VIII. Дальние зовы

" Живу в Сердоболе, больной - опять ползучее воспаление. Когда пройдет - Бог знает. Дождь бьет в окна. Передо мной страницы Кнута Гамсуна с его маленькой культурой. Та же пароходная пристань. Те же интересы маленького города... Трудно здесь жить с гамсуновской культурой..." ­писал Николай Константинович искусствоведу А. П. Иванову в начале октября 1917 года. Мещанская атмосфера захолустного карельского городка претила натуре Рериха, и когда позволяло здоровье он стремился в Петроград. Его очень беспокоили осложнения, возникшие в работе школы Общества поощрения художеств. Плохи были финансовые дела. Рерих сам составлял сметы и вносил различные предложения, которые помогли бы пережить тяжелое время. Не меньше, чем хозяйственные неурядицы, его беспокоили разногласия среди педагогов школы. Рерих приступил к составлению проекта Свободной народной академии на базе школы Общества поощрения художеств. В ноябре 1917 года он писал в Петроград комитету школы:

" Здоровье мое еще не улучшилось. Необходимо применить лечение морозным воздухом. Надежда моя на то, что Г. М. Бобровский в свое время поправился и вполне вернулся к нашей работе. Проект школы, порученный комитетом, мною окончен. Чтобы не задерживать течения дела, прошу командировать ко мне старшего заведующего, или секретаря школы, или обоих для передачи им проекта при объяснениях. Надеюсь, что из предлагаемых предложений можно вывести приемлемое для Общества художественно-просветительное учреждение. Прилагаю все силы, чтобы восстановить здоровье и скорее вернуться к любимому делу".

Наезжая в Петроград весной и в начале лета 1917 года, Рерих убедился, что далеко не все преподаватели школы будут поддерживать его проект. Многие из них заняли выжидательную позицию и не прочь были временно вообще распустить учеников. Поэтому Николай Константинович налаживает новые знакомства, чтобы, опираясь на них, продолжить начатое дело. В письме к А. П. Иванову от 10 ноября он пишет: " В прошлый приезд познакомился с Плехановым и Кропоткиным. Первый мне особенно понравился - в нем есть строительство! Второму, при его добрых глазах, мне трудно вложить в уста его речи из писем бунтовщика. Несколько комично выходит". В начале 1918 года, когда большинство членов комитета школы склонялось к ее закрытию, Николай Константинович подготовил доклад в защиту своего проекта. Сохранившийся черновик текста весьма интересен во многих отношениях. Рерих писал:

" Товарищи! Нам нужно рассмотреть вопросы большого значения. Надо особенно хозяйственно, особенно вдумчиво пережить время, пока денежная жизнь страны укрепится. Мы должны напрячь все силы и в единении с учащимися сберечь нашу народную, нашу свободную школу искусства. Конечно, могут найтись враждебные делу и несоответственные лица, которые будут усложнять положение школы. Мне известно, что прошлой весной обращались слухи относительно школы, противоречащие действительности. Передавались известия злонамеренно, не стесняясь неправдою. Мы верим в великое значение искусства для жизни народа. Товарищи! Какие бы трудности нас ни ожидали, будем твердо помнить, что идея народного просвещения всегда должна быть в человечестве самой нерушимой, самой любимой, самой близкой понятию подвига".

Октябрьская революция породила жгучие противоречия, непримиримую борьбу, приведшую к гражданской войне. Неприятие крайне негативных событий, вызванных временем, обрекло некоторых деятелей культуры на эмиграцию. Многие пережили крушение своих идеалов и заняли выжидательную позицию.

Исключительно своеобразно сложилась жизнь Рериха. На его долю также выпало немало трагических испытаний и невзгод. Но куда бы его ни забрасывала судьба, он оставался духовно свободным и интеллектуально независимым в своих поисках и деятельности. Начиная с 1917 года в дневниках и литературных произведениях Рериха все чаще и чаще упоминаются Восток и Индия, приводятся цитаты из трудов восточных философов. Намерение Рериха осуществить свою заветную мечту ­добраться до загадочной колыбели человечества - крепло. Один из вариантов статьи 1917 года " Единство" художник заканчивает словами: " На побережье бесчисленные серые камни. Валуны, прошедшие объятия волн. Уравненные. Вскройте их. Молотом оживите. В них аметисты, топазы, гиацинты. Кристаллы сверкающие. Отложения десятков тысячелетий! Разбили? Гранит? Опять кварц и шпат? Испытайте. Ищите. Все камни простые... Не отчаивайтесь. Верьте. А сколько птиц перелетных отдают жизнь за один перелет? Мудрый Тагор заповедывал...", и далее следуют ссылки на книги Тагора " Гитанджали" и " Садовник". Раздумья этих лет особенно ярко выражены Рерихом в аллегорической повести-письме " Пламя", оконченной в сентябре 1918 года и опубликованной позже в книге " Пути благословения". В основу этого произведения легли некоторые автобиографические моменты. Художник подводит черту под переживаниями прошлых лет с тем, чтобы дать им оценку, отбросить все ненужное и начать новый этап жизни. Особый интерес представляют черновые наброски повести, датированные 1917 годом. Сличая их с опубликованным вариантом, можно проследить, как в процессе работы Николай Константинович затушевывал те личные мотивы, которые, по существу, и являлись скрытой пружиной всего повествования. Например, в книге читаем:

" Сидел со злобными лукавцами, но уберегся". В черновике: " О звере и человеке надо сказать. О злобных лукавцах Боткине, Толстом..." В книге: " Не обменяю друзей моих на врагов. И горжусь, что эти друзья были друзьями". В черновике: " О друзьях Куинджи, Григоровиче, Бенуа, Яремиче, Химоне, Рылове, Тенишевой, Мартене, Д. Роше, Ремизове, Горьком, Андрееве. Хочу написать о жизни. Вспомнить то, что забываемо, но часто значительней закрепленного печатью". Герой повести " Пламя", известный художник, написал серию картин. Ему не хотелось их выставлять, но после долгих уговоров он сдался. Картины имели большой успех. Один издатель добился у художника разрешения воспроизвести их в печати. Для этого полотна нужно было отправить в типографию. Однако художник не захотел расставаться с оригиналами и поручил своему ученику снять с них копии. Копии были сделаны, их перенесли в типографию. Но они погибли там во время пожара. Вскоре выяснилось, что издатель застраховал эти копии как подлинники, и художнику выплатили за них страховую премию. А картины между тем стояли невредимыми в студии их творца. Через некоторое время художник объявил о том, что он воссоздал всю серию заново. Была устроена выставка. И... " опять картины стояли на прежних местах. Было то же самое освещение. На полу лежали те же ковры. И казалось, что воздух мастерской был тот же... За исключением трех-четырех случайных, все сошлись. Так же ходили по кругу. Так же шептались. Но глядели смущенно. Они не поверили. Долго молчали потом. Искали часы. Вспоминали о назначенных часах. Куда-то спешили и ласково, ласково жали руку. Они не поверили. Смотрели ­слепые. Слушали - глухие. Неужели мы видим только то, что хотим увидеть? " Картины не понравились. Художник был потрясен предвзятостью человеческого восприятия. Он бежал от людей, и только самоуглубленная творческая работа вдали от всех принесла ему душевное равновесие.

Герой повести, в котором без труда узнаются многие черты и переживания самого Рериха, пишет в письме к другу: " Спокойно я не назову людей, злобно раздувших огонь. Люди уже прошли. Но обстоятельства остались.

Их припомнить можно. Обернуться глазом добрым. Без имен. Без времени... Я чувствую силу начать новую страницу жизни". Повесть " Пламя" интересна не только сходством некоторых фактов из жизни ее героя и самого Рериха (к примеру, гибель клише с его картин во время разгрома в 1914 году издательства Кнебеля в Москве), но и рассуждениями автора, его оценками событий, планами на будущее: "...Где отличить то, что должно погибнуть, и то, что должно породить следствие? " На этот вопрос следует ответ: " Нужно уничтожить все, что угрожает и вредит мирному строительству, знанию и искусству... Всякая невежественность погибнуть должна. Кончится черный век наш". В черновиках ответ был еще определеннее: " Культ самовластья, тирании, культ мертвого капитала может смениться лишь светлым культом знания..." Положительно оценивая саму суть грандиозных перемен, Рерих подчас с трудом ориентировался в событиях текущего дня. В дневниковой записи, датированной 26 октября 1917 года, читаем: " Верим в единство, зовущее человечество. Знаем властные зовы и провозвестия, не знаем происходящего".

По письмам и дневникам художника можно проследить, что из Петрограда до него доходили сообщения о тяжелых бытовых условиях, разрухе, " красном терроре", гибели памятников старины, музейных ценностей, библиотек. Рерих болезненно воспринимал эту информацию. Красноречивое свидетельство тому - его статья " Разрушители культуры". В этой статье суммированы многие полученные им достоверные и некоторые вымышленные факты о положении в стране. И, вместе с тем, обращаясь к урокам истории, он отмечал неизбежный трагизм переходных эпох. В статье " Единство" читаем:

" Ступени единства не однажды выявлялись в жизни. Возникали ожесточением... Может быть, и теперь это только предчувствия? Еще сильна основа лжи и враждебности. Еще живо все, что единству противоположно... " Николай Константинович думал о небывалом международном сотрудничестве и верил, что революционные события в России расчищают место для братства стран и народов. " Об этой гармонии жизни уже работают реально и в братстве возводят ступени храма", ­писал он.

Вера в начало строительства всемирного храма братства была, конечно, утопической. Однако при изучении наследия Рериха необходимо учитывать не только его мировоззренческие позиции, но не в меньшей, мере также историческое своеобразие рубежа веков, когда решались важнейшие проблемы не только российского, но и мирового масштаба. Экономический кризис, охвативший многие страны и породивший первую мировую войну, революционные волнения, прокатившиеся по Европе, обнажили крах многих ценностей западной цивилизации. Кульминационным событием века стала революция 1917 года в России. Она вызвала огромные сдвиги в сознании мировой общественности. По словам Джона Рида, это были " 10 дней, которые потрясли мир". Действительно, выход России из первой мировой войны, декреты о мире, земле, идеи свободы и равенства - все это воодушевляло трудящихся многих стран и рождало надежды на всемирную революцию, веру в наступление нового века. В мире остро встали также проблемы, связанные с кризисом культуры, с поисками нового " планетарного мышления". Показательна в этом отношении вышедшая в 1918 году книга известного немецкого мыслителя Освальда Шпенглера " Закат Европы", вызвавшая в свое время бурную реакцию в мире. В основу книги легли раздумья автора о судьбах стран Запада. Шпенглер излагает также свои прогнозы на будущее, связывая их с Россией, с возможным возникновением в этой стране, как он сам определил, " русско-сибирского" цикла культуры.

Сами факты истории, сложнейшие проблемы, рожденные временем, подводят к пониманию многих оценок, идей и прогнозов, которые мы находим в литературных произведениях Рериха тех лет, особенно в повести " Пламя". Пристального внимания заслуживает поэзия Рериха. О своих стихотворных сюитах он говорил: " Настроения, рожденные жизнью, дали притчи " Священные знаки", " Друзьям", " Мальчику". В 1921 году в Берлине вышла книга его поэтических произведений " Цветы Мории". Большинство из них написано в 1916-1919 годах, то есть как раз в период пребывания художника в Карелии. Эти стихотворения интересны как богатством автобиографического материала, так и своими литературными достоинствами. Если ранние " белые" стихи и сказки Рериха изобилуют славянизмами и этим напоминают стиль А. Ремизова, то на его литературных произведениях конца десятых годов уже явно сказывается влияние Рабиндраната Тагора. Так, у Тагора в " Гитанджали": " О владыка моей жизни, должен ли я изо дня в день стоять перед ликом твоим? Сложив руки, о владыка миров, должен ли я стоять перед ликом твоим?

Под твоим великим небом, в молчаливом уединении, со смиренным сердцем, должен ли я стоять перед ликом твоим? В твоем трудовом мире, погруженным в борьбу и работу, среди суетливой толпы, должен ли я стоять перед ликом твоим? И когда мой труд в этом мире кончен, о царь царей, должен ли я стоять одиноко перед ликом твоим? " У Рериха в стихотворении " Свет", написанном в 1918 году:

Как увидим Твой лик?

Всепрощающий лик, глубже чувств и ума.

Неощутимый, неслышный, незримый.

Приказываю: сердце, мудрость и труд.

Кто узнал то, что не знает

ни формы, ни звука, ни вкуса,

не имеет конца и начала?

В темноте, когда остановится

все, жажда пустыни и соль океана!

Буду ждать сиянье Твое.

Перед ликом Твоим не сияет солнце.

Не сияет луна. Ни звезды, ни пламя, ни молнии.

Не сияет радуга. Не играет сияние севера.

Там сияет Твой лик.

Все сияет светом Его.

В темноте сверкают

крупицы Твоего сиянья,

и в моих закрытых глазах брезжит

чудесный Твой свет.

Стихотворение по мысли, поэтической форме, образам и даже терминологии близко к творчеству Тагора. После Октябрьской революции Николаю Константиновичу удалось побывать в Петрограде только один раз. Несмотря на плохое состояние здоровья, в январе 1918 года он лично проводит заседание преподавателей и представителей учащихся школы Общества поощрения художеств. Подготовленный им проект реформы на собрании был принят. Еще в августе 1917 года Рерих отказался от директорства, так как не мог руководить каждодневной работой школы. Его временно заменил Н. Химона. Николай Константинович остался членом комитета и попечителем.

Однако контакты с теперь уже Советской Россией продолжались недолго. В январе 1918 года в Финляндии было сформировано новое правительство, которое подписало договор о дружбе с РСФСР, и никаких препятствий передвижению между Сердоболем и Петроградом не чинилось. Но это продолжалось недолго. В мае того же года государственная граница между Финляндией и Россией была наглухо закрыта. Летом 1918 года здоровье Николая Константиновича наконец окрепло. Он давно уже томился сидением в провинциальном городке и был рад приступить к прерванной научной работе. По-прежнему в его первоочередные планы входила поездка на Восток. Николай Константинович был убежден, что в эволюции общества одинаково неустранимы материальные и духовные факторы. Приоритет последних при формировании человека будущего был для него неоспорим. И именно в эти годы ему стали особенно созвучны труды некоторых мыслителей Востока, их убежденность в том, что Западу не хватает " высокой духовности", которая есть на Востоке и которая так необходима миру. В дневнике художника 26 октября 1917 года не случайно появилась такая запись: " Делаю земной поклон Учителям Индии. Они внесли в хаос нашей жизни истинное творчество, и радость духа, и тишину рождающую. Во время крайней нужды они подали нам зов. Спокойный, убедительный, мудрый". В набросках к статье " Единство" Рерих намного конкретнее излагал свои мысли: " Братья! Не знаю, как мыслите вы там, в горах. Может быть, слова мои неуместны. Но мне сказали, что они нужны... Духотворчество должно прийти. Угашать духа нельзя. Иными путями не пройти. Нет иных путей. Не может так долго продолжаться".

И эта запись опять кончается ссылкой на тексты Тагора. Так раздумья о Родине тесно переплетались у Рериха с мыслями о Востоке. Даже " Пламя" заканчивается выпиской из " Бхагавад-Гиты": " Знай, что-то, которым проникнуто все сущее, - неразрушимо. Никто не может привести к уничтожению то Единое, незыблемое. Преходящи лишь формы этого Воплощенного, который вечен, неразрушим и необъятен. Поэтому ­сражайся". Призыв " сражайся" прозвучал и в живописи художника 1917-1918 годов. Кроме картин, навеянных северными пейзажами Карелии, — " Святой остров", " Северные острова", " Еще не ушли", " Скалы и утесы", " Ладога", " Север" и других, - Николай Константинович задумывает сюиту " Героика" и создает к ней семь эскизов: " Клад захороненный", " Зелье Нойды", " Приказ", " Священные огни", " Ждут", " Конец великанов", " Победители клада". Серия построена по мотивам скандинавской мифологии, но мифологические персонажи в ней лишь действующие лица, посредством которых художник иносказательно передает свое восприятие текущих событий. Захороненный клад - это скрытая правда жизни. Злая колдунья закрыла все подступы к ней. Но звучит приказ готовиться к битве. Священные огни (" Священные знаки" - в поэзии этих лет) укажут, куда идти в поисках кладов. Люди ждут знака. Получив его, выступают в путь и встречают великанов (в скандинавской мифологии - демоны). Великаны повержены, и победители торжествуют. В 1918 году Николай Константинович пишет картину " Карелия. Вечное ожидание". В ней, несомненно, звучат автобиографические нотки. На пустынном берегу среди камней четыре фигуры - одна женская и три мужские. Их взоры устремлены к горизонту. Они напряженно ждут вестей с другого берега.

Тема ожидания выражена и в написанном тогда же стихотворении " Время":

И если бы весть о знаках священных возникла,

устремимся и мы,

Если их понесут, мы встанем и воздадим почитание.

Зорко мы будем смотреть, остро слушать мы будем,

Будем мы мочь и желать и выйдем тогда - когда время.

Для того чтобы предпринять в 1918 году далекое путешествие, мало было одного желания. Отрезанный новой государственной границей от Родины, Рерих временно теряет с ней связь. Чтобы вернуться в Петроград, нужно было терпеливо выжидать стабилизации политического положения. При этом весьма проблематичной становилась сама возможность организовать в ближайшие годы поездку из России в колониальные владения Великобритании. Английские власти всегда неохотно разрешали русским ученым и путешественникам знакомиться с Индией, и следовало думать, что попасть туда вообще будет невозможно. Но Рерих не мог отказаться от посещения стран Востока. В 1918 году он окончательно решает побывать в Индии еще до возвращения на Родину. И тут же возникли первые трудности. Художник не намеревался принимать иностранного подданства и категорически отказался от так называемого " нансеновского паспорта", удостоверявшего эмигрантство из России. Для временного же пребывания за границей, а тем более для переездов из одного государства в другое требовались заграничные паспорта и визы. Вопрос оформления документов так и остался для Николая Константиновича наиболее сложным. До конца жизни ему пришлось обходиться различными удостоверениями, справками и экспедиционными паспортами, ограничивавшими свободу передвижения. Не лучше в 1918 году обстояли и денежные дела. Помогла случайность. Из Швеции пришло письмо. Там все еще оставались после Балтийской выставки 1914 года картины русских художников, и профессор Оскар Биорк пригласил Николая Константиновича посетить Стокгольм, чтобы выяснить положение русского художественного отдела. Николай Константинович сразу же воспользовался этим приглашением и договорился в Стокгольме об организации там выставки. К тридцати своим полотнам, оставшимся в Швеции с 1914 года, Рерих присовокупил картины последних лет, написанные в Карелии: " Вестник утра", " Зов солнца", " Экстаз", " Рыцарь ночи", " Северные острова", " Еще не ушли" и др. Выставка в Стокгольме, открывшаяся 8 ноября 1918 года, имела большой успех. Многие картины были проданы в музеи и в частные коллекции. Имя Рериха появилось на страницах европейских газет.

Популярность Николая Константиновича за границей и новый успех некоторые деятели, по-видимому, хотели использовать в политических целях. Так, на Стокгольмской выставке к Рериху подошел господин и, невнятно назвав свою фамилию, попросил уделить ему для приватного разговора несколько минут. Разговор начался с вопроса:

- Вы собираетесь в Англию?

- А откуда это вам известно?

- Нам многое известно, и мы не советовали бы вам ехать в Англию. Искусства там не любят, а вашего творчества вообще не поймут.

- А где же его поймут?

- В Германии. Только в Германии ваше искусство будет по достоинству оценено. Мы предлагаем устроить ваши выставки по всей Германии и гарантируем большую продажу.

- Чем же вы гарантируете?

- Мы готовы сейчас же заключить договор и выдать задаток!

Напомним, что в то время, когда состоялся этот разговор, Россия оказалась в тисках военной интервенции, и Германия оккупировала у нее значительные территории. В " Листах дневника" Николай Константинович многозначительно добавляет: " Призрак с задатком". Призраки с туго набитыми кошельками, невнятными именами, громкими титулами и сомнительными идеями не раз преследовали Рериха, пытаясь привлечь его на свою сторону, и на фоне их безуспешных зазываний истинные намерения Николая Константиновича вырисовываются еще яснее. В Стокгольме Рерих действительно наводил справки о возможности попасть в Англию, так как оформлением виз в Индию занималось Британское министерство колоний. Николаю Константиновичу повезло. С. Дягилев предложил ему принять участие в постановке оперы " Князь Игорь" в Лондоне. Относительно этой постановки уже была договоренность с английским театральным деятелем Бичамом, который сразу же выразил готовность заказать Рериху декорации и для других русских спектаклей. Путь в Англию оказался открытым, и Николай Константинович поспешил в Сердоболь за семьей.

В начале 1919 года все было готово для выезда из Финляндии. 19 марта Леонид Андреев писал Рериху: " Дорогой мой Николай Константинович! Вчера Анатолий Ефимович сообщил мне печальную весть, что Вы очень скоро, всего м. б. через несколько дней, можете уехать в Европу. Это производит такое впечатление, как будто я должен ослепнуть на один глаз: ведь Вы единственная моя живая связь со всем миром, который лежит к западу от прекрасного Тюрисева. И значит - и видеться больше не будем? И говорить не будем? Дорогой мой, если это действительно случится, приезжайте хоть на один вечерок. Переночуете у меня, будем говорить! Л. Андреев". В конце марта Николай Константинович с семейством покинул Финляндию. На пути в Англию он сделал остановку в Копенгагене, где также успешно прошла его выставка. Осенью 1919 года Рерих находился уже в Лондоне, однако мыслями он был в Индии. И когда Рабиндранат Тагор, приехавший в 1920 году в Лондон, навестил Рериха, он застал художника за работой над серией панно " Сны Востока". Николай Константинович давно мечтал о встрече с известным индийским писателем и мыслителем. Незабываемое впечатление осталось у художника от чтения " Гитанджали". Вспоминая о Тагоре, он писал:

" Гитанджали" явилось целым откровением... Несказуема основа красоты, и каждое незагрязненное человеческое сердце трепещет и ликует от искры прекрасного света. Эту красоту, этот всесветный отклик о душе народной внес Тагор. Какой он такой? Где и как живет этот гигант мысли и прекрасных образов? Исконная любовь к мудрости Востока нашла свое претворение и трогательное звучание в убедительных словах поэта... Мечталось увидеть Тагора, и вот поэт самолично в моей мастерской на Квинсгэттерас в Лондоне в 1920 году. Тагор услышал о русских картинах и захотел встретиться. А в это самое время писалась индусская серия панно " Сны Востока". Помню удивление поэта при виде такого совпадения. Помню, как прекрасно вошел он, и духовный облик его заставил затрепетать наши сердца".

В беседах с Тагором Рерих выяснил многие интересовавшие его вопросы, связанные с поездкой в Индию. Тагор поддержал Николая Константиновича в его намерениях, и похоже, что именно при содействии писателя уже с 1921 года в индийской прессе стали появляться публикации о Рерихе, а сам Тагор выступил в американской печати с высокой оценкой искусства Рериха. О неослабевающем интересе к Востоку, о планах научно-исследовательской работы по изучению русского востоковедения, свидетельствуют многие архивные документы. Так, Николай Константинович подробно перечисляет то, что делалось в молодой Советской республике в области востоковедения:

" Серия буддийских текстов, издаваемая под редакцией С. Ольденбурга под общим наименованием " Библиотека Буддика", выпустила за это время два выпуска. Независимо от этой серии текстов Академия предприняла серию переводов индийских философских текстов под общим названием " Памятники индийской философии". Из этой серии в 1920 вышел первый том, содержащий перевод сочинения Дармакирти. Перевод и введение сделаны акад. Ф. Щербатским... В связи с изданием по Востоку следует упомянуть и вышедшее в 1920 году, давно ожидавшееся описание Тибета проф. Г. Цыбикова под заглавием " Буддист-паломник у святынь Тибета". Известный путешественник П. Козлов также издал популярное сочинение о своих попытках проникнуть в Тибет и в настоящее время приступил к печатанию описания своей Сычуанской экспедиции. Лекции, читанные на буддийской выставке, представляющие эту мировую религию в совершенно новом свете, были изданы сначала отдельными брошюрами, а затем собраны вместе в особый том.

В него вошли:

1. Жизнь Будды, лекция акад. Ольденбурга,

2. Философское учение буддизма, лекция акад. Щербатского,

3. О миросозерцании современного буддизма на Дальнем Востоке, лекция проф. Розенберга,

4. Буддизм в Тибете и Монголии, лекция проф. Владимирцова..."

Из всего перечисленного Рерихом специально следует отметить Первую Буддийскую выставку, открывшуюся в Петрограде в августе 1919 года. Эта выставка стала знаменательной для того времени и необычайно близкой по содержанию взглядам Рериха. Она была построена по принципу выявления родственных идей о всемирной общине и братстве, заложенных в учениях буддизма и коммунизма. Один из организаторов выставки академик С. Ф. Ольденбург утверждал: " Современному человечеству, которое, пока еще слабо и неумело стремится тоже к братству народов, необходимо как можно более знакомиться с тем, что в этом отношении уже сделано человечеством, и потому такое большое значение имеет для нас изучение и понимание буддийского мира".

Большое место в планах Николая Константиновича занимала востоковедческая подготовка старшего сына. Сразу же по приезде Рерихов в Лондон Юрий поступил на индо-иранское отделение Школы восточных языков при Лондонском университете, где начал изучать санскрит под руководством профессора Д. Росса. В дальнейшем он продолжил свои занятия по санскриту у профессора Ч. Ланмана в США и приступил к изучению китайского языка. По окончании Гарвардского университета Юрий Николаевич учился в крупнейшем центре европейского востоковедения ­Школе восточных языков при Сорбонне. Здесь он совершенствовался в санскрите, тибетском, монгольском, китайском и иранском языках. В 1923 году Парижский университет присвоил Юрию Николаевичу степень магистра индийской филологии.

Пребывание Н. К. Рериха в Лондоне не осталось незамеченным для его соотечественников. Художник Б. Григорьев писал Николаю Константиновичу в 1920 году:

" Как хорошо, что Вы не живете в Париже! Одни чем-то похожи на лакеев. Ну, а другие - сплошь жулики. Среднее нечто между ними - русские. И хочется быть подальше ото всех. И дай Бог, чтобы Вам было хорошо там, где Вы есть. Ничего не зная о Вас, я все думаю, что Ваши энергия и ум везде сделают свое, уж я не говорю о Вашем искусстве, о Вашей " планете", которая всех давно очаровала".

Однако некоторые русские художники, обосновавшиеся в Париже, рассчитывая, по-видимому, на связи и деловитость Николая Константиновича, хотели видеть его в своей среде. Так, в том же 1920 году С. Судейкин прислал Рериху письмо совсем противоположного содержания: " Здравствуйте, дорогой друг Николай Константинович! Здесь мы живем дружно; и есть проект воскресить выставку " Мир искусства". Григорьев в Берлине, здесь Яковлев, Сорин, Реми, Гончарова, Ларионов, Стеллецкий в Каннах. Только не хватает нашего председателя, который предпочитает холодный Альбион Парижу, городу вечной живописи. С каким восторгом говорил недавно о Вас Ф. Журден, председатель Осеннего Салона, вспоминая " Половецкие пляски" и " Священную весну". Я думаю, Николай Константинович, что если Вы тронули глаза и сердца рыбоподобных " бриттов", то здесь Ваше имя имело бы еще более горячих поклонников и друзей. Приходите и правьте нами. Судейкин". Этому кличу Рерих не внял. Собираясь в то время в Индию, Николай Константинович не переставал думать о возвращении в Россию. Он писал из Лондона вдове Леонида Андреева: " Работаю. Готовлю выставку. Конечно, даже и среди здешних деревяшек можно прожить, найти свою публику и средства, но ведь без России-то как же? Ведь я русский художник и могу путником пройти по миру; но ведь огонек дома должен гореть в России". Выставки и совместная с Дягилевым работа в театре принесли Николаю Константиновичу известность в Англии. Круг его знакомств был весьма широк. Хорошие отношения наладились с английскими писателями Гербертом Уэллсом и Джоном Голсуорси, с деятелями культуры и искусства X. Райтом, Ф. Брянгвиным, А. Котсом, Б. Боттомлеем и многими другими. В Лондоне же Николай Константинович познакомился с Владимиром Анатольевичем Шибаевым, который вскоре переехал в Ригу, а в тридцатых годах несколько лет был секретарем Рериха в Индии.

В. Шибаев поддерживал тесные связи с английскими теософами, и Николай Константинович пытался через него наладить переписку с Анни Безант, проживавшей в Адьяре. Теософское общество было основано в 1875 году в Нью-Йорке Е. П. Блаватской и Г. С. Олькоттом. В 1879 году его центр перенесли в Индию, в предместье Мадраса - Адьяр. Теософское учение сложилось под влиянием индийской философии, главным образом некоторых ее эзотерических школ, и восприняло их положения о карме, перевоплощении человеческой души, эволюции как манифестации духовного абсолюта. Деятельность общества довольно быстро распространилась на многие страны Запада и способствовала пробуждению интереса к восточной философской мысли. В самой Индии Анни Безант, президент общества с 1907 года, и лидеры общества обычно ориентировались на ту группу индийской интеллигенции, к которой принадлежали Вивекананда, затем Тагор, Ганди, а позже Джавахарлал Неру и Радхакришнан. Мотилал Неру (отец будущего премьера свободной Индии) - один из ведущих руководителей партии Индийский национальный конгресс - примкнул к теософскому обществу еще тогда, когда в Индии проживала его основательница Е. П. Блаватская, выступавшая против британского владычества. Анни Безант также поддерживала планы освобождения Индии от колониальной зависимости, и это определяло отрицательное отношение к ней английских властей. Но было бы ошибочным переоценивать значение теософского общества в политической жизни Индии. Так, Джавахарлал Неру, вспоминая о своем учителе теософе Ф. Т. Бруксе, писал: "...я чувствую себя в долгу перед ним и перед теософией. Однако я боюсь, что теософы с тех пор упали в моих глазах. Оказалось, что это не избранные натуры, а весьма заурядные люди, которые любят безопасность больше, чем риск, а выгодную службу - больше, чем долю мученика. Однако к г-же Анни Безант я всегда относился с чувством глубокого восхищения".

Очевидно, что в первые десятилетия XX века прогрессивные деятели Индии находили у руководителей теософского движения существенную поддержку, и вполне понятно, что Николай Константинович счел немаловажным для себя познакомиться ближе с популярной в индийских антиколониальных кругах Анни Безант.

Интерес, проявленный Николаем Константиновичем к Индии, привлек внимание к нему тех должностных лиц, которым была поручена забота об английских колониях. Думается, что они знали и о свиданиях Рериха с Агван Доржиевым в Петербурге, чья антианглийская миссия ни для кого не составляла секрета. Во всяком случае, Николаю Константиновичу вскоре пришлось убедиться в том, что восторженное отношение англичан к его искусству не распространяется на его намерения организовать научно-художественную экспедицию в английские колонии. Стремясь как можно скорее попасть в Индию, Николай Константинович успел даже в конце 1920 года приобрести билеты на пароход до Бомбея. Но разрешения на проведение экспедиции он не добился, и поездка сорвалась. В архивах Рериха нет никаких намеков на то, что, покидая Финляндию, он предполагал посетить Америку. Между тем непредвиденная задержка в Лондоне побудила его принять предложение директора Чикагского института искусств Р. Харше провести в США выставочное турне. Право на поездку в Индию нужно было еще отвоевывать, и похоже, что художник надеялся найти в Америке союзников в этом трудном деле.

Персональная выставка Рериха в США была открыта в декабре 1920 года в Нью-Йорке, в Кингоргалерее. Среди 115 работ экспонировались " Сокровище ангелов" (1905), " Вечер" (1907), " Варяжское море" (1910), " Ангел последний" (1912), " Экстаз" (1917), " Дочь викинга" (1917), " Зов солнца" (1918), " Еще не ушли" (1917), " Дочери земли" (1919), эскизы из серий " Героика" и " Сны Востока", эскизы декораций к " Принцессе Малэн", к " Снегурочке" и др. Все эти работы были, с одной стороны, необычны для американцев по своей тематике, а с другой - очень убедительны по своим общечеловеческим идеалам и мастерству исполнения. Будущий близкий сотрудник Рериха в США вице-президент музея имени Н.К.Рериха в Нью-Йорке 3. Г. Фосдик вспоминала о выставке: " Искусство Рериха сделалось буквально темой дня в прессе... успех был исключительный! Как сейчас помню первый день выставки и толпу, через которую трудно было пробраться... Перед глазами вставала Древняя Русь, растущая в муках, трудах и устремлениях к будущему. Яркость красок, насыщенность и смелость линий и рисунка - все это оказывало влияние на посетителей, они долго стояли перед картинами, всматриваясь в них, в эту чужую, совершенно незнакомую жизнь славян, искания и устремления героического народа".

После Нью-Йорка жители еще 28 городов США, в том числе Чикаго, Бостона, Буффало, Филадельфии, Сан-Франциско, увидели картины Рериха. В течение трех лет, по мере передвижения выставки из города в город, она пополнялась созданными уже в Америке произведениями. В летние месяцы Рерих путешествовал по Аризоне, Новой Мексике, Калифорнии, побывал на острове Монхеган и создал серии картин " Новая Мексика" и " Сюита океана". В этих картинах перед восхищенными американцами предстали пейзажи их родной страны, по-новому увиденной русским художником. Одновременно Рерих создавал и совершенно неожиданную для западного зрителя серию " Санкта" (буквально - " Святые", сам Николай Константинович предпочитал слово " подвижники"). В нее вошли: " И мы открываем врата", " И мы продолжаем лов", " И мы трудимся", " И мы не боимся", " И мы видим", " Сам вышел", " Святой Сергий". В этих полотнах Рерих воссоздает близкие его сердцу родную природу и древнерусскую архитектуру. На их фоне разворачиваются сцены из жизни русских подвижников. Их бесхитростный труд, их духовная чистота переданы так захватывающе, так искренне, что картины эти и теперь, через десятки лет, не перестают волновать зрителя. Тогда же для американцев они явились откровением. Тоскуя по Родине, Рерих прославлял нравственную силу народа, ту гармонию бытия, которая достигается в слиянии с природой, в мирном труде и человечности. Посещая города, где проходили выставки, Николай Константинович обычно выступал с лекциями об искусстве, об этическом и эстетическом воспитании. Особенным успехом они пользовались в студенческих аудиториях. Художник знакомил слушателей с достижениями русской культуры, призывал к взаимопониманию и культурному сотрудничеству.

Рерих ступил на американскую землю сложившимся мыслителем и общественным деятелем. И он многое осуществляет там по проведению своих идей в жизнь. Художник борется за такое искусство, которое способствовало бы сближению разных народов. Этой идеей руководствуется Рерих, организуя в 1921 году в Нью-Йорке Институт объединенных искусств. Определяя задачи института, он писал: " Искусство объединит человечество. Искусство едино и нераздельно. Искусство имеет много ветвей, но корень один. Каждый чувствует Истину Красоты. Для всех должны быть открыты врата священного источника. Свет искусства озарит бесчисленные сердца новой любовью. Сперва бессознательно придет это чувство, но после оно очистит все человеческое сознание. Сколько молодых сердец ищут что-то прекрасное и истинное. Дайте же им это. Дайте искусство народу, куда оно принадлежит". В Институте объединенных искусств были созданы секции изобразительного искусства, музыки, хореографии, архитектуры, театральная, литературная и лекторий с научным и философским отделениями. Около ста видных американских деятелей культуры и науки откликнулись на призыв Рериха и выразили готовность вести работу с молодежью по намеченным программам. Как констатировала 3. Г. Фосдик, " Институт постепенно вырос в общепризнанное просветительное учреждение. За несколько лет тысячи учеников учились в нем, образовались кадры новых молодых преподавателей, музыкантов, артистов, художников".

Какие же средства для всего этого были в распоряжении Николая Константиновича? Поначалу почти никаких. Решили снять для проведения секционных занятий помещение в нью-йоркском " Отеле артистов". И вот в один прекрасный день Николай Константинович вместе с молодым музыковедом М. Лихтманом направился в отель, чтобы заключить с администрацией арендное соглашение. Перед самым входом в метрополитен им встретился знакомый художник и предложил снять его бывшую студию, которая находилась в доме греческой церкви. Сразу же пошли к ее настоятелю и сняли у него помещение, оказавшееся не по карману прежнему арендатору. Так было положено начало практической работе Института объединенных искусств. Когда у Рериха спросили, неужели он думает разместить целый институт в одной комнате, Николай Константинович ответил:

" Каждое дерево должно расти. Так же и каждое дело. Если оно жизненно, то оно разрастется, если же ему суждено умереть, то для этого больше чем достаточно одной комнаты".

И дерево разрослось. Интересная и разнообразная программа занятий, талантливые педагоги, доступность обучения для малоимущих - вскоре все это принесло институту большую популярность. Почти одновременно с Институтом объединенных искусств в Чикаго было учреждено объединение художников " Cor Ardens" (" Пылающее сердце"), а в 1922 году возник международный культурный центр " Corona Mundi" (" Венец мира"), призванный осуществлять сотрудничество деятелей науки и искусства разных стран. В начале тридцатых годов была создана Всемирная Лига культуры. Программа Лиги культуры предусматривала работу по распространению идей мира и по охране культурных ценностей. Предполагалось также оказывать поддержку передовым научным изысканиям, изучать вопросы материнства и детского воспитания, обмениваться культурными достижениями между государствами.

Нужно сказать, что участие Рериха в этих организациях определялось его искренним и неудержимым стремлением к пропаганде достижений культуры. Он не мог бездействовать. Если появлялась малейшая возможность, сулившая хоть какой-нибудь успех, то Рерих обязательно должен был ею воспользоваться. Он писал о Лиге культуры:

" В слове лига выражены общественность, единение. Понятие всемирности не нуждается ни в каких объяснениях, ибо правда одна, красота одна и знание едино, и в этом не может быть никаких словопрений. Так же и о слове культура каждый образованный ум не будет спорить, ибо служение свету, утончение и возвышение сердца общечеловечны".

Американские культурные организации, зачинателем которых был Рерих, развивались весьма успешно. Сам Николай Константинович практически не мог руководить ими. Многочисленные учреждения возглавлялись местными деятелями, а Николай Константинович, будучи членом правлений или почетным президентом, энергично поддерживал своих единомышленников, увлекая их собственным примером служения делу, в которое он свято верил. Рерих оказал огромное позитивное влияние на культурную жизнь Америки, на ее искусство. Это подтверждают и сами американцы. Так, 3. Г. Фосдик писала: " Пульс культурного прогресса в Америке бился медленно, и он (Рерих - П. Б. и В. К.) зорко следил за ним, желая влить свежую струю в жизнь молодой страны... Рерих внес новый сильный стимул в духовную жизнь Америки и направил ее на искание истинных ценностей". При самой интенсивной общественной деятельности Николай Константинович находил в Америке время для занятий живописью, для театральных работ, археологических исследований, публицистики. Как археолога Рериха в Америке больше всего интересовали следы древних культур коренных жителей этой страны. Летом 1921 года он знакомится с бытом американских индейцев в Аризоне и исследует пещерные жилища в Санта-Фе. Статьи об этих исследованиях появляются в специальных археологических изданиях.

В 1922 году в оформлении Рериха в Чикаго шла опера " Снегурочка". Эта постановка имела настолько большой успех, что элементы из театральных костюмов по рисункам Рериха были введены модельерами в моды текущего сезона. Были у Николая Константиновича планы поработать совместно с Сергеем Прокофьевым, музыку которого он очень любил. Прокофьев встречался с художником в Америке и, покидая Нью-Йорк в феврале 1922 года, писал ему уже с парохода: " Дорогой Николай Константинович, хотел забежать к Вам вчера вечером, чтобы обнять перед отъездом, но ввалилась ко мне какая-то предпринимательница, интересующаяся Апельсинами (речь идет об опере " Любовь к трем апельсинам". - П. Б. и В. К.), задушила душевные порывы. Ваши рукописи со мной в каюте; с удовольствием жду того момента, когда спокойно смогу подумать над ними, а затем поговорить с Дягилевым. Целую Вас крепко. С. Прокофьев". Позднее, в 1930 году, в Нью-Йорке в оформлении Николая Константиновича была осуществлена новая постановка балета Стравинского " Весна Священная". На этот раз хореографию разработал балетмейстер Л. Мясин, а дирижировал Л. Стоковский. В Америке Рерих особенно остро почувствовал пагубность чрезмерного практицизма, заслоняющего собой духовность и культуру. В одном из первых выступлений перед американской аудиторией он сказал: " Лучшие люди уже понимают, что не твердить только они должны о путях красоты и мудрости, но действенно вносить их в свою и общественную повседневную жизнь. Они знают, что европейский костюм не является признаком культурного человека. Они знают, что в наши дни, во дни смертельной борьбы между механической цивилизацией и грядущею культурою духа, особенно трудны пути красоты и знания, особенно тягостны нападения черной пошлости... Много людей в конце недели вспоминает, сколько они должны заплатить по счетам. Но немного людей хотя бы один раз вспомнили, что за семь дней они внесли в область красоты и знания".

Николая Константиновича не покидают мысли о необходимости синтеза исканий России и Востока. Страны этих континентов были для него реальными маяками на пути к новой эре в истории народов. Необходимо при этом отметить, что в начале XX века подобные взгляды художника не представляли собой исключительного явления.

Особенно показательно совпадение мыслей Рериха и Ромена Роллана. Идейно-политические искания великого писателя Франции после 1917 года ярко отражены в его книге " Пятнадцать лет борьбы". В " Панораме" (в вводной статье к книге) Ромен Роллан писал:

"...я ни на миг не покидал и ни в чем не отодвигал на второй план дело Русской революции и то титаническое строительство нового мира, которое она осуществляла в борьбе. Я ставил перед собой парадоксальную задачу: объединить огонь и воду, примирить мысль Индии и мысль Москвы... Я рассматриваю самые мощные социальные и религиозные доктрины не как догмы, а как жизнеспособные гипотезы, указывающие путь человечеству, вот почему доктрина СССР и доктрина гандийской Индии представилась мне (а Ганди это и сам признает относительно своей доктрины) двумя опытами, двумя самыми спасительными опытами, единственно спасительными, могущими предотвратить катастрофу, нависшую сейчас над человечеством. И мне казалось, что двум таким опытам это будет как раз под силу. Не лучше ли вместо взаимоистребления объединиться против общего врага? Если даже у меня ничего не выйдет, я не буду жалеть, что предпринял попытку".

В начале 1920-х годов Рерих как бы возложил на себя миссию быть глашатаем идей России и Востока на Западе. Почти ни одна лекция или статья не обходилась теперь у него без ссылок на свою страну или на труды мыслителей Востока. Эпиграфом ко многим его выступлениям могли быть строки, предпосланные стихотворению " Ловцу, входящему в лес", написанному в 1921 году: " Дал ли Рерих из России - примите. Дал ли Аллал-Минг-Шри-Ишвара из Тибета - примите" (Аллал-Минг-Шри-Ишвара ­тибетский подвижник. - П. Б. и В. К.). Далее, следуя поэтической манере Тагора, автор обращается к самому себе и намечает вехи своего дальнейшего жизненного пути:

...Из преследуемого сделайся ты нападающим. Как сильны нападающие и как бедны оправдывающиеся. Оставь защищаться другим. Ты нападай.

Ибо ты знаешь, для чего вышел ты. И почему ты не устрашился леса... И ты проходишь овраг только для всхода на холм. И цветы оврага не твои цветы. И ручей ложбины не для тебя. Сверкающие водопады найдешь ты. И ключи родников освежат тебя. И перед тобой расцветет вереск счастья. Но он цветет на высотах.

И будет лучший загон не у подножья холма. Но твоя добыча пойдет через хребет.

Находясь в США, Николай Константинович не прерывал подготовки к поездке в Индию. Он старался заинтересовать американских ученых своими планами. Это могло облегчить получение разрешения у британских властей на проведение в их колонии научно-исследовательской экспедиции.

Связи с самой Индией также продолжали развиваться. Сначала они поддерживались через В. Шибаева. В письме от 25 сентября 1921 года Рерих сообщает, что через год он будет готов воспользоваться приглашением Вадья (одного из руководителей теософского центра) посетить Адьяр. Более того, Николай Константинович просит Шибаева узнать об условиях жизни в Адьяре для приезжающих. В апреле 1922 года Николая Константиновича вновь приглашает в Индию один из лидеров теософского движения индийский философ и писатель Д. Кришнамурти. В августе 1922 года Николай Константинович сообщает Шибаеву, что через одиннадцать месяцев он будет окончательно готов покинуть США.

Уехал Рерих из Нью-Йорка месяцем раньше, чем предполагал, прожив в Америке со 2 октября 1920 года по 8 мая 1923 года. После этого он трижды - в 1924, 1929 и в 1934 годах - посещал США на очень короткое время. 17 ноября 1923 года уже после отъезда художника из США его друзьями и сторонниками был открыт в Нью-Йорке музей имени Рериха, куда Николай Константинович передал свыше 300 своих произведений. Культурные учреждения, связанные с именем Рериха, функционировали обычно на кооперативных началах, и Нью-Йоркский музей по уставу числился товариществом на паях. Вклад Николая Константиновича состоял из картин, собрание которых систематически им пополнялось. Это давало художнику и его жене право на владение определенным количеством шер (паев). Николай Константинович и Елена Ивановна значились членами директората и их мнение по тем или иным вопросам было решающим. Рассказ о жизни Рериха в США может показаться неполным, если не упомянуть вымыслов о его неимоверном богатстве. Эти россказни огорчали его всегда, так как они вызывали нескончаемый поток просьб. Просили на школы, издательства, детские театры, женские курсы. Просили на продолжение образования, на приобретение недвижимости и просто так, по безденежью. И Николай Константинович заносил в дневник: " Бесконечный список человеческих желаний и нужд. Сердце болело, отказывая бедным, но что могли значить наши копейки в этом бесконечном потоке слез и самых благородных намерений. Когда могли, давали, но это была малая капля в океане потребностей. В то же время кто-то создавал легенды о нашей роскоши... Скажите: " Богатства нет и никогда к нему не стремились". Никто не поверит, ибо вера в миф - самая крепкая вера. Человек верит не в действительность, но во что ему хочется поверить. Сказка о богатстве - самая жестокая". Сам Николай Константинович меньше всего рассчитывал на помощь со стороны. Он по собственному опыту знал, что лучше иногда довериться случаю, чем толстосумам, которые, по утверждению некоторых газетных писак, устилают его путь денежными банкнотами. В дневнике художника есть запись: " Однажды в Сан-Франциско были нужны деньги. Очень были нужны, но ниоткуда не приходили. И никому-то об этой надобности нельзя было сказать. Становилось безнадежно... На другое утро ранний звонок... " Приезжайте немедленно на выставку". Спешу. В зале вижу милую девушку с чеком в руках. Улыбается: " Через двадцать минут отходит мой пароход в Гонолулу. Которую из этих четырех картин вы посоветуете? " Сует чек, схватывает со стены картину и бежит к выходу. Служитель хочет задержать, но я издали машу ему: " Не мешай". Так и мелькнула точно нездешняя, но в руке хороший чек, и на стене пустое место". Продажа картин, гонорары за оформление театральных постановок, публикации многочисленных статей обеспечивали Рериху возможность вести плодотворную научную работу, а также готовиться к поездке в Индию. Вскоре такая поездка состоялась.