В. Левин 19 страница

Сноски к стр. 21

¹³ Г. А. Русанов. Поездка в Ясную Поляну. Толстовский ежегодник, М., 1912, стр. 69.

Сноски к стр. 23

¹⁴ Мысли Лермонтова о предназначенной ему миссии следовало бы сопоставить с намерениями молодого Гоголя послужить на «пользу общества». Однако в мечтаниях обоих писателей, наряду с чертами сходства, можно найти и многие различия. Достаточно сказать, что Гоголь думал тогда прежде всего о «службе государственной», лояльной — и, конечно, никакой казни за эту службу не предвидел.

Сноски к стр. 25

¹⁵ Письмо к Т. Н. Грановскому от 15 февраля 1847 г. (Звенья, т. 1, 1932, стр. 123).

Сноски к стр. 26

¹⁶ П. Я. Чаадаев, Соч. и письма, т. II, М., 1914, стр. 226 (оригинал «Апологии сумасшедшего» — по-французски).

¹⁷ < А. Д. Галахов >. Векфильдский священник. Роман, сочиненный О. Гольдсмитом. Современник, 1847, № 11, стр. 81. — Статья эта обычно приписывалась Белинскому; авторство Галахова установлено недавно.

Сноски к стр. 27

¹⁸ С. Шевырев. Стихотворения Лермонтова. Москвитянин, 1841, ч. II, № 4, стр. 537—540.

Сноски к стр. 28

¹⁹ И. С. Тургенев. Литературные и житейские воспоминания. Соч., т. XI, Л., 1934, стр. 445.

Сноски к стр. 31

²⁰ О понятии «лирического героя», впервые выдвинутом Н. Г. Чернышевским в разборе стихотворений гр. Ростопчиной, см. мои статьи «О лирическом герое» (Лит. газета, 15 мая 1954 г.) и «Образ поэта в лирическом творчестве» (На рубеже, 1954, № 6).

Сноски к стр. 33

²¹ Письмо В. П. Боткина от 22 марта 1842 г. (Белинский, Письма, т. II, СПб., 1914, стр. 419).

Сноски к стр. 34

²² В. В. Виноградов. Язык Лермонтова. Русский язык в школе, 1938, № 3, стр. 38

Сноски к стр. 35

²³ Г. И. Успенский. Поэзия земледельческого труда (из цикла «Крестьянин и крестьянский труд»). Тип совмещений, о которых здесь говорится, встречается и в других произведениях Лермонтова, например в стихотворениях «Прекрасны вы, поля земли родной», «Спеша на север издалека», «Родина». Принцип этих эмпирически противоречивых совмещений особенно четко обнажается в одной из строчек стихотворения «Не верь себе» (1839):

Зайдет ли страсть с грозой и вьюгой...

Сноски к стр. 37

²⁴ В лирике молодого Лермонтова эта линия особенно отчетливо представлена в следующих стихотворениях: «Н. Ф. И.... вой» («Любил с начала жизни я»), «Ты помнишь ли, как мы с тобою», «Дереву», «1830 год. Июля 15-го», «Ужасная судьба отца и сына», «Ночь» («В чугун печальный сторож бьет»), «Сосед» («Погаснул день на вышинах небесных»), «К *» («Я не унижусь пред тобою»), «Прелестнице», «Измученный тоскою и недугом», «Примите дивное посланье», «Что толку жить !... Без приключений».

Сноски к стр. 40

²⁵ У. Р. Фохт. Лирика М. Ю. Лермонтова. Уч. зап. Моск. обл. гос. пед. инст. им. Н. К. Крупской, т. 66, 1958, стр. 21.

Сноски к стр. 42

²⁶ Письмо к А. С. Данилевскому от 1 января 1832 г. (Н. В. Гоголь, Полное собр. соч., т. X, Изд. АН СССР, стр. 217).

Сноски к стр. 44

²⁷ В драме «Странный человек», в которой развивается и конкретизируется ситуация «ивановского цикла», социальная сторона характеристики любовного конфликта (измена девушки) заметно расширяется: «Они годятся друг для друга ... — говорит Владимир Арбенин о своей любимой и ее небескорыстном избраннике, — и что мне за дело? Пускай себе живут да детей наживают, пускай закладывают деревни и покупают другие ... вот их занятия !... деньги, деньги — вот его божество!» (V, 266).

Сноски к стр. 45

²⁸ Эта мысль уже была высказана Л. Гинзбург в ее книге «Творческий путь Лермонтова» (Л., 1940, стр. 61).

Сноски к стр. 51

²⁹ Слова М. В. Ломоносова («Ода на день восшествия на престол императрицы Елисаветы Петровны, 1748 года»).

Сноски к стр. 52

³⁰ См.: С. А. Андреев-Кривич. Лермонтов. М., 1954 (гл. 1).

Сноски к стр. 54

³¹ В 1899 г. В. И. Ленин характеризовал русское крестьянство таким образом: «Наличность революционных элементов в крестьянстве не подлежит ... ни малейшему сомнению». И далее: «Мы нисколько не преувеличиваем силы этих элементов, не забываем политической неразвитости и темноты крестьян, нисколько не стираем разницы между „русским бунтом бессмысленным и беспощадным“ и революционной борьбой ...»; «... безрассудно было бы выставлять носителем революционного движения крестьянство ...» (В. И. Ленин, Полное собр. соч., изд. 5, т. 4, М., 1959, стр. 228—229).

Сноски к стр. 55

³² Письма Лермонтова к М. А. Лопухиной от 4 августа 1833 г. и 23 декабря 1834 г. (VI, 424, 426, 427). — В сборнике «Scando-Slavica» (IV, 1958) появилась статья Бориса Клейбера (Осло) «„Два страшных года“ Лермонтова», в которой утверждается, что слова поэта «о страшных годах» будто бы не имеют отношения к его пребыванию в юнкерской школе, охарактеризованной советскими историками литературы, с точки зрения автора статьи, неправильно. Признавая в некоторой мере полезной, хотя и сомнительной по своим конкретным выводам, попытку Б. Клейбера пересмотреть вопрос о дисциплине в этой школе, решительно нельзя принять его стремление преувеличить совпадение интересов Лермонтова и товарищей поэта, юнкеров, и сгладить внутренние различия между ними. Просчет Б. Клейбера заключается, кроме того, в том, что он явно не улавливает всей остроты духовного кризиса, переживаемого тогда Лермонтовым, и тем более не пытается объяснить этот кризис.

Сноски к стр. 57

³³ Цит. по книге: П. А. Висковатов. Михаил Юрьевич Лермонтов. Жизнь и творчество. М., 1891, стр. 303.

Сноски к стр. 59

³⁴ Вопрос о «диалектике добра и зла» у Лермонтова очень важен и очень сложен. Большое внимание этому вопросу уделил Б. М. Эйхенбаум в своих статьях «Художественная проблематика Лермонтова» (М. Ю. Лермонтов, Стихотворения, т. 1, «Библиотека поэта», Л., 1940) и «Литературная позиция Лермонтова» («Литературное наследство», т. 43—44, 1941). По мнению Б. М. Эйхенбаума, этика Лермонтова тесно соприкасается с учением Шеллинга о свободе и даже зависит от последнего. Это мнение хорошо аргументировано Б. М. Эйхенбаумом и само по себе не вызывает возражений. И все же следует заметить, что источником лермонтовской «этической диалектики» не могла быть одна лишь философия Шеллинга. Мысль о внутренней связи добра и зла и об их превращении друг в друга высказывалась в разные времена разными авторами, в частности такими, которых Лермонтов заведомо знал — и несомненно лучше, чем Шеллинга: например, Байроном в «Каине» (об этом упоминает и Б. М. Эйхенбаум) и Мильтоном в «Потерянном рае» («О Зло! будь мне добром!» — восклицает Сатана в четвертой книге поэмы). Эту мысль в ином варианте мы встречаем также и у Шекспира (см., например, известный монолог Лоренцо во втором действии «Ромео и Джульетты»). Формирование взглядов Лермонтова на добро и зло, вероятно, определяли все названные выше и многие другие авторы, а в еще большей мере сама жизнь. Но во всяком случае можно с уверенностью утверждать, что «моральная диалектика» не ставит Лермонтова, даже раннего, по ту сторону добра и зла: в конечном счете его этические оценки определяются общенародным моральным сознанием, которое способно творчески подыматься над «предрассуждениями» — ходячими истинами морализма. Этику Лермонтова следует рассматривать как взаимодействие и взаимное проникновение динамической, подвижной морали — с одной стороны, и морали устойчивой, закрепленной традицией — с другой. (Замечания о художественной реализации этих двух моральных аспектов у Лермонтова см. на стр. 83—86 в связи с анализом поэмы «Демон»).

Сноски к стр. 61

³⁵ Ср. статью: Б. В. Нейман. Мотив раскаяния в творчестве Лермонтова. Русский филолог. вестник, 1917, 1—2. — В этой статье «мотив раскаяния» рассматривается механически, регистрационно, в полном отрыве от общего мировоззрения Лермонтова и от его творческой системы. Тем не менее материал, собранный Б. В. Нейманом, вполне убедительно подтверждает вывод о том, что «мотивы раскаяния» характерны главным образом для ранних лермонтовских произведений.

Сноски к стр. 62

³⁶ В «Ренэ» (1802) Шатобриана, в конце повести, эта тема формулируется следующим образом: «Всякий, получивший силы, должен посвятить их на служение своим ближним; бросая их без пользы, он сначала наказывается тайным страданием, и рано или поздно небо посылает ему страшную кару». Ср. толкование, данное Бенжаменом Констаном его роману «Адольф» (1816), имеющему, как и «Ренэ», общие черты с «Героем нашего времени»: «Я пожелал изобразить, — пишет Констан, — то зло, которое испытывают даже жестокие сердца, когда они причиняют страдания» (предисловие к третьему изданию). И в другом месте: «.. Адольф в самом себе понес наказание за свой характер ...» («Ответ издателя»). Мысль о «небесном возмездии», постигающем высокого романтического героя, мелькает и у Ш. Нодье в «Жане Сбогаре» (глава 12). Она играет также большую роль у Байрона, особенно в «Каине» Эта мысль звучит и в творчестве Жорж Санд: «... есть небесная справедливость, которая тайно совершается богом через человека и которая неизбежна, как бы человек ни старался ее скрыть» («Лелия», гл. 41, 1833). И еще — у нее же, почти в полном соответствии с Шатобрианом: «Если любовь к себе не сочетается с любовью к ближним, то честолюбец, который мог бы восторжествовать надо всем, будь он способен на самоотверженность, — оставаясь эгоистом, начинает страдать, ожесточается и каждое мгновение может погибнуть» («Странствующий подмастерье», гл. 28, 1840).

Сноски к стр. 63

³⁷ Тема простого человека у Лермонтова рассматривается более подробно (на материале лирических стихотворений поэта) во втором разделе этой работы.

Сноски к стр. 64

³⁸ Александр Блок, Собр. соч., т. XI, Изд. писателей в Ленинграде, 1934, стр. 407.

Сноски к стр. 66

³⁹ См. книгу: М. М. Бахтин. Проблемы творчества Достоевского. Л., 1929 (второе издание — 1963 г.).

Сноски к стр. 69

⁴⁰ Критика светского общества, как известно, занимает в творчестве Лермонтова большое место. И тем не менее было бы неправильно измерять борьбу Лермонтова со «страшной действительностью» (выражение Белинского, — XI, 495) его антисветскими выступлениями. Значение Лермонтова заключается, между прочим, в том, что борьбу со светской средой, характерную для многих его предшественников, он превращал, не ослабляя ее, в отрицание общественного зла в более широком, универсальном смысле. Что же касается критики, направленной против света, то Лермонтов не только осуществлял ее, но уже и приступил к ее анализу, отделяя в ней действительно ценное от «общих мест» — внешнего и наносного. Можно указать хотя бы на позу полукомического персонажа «Тамбовской казначейши» — ротмистра Гарина, который заявляет о своем «презренье светской болтовне». Здесь начинается уже пародирование модной антисветской бравады.

Сноски к стр. 70

⁴¹ Мысль о том, что четвертый акт «Маскарада» следует рассматривать как вынужденную уступку Лермонтова цензурным требованиям, была высказана Б. М. Эйхенбаумом в статьях «Пять редакций „Маскарада“» (в сб.: «Маскарад» Лермонтова, М. — Л., 1941) и «Драмы Лермонтова» (Б. М. Эйхенбаум. Статьи о Лермонтове, стр. 212—214). Такого же мнения придерживался в этом вопросе и Г. А. Гуковский (см. его статью: Путь Лермонтова, сб.: Лермонтов в школе, Л., 1941, стр. 15). Большинством других исследователей «Маскарада» и театральных деятелей эта мысль решительно оспаривается.

Сноски к стр. 71

⁴² Эгоистический индивидуализм Арбенина проявляется даже в том, что, казалось бы, должно было противостоять индивидуализму, — в его любви к Нине. Можно думать, что мефистофельский намек Казарина не вовсе лишен оснований:

Ты любишь женщину ... ты жертвуешь ей честью,
Богатством, дружбою и жизнью, может быть ...
............
Ты это сделал все из страсти
И самолюбия отчасти, —
Чтобы ею обладать, пожертвовал ты все,
А не для счастия ее.

(Действие 2, сцена 2)

Сноски к стр. 72

⁴³ Театр, 1940, № 7, стр. 156.

Сноски к стр. 75

⁴⁴ Такая мысль была высказана проф. В. В. Сиповским в его книге: Лермонтов и Грибоедов. (Трагедия личности в русской литературе 20—30-х годов). Пгр., 1914, стр. 26.

⁴⁵ Ср. в книге А. В. Луначарского «Классики русской литературы» (М., 1937): «Калашников взят Лермонтовым не как горожанин-буржуа, а в совершенном согласии с первоначальным духом буржуазных революций, как представитель народа ...» (стр. 187).

Сноски к стр. 76

⁴⁶ Т. А. Иванова в своей статье «Поэтический мир Лермонтова» готова видеть очищающий лирический момент «Песни про купца Калашникова» в характерном для этой поэмы мотиве снега. «Мы слышим, — пишет она, — как распевает метелица, когда запирает свою лавку Степан Парамонович, торопясь домой, и мы представляем себе вместе с ним, как в зловеще сгустившемся мраке «валит белый снег, расстилается, заметает след человеческий», когда со все возрастающей тревогой смотрит он в окно, ожидая Алену Дмитриевну. И наконец она появляется, а ее косы русые „снегом-инеем пересыпаны“. В метель происходит встреча Алены Дмитриевны с Кирибеевичем, „снегами рассыпчатыми“ умывается заря алая в день поединка, и на „холодный снег“ падает пораженный насмерть Кирибеевич ... Этот белый пушистый снег как бы запорошил всю поэму, омыл и очистил чувства ее героев» (в кн.: М. Ю. Лермонтов, Поэмы, Детгиз, М., 1962, стр. 12—13). Эти наблюдения Т. А. Ивановой бесспорно заслуживают внимания и в основном правильны, однако в ее выводе (см. выше) о значении мотива снега допущено некоторое преувеличение. Не случайно в последних частях «Песни» (сцена казни, образ могилы Калашникова), которые являются ее лирическими итогами, о снеге уже не упомянуто. (Ср. лирический мотив снега в финале поэмы Рылеева «Войнаровский» и в третьей главе «Возмездия» Блока).

Сноски к стр. 77

⁴⁷ Ср. признание героя «Короля Лира» — герцога Альбани: «Чтоб воевать, я должен быть в ладу с своею совестью» (У. Шекспир, Полное собр. соч. в восьми томах, т. 6, М., 1960, стр. 349; перевод Б. Пастернака).

⁴⁸ Нельзя согласиться с У. Р. Фохтом, который считает, что Грозный в лермонтовской «Песне» «нарушает правила кулачного боя» (У. Р. Фохт. Поэмы М. Ю. Лермонтова. Уч. зап. Моск. обл. пед. инст. им. Н. К. Крупской, т. 85, 1960, стр. 181). Грозный не нарушает их, а — вполне естественно для своего положения — выясняет вопрос о случайности или преднамеренности убийства и выносит свой приговор, узнав, что оно было умышленным, т. е. относящимся к тяжелым преступлениям. (Ср. в книге проф. В. И. Сергеевича «История русского права» (СПб., 1888, стр. 640): «В первых законодательных памятниках Московского государства анализ преступного действия, по степени участия в нем воли, еще очень слаб. Судебники различают деяния „нехитростные“ или „бесхитростные“; такие деяния не наказуемы. Но никаких определений о том, что нужно разуметь под деяниями бесхитростными, в Судебниках нет. Надо, конечно, думать, что под бесхитростными деяниями разумеются деяния, совершаемые без злого умысла. Злой умысел составляет характерный признак преступного деяния»).

Сноски к стр. 80

⁴⁹ Ср. у Лермонтова в стихотворении «Отрывок» («На жизнь надеяться страшась»): «Есть грозный дух: он чужд уму ...».

Сноски к стр. 81

⁵⁰ Наблюдение А. Докусова (см. его статью: Поэма М. Ю. Лермонтова «Демон». Русская литература, 1960, № 4, стр. 121).

Сноски к стр. 82

⁵¹ Здесь следует отметить широкую реализацию в «Демоне» географически локализованных пространственных представлений, которые (за исключением эпизода в небе) резко отличаются от образов абстрактного, астрального пространства в мистериях Мильтона («Потерянный рай» и «Возвращенный рай»), Байрона («Каин») и Виньи («Элоа»). Что касается времени, то оно в художественном организме лермонтовской поэмы конкретизировано значительно слабее, чем пространство. Оно не имеет исторического характера. Дом Гудала, патриархальный быт его семьи, христианский монастырь — все это в восприятии читателя неизбежно связывается с такими неопределенно широкими историческими представлениями, что, в сущности, они почти уже не являются историческими. Лишь некоторые подробности, касающиеся жениха Тамары и нападения на него осетин («ружье с насечкой вырезной», «турецкий ствол»), намекают на то, что действие происходит в эпоху, близкую к современной. Однако это бегло возникающее предположение вступает в конфликт с устойчивой традицией прикрепления легендарно-сказочных сюжетов, а следовательно и содержания «Демона», к древним временам и вовсе отменяется заключительными стихами, в которых события поэмы относятся если не к древности, то по крайней мере к далекому прошлому (см. стихи о «руке веков» и о том, что имена «славного Гудала» и его дочери давно забыты).

Сноски к стр. 84

⁵² Давний спор о «канонической», наиболее адекватной авторскому замыслу редакции «Демона» до сих пор продолжается. Версия о неорганическом для Лермонтова происхождении вариантов последней редакции поэмы, в частности эпизода с «небесной развязкой», наиболее последовательно защищается в настоящее время Д. А. Гиреевым в его книге «Поэма М. Ю. Лермонтова „Демон“» (Орджоникидзе, 1958). Такого же мнения придерживается Т. А. Иванова (см. ее работу: Юность Лермонтова. М., 1957). Точка зрения этих исследователей была подвергнута критике в статье А. Докусова «Поэма М. Ю. Лермонтова „Демон“». («Русская литература», 1960, № 4).

Сноски к стр. 89

⁵³ Некоторые из приведенных здесь соображений об «ироническом стиле» «Сашки» подсказаны анализом этой поэмы в книге: Л. Гинзбург. Творческий путь Лермонтова, гл. 5.

⁵⁴ По вопросу о том, закончена ли поэма «Сашка», исследователи Лермонтова до сих пор не нашли общей точки зрения. Авторских пояснений к произведению и его белового автографа, которые, вероятно, помогли бы установить истину, не сохранилось, а дошедший до нас текст «Сашки» дает основание для различных решений. Хотя в сюжетном отношении поэма явно не завершена, существует предположение, что эта незавершенность представляет собой литературный прием, к которому в то время иногда прибегали (поэма А. Мюссе «Намуна» (1832); повести Гоголя «Иван Федорович Шпонька» (1832), А. Тимофеева «Художник» (1834) и др.), что тема произведения исчерпана Лермонтовым и что оно на самом деле доведено до конца. Если это предположение признать правильным, то стихи поэмы, идущие после строфы 149, нужно считать не началом второй главы, а началом другого, самостоятельного произведения поэта (может быть, наброском к «Сказке для детей») или новым вступлением к «Сашке». Видя в изложенной гипотезе один из законных вариантов истолкования «Сашки», нельзя не отметить, однако, что она пока недостаточно аргументирована. Более естественным и убедительным представляется предположение, что «Сашка» — произведение недописанное. Тогда заявление Лермонтова в строфе 149, что он кончил, следует отнести к концу главы, а не к концу поэмы, которую Лермонтов, возможно, предполагал печатать по частям, как Пушкин печатал «Евгения Онегина», что, естественно, требовало усиления концовок, завершающих главы (ср. «Я кончил ...» и т. д.) и подчеркивающих логические паузы между ними. (Об этих паузах заботился и Пушкин в «Евгении Онегине», и Байрон в «Дон-Жуане»; Байрон ссылался при этом на «древние эпические законы»: песня 5-я, строфа 159).

Сноски к стр. 91

⁵⁵ Л. Гинзбург. Творческий путь Лермонтова, стр. 139.

Сноски к стр. 92

⁵⁶ Политической сущности стихотворения «Смерть поэта» вполне соответствовала известная реакция на него со стороны правящей верхушки. Одним из ярких документов, проясняющим характер этой реакции, является недавно опубликованная записка Бенкендорфа Николаю I и резолюция Николая (февраль 1837 г.). «Вступление к этому сочинению дерзко, — пишет Бенкендорф о стихотворении Лермонтова, — а конец — бесстыдное вольнодумство, более, чем преступное» (С. Шостакович. Лермонтов и Николай I. Литературная газета, 1959, № 126, 13 октября).

Сноски к стр. 97

⁵⁷ В. Д. Спасович. Литературные очерки и портреты. Соч., т. II, СПб., 1889, стр. 384—385.

⁵⁸ Это сказывается не только в чеканности и обособленности тем зрелой лирики Лермонтова, но и в резкой индивидуализации его метрических и строфических форм. По наблюдению И. Н. Розанова, из 28 стихотворений (из них две поэмы), составляющих первый лирический сборник Лермонтова, 27 по своим стиховым формам не совпадают между собой (Ив. Н. Розанов. Лермонтов, мастер стиха. М., 1942, стр. 82).

Сноски к стр. 101

⁵⁹ В связи с этим публицист народнического направления С. Н. Южаков, подходя к вопросу со своей субъективно-моралистической точки зрения, ставил Лермонтову в вину, что он будто бы не видит «разумного», «облагораживающего» значения любви (С. Южаков. Любовь и счастье в произведениях русской поэзии. Пушкин и Лермонтов. Северный вестник, 1887, № 2).

Сноски к стр. 103

⁶⁰ См. описание наружности героини поэмы «Тамбовская казначейша» (1837).

Сноски к стр. 108

⁶¹ Необратимость духовной истории человечества в прямой форме утверждается Лермонтовым в известных рассуждениях Печорина о наивном мировоззрении отживших поколений («Фаталист»).

Сноски к стр. 109

⁶² Подробный и интересный разбор повести Лермонтова о «честных контрабандистах» см. в кн.: Е. Н. Михайлова. Проза Лермонтова. М., 1957.

⁶³ О «волюнтаризме» Печорина, о том, что «его образ действий — отнюдь не поиски наслаждений», а в значительной мере упражнения воли, волевое экспериментаторство, хорошо говорится в статье: В. Асмус. Круг идей Лермонтова. Литературное наследство, т. 43, 44, М., 1941, стр. 91—92.

Сноски к стр. 111

⁶⁴ Н. Г. Чернышевский. Дневники. Полное собр. соч., т. 1, М., 1939, стр. 58.

⁶⁵ Н. Г. Чернышевский. Очерки гоголевского периода русской литературы. Полное собр. соч., т. III, М., 1947, стр. 223.

⁶⁶ П. В. Григорьев (П. Безобразов). Воспоминания о Некрасове. Цит. по статье: В. Евгеньев-Максимов. К вопросу о революционных связях и знакомствах Н. А. Некрасова в 70-е годы. Звенья, № 3— 4, 1934, стр. 658.

Сноски к стр. 114

¹ Белинский считал «простонародной» сферой «мир купцов, мещан, мелкого поместного дворянства и мужиков» (I, 276). Из формулировки Белинского следует, что понятие, или, скорее, представление о «простом человеке» имело в то время комплексный, «диффузный» характер. Оно определялось стихийным сочетанием логически разнородных признаков: социально-бытовых и идейно-психологических. Чтобы видеть в литературных героях «простых людей», нужно было, чтобы они принадлежали к сфере, о которой говорил Белинский, и, кроме того (и это вполне отвечает смыслу высказываний Белинского), чтобы они были близки к народу, к его мировоззрению и судьбе. Поэтому для общественного сознания «простым человеком» являлся прежде всего человек из народа, но отчасти и тот, кто, социально отличаясь от народа, жил с ним в какой-то мере общей духовной жизнью. Здесь следует искать различия понятий «простого» и «маленького» человека: первый в большей или в меньшей степени отражает черты «народного характера», духовно связан с народом и морально обогащен этой связью; во втором эта связь, если она присутствует, не имеет определяющего значения. Ретроспективное применение формулы «простой человек», отнесение ее к периоду, когда она еще не получила отчетливого словесного выражения, не должно смущать. Термины «лишний человек» или «реализм», как известно, возникли значительно позже тех явлений, к которым они относятся, и тем не менее приложения их к этим явлениям никто не оспаривает. Если идея, соответствующая термину, жила в сознании эпохи и являлась динамической силой культуры своего времени, мы не имеем права отказаться от изучения художественных образов, пронизанных и организованных этой идеей, только на том основании, что она терминологически уточнилась лишь в последующий период.

Сноски к стр. 116

² Жорж Санд. Странствующий подмастерье. Избр. соч., т. 1, М., 1950, стр. 669.

Сноски к стр. 120

³ Об этом, в связи с повестью «Дубровский», см. в интересной статье: Ю. Лотман. Идейная структура «Капитанской дочки». Пушкинский сборник, Псков, 1962, стр. 5.

Сноски к стр. 123

⁴ А. С. Грибоедов. Загородная поездка. Полное собр. соч., т. III, Пгр., 1917, стр. 117.

Сноски к стр. 124

⁵ Н. А. Добролюбов. О степени участия народности в русской литературе. Полное собр. соч., т. I, ГИХЛ, М., 1934, стр. 238.

Сноски к стр. 126

⁶ Там же.

Сноски к стр. 127

⁷ Звенья, т. VI, 1936, стр. 340.

Сноски к стр. 128

⁸ Одновременно с Белинским и до него эти мысли высказывались во французской прогрессивной литературе, в частности в произведениях Жорж Санд. «Я люблю ваших пролетариев ... — писала Ж. Санд в 1836 г. сен-симонисту Адольфу Геру, — потому что я вижу в них семя истины, зерно будущей цивилизации» (George Sand, Correspondance, v. 1, Paris, 1882, p. 340).

Сноски к стр. 129

⁹ Б. М. Эйхенбаум. Драмы Лермонтова. В кн.: М. Ю. Лермонтов, Полное собр. соч., т. 3, ОГИЗ, М. — Л., 1947, стр. 473.

Сноски к стр. 130

¹⁰ В. И. Ленин считает здравый смысл качеством, повсеместно присущим крестьянству: крестьянин, пишет он, «не только у нас, а во всем мире является практиком и реалистом» (В. И. Ленин, Полное собр. соч., изд. 5, т. 38, М., 1963, стр. 200).

Сноски к стр. 137

¹¹ Л. Пумпянский. Стиховая речь Лермонтова. Литературное наследство, т. 43—44, М., 1941, стр. 412.

Сноски к стр. 140

¹² Иная точка зрения развивается в указанной выше статье Л. В. Пумпянского (стр. 411, 412).

Сноски к стр. 146

¹³ «Чтоб знать, — пишет Герцен, — что такое русская тюрьма, русский суд и полиция, для этого надобно быть мужиком, дворовым, мастеровым или мещанином» («Былое и думы», ч. 2, гл. X). — Мысль о том, что носителем песенной стихии, и тем более «унылой песни», является именно народ, «простонародье», была общераспространенной и стойкой в русской литературе. Русские авторы, естественно, изображали поющим ямщика, а не седока-барина. Даже для начала XX в. такая традиция оставалась в силе. Не случайно в стихотворении Ал. Блока «На железной дороге» классное — и классовое — разделение железнодорожных вагонов проведено именно по этому признаку: синие и желтые вагоны, предназначенные для привилегированных пассажиров, «молчат»; в зеленых, в которых едет «простой народ», «плачут и поют».

Сноски к стр. 148

¹⁴ Ср. с «Корсаром» Байрона, «Кавказским пленником» Пушкина и его подражаниями (например, анонимной романтической поэмой: Любовь в тюрьме. СПб., 1828), а также с «Пармской обителью» Стендаля — произведением, которое было опубликовано в марте 1839 г., т. е. за год до написания «Соседки» (любовь Фабриция и дочери коменданта Клелии в тюрьме и помощь Клелии в его освобождении).

Сноски к стр. 149

¹⁵ Ап. Григорьев, Соч., т. 1, СПб., 1876, стр. 446.

Сноски к стр. 152

¹⁶ Л. А. Мандрыкина. После 14 декабря 1825 года. (Агитаторы конца 20-х—начала 30-х годов). В сб.: Декабристы и их время. Матер. и сообщ., Изд. АН СССР, М. — Л., 1951, стр. 224.

¹⁷ Крестьянское движение 1827—1869 годов, вып. 1, Соцэкгиз, М., 1931, стр. 31.

Сноски к стр. 153

¹⁸ И. И. Панаев. Литературные воспоминания. Л., 1950, стр. 272.

Сноски к стр. 155

¹⁹ С первого взгляда может показаться, что эта концепция, выдвигаемая наиболее прогрессивными идеологами эпохи, совпадает с воззрениями славянофилов, в особенности с мыслями близкого к славянофильским позициям Аполлона Григорьева. Однако эту перекличку мыслей не нужно преувеличивать: она не ведет к смещению идейной границы, отделяющей представителей русских демократических течений от защитников старины и патриархальности, даже от Ап. Григорьева. В самом деле, Ап. Григорьев настойчиво интересовался проблемой простого человека в художественном творчестве, но подходил к ней абстрактно-психологически, избегая социальных определений. В основе его известной теории лежало противопоставление двух типов или двух начал. Относительным, ограниченным выражением одного из них — народного, «почвенного» начала — он считал пушкинского Белкина и отчасти лермонтовского Максима Максимыча. Сущность этого типа Ап. Григорьев видел в доброте, простоте и смирении. Антиподами Белкина являются, по мысли Ап. Григорьева, такие герои, как Сильвио, Печорин, Рудин — представители «хищного, сложно-страстного, напряженно-развитого» типа. Ап. Григорьев мечтал о примирении этих типов как о некоем идеальном синтезе и первую предварительную попытку осуществления такого синтеза усматривал в образе Лаврецкого — героя «Дворянского гнезда». «Лаврецкий, — писал он, — живой человек, связанный с жизнью, почвою, преданиями, но прошедший бездны сомнения, внутренних страданий, совершивший несколько моральных скачков» (Ап. Григорьев, Соч., т. 1, стр. 432). Эти мысли Григорьева имеют мало общего со взглядом Белинского на сотрудничество образованного общества с народом. В «почвенном», народном начале и в его носителях, простых людях, Ап. Григорьев в качестве главной черты выдвигает смирение, т. е. трактует народный, национальный характер в духе славянофильского учения. Вместе с тем, говоря о «типе», противостоящем «почвенному элементу», т. е. о представителях передовой культуры русского образованного общества, он в сущности игнорирует прогрессивные освободительные идеи, питающие сознание людей, способных критически мыслить, и тем самым опять-таки идеологически выхолащивает свою характеристику. И, наконец, в том идеальном «синтезе», к которому он стремится и воплощение которого ищет в образе Лаврецкого, он несомненно хочет видеть преобладание «смиренного» типа — начала покорности и верности «преданиям». Поэтому идея искомого Ап. Григорьевым синтеза объективно сводится к своего рода компромиссу между «народом» и «интеллигенцией» под знаком выраженной в весьма туманных формах консервативной идеологии, характер которой не могли существенно изменить в статьях Ап. Григорьева ни его оговорки, ни его выпады против косности и застоя.