Глава 27. Хогвартс.

Когда я просыпаюсь на следующее утро, моя голова кристально ясна. Я помню прошедший день в мельчайших подробностях, помню разговор с директором и мою последующую тоску. Но отчего-то все это больше не вызывает таких сильных эмоций, как накануне. Мне больше не хочется выть и кричать от чувства несправедливости, не хочется никого винить. Даже самого себя. Меня как будто бы выморозили изнутри. Все мои чувства притупились, и я испытываю лишь бесконечную апатию. Где-то на границе сознания пульсирует отчаянная мысль: «Что дальше? Что ты будешь делать теперь, когда у тебя не осталось ничего?», но из-за своей странной опустошенности я отмечаю эту мысль словно со стороны, как будто бы она относится совсем к другому человеку, но никак не ко мне. Это оставляет какой-то странный осадок, словно все происходящее – не реальность, а один из тех страшно правдоподобных снов, выпутаться из которых нет никакой возможности. Но в то же время я понимаю, что таких подробных, долгих кошмаров не бывает и быть не может, что все это происходит на самом деле.

Я протягиваю руку за лежащими на тумбочке очками, водружаю их на переносицу и скольжу по палате рассеянным взглядом. Но здесь нет ничего интересного, и я помимо воли погружаюсь в размышления. Что же будет со мной и Дадли? Где мы будем жить? На миг я представляю, как мы переезжаем к миссис Фигг, живем среди ее многочисленных кошек и питаемся пресным овсяным печеньем. Но эта картинка не заставляет меня даже улыбнуться. Надо же, теперь Дадли, считай, тоже сирота, ведь тетя в совсем плохом состоянии. Мне вспоминается, как когда-то в детстве кузен жестоко дразнил меня тем, что мои родители мертвы – тогда он еще находил это смешным, – но я не испытываю ни капли злорадства. Так не должно случаться. Это слишком несправедливо.

За дверью раздаются чьи-то голоса, и я отвлекаюсь от своих мыслей.

– Вы должны оставить нам копию бумаг, подтверждающих опеку.

– Вот, пожалуйста. – Спокойный, ровный голос Дамблдора я узнаю сразу же, поэтому весь обращаюсь в слух.

– Все нормально? – интересуется Дамблдор через некоторое время.

– Да-да, бумаги в порядке. Вот, возьмите, это одежда мальчика, в которой он к нам поступил, и остальные его вещи. Сейчас придет врач, чтобы еще раз осмотреть его перед выпиской из больницы.

– Я могу зайти к нему прямо сейчас?

– Конечно, можете. Это даже желательно, потому что поддержка близких родственников ему необходима. Уверен, что мальчик почувствует себя куда лучше в присутствии родного деда.

Дамблдор бормочет что-то в ответ, а затем открывает дверь в палату.

– Доброе утро, Гарри, – говорит он. – Надеюсь, ты выспался.

Я пожимаю плечами и киваю директору на стул рядом с кроватью.

– Как ты себя чувствуешь? – интересуется он, занимая предложенное место.

– Орать больше не буду, если вы об этом, – сухо сообщаю я. – Знаете, раз уж вам вздумалось представляться моим родственником, то вы мне больше в прадеды годитесь.

– А, ты слышал наш разговор, – улыбается директор. – Дело в том, что мне пришлось выдать себя за твоего родственника, чтобы магглы отпустили тебя из больницы со мной.

– Значит, вы опять за свое, да? – Дамблдор непонимающе хмурится, и я горько поясняю: – Снова распоряжаетесь моей жизнью? Мне хотелось бы, чтобы для разнообразия вы спросили, чего хочется мне самому.

Дамблдор вздыхает:

– Гарри, я вижу, ты не совсем понимаешь ситуацию. Так уж вышло, что в результате этих трагических событий твои законные опекуны больше не в состоянии заботиться о тебе. Единственным близким родственником Дурслей, который мог бы взять тебя под свою опеку, является Мардж Дурсль. Но, к сожалению, она наотрез отказалась принимать тебя в свою семью.

– Кто бы сомневался, – бормочу я.

– Три дня назад она оформила опеку над Дадли Дурслем, твоим кузеном, и забрала его из больницы, – продолжает Дамблдор, не обращая внимания на мое замечание.

– Постойте. – Я вскидываю голову. – Три дня назад? Как это? Ведь прошло только два дня с тех пор, как…

Дамблдор сочувствующе качает головой:

– Нет, Гарри. На самом деле, с момента автокатастрофы прошло четыре дня, два из которых ты не приходил в сознание. Врачи не могут определить точную причину, ведь твои повреждения, как и травмы твоего кузена, были не слишком серьезными. По всем симптомам выходит, что у тебя был болевой шок, но врачи не смогли найти каких-либо повреждений, которые могли бы его вызвать. Возможно, у тебя просто очень низкий болевой порог.

Я ошарашено смотрю на директора. Как такое возможно – что я два дня провалялся в отключке из-за головной боли? Возможно, в момент катастрофы я обо что-то сильно ударился, а ведь я чувствовал себя не лучшим образом и до этого. Но сейчас меня волнует совсем другое.

– Значит, теперь мне негде жить? – уныло интересуюсь я.

– По маггловским законам, если у несовершеннолетнего нет родителей и близких родственников, готовых стать его опекунами, его определяют в сиротский приют. Тебе только четырнадцать, Гарри. Никто не позволит тебе жить одному, без присмотра взрослых. Я уверен, что ты не хочешь оказаться в приюте, поэтому предлагаю тебе альтернативу – Хогвартс. Знаю, ты не хотел туда ехать, но, поверь мне, там тебе будет совсем не плохо.

Я перевожу взгляд на свои руки и с удивлением обнаруживаю, что они дрожат. Итак, я в клетке. У меня нет выбора. Дамблдор абсолютно прав, в приют я не хочу, там у меня не будет никакого будущего. Директор же предлагает мне Магический мир, который принес мне столько боли, от которого я так долго бежал и который в конечном итоге все-таки настиг меня. Смешно, ведь еще полчаса назад я полагал, что хуже быть не может. Я с содроганием представляю, что мне снова придется учиться волшебству, притворяясь, что я ничего в этом не смыслю, беспрестанно напоминая самому себе, что мне нужно сдерживать силы… А еще мне придется снова ходить на Зелья, в которых я ни черта не понимаю. И при этом стараться не показывать свою ненависть к Снейпу. Не имею понятия, каким образом директор пережил его Смертельное Проклятие, но мое к нему отношение от этого не изменилось ни на йоту. А еще я снова окажусь рядом с Роном, Гермионой, Джинни. Принесу ли я им несчастья снова, как и всем своим близким?

– Гарри, тебе надо принять решение сейчас, – напоминает Дамблдор.

Я отрываю взгляд от своих рук и смотрю на директора. Мы оба знаем, что выбора у меня нет. Но я все равно не могу на это согласиться, поэтому молчу, опуская взгляд. Смотреть в пытливые глаза директора сейчас кажется особенно невыносимым.

– Не беспокойся, в Хогвартсе тебе будут рады, – говорит Дамблдор, видимо, неверно истолковав причину моих колебаний. – И… учитывая твою ситуацию, тебе не придется учиться заклинаниям и прочим магическим вещам вместе со всеми. Я ведь помню, что ты этого не хотел.

Я резко вскидываю голову:

– Как это? Ведь это же школа, так?

– Да, – кивает директор, – но я не думаю, что тебе будет просто начать обучение в Хогвартсе в твоем возрасте. Для этого мне пришлось бы определить тебя на первый курс, вместе с теми, кто только-только поступает в школу.

От этой идеи меня передергивает. Не то, чтобы меня когда-либо беспокоили чьи-то насмешки, но я уверен, что Малфой просто умрет от смеха, когда узнает, что я буду учиться с одиннадцатилетними детьми.

– Как я вижу, тебя эта мысль не слишком-то прельщает, – продолжает Дамблдор, правильно поняв мое выражение лица. – Поэтому я предлагаю тебе просто жить в замке, под моим присмотром, и, разумеется, в обществе преподавателей и студентов. Мы уладим вопрос с твоим дальнейшим обучением маггловским предметам. Например, ты мог бы передавать мне список книг, которые тебе нужны, а потом сдавать письменные экзамены. Один мой старый друг работает в области маггловского образования, так что ему будет совсем не трудно тебе в этом помочь. А когда ты станешь совершеннолетним, то сможешь уехать из Хогвартса и жить так, как тебе захочется.

Я задумчиво закусываю губу. В таком свете идея, безусловно, выглядит заманчивой. Разумеется, если отбросить в сторону тот факт, что я не хочу иметь вообще ничего общего с Магическим миром – мне все равно придется. Но, в конце концов, это ведь ненадолго. Скоро мне исполнится пятнадцать, а через каких-то два года я смогу навсегда покинуть Хогвартс и все связанные с ним воспоминания и построить ту жизнь, о которой всегда мечтал. Возможно, это мой шанс покончить наконец с призраками прошлого.

– Значит, потом вы отпустите меня? – уточняю я, прекрасно зная привычку директора недоговаривать. – После своего совершеннолетия я смогу куда угодно уехать из Хогвартса, и вы не будете мне в этом мешать?

– Если ты сам этого захочешь, – просто отвечает он.

– В таком случае… я согласен.

*****

– Молодой человек, вы совершенно здоровы, – говорит врач, закончив осмотр.

Я ничего не отвечаю, и он обращается к Дамблдору, протягивая ему какие-то бумаги:

– Вот документы, касающиеся мистера Поттера. К счастью, у него нет никаких осложнений. – Врач понижает голос и добавляет: – Хотя, возможно, эта трагедия повлияла на его психику. Я советовал бы вам найти специалиста, который мог бы понаблюдать за мальчиком некоторое время…

Я холодно смотрю на врача, не отводя взгляда, и он неуютно замолкает. Почему-то мне неприятно, что врач обсуждает мое состояние с Дамблдором – как будто бы он может сообщить директору что-то личное обо мне, хотя это, безусловно, не так.

– Гарри, возьми свои вещи и переоденься, – говорит Дамблдор, видя колебания своего собеседника.

Чудно, решили поговорить обо мне без моего присутствия – ну и пусть. Я хватаю свои вещи – одежду и старый потрепанный рюкзак, который, судя по всему, достали из багажника разбитой машины Дурслей – и скрываюсь за ширмой. У меня тоже есть свои секреты. Быстро переодевшись, я открываю рюкзак с вещами и принимаюсь лихорадочно искать Силенси. В первые несколько секунд я ее не замечаю, и меня охватывает страх. Что с ней могло случиться? Она не пострадала? А вдруг она не знала, где я, и сама каким-то образом вылезла из рюкзака и отправилась на поиски? А еще мои вещи мог просмотреть кто-нибудь из медперсонала. Что они сделали бы с живой змеей? Но потом я все-таки замечаю ее – на самом дне, под всеми вещами – и вздыхаю с облегчением. Я вытаскиваю Силенси на поверхность и с беспокойством отмечаю, что она совсем вялая и даже как будто бы меньше весит.

– Я жжждала тебя, Говорящщщий, – с укором шипит змея.

– Тссс, – я говорю почти беззвучно, но, как я давно заметил, Силенси может понимать серпентаго даже по вибрациям воздуха. – Ссспрячьссся. Я не хочу, чтобы тебя заметили.

Змея послушно обвивает мою руку повыше локтя. Я набрасываю рюкзак на плечо и выхожу из-за ширмы. Врач уже ушел, в палате остался только Дамблдор.

– Ну, ты готов? – с улыбкой спрашивает он.

Я передергиваю плечами, выдавая собственную нервозность. Едва ли я могу быть готов к возвращению в Хогвартс.

*****

– Как мы туда доберемся?

Я спрашиваю это, чтобы разрядить обстановку, пока мы с Дамблдором шагаем по улице в одному ему известном направлении.

– У волшебников есть множество способов путешествовать, – говорит Дамблдор, подмигивая. – Но я хочу, чтобы ты впервые попал в Хогвартс так же, как и все наши студенты – на поезде.

– О. Ну что ж, довольно оригинально, – кисло отзываюсь я.

– Это не самый обычный поезд, Гарри. Он называется Хогвартс-Экспресс, и идет от Лондона до самой школы. Из его окон открываются потрясающие виды. Ты очень многое потеряешь, если не прокатишься на нем хотя бы раз. Помню, когда я был еще совсем мальчишкой и отправился на свой первый год обучения в Хогвартсе, этот паровоз просто потряс мое воображение, хотя каких чудес я тогда только не видывал…

Дамблдор погружается в воспоминания, с безмятежной улыбкой рассказывая о том, как впервые попал в школу. Я слишком напряжен, чтобы по-настоящему увлечься историей, поэтому то и дело отвлекаюсь на собственные мысли. Время от времени я рассеянно киваю и бормочу что-то утвердительное, но, судя по тому, как часто на меня поглядывает директор, мое бормотание не всегда приходится к месту.

– Вот мы и пришли, – говорит Дамблдор, останавливаясь перед дверьми старой бакалейной лавки, которая, если верить вывеске, закрылась на ремонт еще полвека назад, но так и не была отремонтирована. Однако мне прекрасно известно, что когда дело касается волшебников, то вещи оказываются вовсе не такими, какими кажутся на первый взгляд. Поэтому я совсем не удивляюсь, когда директор открывает старую дверь с пыльным стеклом с помощью волшебной палочки, и моему взору предстает тесная комнатушка с огромным камином в стене.

– Отсюда мы отправимся на вокзал, с которого отбывает Хогвартс-Экспресс, – говорит директор. – Вообще-то, я мог бы просто перенести туда нас обоих, но, думаю, ты пока довольно слаб для аппарации. Мы же не хотим, чтобы ты расщепился по пути, верно? – директор весело подмигивает, словно сказал какую-то шутку, и мне приходится растянуть губы в улыбке. – Вот, кинь порох в камин, войди в пламя и назови вокзал Кингс-Кросс. Только будь осторожен: ты должен произнести это очень четко.

Я киваю и беру у Дамблдора горсть пороха, которую он извлекает из кармана своего аляповатого старомодного костюма. Взмахом палочки директор разжигает огонь, я беру порошок и кидаю его в камин. Когда пламя меняет цвет на зеленый, я ступаю внутрь. На миг меня охватывает желание назвать какой-нибудь другой адрес – только чтобы скрыться от директора и не ехать все-таки в Хогвартс, – но тут же признаю эту идею идиотской. Магический мир еще более тесен, чем маггловский. Если уж Дамблдор отыскал меня в одной из великого множества маггловских больниц, то затеряться от него где-нибудь в Косом Переулке вообще можно и не мечтать. Поэтому я делаю глубокий вдох, морщась от першения в горле из-за сажи, и четко произношу:

– Вокзал Кингс-Кросс.

А затем мир начинает стремительно вращаться.

Я не путешествовал с помощью Летучего Пороха уже целую вечность, но мне все-таки удается удержаться на ногах при выходе из камина. Я начинаю отряхивать джинсы, однако вскоре понимаю, что это бесполезно – сажи на них слишком много, – и принимаюсь просто глазеть по сторонам. Оказывается, камин, из которого я вышел, находится прямо на вокзале, в одном из достаточно просторных служебных помещений с крошечными прямоугольными окнами. Мимо идут магглы, но никто из них и не думает заглядывать в пыльные окна, как будто бы даже не видят их. Я думаю, что, скорее всего, это и правда так. В следующую секунду камин взрывается языками пламени, и из него выходит Дамблдор. Он взмахивает палочкой, очищая нас обоих от сажи, и говорит:

– Вот мы и на месте. Пойдем, Гарри, я покажу тебе Хогвартс-Экспресс. Нам с тобой даже не обязательно покупать билеты на поезд, – с лукавым блеском в глазах добавляет он. – Все-таки есть свои плюсы в том, что твой покорный слуга – директор Хогвартса, а?

*****

Как и говорил Дамблдор, билетов у нас даже не спрашивают. Проводники приходят в такое волнение оттого, что сам директор решил прокатиться в школу на поезде, что в приливе любезности даже приносят нам с Дамблдором пару теплых пледов в шотландскую клетку и две кружки горячего шоколада. Так что я забираюсь с ногами на сиденье, укутываюсь в плед и потягиваю сладкий напиток, глядя в окно. Сегодня в Лондоне дождь. Туман окутывает паровоз молочным облаком, по стеклу дробно стучат тяжелые капли, а Хогвартс-Экспресс все набирает скорость, с каждым оборотом колес приближая меня к почти позабытому прошлому. Без студентов в поезде непривычно тихо, редкие пассажиры, направляющиеся в Хогсмид, разбрелись по отдельным купе, и от этого Хогвартс-Экспресс кажется мне вымершим. Я бездумно вожу пальцем по запотевшему стеклу, выводя причудливые узоры, и стараюсь не думать о том, что будет, когда поезд подойдет к станции.

– Какой он, – наконец спрашиваю я, нарушая повисшее в купе молчание, – Магический мир? Что там сейчас происходит? Там ведь все хорошо, верно?

В моем голосе звучит волнение, и Дамблдор задумчиво хмурится. Я прикусываю язык. Мне следует казаться более заинтересованным и пораженным происходящим, а не пытаться с наскока выяснить политическую обстановку. Это может и подождать того момента, когда мне в руки попадут какие-нибудь газеты. Не хочется вызывать у директора подозрения, еще даже не добравшись до замка. К счастью, лицо Дамблдора почти сразу же проясняется, уголки губ изгибаются в мягкой безмятежной улыбке, и он говорит:

– Вряд ли мне удастся рассказать тебе сразу обо всем, Гарри. Магический мир очень велик. И едва ли я смогу достойно описать тебе хотя бы сотую его часть. У нас все несколько… по-другому, чем у магглов. Волшебники, знаешь ли, довольно консервативны, – говорит Дамблдор, а в его взгляде танцуют веселые искорки. – У нас нет и половины того сумасшедшего количества новшеств, которых магглы так и изобретали в последние годы. Жизнь у нас спокойнее и гораздо неторопливее. Такому старику как я это по душе. Надеюсь, что мне удастся дожить свой век, беспокоясь только о том, чтобы студенты не устраивали ночных дуэлей в школьных коридорах. – Однако при этих словах глаза директора так озорно мерцают, что у меня не остается никаких сомнений, что он совсем не против, чтобы студенты время от времени устраивали нечто подобное. – Возможно, молодому человеку вроде тебя такая спокойная жизнь может показаться скучной, но я надеюсь, что чудеса, с которыми ты познакомишься в Хогвартсе, помогут тебе развеяться…

Директор долго рассказывает о магии и волшебниках. Я несколько успокаиваюсь, когда понимаю, что там нет никаких неприятностей. Никаких Темных магов, коалиций борцов за чистоту крови, восстаний агрессивный волшебных существ… Пожалуй, я никогда еще не видел Магический мир с такой стороны. Я привык, что там постоянно случаются какие-либо страшные события, которые шокируют тем сильнее, что никак не вяжутся с первоначальными представлениями о мире волшебников как о доброй сказке. И оттого слушать неторопливый, безмятежный рассказ Дамблдора и правда все равно, что слушать сказку. Я и сам не замечаю, как мои глаза слипаются, и под мерное звучание директорского голоса я забываюсь глубоким сном.

Просыпаюсь я оттого, что поезд замедляет ход. Я протираю заспанные глаза, принимаю из рук Дамблдора очки, которые он, судя по всему, заботливо снял с меня, и оглядываюсь кругом. За окном темнота, лишь тускло светят фонари на станции. Освещение в купе тоже слабое: видимо, директор специально приглушил свет, когда я уснул. Я испытываю легкую неловкость при мысли, что заснул прямо посреди рассказа, о котором сам же и просил.

– Я рад, что ты поспал, – говорит директор, видимо, поняв причину моего смущения. – Ты выглядел довольно утомленным.

Я бормочу невнятные благодарности, отмечая, что Дамблдор уже не в том старомодном маггловском костюме, в котором пришел за мной в больницу, а в мантии такого насыщенно синего оттенка, который бывает лишь у неба в ясные дни. Наверное, он трансфигурировал костюм в мантию. Или, что более вероятно, наоборот. Чары вполне могли продержаться те несколько часов, когда директор был на виду у магглов, а потом рассеяться сами собой.

Снаружи раздаются звуки открывающихся дверей купе, чьи-то шаги и голоса.

– Мы уже в Хогсмиде, – говорит директор. – Пора выходить из поезда.

Я киваю, и мы двигаемся к выходу. Оказавшись на платформе, я втягиваю прохладный и свежий после дождя воздух полной грудью. Он такой чистый, что кажется, словно его можно пить. С непривычки, после лондонского смога и спертого воздуха купе, у меня слегка кружится голова. Я поднимаю взгляд вверх, в небо, и вижу россыпь тысячи звезд. В этом кристально чистом воздухе они кажутся необыкновенно близкими и яркими. А потом я все-таки заставляю себя перевести взгляд вбок – туда, где величественной громадой возвышается Хогвартс. Его светящиеся огнями окна резко выделяются на фоне темного неба. На миг мое сердце подпрыгивает и замирает в тревожном… предчувствии? Ожидании? Ощущение слишком мимолетно, чтобы его можно было разобрать. Оно тут же оказывается сметено лихорадочной, неправильной радостью. Я не должен радоваться возвращению в это место. Оно опять принесет мне боль. Но глупое сердце совсем не слушается, оно трепещет, бьется так сильно, что почти больно груди, и тихо шепчет мне о том, что я наконец-то вернулся домой.

– Гарри, пойдем. Ты еще сможешь насмотреться, – улыбается Дамблдор, и я смущенно отвожу взгляд, прекращая пожирать замок глазами.

Мы подходим к одной из карет с тестралами, которые всегда ожидают на станции. Их не так много, как в начале учебного года, всего пять или шесть. Дамблдор искоса поглядывает на меня, словно ждет какой-то реакции. Я вдруг понимаю, что ему интересно, могу ли я видеть запряженных в кареты животных. Поэтому я нарочно не выказываю никаких эмоций при виде тестралов, а Дамблдор так и не решается спросить напрямую.

Замок встречает нас теплом, огнями свечей и восхитительным ароматом с кухни, который разносится по всему первому этажу школы. Мой рот моментально наполняется слюной, и я вспоминаю, что весь день ничего не ел.

– Смотри-ка, кажется, мы поспели как раз к ужину, – жизнерадостно сообщает директор. – Сейчас я познакомлю тебя с преподавателями, Гарри. Я уже предупредил их, что, скорее всего, сегодня в нашем замке будет пополнение.

Мы приближаемся ко входу в Большой зал, и Дамблдор распахивает дверь, приглашая меня пройти вперед. На пороге я на миг замираю, чувствуя неуверенность, страшась и увидеть, и не увидеть знакомых лиц. Я неосознанно обхватываю себя руками, но, поймав себя на этом жалком защитном жесте, тут же спохватываюсь и засовываю руки в карманы. Это просто глупо. Я глубоко вздыхаю и делаю шаг вперед.

Когда мы с Дамблдором идем по длинному проходу между столами к столу преподавателей, все их взгляды прикованы к нам. Я сталкиваюсь глазами с профессором МакГонагалл, Флитвиком, Спраут, Хагридом… Большего я не выдерживаю и утыкаюсь взглядом в пол. Мое сердце колотится так быстро, что мне кажется, что оно вот-вот разорвется. Видеть их всех снова, живыми, счастливыми – это так… Мне приходится на секунду зажмуриться и сделать несколько ровных вздохов, чтобы справиться с накатившими эмоциями.

Когда мы подходим к столу, я уже успеваю достаточно взять себя в руки. Никто и не обещал, что будет легко. Мне следует быть более сдержанным, если я не хочу вызывать лишних подозрений. Дамблдор садится за свое место в центре стола, а мне указывает на пустующее место по левую руку от себя.

– Присаживайся, Гарри, не стесняйся, – говорит он. – Северус наверняка как обычно решил пропустить ужин, так что он не будет против, если ты пока займешь его место.

Я молча киваю, еще не достаточно доверяя своему голосу, и сажусь на предложенный стул. Мое тело настолько напряжено, что кажется деревянным, поэтому я сижу прямой, как палка.

– Знакомьтесь, это Гарри Поттер, о котором я вам рассказывал, – сообщает Дамблдор профессорам. Затем он по очереди представляет мне всех преподавателей, сидящих за столом, и я машинально киваю, улыбаюсь и отвечаю на их приветствия. Когда с этим наконец оказывается покончено, профессора возвращаются к еде и прерванным разговорам, то и дело бросая на меня любопытные взгляды. Я поспешно тянусь к первому попавшемуся блюду с едой – это оказываются тушеные овощи – и наваливаю их в тарелку. Затем я утыкаюсь в нее глазами, не оглядываясь по сторонам и усиленно притворяясь, что не замечаю заинтересованности профессоров. Несмотря на голод, я вдруг обнаруживаю, что не могу запихнуть в себя почти ничего из еды – поэтому вяло ковыряюсь в тарелке, время от времени отправляя в рот кусок картофеля или брокколи и медленно, вдумчиво жуя.

Через некоторое время сидящая прямо рядом со мной Мадам Хуч громко интересуется:

– Так ты, выходит, сын Джеймса Поттера, да? И всю свою жизнь провел у своих маггловских родственников?

Все разговоры тут же прекращаются, а преподаватели смотрят на нас.

Профессор МакГонагалл рассерженно одергивает мадам Хуч громким шепотом:

– Роланда, как можно! Бедный мальчик еще не успел оправиться от потери, а ты…

– Все нормально, – говорю я, выдавливая из себя улыбку. – Да, все это время я жил у своих, – я сглатываю, – тети и дяди. Тетя Петунья – сестра моей матери.

– И теперь, после несчастья, у тебя не осталось совсем никаких родственников? – с жалостью спрашивает мадам Хуч.

– Ну, осталась еще тетушка Мардж, сестра дяди. Но она не желает меня видеть, – морщась, отвечаю я. – И поэтому я здесь.

Взгляды преподавателей делаются сочувственными. Мадам Хуч кивает и больше ничего не спрашивает, а все остальные начинают преувеличенно заинтересованно обсуждать погоду и планы на новый учебный год, видимо, стараясь сделать так, чтобы я чувствовал себя непринужденно. Я знаю, что они еще вдоволь обсудят мое незавидное положение наедине, но сейчас благодарен хотя бы за эту небольшую уступку. У меня и правда получается немного расслабиться и прийти в себя, а к концу ужина мне даже удается доесть таки свои овощи.

После ужина Дамблдор и МакГонагалл провожают меня до моей новой комнаты.

– Минерва предложила выделить тебе комнату недалеко от Большого зала, – говорит Дамблдор, пока мы идем по просторным коридорам школы.

– Я подумала, что тебе будет довольно сложно сразу запомнить, где в замке что находится, а так у тебя хотя бы не будет проблем с тем, чтобы запомнить дорогу от твоей комнаты до Большого зала, – поясняет профессор Трансфигурации. – Да и до главных дверей Хогвартса здесь тоже недалеко.

Мы останавливаемся перед большим гобеленом с изображением двух схватившихся в смертельном поединке драконов – черного и белого. Они кружат по темно-синему полотну в неистовом танце, опаляя друг друга потоками огня. Я знаю, что за гобеленом находится сплошная стена. Но мне известно также и то, что если приложить раскрытую ладонь к налитому кровью глазу белого дракона, то в стене откроется проход, за которым будет спиральная лестница. Она короткая, всего до второго этажа замка, и упирается эта лестница в обыкновенное зеркало. Ну, может, зеркало не такое уж и обыкновенное: оно очень большое, даже выше человеческого роста, а на его деревянной раме вырезан гротескный орнамент с изображением миниатюрных драконов. Но как долго я ни осматривал в свое время это зеркало, как ни вглядывался в него, пытаясь найти хоть что-нибудь необычное, там ничего не было. Зеркало лишь недовольно вздыхало и бормотало: «Дорогой, почему бы тебе не выбрать для своего времяпровождения какое-нибудь другое место?» или «Убери руки, негодяй, ты испортишь мою чудесную раму!», а когда оно было настроено достаточно благожелательно, то говорило только: «Великий Мерлин, ты хотя бы знаешь, что такое расческа?» Поэтому нет ничего удивительного, что вскоре я полностью потерял к этому месту интерес и позабыл о том, что скрывается за странным гобеленам с драконами. Но сейчас, когда мы втроем поднимаемся по спиральной лестнице, я начинаю думать, что, наверное, все-таки упустил какой-то момент в своих давних поисках.

Когда мы достигаем верхней площадки лестницы и становимся перед зеркалом, оно изумленно ахает:

– Что? Теперь в бывшей комнате госпожи Эланоры будет жить мальчишка-маггл?

Профессор МакГонагалл поджимает губы и говорит:

– Гарри – не маггл, понятно? И будь с ним повежливее, Оберон, он твой гость.

– Оберон? – я поднимаю бровь. – У этого зеркала есть имя?

– Конечно же, есть, ты, невежественный маггл! – оскорбленно восклицает зеркало.

– Да, у него есть имя, – морщится МакГонагалл. – Хотя, как правило, волшебники не дают зеркалам имена, но это – досадное исключение. У него не самый кроткий нрав. Я же просила не называть Гарри магглом, – шипит она, обращаясь к Оберону.

– Но если он не маггл, то почему тогда на нем эта маггловская одежда? Какая ужасная безвкусица! Безобразие! – верещит зеркало.

– Чтобы войти в комнату, тебе надо просто шагнуть сквозь зеркало, – говорит Дамблдор, игнорируя праведный гнев последнего.

Несколько раз я удивленно моргаю, сознавая, что все на самом деле куда проще, чем я мог предположить.

– Пройти сквозь зеркало? – переспрашиваю я.

– Именно. Вот так. – Дамблдор делает уверенный шаг и скрывается за гладкой зеркальной поверхностью, словно ныряет в озеро с расплавленной ртутью.

Профессор МакГонагалл ободряюще мне улыбается, и я следую за директором. На миг меня охватывает ощущение, что я попал в очень густой туман, а потом я оказываюсь по другую сторону зеркала, рядом с Дамблдором. Через секунду к нам присоединяется и МакГонагалл.

Я оглядываюсь по сторонам и замечаю, что мы оказались в небольшой, но очень уютной комнате. Большую ее часть занимает кровать под синим пологом, у стены стоит тяжелый шкаф, которому, судя по его виду, уже минуло не одно столетие, а рядом – просторный письменный стол с несколькими книжными полками над ним. Приглядевшись, я замечаю, что на деревянных столбиках кровати и даже на спинке стула чьей-то искусной рукой вырезаны уже знакомые мне изображения драконов. Слева расположена неприметная дверь – я предполагаю, что за ней находится ванная комната. А прямо напротив входа находится широкое окно, из которого – я вижу это даже отсюда – открывается вид на Запретный лес. Помещение буквально дышит стариной, и я двигаюсь по комнате очень осторожно – словно опять попал в исторический музей, в который когда-то в школе водили нас с классом.

– Это не очень похоже на комнату в домах магглов, но мы постарались все здесь сделать так, чтобы тебе было уютно, – говорит МакГонагалл.

– Мне все нравится, спасибо, – улыбаюсь я.

– Вообще-то, когда мы готовили для тебя комнату, у нас возникли некоторые трудности, – говорит Дамблдор. – Понимаешь ли, в Хогвартсе нет маггловского электричества, нам его прекрасно заменяет магия. Например, если нам надо зажечь или погасить свечи, мы просто произносим специальные заклинания. Но тебе по понятным причинам будет затруднительно это сделать…

– Ага, значит, он все-таки маггл! – торжествующе восклицает зеркало.

– Оберон, не говори мне теперь, что тебя не предупреждали, – вздыхает Дамблдор. Он подходит к зеркалу и берется за длинную веревку, свисающую по правую сторону от резной рамы.

– Я больше не буду! – поспешно кричит Оберон. – Не надо, ко мне уже больше трех лет никто не наведывался! Я хочу пообщаться! Не делайте… – Но Дамблдор неумолимо тянет за веревку, и зеркало оказывается скрыто от нас темно-синей занавеской, из-за которой не доносится ни звука.

– Если Оберон станет совсем невыносим, ты в любое время можешь просто закрыть его, – со смешком говорит Дамблдор.

– Я запомню это, – ухмыляюсь я.

– Итак, профессор Флитвик любезно помог нам наложить на твою комнату специальные заклинания. Если тебе понадобится выключить свет, просто скажи «Нокс», – свечи тут же гаснут, и директор продолжает говорить уже в темноте, – и чары сработают просто на звук твоего голоса. А когда ты захочешь, чтобы свечи зажглись, скажи «Люмос». – И едва Дамблдор произносит последнее слово, как свечи исправно вспыхивают вновь.

– Здорово! – Я действительно поражен, что все это сделали специально для меня. Это очень трудоемкие чары: для того, чтобы заклинание работало как надо и только в пределах моих комнат, его надо было вплести в сложную систему чар, наложенных на замок. То есть оно соединяется с самой магией Хогвартса, которую я чувствую каждую секунду своего пребывания здесь, которая пульсирует, подчиняясь какому-то одному ей ведомому ритму, и неудержимым потоком струится по всему замку, словно кровь по артериям.

–Также, если тебе что-то понадобится, то просто позови домового эльфа. Для этого тебе надо дважды хлопнуть в ладоши.

– И, разумеется, если у тебя возникнут какие-либо трудности, ты всегда можешь обратиться к кому-нибудь из преподавателей, – говорит профессор МакГонагалл, доброжелательно улыбаясь.

Я благодарю их обоих, и вскоре Дамблдор прощается со мной, сказав, что у меня был очень нелегкий день, и мне надо как следует отдохнуть. В этом с директором не поспоришь. Когда я остаюсь в комнате один, то падаю на кровать в полном изнеможении, закрывая лицо руками. Это был невероятно, абсолютно, выматывающе тяжелый день. Я не могу поверить, что снова здесь, в Хогвартсе. Все произошло так быстро, что сейчас, если закрыть глаза, то мне кажется, что минувшие события – не более чем сон. Самый нереальный, самый сумасшедший сон, который только можно вообразить.

– Господи, как же я устал, – шепчу я, массируя виски. В них начинает неприятно покалывать, но я каким-то образом знаю, что это покалывание не грозит вылиться в очередной приступ адской головной боли, и это немного успокаивает.

– Ну конечно же, он устал, – ворчит зеркало, с которого профессора, уходя, откинули спасительную занавеску. – Ах, я и забыло, как эти люди любят себя жалеть. Я всегда утверждало, что вы чересчур мнительные…

– Замолчи, ладно? – говорю я, не открывая глаз. – Иначе я тебя захлопну.

Со стороны зеркала доносится обиженное сопение, но я довольствуюсь и этим и шепчу: «Нокс». Комната погружается в непроглядную темноту. Я блаженно потягиваюсь, хрустя затекшими позвонками.

– Ты не собираешься переодеться перед сном в пижаму? Или у вас, магглов, это не принято? – язвительно интересуется зеркало.

Я издаю страдальческий стон и наспех избавляюсь от верхней одежды, не глядя кидая ее на пол, после чего ныряю под одеяло.

– А вообще-то, тебе явно не мешает принять душ, – не унимается зеркало.

Я отчетливо скриплю зубами, и Оберон замолкает. Но потом все-таки не выдерживает и добавляет:

– И причесаться тоже было бы отнюдь не лишним!

– Завтра, ладно? А сейчас просто помолчи, я и правда чертовски устал. Или же мне придется подняться и захлопнуть проклятую занавеску, но учти, что после этого я ее больше не открою. Вообще никогда!

Строптивое зеркало наконец затихает, а я блаженно устраиваюсь в мягкой постели. Мне совсем не хочется думать о событиях последних дней, а еще меньше хочется гадать, что же будет дальше. Я чувствую, что проклятая судьба снова загребла меня в свои лапы, но я уже устал злиться. Пусть все будет так, как должно быть. В конце концов, я и так уже сделал все, что только мог. С этими мыслями я погружаюсь в спокойный и безмятежный сон.