Глава 28. Воспоминания.

Просыпаюсь я резко, словно от толчка. Меня гложет какая-то смутная тревога, но я никак не могу обнаружить ее источник. Это сродни занозе под кожей, которую нельзя увидеть, но и не замечать тоже невозможно. Я обегаю глазами комнату, но здесь нет ничего необычного. Даже чертово зеркало не подает никаких признаков жизни и, не зная его подлой сущности, можно принять его за самую что ни на есть обыкновенную деталь обстановки. В комнате стоит тишина, только шуршат от сквозняка неплотно задернутые занавески, да чуть слышно тикают часы на стене. Я встряхиваю головой и переворачиваюсь на другой бок, пытаясь снова заснуть, но сон почему-то не идет. Тревога все возрастает, и тогда я выбираюсь из кровати и подхожу к распахнутому окну, вдыхая свежий прохладный воздух полной грудью.

Сейчас очень рано, не больше пяти утра, и солнечный диск только-только начинает выплывать из-за горизонта. Очертания Запретного леса темнеют в слабых предрассветных лучах, и, глядя на них, я вдруг понимаю, что именно тревожит меня, не давая спать. Воспоминания. Они гранитной плитой давят на грудь, и, хотя я знаю, что сейчас все не так, как раньше, что сейчас все хорошо и спокойно, перед глазами встают совсем другие картины – картины моего прошлого. Я вспоминаю совсем другой летний день, когда я точно так же стоял перед распахнутым окном и вглядывался в предрассветный сумрак. И у меня тревожно сжимается сердце от страха увидеть вдруг то же самое, что и тогда, в последний свой мирный день в Хогвартсе. Я боюсь, что из мрака Запретного леса вдруг выступят дементоры, замораживая летний воздух своим мертвым дыханием. А я буду в ужасе смотреть, как они все появляются и появляются, упираясь в защитный барьер замка, окружая его сплошным кольцом. В тот раз их было так много… Они даже не успели выйти из леса целиком, когда члены Ордена оттащили меня от окна. Я был слишком важен для войны, чтобы позволить мне бороться против этих скользких тварей за Хогвартс, за свой дом. И когда все остальные сражались с дементорами, я отсиживался на Гриммауд Плейс. Это был последний день, когда в Хогвартсе царил мир. После этого мне всегда было тяжело находиться в замке, где сами стены давили на меня со всех сторон, напоминая о том, что совсем рядом проносилась смерть. И тем более странно для меня ощущать сейчас спокойствие замка. Все во мне кричит о том, что этого не может быть – что после всех страданий, виденных этими стенами, магия Хогвартса не может окутывать меня столь мирно и безмятежно, обещая защиту и покой. Как будто бы это лишь хрупкая иллюзия, готовая в любую минуту разбиться на осколки.

И тогда я рассеянно, словно в тумане натягиваю на себя приведенную в порядок домовыми эльфами одежду и выхожу из комнаты в темные коридоры замка.

– Куда ты? Хотя бы свет зажги. Убьешься! – окликает меня Оберон, но я пропускаю его слова мимо ушей. Та самая магия замка, которую я чувствую каждую минуту, уверенно ведет меня вперед. Я не оступлюсь на лестнице даже в такой темноте. Мне просто надо убедиться, что все это… настоящее. Что оно вдруг не обратится в прах, как и остальные хоть сколько-нибудь значимые вещи в моей жизни.

Я бездумно иду по пустынным галереям Хогвартса. Мои шаги гулко отдаются в высоких каменных сводах, и в предутреннем полумраке я сам себе кажусь лишь бесплотным призраком, обреченным вечность бродить по местам своей прошлой жизни. Ноги сами выбирают дорогу, а я лишь подчиняюсь их воле. Все кажется таким знакомым, и в то же время совершенно другим. Я чувствую себя так, словно попал в чье-то воспоминание, где все окружающее – не более чем тень давно минувших дней. Бесконечные коридоры, залы и галереи сменяют друг друга, постепенно становясь светлее и отчетливее. И даже несмотря на то, что я знаю, что это происходит оттого, что солнце медленно выплывает из-за горизонта, мне кажется, что я поднимаюсь все выше и выше по бесконечному подземному туннелю, в конце которого брезжит свет.

Прихожу в себя я только тогда, когда прямо передо мной вырастает портрет Полной Дамы. Я рассеянно оглядываюсь по сторонам и не могу удержаться от горького смешка. Пройти столько коридоров, чтобы все равно оказаться здесь. Что ж, этого следовало ожидать. Я смотрю на такой знакомый портрет, зная, что за ним – всего в нескольких метрах от меня – моя родная гриффиндорская гостиная, в которой я провел столько счастливых часов с друзьями. На миг меня охватывает очень странное ощущение – будто стоит мне назвать верный пароль, и портрет отъедет в сторону, а за ним окажутся все мои однокурсники-гриффиндорцы, такие же счастливые и беззаботные, какими были на пятом курсе, до официального начала войны.

– Тебе надо войти внутрь? – спрашивает Полная Дама.

Я встряхиваю головой:

– Что?

– Ты хочешь войти в гостиную? – повторяет портрет.

– Хочу, – неожиданно отвечаю я.

– Тогда тебе надо назвать пароль, дорогой, – говорит Полная Дама.

Я ничего не отвечаю, и она добавляет:

– Ну же, это совсем нетрудно, пароль не менялся с самого начала лета. Этого и не нужно, ведь сейчас здесь почти никого нет. И, скажу тебе по секрету, временами мне бывает довольно одиноко без всех этих ужасно шумных студентов, которые только и делают, что снуют мимо. Я, конечно, не прочь пообщаться с Сэром Эдвардом с того холста, что висит на один лестничный пролет ниже, но временами он бывает полнейшим занудой…

Я разворачиваюсь, чтобы уйти.

– Постой! – кричит мне вслед Полная Дама. – А как же пароль? Куда ты? Расскажи хотя бы, откуда ты здесь!

– У меня нет пароля, – коротко отвечаю я, спускаясь по лестнице. А даже если бы и был… в самом деле, что я буду делать в пустой гриффиндорской башне? Терзаться воспоминаниями? Кажется, на сегодня с меня этого довольно. Я – чертов сентиментальный идиот. Еще немного, и Дамблдору придется отправлять меня в Святой Мунго лечить нервы…

Я замираю перед окном и делаю несколько глубоких вдохов, постепенно успокаиваясь. Солнце уже полностью взошло, и вместе с предрассветными тенями рассеялось мое странное наваждение. От вчерашней дождливой серости не осталось и следа, солнечные лучи кажутся ослепительно яркими на фоне пронзительно синего с редкими облаками неба. Даже отсюда мне видно, как они играют на покрытой мелкой рябью поверхности озера. Сегодня чудесная погода для квиддича. Кажется, я лет сто не летал. Не удивлюсь, если вдруг окажется, что я и вовсе забыл, как управлять метлой. Но едва я ловлю себя на этой мысли, как моя радость улетучивается. Вряд ли мне удастся полетать, не раскрывшись перед Дамблдором. Но, в конце концов, полеты – не такая уж и большая цена за все те преимущества, которые предоставляет мне мое нынешнее положение. Главное, что я кажусь окружающим безвредным. Мне слишком хорошо известно, с какой опаской Магическое общество относится к сильным волшебникам, и у меня нет никакого желания испытать это на себе.

А может, Дамблдор и понял бы меня. В конце концов, кто, если не он? Раз уж до сих пор, прожив столько лет, он не утратил веры в чудеса, то, возможно, даже моя история не показалась бы ему такой уж бредовой. Я прижимаюсь ладонями и лбом к прохладному стеклу и прикрываю глаза. Временами мне начинает казаться, что я чертовски запутался, но уже поздно что-либо менять. Да и вряд ли я смог бы. Мои губы кривятся в злой, насмешливой улыбке. Ты невероятно хорош в этом, не так ли, Поттер? Затевать то, с чем потом не можешь справиться. Но на этот раз я должен, у меня просто нет выбора. Свое решение я принял уже давно. Но, видит Мерлин, ради себя же самого мне следовало просчитать все возможности.

Мне на плечо внезапно ложится чья-то ладонь. Это происходит так резко и неожиданно, что я вздрагиваю всем телом и резко оборачиваюсь. Прямо передо мной стоит профессор МакГонагалл. Я так глубоко задумался, что не услышал ее шагов.

– Профессор? Что вы здесь делаете?

– Думаю, это мне следует спросить, что ты здесь делаешь, – говорит она, вопросительно поднимая бровь. Я закусываю губу, опуская глаза в пол. Ну да, наверное, мне не следовало выходить из своей новой комнаты. Но через несколько мгновений взгляд МакГонагалл теплеет, она улыбается и спрашивает: – Ты, должно быть, заблудился?

– Н-нет, я просто…

– Не нужно этого стесняться, Гарри. Хогвартс очень большой, нет ничего удивительного в том, что ты не запомнил дорогу до Большого зала с первого раза. – Я не успеваю возразить, как она меняет тему: – Ты ведь еще не завтракал?

Я отрицательно мотаю головой, и МакГонагалл продолжает:

– Тогда, думаю, ты не будешь против составить директору компанию в его утреннем чаепитии? Альбус попросил меня показать тебе дорогу в его кабинет.

Я прекрасно понимаю, что это даже не вопрос, поэтому иду вслед за МакГонагалл по направлению к директорскому кабинету.

– Как вы узнали, что я здесь? – с любопытством спрашиваю я.

– Вообще-то, я была уверена, что ты останешься в своей комнате. Но Оберон сказал, что ты ушел еще на рассвете, так что мне пришлось расспросить нескольких портретов. Тебе плохо спалось?

Я неопределенно передергиваю плечами:

– Не знаю. Просто вдруг проснулся и больше не смог уснуть. За последнее время так много всего произошло. Я хотел просто проветриться, а заодно все как следует обдумать, и потерял счет времени.

МакГонагалл понимающе кивает. Когда мы оказываемся возле каменной горгульи, она произносит пароль:

– Лакричные палочки, – и статуя отскакивает в сторону.

Дамблдор встречает меня приветливой улыбкой. МакГонагалл прощается с директором и уходит, сославшись на какие-то дела, и мы с Дамблдором остаемся наедине.

– Присаживайся, Гарри, – говорит директор.

На столе перед ним стоит большой поднос с чаем, тостами и пирожными, глаза директора тепло мерцают, и мне ничего не остается, кроме как принять приглашение. Когда я направляюсь к креслу, сидящий на своем насесте Фоукс издает мелодичную приветственную трель и расправляет роскошные перья. Я улыбаюсь: феникс хочет поздороваться. Но стоит мне протянуть к нему руку, как что-то в поведении Фоукса неуловимо меняется. В его глазах появляется тревожный блеск, он издает короткий пронзительный крик, и я едва успеваю отдернуть руку от его острого клюва. Мне слишком живо вспоминается, как этим самым клювом феникс выклевал глаза здоровенному василиску. Некоторое время я смотрю на Фоукса, растеряно моргая, но затем спохватываюсь и, по широкой дуге обойдя насест птицы, занимаю предложенное кресло.

– Фоукс, и где только твои манеры? – спрашивает Дамблдор своего питомца. – Нельзя так встречать гостей. – Затем директор улыбается мне, но теплые искорки из его глаз исчезают.

Я неуютно ерзаю в кресле и хватаю чашку с чаем, чтобы хоть чем-то занять руки. Он обжигающе горячий, но я все равно делаю солидный глоток, дожидаясь, когда Дамблдор заговорит. У меня нет никакого желания комментировать странное поведение феникса. Я в растерянности. Фоукс всегда хорошо ко мне относился. И, кроме того, вначале он был вполне дружелюбен, и мне непонятно, что заставило его вдруг так резко перемениться.

– Ну, и как тебе в Хогвартсе, Гарри? – задает Дамблдор один из своих ни-к-чему-не-обязывающих-вопросов-перед-настоящей-беседой.

Я пожимаю плечами:

– Я еще не успел до конца освоиться.

– О, но ты все же неплохо исследовал замок этим утром, не так ли? – спрашивает Дамблдор, подмигивая.

– Не мог спать, – лаконично отвечаю я, чуть нахмурившись. Я и забыл, как хорошо Дамблдор умеет контролировать все происходящее в замке. – Вы хотели о чем-то поговорить? – напрямую спрашиваю я, поднимая на Дамблдора взгляд.

Некоторое время он внимательно смотрит на меня, потом отстраненно кивает, будто в подтверждение каким-то своим мыслям, и говорит:

– Да, Гарри. Есть ряд вопросов, который мне хотелось бы обсудить с тобой сейчас, пока есть время до начала учебного года.

Я киваю, и директор продолжает:

– Прежде всего, нам следует уладить вопрос с твоим дальнейшим обучением. Я хотел бы, чтобы ты составил список предметов, которые тебе понадобятся. Тогда один мой хороший друг – маггловский профессор – сможет подобрать для тебя необходимые учебники, а в конце года ты сдашь экзамены, как и все учащиеся маггловских школ. Если тебе будут непонятны какие-либо вопросы из книг, ты всегда сможешь обратиться лично ко мне. Полагаю, у меня хватит знаний, чтобы на них ответить.

– Думаю, с этим проблем не будет, – говорю я. – Книг вполне достаточно.

– Прекрасно. Но есть еще кое-что. Видишь ли, я считаю, что помимо учебников тебе стоит приобрести и другие вещи. Например, мантии. Уверен, в Хогвартсе ты намного комфортнее будешь ощущать себя в одежде волшебников, нежели в маггловской. Кто-нибудь из преподавателей с удовольствием сопроводит тебя за покупками в Косой Переулок – там расположено большинство магических магазинов – чтобы ты смог приобрести там себе все необходимое. О расходах не беспокойся, их запишут на счет Хогвартса.

– Постойте, – я хмурюсь. – На счет школы? Но разве родители не оставили мне никаких сбережений после смерти?

– Боюсь, что нет, Гарри, – грустно произносит Дамблдор. – Видишь ли, молодые волшебники, как правило, легкомысленны. Разумеется, твои родители даже не предполагали, что все может сложиться так трагически. Они обустраивали дом, обживались после свадьбы. К тому же, после смерти твоей матери Джеймсу пришлось бросить работу, чтобы заботиться о тебе. Из их имущества тебе остался дом в Годриковой Лощине, но, в соответствии с магическим законодательством, ты сможешь распоряжаться им только после своего совершеннолетия.

Я откладываю в сторону пирожное, которое вдруг становится совершенно безвкусным, и сцепляю руки в замок. На меня остро накатывает осознание того, что, фактически, у меня ничего нет: ни крыши над головой, ни денег – ничего. Даже собственное жилье у меня появится не раньше совершеннолетия. Ну разумеется, как я не подумал раньше? В этой странной реальности, где по каким-то причинам не было никакой войны, родители могли и не оставить мне сбережений в банке. Они даже представить не могли, что все случится именно так…

– Не волнуйся об этом, Гарри, – директор ободряюще мне улыбается. – Ты можешь купить себе все необходимое, расходы пойдут на счет Хогвартса. Подобным образом мы оплачиваем покупку школьных вещей для тех учеников, у которых нет возможности купить все необходимое самостоятельно. Например, для магглорожденных из необеспеченных семей. Так что в этом не будет ничего противозаконного.

– Кроме того факта, что я не являюсь учеником школы, не так ли?

– Отчего же? Ты будешь учиться в Хогвартсе, пусть и не тому, чему мы учим детей-волшебников, а маггловским предметам. Так что, учитывая твои обстоятельства, школа просто обязана оплатить твои расходы. Ты не должен беспокоиться на этот счет.

Я сосредоточенно переплетаю пальцы. Совершенно очевидно, что я в Хогвартсе лишь гость, и всем обязан гостеприимству директора. А теперь Дамблдор предлагает еще и обеспечить меня всем необходимым. Но мне и так достаточно претит уже тот факт, что я живу в школе, словно нахлебник. Я просто не могу принять большего. Поэтому я качаю головой и говорю:

– Простите, но для меня это неприемлемо, профессор. Нам с вами обоим прекрасно известно, что я вообще должен был оказаться в приюте. Но вы гостеприимно пригласили меня в Хогвартс и создали для меня превосходные условия, а теперь предлагаете большее. Извините, но я вынужден отказаться. Я и без того чувствую себя достаточно обязанным.

– Гарри, ты не понимаешь, мне будет совсем не трудно тебе помочь. Я сделал бы все это для любого ученика, а уж для тебя…

– Я же сказал, что не принимаю подачек, – восклицаю я. Это получается несколько резче, чем я рассчитывал, и Дамблдор удивленно вскидывает голову. Тогда я глубоко вздыхаю и продолжаю уже спокойнее: – Я просто не могу согласиться, профессор. В конце концов, в жизни мне ничего не доставалось просто так, зато я могу быть уверен, что в самый неподходящий момент у меня не потребуют платы.

– Но ничего такого и не потребуется. Поверь, Гарри, я просто хочу помочь.

– Знаю, профессор Дамблдор. Но дело во мне самом, понимаете? Я привык рассчитывать только на себя и не собираюсь этого менять. Поэтому я не могу ничего от вас принять. Простите.

Некоторое время мы сидим в тишине. Чашки с чаем опустели, изрядная часть снеди перекочевала в желудки, и я посматриваю на часы, думая о том, что, наверное, самое время покинуть кабинет директора. Фоукс издает легкую трель, но по-прежнему держится весьма настороженно.

– Мне можно идти, директор? – спрашиваю я, чувствуя, что молчание грозит затянуться.

– Да-да, конечно, – поспешно отвечает он. – Можешь прогуляться по замку. Но не пропусти обед с преподавателями, думаю, им хочется с тобой пообщаться.

Выйдя из кабинета Дамблдора, я направляясь прямиком к озеру. Мы с Роном и Гермионой часто сидели на его берегу в начале лета, во время экзаменов, и кидали в воду плоские камешки. То есть, это мы с Роном кидали камешки, а Гермиона без устали зубрила свои конспекты. При воспоминании об этом я грустно улыбаюсь. Немало воды утекло с тех пор. Но камешек падает в озеро все с тем же чуть приглушенным всплеском, и по гладкой поверхности еще долго идет рябь. Я оглядываюсь по сторонам, почти ожидая увидеть здесь какие-то изменения, найти подтверждение тому, что теперь Хогвартс совсем другой, что он изменился. Но замок и озеро все те же. Это я стал другим. И оттого я чувствую себя немножко чужим в своем первом настоящем доме.

– Ее ззздесь большшше нет? – неожиданно спрашивает Силенси, выползая из-под рукава моей рубашки.

– Кого? – спрашиваю я в ответ.

– Птицы, – поясняет змея. – Фениксссы – нашшши извечные враги. Мы не переносссим друг друга.

Я стукаю себя по лбу, рассмеявшись от неожиданной разгадки. Ну да, как я мог забыть, что магические змеи и птицы совершенно не ладят? И если Вильгельма Силенси просто презирала, то в Фоуксе могла разглядеть серьезного врага. Это объясняет, почему феникс директора едва не напал на меня: он просто почувствовал опасность, исходящую от змеи.

– Нет, Сссиленссси, большшше никаких птиц, – искренне отвечаю я.

*****

Когда дверь за Гарри Поттером закрылась, директор взмахнул палочкой, заставляя поднос с чаем и завтраком исчезнуть. Он задумчиво посмотрел на Фоукса. Теперь, когда Гарри ушел, феникс почувствовал себя намного спокойнее. Тревожный блеск из его глаз пропал, и феникс принялся деловито чистить перья.

– Что скажешь, Фоукс? – спросил Дамблдор. – Похоже, что наш гость – одна сплошная загадка, как считаешь? – Феникс издал короткую трель, не отрываясь, впрочем, от своего занятия. – Хотелось бы мне эту загадку разгадать, – задумчиво добавил директор.

Фоукс посмотрел на своего хозяина и издал еще одну трель, всем своим видом показывая, что лично он в упомянутом молодом человеке ничего загадочного не находит.

– Ты даже не представляешь, как мне порой хочется уметь разговаривать на твоем языке, – только и вздохнул старый волшебник. А затем он надолго погрузился в размышления.

*****

Первая неделя в Хогвартсе проносится быстро и незаметно, не отмеченная никакими особенными происшествиями. Для меня она проходит под знаком бесконечных воспоминаний. Мне требуется время, чтобы привыкнуть, что здесь все не совсем так, как я помню. Окончательно сомнения в этом рассеиваются после того, как я добираюсь до архива библиотеки, где находятся старые подшивки «Ежедневного Пророка». Мадам Пинс всегда относилась к своим обязанностям крайне педантично, но я все равно удивлен тем, что она не пропустила ни одного номера газеты. Все они распределены по датам и занимают несколько весьма вместительных ящиков. У меня уходит немало часов на то, чтобы найти в этом ворохе по большей части бесполезной информации что-то действительно стоящее. Мадам Пинс, а вслед за ней и преподаватели, лишь качают головами, удивляясь, что вместо того, чтобы исследовать замок и задавать вопросы о Магическом мире, я уединяюсь в самом пыльном и темном углу библиотеки, копаясь в пожелтевших от времени газетах.

Однако то, что мне удается в результате выяснить, стоит затраченных усилий. Волдеморт мертв. Точнее, каким-то образом его просто никогда не существовало. Даже в старых списках студентов Хогвартса нет ни единого упоминания о Томе Риддле. Едва я до конца осознаю эту невероятную в своей восхитительности мысль, как меня охватывает чистая, ничем не замутненная радость. Мне все-таки удалось. Пускай таким диким, странным и непонятным образом, но я все же выполнил свою задачу. Я оправдал надежды Магического мира. И пусть никто не превозносит меня как героя, пусть никто даже не подозревает о том, что Темный Лорд когда-либо существовал, с меня довольно и того, что на моих плечах больше не лежит невероятного груза Пророчества.

Но моя радость несколько меркнет, когда мне удается узнать незавидную судьбу своих родных. Оказывается, Сириус умер еще до моего рождения на каком-то аврорском рейде. А отец последовал за ним вскоре после того, как мне минул год. Какая горькая ирония: даже безо всякой войны они погибли в сражениях. И мне приходит в голову, что мир без Волдеморта вовсе не такой идеальный, каким мог бы быть. В газетной статье более чем десятилетней давности говорится, что Джеймс Поттер погиб, пытаясь отобрать у группы Темных волшебников некий любопытный артефакт – свитки с рунами Мерлина. Якобы благодаря ним сила Темных магов настолько возросла, что они оказали группе авроров неожиданно сильное сопротивление, что и привело к гибели большинства членов группы. Я закусываю губу, прогоняя болезненные эмоции, и быстро черкаю на желтоватом куске пергамента всего два слова: «Свитки Мерлина».

К сожалению, мне не удается узнать об этом артефакте ровным счетом ничего. Словно во всей огромной библиотеке Хогвартса нет ни единого упоминания о нем. В газетах же написано только то, что свитки были спрятаны в недрах Отдела Тайн. Возможно, они не такие уж и ценные, иначе, я уверен, мне удалось бы найти о них хоть какие-то упоминания. Но мне все-таки хотелось бы знать, за что отдал свою жизнь Джеймс Поттер.

– Гарри, ты в порядке? – спрашивает профессор МакГонагалл.

Я встряхиваю головой, отвлекаясь от своих мыслей, и поспешно отвечаю:

– Да-да, все хорошо. А что?

– Просто тебе не мешает иногда моргать, знаешь ли, – со смехом отзывается вместо МакГонагалл мадам Хуч.

Я резко опускаю взгляд, утыкаясь носом в тарелку. Иногда прямолинейность преподавателя полетов сбивает с толку. Впрочем, это вносит в мою жизнь своего рода разнообразие, потому что остальные преподаватели Хогвартса, похоже, полагают, что я получил нешуточную психологическую травму во время той аварии, и потому обращаются со мной с такой осторожностью, словно я сделан из стекла. А несколько дней назад я даже случайно услышал, как профессор Спраут делится с профессором МакГонагалл опасениями, что мне, похоже, ужасно тоскливо в Хогвартсе. Она на полном серьезе говорила, что я, наверное, чувствую себя одиноким и всеми заброшенным, скучаю по своей семье, и что обстановка замка совершенно не кажется мне «домашней». На следующий же день после этого разговора все профессора стали обращаться со мной и вовсе как с ребенком. Они и не подозревают, что в семье своих родственников я не был окружен и сотой долей того внимания, которое обрушилось на меня в замке. Это известно только директору, но он молчит и лишь улыбается в бороду, наблюдая за тем, как со мной носится весь профессорский состав, и как я смущаюсь от этой непривычной заботы. Думаю, его это в известной мере забавляет.

– Роланда! – в один голос восклицают МакГонагалл и Спраут.

– Прошу, будь хоть немного тактичнее по отношению к Гарри, – шепотом продолжает Спраут. – Разве ты не видишь, что он еще не оправился после…

Но договорить она не успевает, потому что в этот момент Снейп подчеркнуто громко отодвигает свой стул из-за преподавательского стола и стремительно выходит из Большого зала. Черная мантия развевается за ним, словно крылья гигантской летучей мыши, и вся его походка дышит едва сдерживаемой яростью. Я лишь пожимаю плечами и возвращаюсь к своему завтраку. Профессор Снейп – еще одно исключение из профессорского состава. Потому что если все остальные преподаватели относятся ко мне, как к родному сыну, то у Мастера Зелий неизменно такой вид, словно он хочет свернуть мне шею. Зато я в который раз убеждаюсь, что в моем прошлом профессор был таким мерзавцем вовсе не из-за того, что на него повлияла война – просто он такой по природе. К счастью, профессор старается избегать меня точно как же, как и я стараюсь избегать его. Наши встречи можно пересчитать по пальцам; большинство из них состоялось в Большом зале за едой, и только однажды мы столкнулись в коридоре. При этом Снейп скривился, словно его заставили проглотить целый лимон, и прошипел сквозь зубы что-то про наглых нахлебников, которые только и могут, что путаться под ногами.

Ну, наша первая встреча тоже была в некотором роде знаменательна. Она произошла за ужином, на второй день после того, как я приехал в Хогвартс. Я пришел тогда с небольшим опозданием, и за столом уже сидели все преподаватели. Включая Снейпа.

– О, добрый вечер, Гарри, – сказал мне тогда Дамблдор с добродушной улыбкой. – Рад, что ты все-таки к нам присоединился.

Но я не смотрел на директора. Я смотрел на Снейпа. Как всегда с жирными черными волосами, свисающими по обе стороны лица, с изжелто-бледной кожей и злой как черт – он производил поистине незабываемое впечатление. Его глаза неподвижно уставились на меня, и если бы взглядом можно было убить, то я, несомненно, уже был бы мертв.

– Кажется, ты еще не знаком с нашим Мастером Зелий? – продолжил Дамблдор все тем же жизнерадостным тоном. – Так вот, Гарри, это профессор Снейп. Северус, это Гарри.

О рукопожатии я тогда даже не подумал, просто пробулькал какие-то маловразумительные слова приветствия. Впрочем, Снейп оказался еще менее учтив. Он сквозь зубы прорычал: «Приятно познакомиться», но сказано это было таким тоном, что сомнений не оставалось как раз в обратном. Потом он буркнул что-то вроде: «Прошу меня извинить, но мне надо работать», и вылетел из Большого зала, так и не доев свой ужин. Да и у меня аппетит после такого приема окончательно пропал, поэтому весь вечер я вяло копался в тарелке, в то время как профессора изумленно переглядывались, гадая, что нашло на их коллегу. Для себя самого я довольно быстро нашел причину странного поведения Снейпа. Просто он – гад, каких не видел свет, поэтому для него подобное поведение просто типично. Углубляться в эту тему не было ни малейшего желания, так что я просто оставил все, как есть, и решил для себя вообще больше по возможности не сталкиваться со Снейпом. Пока что мне довольно неплохо это удается.

– Гарри, будь любезен, зайди сегодня вечером в мой кабинет, – говорит Дамблдор, поднимаясь из-за стола. – Пароль все тот же.

Я киваю и возвращаюсь к уже успевшей остыть лазанье. Кажется, Большой зал во время ужина – не лучшее место для раздумий. Оглядевшись вокруг, я обнаруживаю, что за столом остались лишь Флитвик с Вектор, увлеченные каким-то заумным разговором о Высшей Магии. Поспешно доев остатки лазаньи, я выскакиваю из Большого зала.

Оказавшись в своей комнате и привычно обменявшись «любезностями» с Обероном, я скрываюсь в ванной комнате. Здесь нет портретов, а зеркало по каким-то причинам не волшебное. Во всяком случае, оно не подает признаков жизни. Думаю, кто бы ни планировал эти апартаменты, он пришел к разумному заключению, что если здесь будет два совершенно невыносимых волшебных зеркала, то обитатель комнат просто-напросто свихнется. Я закатываю широкий рукав рубашки и беру Силенси на руки.

– Тебе придетссся оссстаться здесссь, – шиплю я. – Я не могу взять тебя с сссобой.

Змея спрашивает, почему, и мне приходится объяснять, что я снова пойду в комнату с фениксом. Тогда Силенси недовольно шипит, обнажая длинные белые клыки.

– Просссти, – улыбаюсь я, – но меня вызвал директор. Я не могу не прийти. Да и тебе давно пора здесссь освоиться. Погуляй по замку. Развейся!

– Хорошшшо, я сссделаю то, что ты просссишшшь, – шипит Силенси. – Возвращайссся ссскорее.

Я переодеваюсь из старых джинсов Дадли в полинявшие брюки. Едва ли они выглядят лучше, но почему-то у меня складывается ощущение, что вызов в кабинет директора требует некой официальности с моей стороны. Разумеется, это глупо, думаю я уже тогда, когда иду по коридорам Хогвартса к кабинету Дамблдора. На самом деле, мне нужна мантия. Я чувствую себя до ужаса странно здесь, в волшебном замке, в маггловской одежде. Вероятно, с началом учебного года все только ухудшится. Я хмурюсь. В любом случае, я скорее буду ходить по школе в старых шмотках Дадли на потеху студентам, но не возьму от директора ни кната. В этой внезапной гордости есть что-то неизъяснимо глупое, детское и иррациональное, но я ничего не могу с этим поделать.

– Я много думал над нашим последним разговором, – говорит директор, едва я оказываюсь в его кабинете. – Разумеется, я бы все-таки предпочел, чтобы ты согласился принять школьную дотацию. Но, видимо, для тебя это неприемлемо, не так ли? – дождавшись моего кивка, Дамблдор продолжает: – Но думаю, что мне все-таки удалось найти решение, которое устроит нас обоих.

– Слушаю вас, профессор.

– Я предлагаю тебе работу в Хогвартсе, Гарри.

От абсурдности предложения я едва не давлюсь чаем.

– Но профессор! Я же несовершеннолетний. У меня нет педагогического образования. И, кроме того, у меня низкий уровень магических способностей, как вы говорите. Как при этом я смогу работать в Хогвартсе?

При виде моего искреннего замешательства директор смеется.

– Видишь ли, Гарри, по магическим законам, несовершеннолетние могут зарабатывать деньги, если они сами этого хотят и если это не мешает им получать дальнейшее образование, – говорит он. – И тебе вовсе не обязательно владеть магией для работы в Хогвартсе. Я же не предлагаю тебе стать профессором.

– А кем же тогда?

– Нашим преподавателям как раз не хватает помощника, – невозмутимо говорит директор. – Им приходится назначать студентам отработки, чтобы те помогали справляться с мелкой работой, но наши ученики, как правило, всячески увиливают от подобной деятельности. А сейчас, когда студентов нет, профессорам и вовсе приходится выполнять всю работу самим. Ты же сам слышал, как сегодня за обедом Помона говорила, что у нее очень много работы с растениями в теплице и ей некому помочь? – Я киваю, хотя на самом деле не слышал ничего подобного. Что и неудивительно: весь ужин я витал где-то в своих мыслях. Директор улыбается и продолжает: – Поэтому я решил, что будет просто превосходно, если ответственный молодой человек вроде тебя будет время от времени помогать учителям в их работе. Разумеется, тебя не будут загружать слишком сильно. Но зато ты будешь получать зарплату и, кроме того, это неплохой способ избавиться от скуки, как считаешь?

Директор выжидающе смотрит на меня, и я закусываю губу. Это просто… немыслимо. Мне доподлинно известно, что помощник в школе не так уж и необходим. Ведь в моем прошлом не было ничего подобного. Очевидно, Дамблдор специально придумал эту должность, чтобы заставить меня принять его помощь. И я не могу не признавать, что директор все-таки мастер находить простые и изящные решения. Но это и правда превосходный выход из ситуации. Мне будет чем заняться, и даже проклятый Снейп не посмеет больше обзывать меня бездарным нахлебником. В конце концов, я буду таким же членом школьного персонала, как и он сам. И, кроме того, я буду получать деньги, на которые смогу купить себе нормальную одежду и все остальное, и при этом сохраню свою бесполезную и непонятную даже мне самому гордость. Похоже, Дамблдор действительно потрясающе разбирается в людях.

Директор устремляет на меня серьезный взгляд, ожидая ответа, но его глаза смеются. Он уже знает, что я скажу. И все-таки…

– Я считаю, что это гениально, – честно отвечаю я.