чужды Уставу князя Владимира Мономаха (см. ст. о муке смерда и огнищанина, о краже птиц и т. д.).

2) Перейдем теперь к оценке доводов В. И. Сергее­вича. Полемизируя с Калачовым, который, как было указано, в качестве довода о существовании двух са­мостоятельных и разновременно составленных частей Пространной Правды, указывал на украшение кино­варью или перенос на новую страницу начала новой главы. Сергеевич говорит, что это ничего не доказы­вает, тем более, что в конце второй «лавы в некоторых списках сказано: «До еде слово и Правде Русской», следовательно, и эти переписчики считали обе главы Правды одним памятником¹.

Для того чтобы этот довод Сергеевича мог иметь серьезное значение, ему надо доказать, что украшение киноварью или перенос на новую страницу начала новой главы является или чисто случайным явлением при переписке Пространной Правды или этого не на­блюдалось в древнейших списках. Сергеевич этого не установил и установить не мог, поскольку в его рас­поряжении не было нужных данных. Тот же факт, что переписчики заканчивали Русскую Правду словами «До еде слово и Правде Русской» вовсе не означает, что он тем самым считал обе главы Правды одним па­мятником. Да ведь и Калачов и другие сторонники взгляда на «Пространную Правду», как на юридиче­ский сборник, механически объединяющий его две

самостоятельные части, не отрицали того, что и первая часть и вторая часть это — «Русская Правда».

3) «Думать, что первоначально возникла не одна Пространная Правда, а два разных памятника и под разными заглавиями, не допускает и самое содержа­ние «Правды», — говорит далее Сергеевич. «Во второй се половине, следующей за Уставом Владимира, мы встречаем целый ряд статей, которые входили уже в древнейшую Правду XI в. Трудно объяснить, почему потом их понадобилось внести в Устав Владимира, а не в Русскую Правду, которая существовала ранее

этого устава»¹.

Но это недоумение Сергеевича легко объяснимо при предположении, что «Устав Владимира Мопомаха» являлся сборником, дополняющим «Устав князя Яро­слава». Поэтому, а «Устав Владимира.Мономаха» вно­сили все статьи, содержавшиеся в Краткой (Древней­шей) Правде, которые почему-либо были пропущены в «Уставе Ярослава Владимирича». Ведь смысл по­явления и «Устава Ярослава» и «Устава Владимира Мономаха» заключался в том, чтобы развить нормы слагавшегося русского феодального права со времени Правды Ярослава.