Салтыковская - Кучино

О статок кубанской еще вздымался совсем недалеко от

горла, и поэтому, когда мне сказали с небес:

- Зачем ты все допил, Веня? Это слишком много... Я от

удушья едва сумел им ответить:

- Во всей земле... Во всей земле, от самой Москвы до самых

Петушков - нет ничего такого, что было бы для меня слишком

многим... И чего вам бояться за меня, небесные ангелы?..

- Мы боимся, что ты опять...

- Что я опять начну выражаться? О нет, нет, я просто не

знал, что вы постоянно со мной, я и раньше не стал бы... Я с

каждой минутой все счастливей... И если теперь начну

сквернословить, то как-нибудь счастливо... Как в стихах у

германских поэтов: " я покажу вам радугу! " или " идите к

жемчугам! " и не больше того... Какие вы глупые-глупые!..

- Нет, мы не глупые, мы просто боимся, что ты опять не

доедешь...

- До чего не доеду?!.. До них, до Петушков - не доеду? До

нее не доеду? До моей бесстыжей царицы с глазами, как облака?..

Какие смешные вы...

- Нет, мы не смешные, мы боимся, что ты до него не

доедешь, и он останется без орехов...

- Ну что вы, что вы! Пока я жив... Что вы! В прошлую

пятницу - верно, в прошлую пятницу она не пустила меня к нему

поехать... Я раскис, ангелы, в прошлую пятницу, я на белый

живот ее загляделся, круглый, как небо и земля... Но сегодня -

доеду, если только не подохну, убитый роком... Вернее нет,

сегодня я не доеду, сегодня я буду у ней, я буду с утра пастись

между лилиями, а вот уж завтра...

- Бедный мальчик... - вздохнули ангелы.

- " Бедный мальчик"? Почему это " бедный"? А вы скажите,

ангелы, вы будете со мной до самых Петушков? Да? Вы не

отлетите?

- О нет, до самых Петушков мы не можем... Мы отлетим, как

только ты улыбнешься... Ты еще ни разу сегодня не улыбнулся...

Как только улыбнешься в первый раз, мы отлетим... И уже будем

покойны за тебя...

- И там, на перроне, встретите меня, да?

- Да, там мы тебя встретим...

Прелестные существа эти ангелы! Только почему это " бедный

мальчик"? Он нисколько не бедный. Младенец, знающий букву " ю"

как свои пять пальцев, младенец, любящий отца как самого себя -

разве нуждается в жалости?

Ну допустим, он болен был в позапрошлую пятницу, и все там

были за него в тревоге... Но ведь он тут же пошел на поправку -

как только меня увидел!.. Да, да... Боже милостивый, сделай

так, чтобы с ним ничего не случилось и ничего никогда не

случалось!..

Сделай так, господи, чтобы он, если даже и упал бы с

крыльца или печки, не сломал бы ни руки своей, ни ноги. Если

нож или бритва попадутся ему на глаза - пусть он ими не играет,

найди ему другие игрушки, господь. Если мать его затопит печку

- он очень любит, когда его мать затопляет печку - оттащи его в

сторону, если сможешь. Мне больно подумать, что он обожжется...

А если и заболеет - пусть, как только меня увидит, пусть сразу

идет на поправку...

Да, да, когда я в прошлый раз приехал, мне сказали: он

спит. Мне сказали: он болен и лежит в жару. Я пил лимонную у

его кроватки, и меня оставили с ним одного. Он и в самом деле

был в жару, и даже ямка на щеке была вся в жару, и было

диковинно, что вот у такого ничтожества еще может быть жар...

Я выпил три стакана лимонной, прежде чем он проснулся и

посмотрел на меня и на четвертый стакан у меня в руке. Я долго

тогда беседовал с ним, я говорил:

- Ты... Знаешь что, мальчик? Ты не умирай... Ты сам

подумай (ведь ты уже рисуешь буквы, значит, можешь думать сам):

очень глупо умереть, зная одну только букву " ю" и ничего больше

не зная... Ты хоть сам понимаешь, что это глупо?..

- Понимаю, отец...

И как он это сказал! И все, что они говорят - вечно

живущие ангелы и умирающие дети - все это так значительно, что

я слова их пишу длинными курсивами, а все, что мы говорим -

махонькими буковками, потому что это более или менее чепуха.

" Понимаю, отец! "

- Ты еще встанешь, мальчик, и будешь снова плясать под мою

" поросячью фарандэлу" - помнишь? Когда тебе было два года, ты

под нее плясал. Музыка отца и слова его же. " Та-та-кие милые,

смешные чер-тенят-ки цапали-царапали-кусали мне жи-во-тик..." а

ты, подпершись одной рукой, а другой платочком размахивая,

прыгал, как крошечный дурак... " с фе-вра-ля до августа я

хныкала и вякала, на ис-хо-де августа ножки про-тяну-ла..." ты

любишь отца, мальчик?

- Очень люблю...

- Ну вот и не умирай... Когда ты не умрешь и поправишься,

ты мне снова чего-нибудь спляшешь... Только нет, мы фарандэлу

плясать не будем. Там есть слова, не идущие к делу... " на

ис-хо-де ав-густа ножки протянула..." это не годится. Гораздо

лучше вот что:

" раз-два-туфли-одень-ка-как-ти-бе-не-стыдно-спать? "... У меня

особые причины любить эту гнусность.

Я допил свой четвертый стакан и разволновался:

- Когда тебя нет, мальчик, я совсем одинок... Ты

понимаешь?.. Ты бегал в лесу этим летом, да?.. И наверное,

помнишь, какие там сосны?.. Вот и я, как сосна... Она такая

длинная-длинная и одинокая-одинокая-одинокая, вот и я тоже...

Она, как я, - смотрит только в небо, а что у нее под ногами -

не видит и видеть не хочет... Она такая зеленая и вечно будет

зеленая, пока не рухнет. Вот и я - пока не рухну, вечно буду

зеленым...

- Зеленым, - отозвался младенец.

- Или вот, например, одуванчик. Он все колышется и

облетает от ветра, и грустно на него глядеть... Вот и я: разве

я не облетаю? Разве не противно глядеть, как я целыми днями все

облетаю да облетаю?..

- Противно, - повторил за мной младенец и блаженно

заулыбался...

Вот и я теперь: вспоминаю его " противно" и улыбаюсь, тоже

блаженно. И вижу: мне издали кивают ангелы - и отлетают от

меня, как обещали.