Джон Фаулз. Любовница французского лейтенанта 16 страница

- Поздний выбор часто бывает самым удачным.

- Она очень энергичная женщина, Чарльз. Не то что эти ваши чертовы

новомодные жеманницы.

" Уж не намек ли это на Эрнестину? " - подумал Чарльз и не ошибся, хотя

сэр Роберт сказал это без всякой задней мысли и как ни в чем не бывало

продолжал:

- Она говорит то, что думает. Нынче кое-кто считает, что такая женщина

непременно пройдоха. Но она совсем не пройдоха. - Он обратился к помощи

своего парка. - Она пряма, как породистый вяз.

- Я ни минуты не думал, что она может быть иной.

Тут дядя бросил на него проницательный взгляд - подобно тому как Сэм

разыгрывал перед Чарльзом покорного слугу, так Чарльз иногда разыгрывал

перед стариком почтительного племянника.

- Лучше б ты рассердился, чем изображал из себя... - сэр Роберт хотел

сказать " холодную рыбу", но вместо этого подошел к племяннику и обнял его за

плечи. Чтобы оправдать свое решение, он пытался разозлиться на Чарльза, но

привык вести честную игру и понимал, что это слабое оправдание. - Чарльз,

черт побери, Чарльз... я должен тебе сказать... Это меняет твои виды на

будущее. Хотя в моем возрасте, Бог его знает... - перед этой " живой

изгородью со рвом" он все же спасовал. - Но если это все-таки случится,

Чарльз, я хочу, чтоб ты знал - к чему бы ни привела моя женитьба, ты не

останешься без средств. Я не могу отдать тебе маленький домик, но я

настаиваю, чтобы ты считал его своим до конца твоей жизни. Пусть это будет

моим свадебным подарком вам с Эрнестиной - включая, разумеется, все расходы

на его починку.

- Это чрезвычайно великодушно с вашей стороны. Но мы уже почти решили

обосноваться в Белгравии, как только истечет срок аренды.

- Да, да, но у вас должна быть загородная вилла. Я не допущу, чтобы это

дело встало между нами. Я завтра же откажусь от женитьбы, если...

Чарльз через силу улыбнулся.

- Бог знает, что вы говорите. Вы могли жениться много лет назад.

- Очень может быть. Однако я не женился.

Он порывисто подошел к стене и выровнял висевшую криво картину. Чарльз

молчал; возможно, удар, который нанесла ему эта новость, поразил его не так

больно, как дурацкая собственная уверенность, будто он - владелец Винзиэтта,

которой он упивался по дороге в имение. Старому черту следовало бы написать.

Но старый черт счел бы это трусостью. Он отвернулся от картины.

- Чарльз, ты еще молод, ты полжизни провел в путешествиях. Ты не

знаешь, как бывает дьявольски одиноко, тоскливо, я даже не могу это

выразить, но иногда мне кажется, что лучше умереть.

- Я понятия не имел... - пробормотал Чарльз.

- Нет, нет, я вовсе не хочу в чем-то тебя обвинять. У тебя своя жизнь.

- Однако он, как многие бездетные мужчины, втайне винил Чарльза за то, что

он не был таким, какими ему представлялись все сыновья, - послушным и

любящим до такой степени, какую десять минут настоящего отцовства заставили

бы его счесть сентиментальной мечтой. - И все равно, есть многое, что может

дать человеку только женщина. Возьмем старые портьеры в этой комнате. Ты

заметил? Миссис Томкинс как-то назвала их мрачными. И, черт побери, только

слепой мог этого не видеть! Вот это-то и делает женщина. Заставляет тебя

увидеть то, что у тебя под носом.

Чарльза так и подмывало сказать, что очки могли бы выполнить эту задачу

с гораздо меньшими затратами, но он лишь согласно склонил голову. Сэр Роберт

с гордостью показал на новые портьеры.

- Ну, как они тебе нравятся?

Тут Чарльзу пришлось улыбнуться. Эстетические воззрения его дяди столь

долго ограничивались предметами вроде высоты лошадиной холки или

превосходства Джо Мэнтона над всеми прочими известными в истории оружейными

мастерами, что этот вопрос, прозвучал так, как если бы убийца

поинтересовался его мнением о каком-нибудь детском стишке.

- Они гораздо лучше.

- То-то. Все так говорят.

Чарльз закусил губу.

- А когда вы познакомите меня с вашей невестой?

- Да, я как раз собирался тебе сказать. Она мечтает с тобой

познакомиться. И, Чарльз, она чрезвычайно озабочена... м-м-м... как бы это

выразить?

- Ухудшением моих видов на будущее?

- Вот-вот. На прошлой неделе она призналась, что в первый раз отказала

мне именно по этой причине.

Чарльз понял, что это следует рассматривать как похвалу миссис Томкинс

и изобразил вежливое изумление.

- Но я уверил ее, что ты сделал блестящую партию. А также, что ты

поймешь и одобришь выбор спутницы... последних лет моей жизни.

- Но вы не ответили на мой вопрос, дядя.

Сэр Роберт несколько смутился.

- Она поехала в Йоркшир навестить родственников Она в родстве с

семейством Добени.

- Вот как.

- Я еду туда завтра.

- Ну что ж.

- И я считал, что мы должны поговорить как мужчина с мужчиной и

покончить с этим делом раз и навсегда. Но она мечтает с тобой познакомиться.

- Дядя заколебался, потом со смехотворной застенчивостью вынул из кармана

медальон. - Это ее подарок.

Чарльз взглянул на обрамленный золотом и толстыми пальцами дяди

миниатюрный портрет миссис Беллы Томкинс. Она выглядела неприятно молодой;

твердо сжатые губы, самоуверенный взгляд - довольно привлекательная особа,

даже с точки зрения Чарльза. Странным образом она отдаленно напоминала Сару,

и охватившее его чувство унижения и потери приобрело еще какой-то неуло

вимый оттенок. Сара была женщиной совершенно неопытной, миссис Томкинс -

женщиной светской, но обе, каждая по-своему - и тут дядя был прав, -

разительно отличались от великого чопорного племени обыкновенных женщин. На

какой-то миг ему показалось, будто он - генерал во главе слабой армии,

созерцающий сильно укрепленные позиции противника, и он слишком ясно

представил себе, к чему приведет конфронтация Эрнестины с будущей леди

Смитсон. К полному разгрому.

- Я вижу еще больше оснований вас поздравить.

- Она замечательная женщина. Изумительная женщина. Такую стоит ждать. -

Дядя ткнул Чарльза в бок. - Ты мне еще позавидуешь. Вот увидишь.

Он с любовью взглянул на медальон, благоговейно его защелкнул и спрятал

обратно в карман. И как бы желая нейтрализовать свою слабость, поспешно

повел Чарльза на конюшню полюбоваться новой племенной кобылой, которую

только что приобрел " на сотню гиней дешевле ее настоящей цены" и которая -

хотя он этого и не сознавал - представлялась ему совершенно точным конским

эквивалентом его другого последнего приобретения.

Оба были английскими джентльменами, и потому оба старательно уклонялись

от дальнейшего обсуждения - если не от дальнейшего упоминания (ибо сэр

Роберт был слишком упоен своей удачей, чтобы поминутно к ней не

возвращаться) - предмета, занимавшего главное место в мыслях обоих. Однако

Чарльз настаивал, что должен сегодня же вернуться в Лайм к своей невесте, и

дядя, который в прежние времена погрузился бы в мрачное уныние от столь

низкого дезертирства, теперь особенно не возражал. Чарльз обещал поговорить

с Эрнестиной насчет маленького домика и при первой возможности привезти ее

познакомиться со второй будущей новобрачной. Но все добрые напутствия и

теплые рукопожатия не могли скрыть чувство облегчения, с которым дядя его

проводил.

Гордость поддерживала Чарльза те три или четыре часа, что он провел у

дяди, но обратный путь его был очень грустным. Все эти лужайки, пастбища,

изгороди, живописные рощи, казалось, уплывали у него между пальцев по мере

того, как они медленно проплывали перед его глазами. Он чувствовал, что

никогда больше не захочет видеть Винзиэтт. Лазурное утреннее небо теперь

затянулось перистыми облаками - предвестниками грозы, которую мы уже слышали

в Лайме, и сам он тоже вскоре погрузился в ледяную атмосферу унылого

самоанализа.

Последний был в немалой степени направлен против Эрнестины. Чарльз

знал, что дядя отнюдь не пришел в восторг от ее лондонских повадок и почти

полного отсутствия интереса к сельской жизни. Человеку, который посвятил

столько времени выведению племенного скота, она должна была показаться

весьма жалким пополнением чистопородного стада Смитсонов. И потом, дядю и

племянника всегда привязывало друг к другу то, что оба были холостяками.

Вполне вероятно, что счастье Чарльза в какой-то мере открыло глаза сэру

Роберту - если можно ему, то почему нельзя мне? В Эрнестине дядя одобрял

только одно - ее солидное приданое. Но именно оно-то и позволило ему с

легким сердцем лишить Чарльза наследства.

Главное, однако, заключалось в том, что теперь Эрнестина приобретала

перед ним весьма неприятное преимущество. Доход от отцовского имения всегда

покрывал его расходы, но этот капитал он не приумножил. Как будущий владелец

Винзиэтта, он мог считать себя в финансовом отношении равным своей невесте,

как простой рантье - он попадал к ней в финансовую зависимость. Это совсем

не улыбалось Чарльзу, который был гораздо щепетильнее большинства молодых

людей своего возраста и класса. Для них охота за богатыми наследницами (а к

этому времени доллары начали цениться не ниже, чем фунты стерлингов) была

таким же благородным занятием, как охота на лисиц или азартные игры. Быть

может, дело обстояло так: он жалел себя, но знал, что лишь немногие способны

его понять. Ему было бы даже легче, если бы какие-нибудь обстоятельства еще

усугубили дядину несправедливость - например, если бы он, Чарльз, проводил

больше времени в Винзиэтте или если б он вообще никогда не встретил

Эрнестину...

Однако именно Эрнестина и необходимость еще раз сохранять присутствие

духа главным образом и избавили его от отчаяния в этот день.

Как часто я сижу, уныло

Перебирая жизнь свою:

Что, что в ней истинного было?

И от бессилья слезы лью...

Должно быть, сердце слишком слабо

И постоянства лишено;

И не скорбел бы я, когда бы

Вдруг стало каменным оно.

Мелькают дни, событья, лица..

Но я не жду иных времен,

И мир души моей таится

Во тьме навеки погребен.

Артур Хью Клаф.

Из ранних стихотворений (1841)

Дверь отворила экономка. Доктор, кажется, у себя в приемной, но если

Чарльз подождет наверху... и, таким образом, сняв шляпу и плащ, он вскоре

очутился в той же комнате, где давеча пил грог и провозглашал себя

последователем Дарвина. В камине горел огонь; экономка поспешила убрать

остатки одинокого докторского ужина, стоявшие на круглом столике в фонаре,

из которого открывался вид на море. Вскоре Чарльз услышал на лестнице шаги.

Гроган вошел в комнату и сердечно протянул ему руку.

- Очень рад, Смитсон. Эта глупая женщина - она дала вам чего-нибудь

согреться от дождя?

- Благодарю вас... - Чарльз хотел было отвергнуть графин с коньяком, но

передумал. Взяв в руки бокал, он приступил прямо к делу. - Я должен

посоветоваться с вами по поводу весьма щекотливых личных обстоятельств.

В глазах доктора сверкнул огонек. Другие благовоспитанные молодые люди

тоже приходили к нему незадолго до своей женитьбы. Иногда речь шла о

гонорее, реже о сифилисе, иногда это был просто страх, но по большей части

невежество. Всего лишь год назад один несчастный бездетный молодой супруг

явился на прием к доктору Грогану, и тому пришлось серьезно объяснять, что

детей не зачинают и не рожают через пупок.

- Вам нужен совет? Боюсь, что у меня не осталось ни одного. Сегодня я

уже роздал кучу советов. Главным обра зом насчет того, как покарать эту

подлую старую ханжу там наверху, в Мальборо-хаусе. Вы слышали, что она

натворила?

- Как раз об этом я и хотел с вами поговорить.

Доктор облегченно вздохнул - и снова вывел неправильное заключение.

- Да, да, конечно. Миссис Трэнтер, наверно, беспокоится? Передайте ей

от меня, что предпринято все возможное. Партия людей послана на поиски. Я

сам обещал пять фунтов тому, кто приведет ее домой или... - тут в голосе

доктора зазвучали горькие нотки, - или найдет тело несчастной.

- Она жива. Я только что получил от нее записку.

Встретив изумленный взгляд доктора, Чарльз опустил глаза. После чего,

обращаясь к бокалу коньяка, начал рассказывать всю правду о своих встречах с

Сарой - то есть почти всю правду, ибо о своих тайных чувствах он умолчал. Он

каким-то образом ухитрился или, во всяком случае, попытался свалить часть

вины на доктора Грогана и на их предыдущий разговор, сделав вид, будто его

интересует лишь научная сторона дела, что проницательный хозяин не преминул

заметить. Старые врачи и старые священники имеют одно общее свойство - они

тотчас чуют, когда их обманывают, будь то умышленно или, как в случае с

Чарльзом, от смущения. Покуда Чарльз исповедовался, у доктора Грогана начал,

метафорически выражаясь, подергиваться кончик носа, и это невидимое

подергивание выражало примерно то же, что надутые губы Сэма. Доктор ничем не

выдал своих подозрений. Время от времени он задавал вопросы, но в общем не

мешал Чарльзу, который, все чаще запинаясь, добрался до конца своего

рассказа. Затем доктор встал.

- Итак, начнем с главного. Надо вернуть бедняг, которые отправились на

поиски.

Гроза теперь подошла совсем близко, и хотя шторы были задернуты, белые

отсветы молний то и дело дрожали в переплетах ткани за спиной у Чарльза.

- Я пришел., как только смог.

- Да, вы не виноваты. Сейчас... - Доктор уже сидел за конторкой в

задней части комнаты. Некоторое время оттуда не доносилось ни звука, кроме

торопливого поскрипыванья его пера. Затем он прочел Чарльзу то, что написал:

- " Дорогой Форсайт. Я только что узнал, что мисс Вудраф жива и

невредима. Она не хочет раскрывать свое убежище, но вам больше не о чем

беспокоиться. К завтрашнему дню я надеюсь узнать о ней больше. Когда люди,

которые отправились на поиски, вернутся, прошу вас вручить им прилагаемую

сумму". Ну, как, по-вашему?

- Великолепно. За исключением того, что сумму приложу я.

Чарльз достал вышитый Эрнестиной кошелечек и положил три соверена на

обитую зеленым сукном конторку рядом с Гроганом, который отодвинул два из

них в сторону и с улыбкой на него посмотрел.

- Мистер Форсайт пытается истребить демона алкоголя. Я думаю, одного

золотого будет достаточно. - Доктор сунул записку и монету в конверт,

запечатал, пошел распорядиться, чтобы письмо немедленно отправили, и вскоре

вернулся со словами: - Но как поступить с самой девицей? Вы знаете, где она

сейчас?

- Понятия не имею. Впрочем, я уверен, что завтра утром она будет в

указанном ею месте.

- Но вам, конечно, нельзя туда ходить. В вашем положении вы рискуете

себя скомпрометировать.

Чарльз взглянул на него, потом на ковер.

- Я в ваших руках.

Доктор задумчиво посмотрел на Чарльза. Он только что поставил небольшой

опыт с целью разгадать намерения своего гостя. И получил именно тот

результат, которого ожидал. Подойдя к книжному шкафу, стоявшему возле

конторки, он вернулся с той же книгой, которую давеча показывал Чарльзу, - с

великим произведением Дарвина. Усевшись наискосок от гостя у камина, он

улыбнулся, посмотрел на Чарльза поверх очков и, словно собираясь присягать

на Библии, положил руку на " Происхождение видов".

- Ничто, сказанное в этой комнате, не выйдет за ее стены, - сказал он,

убирая книгу.

- Дорогой доктор, это было совершенно излишне

- Доверие к врачу составляет половину медицины.

- А вторую половину? - со слабой улыбкой спросил Чарльз.

- Доверие к пациенту. - Прежде чем Чарльз успел заговорить, Гроган

встал. - Вы ведь пришли ко мне за советом?

Он оглядел Чарльза с таким видом, словно собирался сразиться, с ним в

бокс - уже не как шутник, а как ирландский воитель. После чего, сунув руки

под жилет, зашагал взад-вперед по своей " каюте".

- Я - молодая девица незаурядного ума, получившая порядочное

образование. Я считаю, что мир был ко мне несправедлив. Я не совсем владею

своими чувствами. Я делаю глупости, например, бросаюсь на шею первому

встречному смазливому негодяю. Хуже того, я одержима мыслью, что я жертва

рока. Я весьма правдоподобно изображаю меланхолию. У меня трагические глаза.

Я беспричинно плачу. Этсетера, этсетера {От франц. etc. - и так далее.}. И

вдруг... - тут маленький доктор махнул рукой в сторону двери, словно желая

вызвать призрак, - вдруг мне является молодой бог. Умный. Красивый.

Великолепный образчик того класса, которым мое образование научило меня

восхищаться. Я вижу, что он мной заинтересовался. Чем печальнее я кажусь,

тем больше он мной интересуется. Я падаю перед ним на колени, он меня

поднимает. Он обращается со мной, как с благородной дамой. Нет, более того.

В духе христианского братства он предлагает помочь мне бежать от моей

несчастной судьбы.

Чарльз хотел было что-то вставить, но доктор ему не позволил.

- Между тем я очень бедна. Я не могу прибегнуть к уловкам, посредством

которых более удачливые представительницы моего пола завлекают мужчин. - Он

поднял указательный палец. - Я владею только одним оружием. Состраданием,

которое я внушаю этому добросердечному человеку. Однако сострадание

прожорливо. Я уже напичкала этого доброго самарянина своим прошлым, и он его

проглотил. Что делать дальше? Я должна внушить ему сострадание к моему

настоящему. Однажды, гуляя по местам, где мне запретили гулять, я пользуюсь

удобным случаем. Я показываюсь кому-то, кто, как мне известно, донесет о

моем преступлении той единственной особе, которая мне его не простит. Мне

удается сделать так, чтобы меня уволили. Я исчезаю при обстоятельствах,

почти не оставляющих сомнения в том, что я намереваюсь броситься с вершины

ближайшего утеса. А затем, in extremis {На краю гибели (лат.).} и de

profundis {Из глубин (лат.).} или, вернее, de altis {С высот (лат.).}, я

призываю на помощь моего спасителя. - Он надолго умолк, и Чарльз медленно

поднял на него глаза. Доктор улыбнулся.- Разумеется, это отчасти гипотеза.

- Но ваше обвинение... в том, что она нарочно...

Доктор сел и помешал угасавшие угли.

- Сегодня рано утром меня вызвали в Мальборо-хаус. Я не знал зачем -

просто миссис Поултни серьезно заболела. Миссис Фэрли, экономка, изложила

мне суть происшедшего. - Он умолк и посмотрел в печальные глаза Чарльза. -

Миссис Фэрли была вчера в сыроварне на Вэрских утесах. Девушка нагло вышла

из леса прямо у нее перед носом. Как известно, эта Фэрли вполне под стать

своей хозяйке, и я уверен, что она без промедления выполнила свой долг со

всем злорадством, свойственным людям подобного сорта. Но, мой дорогой

Смитсон, я уверен, что ее нарочно к этому вынудили.

- Вы хотите сказать... - Доктор утвердительно кивнул. Чарльз бросил на

него полный ужаса взгляд, но тут же возмутился. - Я не верю. Невозможно,

чтобы она... - Он не закончил фразу.

- Возможно. Увы, - вздохнул доктор..

- Но только человек...- Чарльз хотел сказать: " с извращенным умом", но

внезапно встал, подошел к окну, раздвинул шторы и устремил невидящий взор в

глухую ночь. Синевато-лиловая молния на мгновенье осветила берег, Кобб,

оцепеневшее море. Он обернулся.

- Другими словами, меня водили за нос?

- Полагаю, что да. Но для этого требовался великодушный нос. Однако не

следует забывать, что больной мозг - не преступный мозг. В данном случае

отчаяние не что иное как болезнь. У этой девушки, Смитсон, холера, тиф

умственных способностей. Ее надо рассматривать как больную, а не как

злонамеренную интриганку.

Чарльз вышел из фонаря и вернулся в комнату.

- А в чем, по-вашему, состоит ее цель?

- Я сильно сомневаюсь, что она это знает. Она живет сегодняшним днем.

Тот, кто способен предвидеть последствия своих поступков, не может так себя

вести.

- Но едва ли она могла вообразить, что кто-либо, находясь в моем

положении...

- То есть будучи помолвленным? - Доктор мрачно усмехнулся. - Я знавал

многих проституток. Спешу добавить - в качестве врача, а не клиента. И не

худо бы получить гинею за каждую, которая злорадствовала по поводу того, что

большинство ее жертв - отцы и мужья. - Он устремил взгляд в огонь, в свое

прошлое.- Я - отверженная. Но я им отомщу.

- По-вашему, получается, что она - сущий дьявол, но ведь это совсем не

так. - Он произнес эти слова слишком горячо и поспешно отвернулся. - Я не

могу этому поверить.

- Потому что - если вы позволите сказать это человеку, который годится

вам в отцы, - потому что вы уже наполовину в нее влюблены.

Чарльз вихрем обернулся и взглянул в безмятежное лицо доктора.

- Я не позволяю вам так говорить.

Доктор наклонил голову. В наступившем молчании Чарльз добавил:

- Это в высшей степени оскорбительно для мисс Фримен.

- Разумеется. Но кто наносит ей оскорбление?

Чарльз поперхнулся. Он не мог выдержать этот насмешливый взгляд и

зашагал в противоположный конец длинной узкой комнаты, словно собираясь

уйти. Но прежде чем он дошел до дверей, Гроган взял его за руку, заставил

повернуть назад и схватил за вторую руку - словно свирепый пес, вцепившийся

в достоинство Чарльза.

- Дружище, дружище, разве мы с вами не верим в науку? Разве мы не

считаем, что единственный великий принцип - это истина? За что умер Сократ?

За светские предрассудки? За внешнюю благопристойность? Неужели вы думаете,

что я за сорок лет врачебной практики не научился видеть, что человек попал

в беду? Из-за того, что он скрывает от себя правду? Познай самого себя,

Смитсон, познай самого себя!

Смесь древнегреческого и гэльского огня в душе Грогана опалила Чарльза.

Он долго стоял, глядя на маленького доктора, потом отвел глаза и снова сел у

камина спиной к своему мучителю. Воцарилось долгое молчание. Гроган

пристально за ним следил.

Наконец Чарльз произнес:

- Я не создан для семейной жизни. Беда в том, что я понял это слишком

поздно.

- Вы читали Мальтуса?

Чарльз покачал головой.

- Для него трагедия Homo sapiens {Разумный человек (лат.).} состоит в

том, что наименее приспособленные размножаются больше всех. Поэтому не

говорите, что вы не созданы для семейной жизни, мой мальчик. И не корите

себя за то, что влюбились в эту девушку. Мне кажется, я знаю, почему этот

французский моряк сбежал. Он понял, что в ее глазах можно утонуть.

Чарльз в отчаянии повернулся к доктору.

- Клянусь честью, что между нами не было ничего дурного. Вы должны мне

верить.

- Я вам верю. Однако позвольте задать вам несколько старых, как мир,

вопросов. Вы хотите ее слышать? Вы хотите ее видеть? Вы хотите к ней

прикасаться?

Чарльз снова отвернулся и, закрыв лицо руками, опустился в кресло. Это

было красноречивее всякого ответа. Вскоре он поднял голову и пристально

посмотрел в огонь.

- О, дорогой Гроган, если б вы только знали, что у меня за жизнь... Как

бесцельно, бессмысленно она проходит... У меня нет никакой нравственной

цели, никаких обязательств. Кажется, всего лишь несколько месяцев назад мне

исполнился двадцать один год... я был полон надежд, и все они рухнули. А

теперь я впутался в эту злополучную историю...

Гроган подошел и схватил его за плечо.

- Вы не первый, кто усомнился в выборе своей будущей жены.

- Она так плохо меня понимает.

- Она? На сколько лет она моложе вас? На двенадцать? И знает вас

каких-нибудь полгода. Как она могла вас понять? Она едва успела выйти из

классной комнаты.

Чарльз мрачно кивнул. Он не мог поделиться с доктором своей

уверенностью, что Эрнестина вообще никогда его не поймет. Он окончательно

разочаровался в собственной проницательности. Она самым роковым образом

подвела его в выборе подруги жизни, ибо, подобно многим викторианцам, а быть

может, и мужчинам более позднего времени, Чарльзу суждено было всю жизнь

лелеять некий идеал. Одни мужчины утешаются тем, что есть женщины менее

привлекательные, чем их жены; других преследует мысль, что есть женщины

более привлекательные. Чарльз теперь слишком ясно понял, к какой категории

принадлежит он сам.

- Она не виновата, - пробормотал он. - Это просто невозможно.

- Еще бы. Такое прелестное невинное создание.

- Я не нарушу свою клятву.

- Разумеется, нет.

Молчание.

- Скажите, что мне делать.

- Сначала скажите, каковы ваши чувства по отношению к другой.

Чарльз в отчаянии поднял глаза, потом снова посмотрел на огонь и

наконец попытался сказать правду.

- Я сам не знаю, Гроган. Во всем, что касается ее, я - загадка для

самого себя. Я не люблю ее. Да и как бы я мог? Женщина, которая так

скомпрометирована, женщина, по вашим словам, психически больная. Но... мне

кажется... я чувствую себя как человек, одержимый чем-то вопреки своей воле,

вопреки всем лучшим качествам своей натуры. Даже сейчас лицо ее стоит передо

мной, опровергая все ваши слова. В ней что-то есть. Предчувствие чего-то,

способность постичь нечто возвышенное и благородное, нечто несовместимое с

безумием и злом. Под наносным слоем... Я не могу вам объяснить.

- Я и не говорю, что ею движет зло. Скорей отчаяние.

Ни звука, кроме поскрипывания пола под ногами доктора, который ходил из

угла в угол. Наконец Чарльз заговорил снова.

- Что вы советуете?

- Предоставить все дело мне.

- Вы повидаетесь с ней?

- Я надену походные сапоги. Я разыщу ее и скажу, что вас неожиданно

куда-нибудь вызвали.. И вы действительно должны уехать, Смитсон.

- Случилось так, что у меня неотложные дела в Лондоне.

- Тем лучше. И я советую вам перед отъездом рассказать все мисс Фримен.

- Я уже и сам так решил. - Чарльз поднялся. Но лицо Сары все еще стояло

у него перед глазами. - А она... Что вы собираетесь делать?

- Многое зависит от ее душевного состояния. Вполне возможно, что при

нынешних обстоятельствах ее удерживает от безумия лишь уверенность, что вы

питаете к ней сочувствие или даже нечто большее. Боюсь, что удар, который

она испытает от того, что вы не придете, может вызвать еще более глубокую

меланхолию. Это следует предвидеть.

Чарльз опустил глаза.

- Но вы не должны возлагать вину на себя. Не было бы вас, был бы

кто-нибудь другой. Такое положение вещей может отчасти облегчить дело. Я

знаю, что надо предпринять.

Чарльз уставился на ковер.

- Дом умалишенных.

- Коллега, о котором я упоминал... он разделяет мои взгляды на лечение

таких больных. Мы сделаем все возможное. Вы готовы на некоторые затраты?

- На что угодно, лишь бы от нее избавиться... не причиняя ей вреда.

- Я знаю одну частную лечебницу в Эксетере. Там есть пациенты моего

друга Спенсера. Она основана на разумных и просвещенных началах. Пока нет

надобности ни в каком государственном заведении.

- Боже сохрани. До меня доходили самые ужасные слухи.

- Не беспокойтесь. Лечебницу Спенсера можно считать образцовой.

- Надеюсь, речь идет не о принудительном лечении?

Чарльз почувствовал себя предателем - обсуждать ее как некий

клинический случай, думать, что ее заперли в какую-то келью...

- Ни в коем случае. Речь идет о месте, где могут зажить ее душевные

раны, где с ней будут бережно обращаться, где найдут для нее занятие... и

где она сможет воспользоваться блестящим опытом и заботой доктора Спенсера.

У него уже были такие больные. Он знает, что надо делать.

Чарльз заколебался, потом встал и протянул Грогану руку. В его

теперешнем состоянии требовались приказы и рецепты, и, получив их, он сразу

почувствовал себя лучше.

- Вы спасли мне жизнь.

- Чепуха, дружище.

- Нет, это совсем не чепуха. Я до конца дней своих буду у вас в долгу.