Глава 25. Вильгельм.

Я сижу на уроке биологии, когда прямо в распахнутое окно класса влетает рыжевато-коричневая сова с черными ободками вокруг глаз. Она беспокойно кружит над головами учеников, выискивая адресата. Тут же со всех сторон раздаются восхищенные девчачьи крики:

– Ой, какая хорошенькая!

– Живая сова, смотрите!

А мальчишки начинают целиться в птицу скрученными в шарики кусочками бумаги.

Мистер Броуди, полный приземистый мужчина в очках, который сумел сделать уроки биологии прямо-таки феноменально скучными, наконец очухивается от своего сонного оцепенения. Наткнувшись взглядом на кружащую по классу сову, он удивленно открывает рот, а потом он поспешно протирает очки, словно не может поверить своим глазам.

Сделав несколько широких кругов по классу, сипуха плавно опускается на парту передо мной. Она мягко ухает, щелкая клювом, и я замечаю привязанный к ее лапке кусок пергамента. Письмо. Мерлин, как же не вовремя! Я быстро оглядываюсь и вижу, что взгляды абсолютно всех, присутствующих в классе, обращены на сову.

– Я разберусь с этим, мистер Броуди, – решительно говорю я, поднимаясь из-за парты и сгребая птицу в охапку. Она недовольно ухает и хлопает крыльями, но я не обращаю на ее недовольство ровно никакого внимания. Сама виновата. Будет знать, каково приносить почту в самое неподходящее время.

Мистер Броуди лишь ошалело хлопает глазами, и я успеваю выйти из класса до того, как он начнет задавать вопросы. Я выхожу в пустынный двор и, не в силах более сдержать любопытство, отвязываю письмо.

«Дорогой Гарри!

Альбус Дамблдор».

Я рассеянно складываю письмо в карман, не зная, сердиться мне или радоваться. С одной стороны, возможно, теперь директор перестанет на меня давить. С другой, что мне делать с совой? Писать письма Дамблдору я все равно не собираюсь, а держать ее у себя просто так глупо. Она принесет больше хлопот, чем пользы. И, кроме того, судя по тону письма, директор по-прежнему пытается чего-то добиться от меня, а я не имею понятия, зачем ему это надо.

Сова ухает, взмахивая крыльями, и я с недовольством смотрю в ее янтарные глаза.

– Улетай, – говорю я. – Я не буду писать ответ.

Но птица не улетает, а легонько щиплет меня за палец.

– Мне не нужна сова, слышишь? Я не буду писать директору. Вообще никогда. Можешь лететь охотиться за мышами, или чем вы, совы, там обычно занимаетесь. Мне все равно.

Я взмахиваю рукой, пытаясь отогнать птицу, но Вильгельм лишь издает протестующее уханье и остается на месте.

– Ладно черт с тобой, – сдаюсь я, кидая опасливые взгляды на школьные окна. – Оставайся. Только спрячься пока, ради Мерлина, где-нибудь на дереве. Я заберу тебя позже. Сейчас у меня нет времени на глупых птиц.

Вильгельм понимает мое указание и скрывается на заметно поредевшем с наступлением осени дубе. Я вздыхаю и направляюсь обратно в школу. Да уж, что Дамблдору всегда удавалось на славу – так это создавать проблемы.

После уроков мне приходится ждать, пока все мои одноклассники разойдутся по домам. У них только и разговоров, что об уроке биологии и так неожиданно объявившейся там сове. Все расспрашивают меня, куда я отнес птицу, и мне приходится лгать, что я отпустил ее на волю. Я говорю, что она была просто напугана, поэтому так легко далась мне в руки. Наверное, она просто заблудилась, говорю я. Или же, наоборот, это чья-то ручная сова. Мало ли, каких питомцев могут завести некоторые любители экзотики.

И только когда школьные коридоры окончательно пустеют, я подхожу к ветвистому дубу в углу школьного двора. Вильгельм увлеченно чистит перья клювом, но, завидев меня, радостно ухает и садится мне на плечо.

– Ты все еще не хочешь улетать? – безнадежно спрашиваю я.

Вместо ответа сова сильнее вцепляется когтями мне в плечо, и я вздыхаю.

– Ну хорошо. Тогда мы с тобой пойдем в парк – это недалеко – и просидим там до вечера, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, хорошо?

Сова радостно ухает и хлопает крыльями.

– Похоже, ты не особо любишь оставаться в одиночестве, да?

Вильгельм снова ухает.

– Ладно уж. Только лети самостоятельно. Я не собираюсь таскать тебя на плече все время.

*****

Несмотря на обещание Дамблдора не слишком ограничивать мою свободу, я по-прежнему встречаю на улицах волшебников. Они больше не досаждают мне, да и встречаются гораздо реже, а то и вовсе стараются замаскироваться заклятием невидимости. Уверен, Дамблдор пребывает в убежденности, что я ничего не знаю о его играх в шпионов. Однако с тех пор, как я перестал натыкаться на бывших Орденцев на каждом шагу, мне становится намного спокойнее.

Вильгельм вписывается в привычный ритм жизни на Тисовой так легко, словно жил здесь всегда. Вообще-то, дома он бывает достаточно редко. Я прекрасно понимаю, что такой крупной птице достаточно сложно развернуться в моей тесной комнате, но все равно не могу не ругаться, когда он производит слишком много шума. Дурсли пока не знают о существовании Вильгельма и, по правде сказать, я рассчитываю, что так оно останется и впредь. Поначалу Силенси недовольно шипит при виде совы и отпускает не самые доброжелательные комментарии в ее адрес, но убедившись, что с появлением птицы я уделяю ей все так же много внимания, змея успокаивается и начинает относиться к «безззобразззному комку перьев», как она обыкновенно называет Вильгельма, с некоторым снисхождением.

С наступлением холодов Вильгельм проводит у меня в комнате гораздо больше времени, чем раньше. Я освобождаю ему место в шкафу, куда попадает мало света, и теперь он очень редко вылетает на охоту, предпочитая дремать в тепле. Мне же приходится ежедневно накладывать на многострадальный шкаф чистящие заклинания, но, в конце концов, чего не сделаешь для благополучия питомца Дамблдора?

Зима приходит в Литтл Уингинг внезапно, вместе с Рождественскими каникулами, и приносит первый снег. Здесь редко выпадает снег, и я даже поначалу удивляюсь, когда вижу, как белые хлопья ложатся на подоконник, влетая в приоткрытое окно. Они ярко выделяются на фоне темно-синего с редкими блестками звезд неба. Я ежусь от холодного порыва ветра, но не прекращаю своих обыкновенных вечерних отжиманий. Мне осталось еще несколько упражнений. И, в конце концов, я слишком целеустремленный, чтобы отвлекаться на легкий холод.

– Зачем ты это делаешшшь? – недовольно шипит Силенси, безуспешно пытаясь устроиться поудобнее на моей руке. При каждом моем движении змея сползает, но упрямо возвращается на прежнее место.

– Чтобы выглядеть сссильным, – ухмыляюсь я.

– Я и так чувссствую, как от тебя исходит сила, – шипит змея. – Тебе не нужны эти глупосссти, чтобы быть сссильным. Оссставь это дуракам.

– О, вот здесссь ты не права, – весело возражаю я. – Понимаешшшь, мне надо именно выглядеть сссильным. Потому что меня доссстало, что в школе каждый придурок сссчитает сссвоим долгом ссспровоцировать меня на драку. Мне надоело доказззывать им, что я ссспособен дать отпор. Я хочу, чтобы они не смели ко мне и приближатьссся.

Силенси издает странный звук, который с натяжкой можно принять за фырканье, и наконец замирает, обвившись вокруг моей шеи.

Я едва успеваю закончить свои упражнения, как в дверь комнаты раздается стук.

– Поттер, спускайся, – говорит из-за двери тетя Петунья. – Тут кое-кто хочет с тобой поговорить.

Подавив желание расспросить у тети поподробнее, я поспешно натягиваю свитер. Лучше будет разузнать все самому. По правде сказать, я не имею ни малейшего понятия, кто мог прийти ко мне домой. Я ведь почти не завел себе друзей в новой школе. Просто не чувствовал в себе сил поддерживать с ними разговоры о том, что интересно им, но совершенно не волнует меня самого. К счастью, учителя в средней школе совсем не такие, как в младшей, и их совершенно не волнует чья-либо «замкнутость».

Когда я спускаюсь вниз, то вижу в прихожей Хейли. Она несколько беспокойно оглядывается по сторонам, переступая с ноги на ногу. Похоже, она чувствует себя здесь неуютно. Что и неудивительно, ведь она никогда не была у меня дома, хотя меня самого приглашала к себе не раз. Мои губы против воли расплываются в улыбке. Мы не виделись целых полгода.

– Привет, – говорю я. Она поднимает на меня взгляд, радостно улыбается, а уже через секунду бросается мне на шею, закрывая обзор волной русых волос.

– Ты вырос, Гарри, – говорит Хейли, отстраняясь.

И правда, я вдруг замечаю, что стал даже чуть выше нее.

– И изменился, – добавляет она, изучая меня внимательным взглядом. – Я очень по тебе скучала.

– Жених и невеста, жених и невеста! – паясничает Дадли, вылетая из-за двери гостиной.

– Не говори глупостей, Дадли, – раздраженно отмахиваюсь я.

Хейли смущенно отводит взгляд.

– Пойдем, прогуляемся, – предлагаю я. – Похоже, тут один мелкий идиот не даст нам спокойно поговорить.

Дадли обиженно сопит и возвращается в гостиную, гордо вздернув подбородок.

– Я скоро вернусь! – кричу я тете, застегивая пальто и открывая перед Хейли дверь.

Холод зимнего вечера накатывает на меня волной, и я плотнее закутываюсь в пальто. Снег уже успел припорошить дорогу, и от наших с Хейли шагов на земле остаются цепочки следов. Белые хлопья кружатся в желтоватом сиянии фонарей, прикрывают голые ветви деревьев, ложатся на крыши домов, делая их похожими на домики с праздничных открыток. Я вдруг понимаю, что пришло очередное Рождество.

– Как тебе новая школа? – спрашивает Хейли.

– Обычно. Уроки, учителя, домашние задания… – я передергиваю плечами. – Как всегда.

Улица пустынна. Вокруг очень тихо, и мне кажется, что если прислушаться, то можно услышать, как ложатся на землю снежные хлопья. Наши голоса кажутся неестественно звонкими в этой тишине.

– А у меня все так интересно! В моей школе есть и танцы, и актерское мастерство, и даже верховая езда! Хотя в основном, конечно, мы учим иностранные языки. Я уже немного знаю французский и немецкий, – говорит она, чуть розовея от гордости. – Я, правда, сначала очень скучала по дому и маме с папой. Думала, что не смогу дождаться Рождественских каникул. Но там и правда очень здорово.

Я улыбаюсь и говорю, что рад, что ей понравилась новая школа.

– Я подружилась с несколькими девчонками, – говорит Хейли. – Правда, мне с ними не очень интересно. А мальчишки там просто ужасные: вместо того, чтобы нормально разговаривать, они только и делают, что обзываются и дергают за волосы. Я из-за них даже плакала несколько раз…

За разговором я не замечаю, как мы успеваем пройти всю Тисовую и улицу Магнолий, отходя все дальше от дома Дурслей. Я смеюсь, слушая забавные рассказы Хейли о ее новых одноклассниках, но меня что-то гнетет. Иногда мне кажется, что из темноты за мной наблюдают чьи-то внимательные глаза, и я плотнее кутаюсь в пальто, будто его шерстяной воротник может отгородить меня от всего мира.

– Смотри, звезда падает, – шепчет Хейли, указывая на небо.

Я тоже поднимаю голову вверх и успеваю заметить яркую вспышку на фоне черного неба.

– Загадай желание.

Я усмехаюсь и делаю вид, что задумался. Я не буду ничего загадывать. Некоторым желаниям лучше навсегда оставаться неисполненными. Мне в глаза летит колючий снег, замирая на стеклах очков, и я поспешно стряхиваю его. Хейли шмыгает носом.

– Замерзла?

Она кивает, и я поправляю ее сбившийся шарф, замечая, что Хейли тоже здорово изменилась. Раньше ее волосы были намного короче, а глаза, кажется, не мерцали настолько ярко. Сейчас она выглядит такой счастливой и взволнованной, что я улыбаюсь. Моя младшая сестренка. И пусть кто угодно говорит, что мы друг другу даже не родственники, я думаю о ней только так. Я собираюсь привычно согреть ее заклинанием, но вижу на противоположенном конце улицы чей-то силуэт и отдергиваю руку, словно обжегшись. Это может оказаться волшебник. Не стоит рисковать.

– Я провожу тебя до дома, – коротко говорю я.

– Что-то не так?

В глазах моей подруги появляется беспокойство, и я отрицательно мотаю головой, растягивая губы в улыбке.

– Нет, все хорошо.

Некоторое время мы идем в тишине, только снег приминается и тает под нашими ногами. На лбу Хейли собирается морщинка, словно она о чем-то глубоко задумалась. Я иду молча, не желая мешать ее мыслям.

– Знаешь, – наконец негромко говорит Хейли, – может быть, это все глупости… Наверное, я как всегда навыдумывала себе неизвестно чего, но… – она закусывает губу, отводя глаза в сторону.

– Говори, – подбадриваю я ее. – Я в любом случае не обижусь.

– Хорошо. Просто… не сердись, пожалуйста, но просто мне иногда кажется, что ты… ну, притворяешься кем-то другим. Как будто бы на самом деле ты не такой. Или, во всяком случае, не совсем такой. Как-то так.

– В каком смысле? – хмурюсь я.

– Я не знаю. Просто иногда ты разговариваешь со мной, а мне кажется, что ты где-то далеко. Или смеешься, но мне почему-то кажется, что на самом деле тебе грустно. И я хочу тебе помочь, но не знаю, чем, и чувствую себя такой жалкой и беспомощной.

Я заставляю себя беззаботно рассмеяться, и этот смех почти обманывает меня самого. Только почти. Я говорю, что все это и правда глупости, что Хейли не стоит забивать себе голову подобными вещами. Я говорю, что мне незачем притворяться кем-то другим, что у меня все прекрасно. И когда мы уже стоим на пороге дома Хейли и я обнимаю ее на прощание, то беспокойство окончательно уходит из ее глаз.

Уже на обратном пути к дому Дурслей я думаю, что все-таки поступил правильно. Я никогда не расскажу ей, что на самом деле я и правда совсем другой. Потому что настоящий Гарри Поттер испугает Хейли. Потому что настоящий Гарри Поттер – давно мертвец. Я лучше поработаю над своим смехом, чем признаюсь, что разучился смеяться по-настоящему, искренне и беззаботно, уже очень, очень давно.