Подпольщик

Получив телеграмму из Томска, Краковецкий нелегально прибыл в Сибирь. Сначала он посетил Томск, где встречался с бывшим политкаторжанином Смарен-Завинским, который еще в декабре 1017 года приступил к созданию эсеровской военной организации. Они обсудили возможность объединения эсеров с другой подпольной организацией, состоящей из кадровых офицеров-фронтовиков под руководством подполковника Анатолия Пепеляева, сочувствовавшего эсерам. После Томска Краковецкий посетил Омск, Новониколаевск, Красноярск, Иркутск и Читу. Всюду он налаживал работу подпольных эсеровских военных организаций. В Новониколаевске он образовал Западно-Сибирский эмиссариат для координации работы подполья, во главе его поставил своего товарища по каторге М.Я.Линдберга и председателя Сибирского комитета ПСР П.Я.Михайлова. В Иркутске руководителем Восточно-Сибирского эмиссариата Краковецкий назначил вождя декабрьского восстания юнкеров Иркутского военного училища П.Д.Яковлева, а начальником эсеро-офицерской организации своего друга Н.С.Калашникова. Восточно-Сибирский эмиссариат объединил подпольщиков от Красноярска до Верхнеудинска. Во главе красноярского подполья стояли бывший губернский комиссар В.М.Крутовский и генерал В.П.Гулидов. Активную роль играл А.К.Зиневич. Чуть позднее была создана крупная организация в Нижнеудинске, которую возглавил член Учредительного собрания Надеждин и писатель Кравков. Краковецкий организовал финансовое обеспечение всех подпольных организаций, привлекая для этого сибирских кооператоров. Во главе большинства пушно-меховых, маслодельных и иных контор и факторий стояли эсеры.

Особое внимание он уделял Иркутской подпольной организации, насчитывавшей до тысячи человек, расквартированной в пригородной части Иркутска – в поселке Пивовариха. Здесь были сосредоточены офицерские кадры, бежавшие из города после декабрьских боев и окопавшиеся, как в цитадели. Руководил офицерами Николай Калашников. Угроза их нападения постоянно нависала над Центросибирью. Уже 23 февраля 1918 года, в день перезахоронения жертв декабря, калашниковцы намеревались напасть на участников Второго Съезда Советов Сибири, прибывших на похороны, и обезглавить сибирских большевиков. При выступлении заговорщики хотели использовать ситуацию, связанную с выездом из города основных красногвардейских частей на Забайкальский фронт, против казаков есаула Семёнова. Большевиков спас случай, до сих пор невыясненный. Похоже, что в отдел по борьбе с контрреволюцией Центросибири поступила информация о готовящемся нападении подпольщиков, и его сотрудникам удалось предотвратить его. Но нападения калашниковцев продолжались. 14 июня подпольщики с боем захватили почти весь город, но на помощь большевикам неожиданно пришли забайкальские казаки, чей эшелон временно сделал остановку в Иркутске. О них ничего не знал даже начальник иркутской милиции В.А.Щипачев, который вместе с милиционерами-подпольщиками ударил в тыл центросибирцам и нанес им большой урон. Казаки быстро выгрузились, и на конях влетели в город, порубив значительную часть офицеров. Остальные повстанцы скрылись в Пивоварихе. При этом они успели освободить из тюрьмы заключённых, в том числе арестованного накануне главу Восточно-Сибирского эмиссариата и бывшего губернского комиссара Яковлева.

В Иркутской подпольной организации существовала своя контрразведка. Принимали в подпольщики не всякого, хотя Иркутск, как и все города Сибири, был наводнен бежавшим из центра офицерством. Особенно большой поток беженцев в золотых погонах был после заключения Брестского мира – оскорбленное патриотическое чувство толкало их на борьбу с большевиками. Впоследствии все они влились в Сибирскую армию. Все участники подполья были разбиты на десятки, знали только своего непосредственного командира, связь осуществляли при помощи часто меняющихся паролей. У эсеров была богатая подпольная практика.

Эту систему создал Краковецкий. Прибыв в Харбин, где размещалось Временное правительство автономной Сибири, он организовал при ней секретный отдел связи. Отсюда с хозяйственными документами кооперативных союзов нелегально выезжали в Сибирь курьеры, имея при себе закодированные документы – указания, директивы, рекомендации. В Иркутск такого рода вояжи совершали иркутянка П.А.Сержпинская, артист драмтеатра М.А.Смоленский и другие. Попутно они выполняли разведывательные задания. Краковецкий также руководил подпольем при помощи кодов, передаваемых по телеграфу. Так, их Новониколаевска эмиссариат передавал в Харбин: «Закупсбыт. Щёнцу. Выкупай рыбу. Спешите, едет много спекулянтов, рассчитываться будут наличными». В расшифрованном виде телеграмма выглядела так: «Спешите с подготовкой организации к выступлению, так как прибывают красные части».

Когда возникла необходимость, Краковецкий сам выезжал в нелегальные поездки по Сибири, особенно в период начавшихся трений между эсеровскими и «беспартийными» офицерскими организациями, которые всё больше претендовали на военное руководство подпольем, требовали устранения эсеровских эмиссариатов. Краковецкий во имя единства шел на вынужденные уступки «беспартийным» и вместо эмиссариатов создавал региональные штабы с преобладанием в них «беспартийных». Были скандалы и на финансовой почве – он также приводил их в норму. Были нарушения конспирации. Здесь он принимал жёсткие меры по её усилению. Один из участников подполья позже писал: «Еще до сих пор сибирскому обществу неизвестно, какую значительную роль в организации военных сил Сибири сыграл военный министр сибирского правительства А.А.Краковецкий, руководивший деятельностью военных организаций всей Сибири… Благодаря своим дипломатическим и организаторским талантам, он смог добиться устранения многих трений и слить военно-боевые организации в единую вооружённую силу».

Так продолжалось до середины апреля 1918 года, пока представители Антанты, наблюдавшие через своих военно-дипломатических и консульских разведчиков за деятельностью сибирского вооружённого подполья, не пришли к выводу, что в своих интервенционистских планах им надо делать ставку не на сибирских эсеров, а на находившихся в подполье кадровых офицеров-фронтовиков, более приспособленных не к «болтовне», а к «решительным боевым действиям». Антантовская разведка знала о распрях в эсеро-офицерской среде, о росте военно-политического влияния фронтовых офицеров. На совещании 14 апреля 1918 года, проведённом специальным представителем Верховного военного совета Антанты генералом Корбейлем с нелегально прибывшими в Москву представителями сибирского и поволжского вооружённого подполья и чехословацкого командования, было заявлено, что отныне антантовское командование непосредственно берет в свои руки руководство подготовкой антибольшевистского восстания, субсидирует и направляет его. На совещании, проходившем в здании французского посольства, присутствовали руководитель специальной британской миссии в Москве Локкарт и начальник французской военной миссии генерал Лавернь, которые заслушивали отчитывавшихся перед ними участников заговора, уточняли детали и давали указания по ускорению процесса подготовки свержения Советов. Заместитель Локкарта разведчик У.Хикс совершил перед этим с группой антантовских разведспециалистов ознакомление с положением дел в сибирских подпольных организациях. В Иркутске они провели совещание с консулами и их сотрудниками, аккредитованными в городах Сибири и Дальнего Востока. На совещании присутствовал прибывший из Пекина американский военный атташе Дрисдейл. Генконсулом США в Иркутске стал Э.Гаррис, одновременно ставший руководителем дипломатического корпуса Сибири, сменив французского консула А.Буржуа, не в меру скомпрометировавшего себя открытыми связями с подпольщиками. С этого времени правительство США стало проявлять больше интереса к подпольным делам сибирского офицерства.

После совещания, на которое Краковецкий не был даже приглашен, произошли новые назначения. Начальником центрального штаба всего сибирского подполья был назначен без согласования с Краковецким подполковник А.Н.Гришин-Алмазов – руководитель Новониколаевской организации, во главе Иркутской организации поставлен сменивший эсера Н.С.Калашникова А.В.Эллерц-Усов, который назначил Калашникова своим заместителем по политической работе. То же произошло в Омске, где к власти пришел казачий полковник П.П.Иванов-Ринов. Все приказы исходили от Гришина-Алмазова. На всесибирском совещании подпольного командования он отдает директивные указания, которые 3 мая рассылаются на места: «Все местные организации, как только получат приказ о выступлении, немедленно должны будут: 1) арестовать видных руководителей-большевиков; 2) сохранить ценности госбанка… 5) захватить необходимые средства передвижения (паровозы, туннели, мосты)…» Сразу же последовал приказ Эллерц-Усова: «События принимают такой ход, что военным отрядам в Иркутске, Усолье, Черемхово, Нижнеудинске, Балаганске, Канске придется в ближайшем будущем выступить с оружием в руках, … быть готовыми к действию в любую минуту,.. иметь самые точные сведения о силах и планах противника. Доложить шифром».

Уже без Краковецкого полным ходом шли переговоры с руководителем поволжских военных организаций Бруншвитом и с командующим сибирской группировкой чешских войск Гайдой. Гришин-Алмазов постоянно присутствовал на совещаниях, созываемых военным руководством Антанты в Челябинске.

Краковецкому и членам ВПАС остается сидеть в Харбине, наблюдать за событиями через прессу и получать от Гришина-Алмазова грамоты с благодарностями «за ранее проделанную столь нужную работу». Без них происходит переворот – в городах Сибири власть захватывают вышедшие из подполья офицеры, их поддерживают чешские легионеры, старавшиеся не выходить из привокзальных зон. То же происходит в Поволжье, на Урале.

Гришин-Алмазов становится главнокомандующим всеми сибирскими войсками. При нем постоянно находятся военные советники Антанты. Сибирская армия из рот и батальонов подпольщиков в течение короткого времени – с 26 мая по 11 июля – превращается в офицерские полки и дивизии. В июле на Прибайкальском фронте уже действовал Средне-Сибирский корпус Пепеляева, пополненный иркутской дивизией, сформированной из участников подполья и добровольцев.

Но не успокаивается Временное правительство автономной Сибири – оно мечется: как это так, ведь власть в Сибири принадлежит нам, мы её завоевали! В сибирских газетах публикуется обращение ВПАС к гражданам Сибири: «…Вы же наши граждане, ведь свержение произведено вами, но под нашим руководством, … подпольные организации создавали мы с вами…»

Только закончились бои на Прибайкальском фронте, как в Сибирь засобирались все члены непризнанного правительства. Какая-то часть бывших министров просочилась в Омск, но там уже с 23 июня образовалось другое Временное правительство Сибири (ВПС) под председательством Вологодского, и их на порог пускали с большой неохотой. Краковецкий прорвался в Иркутск к губернатору-эсеру Яковлеву, но тот ничем не мог его утешить: «В городе полновластные хозяева – военные, и с нами не считаются». В комендатуре Краковецкому заявили, чтобы он никуда из Иркутска не выезжал. Он заметил за собой слежку. В декабре он обманным путем все-таки выбрался из города и добрался до Екатеринбурга, где находился штаб генералов Гайды и Пепеляева. Возможно, там ему удалось встретиться с ними и с Калашниковым: он знал, что в Сибирской армии зреет недовольство Колчаком. Он выехал в Омск и обратился к Верховному с рапортом, в котором просил Колчака дать ему под командование Воткинскую дивизию. В рапорте от 6 февраля 1919 года он описывал свои заслуги в борьбе с большевизмом и доказывал, что достоин быть на высокой командной должности. «С 11 декабря 1918 года я состою в резерве чинов Средне-Сибирского военного округа. В течение всего времени состояния в резерве я не получил никакого назначения и таковое даже не предвидится в отдаленном будущем. Третий месяц я нахожусь в положении полной бездеятельности, с которым весьма трудно примириться, в особенности в переживаемый период, когда каждый офицер должен принести все свои силы на пользу общегосударственного дела – борьбы с большевистским господством в России. Виду того, что за все время моей службы я не был на фронте, я считаю своим долгом просить о назначении меня в действующую армию».

Генерал Гайда направляет рапорт Колчаку, характеризуя Краковецкого как «человека умеренно социалистического образа мыслей», известного ему лично как организатора подпольных вооружённых сил в Сибири и просит санкции на зачисление подполковника Краковецкого в Воткинскую дивизию.

После этих рапортов Краковецкого тут же арестовывают и под конвоем отправляют в Бийск. Колчак старался избавиться от эсеров и боялся таких людей, как Краковецкий. И не без оснований. Вот как описывает этот эпизод сам Краковецкий: «За этот период деятельность Сибирского правительства и моя в том числе к борьбе с большевиками уже не имела никакого отношения и свелась по преимуществу к борьбе с мобилизовавшейся крайней реакцией в лице генерала Хорвата, претендовавшего на захват власти в Приморье. Фактически власть на Дальнем Востоке перешла в руки интервентов, высадивших во Владивостоке свои войска. Приблизительно через месяц после моего приезда в Иркутск произошёл захват власти Колчаком, и при усилившейся реакции мне становилось опасно оставаться в Иркутске, где начинались самосуды атаманских шаек. В течение нескольких месяцев пребывания в Иркутске я подбирал знакомых эсеров, главным образом военных, для организации выступления против колчаковщины. Некоторым из нас уже стало вполне ясно, что только в силу нашей борьбы против большевизма в Сибири восторжествовала самая чёрная реакция и произошло утверждение военно-буржуазной диктатуры, опирающейся на империалистов. Поэтому я пришел к логическому выводу о необходимости исправить свою ошибку путем подготовки для свержения Колчака.

Ввиду того, что у нас совершенно отсутствовала связь с массами, мы предполагали использовать против Колчака часть его же армии и чехословацкие войска, настроенные против военной диктатуры. Мы рассчитывали, что нам удастся втянуть в этот военный заговор самого Гайду и использовать его силы для свержения Колчака. В отношении Советской России наша группа занимала примирительную позицию и предполагала в случае выступления против Колчака заключить перемирие на фронте.

Техническая сторона организации выступления представлялась нам в следующем виде: по соглашению с Гайдой я должен был получить командование над Ижевской или Воткинской дивизиями, состоявшими из уральских рабочих. В подходящий момент моя дивизия должна была двинуться на Омск и совершить переворот, опираясь на благожелательный нейтралитет со стороны чешских войск. Дальнейшее внутреннее политическое устройство Сибири представлялось нам в виде автономной демократической республики, находящейся в договорных отношениях с Советской Россией.

В связи с этим проектом мы зондировали почву у Гайды и вынесли впечатление, что он сочувственно относится к нашим замыслам. Во всяком случае он согласился провести мое назначение начальником одной из указанных выше дивизий. Гайда послал от себя представление в Омск, а я выехал туда для того, чтобы ускорить мое назначение. Как я узнал впоследствии, предложение Гайды о моем назначении чрезвычайно обеспокоило Колчака и внушило ему сомнение в искренности намерений самого Гайды. Колчак ответил Гайде резкой телеграммой, в которой категорически отклонил предоставление мне каких бы то ни было должностей. В отношении меня, находившегося в то время в Омске, Колчак предпринял предупредительные меры: я был арестован и выслан в Бийск под надзор военного начальства без права выезда из города.

В половине февраля 1919 года я приехал с семьей в Бийск. За мной была установлена непрерывная слежка. Отношение местного колчаковского офицерства было, конечно, самое враждебное, и я жил с семьей под угрозой столь обычных в Сибири эксцессов со стороны черносотенной военщины. Положение мое усугубилось еще тем, что с наступлением весны в окрестностях Бийска началось партизанское движение крестьян, которое причиняло большое беспокойство местному гарнизону. В связи с этим слежка за мной еще более усилилась. Летом я пробовал уехать из Бийска, чтобы скрываться по деревням, но полицейский надзор там оказался настолько силен, что мне пришлось через два дня вернуться в Бийск, скрыв мою временную отлучку из города.

За этот период, наблюдая рост массового движения в деревне, развивавшегося под лозунгом советской власти, и полную неспособность демократии выступить на борьбу против военно-буржуазной диктатуры, я приступил к пересмотру моей прошлой политической деятельности и начал отходить фактически от партии эсеров. Именно летом этого года у меня возникла мысль пробраться через фронт в Советскую Россию для совместной работы с большевиками, но усиленный надзор колчаковской полиции и технические сложности этого предприятия помешали мне выполнить эти намерения. К концу июля – приблизительно в первых числах августа я получил сведения от своих товарищей, что Гайда рассорился с Колчаком и выезжает во Владивосток. Настроение Гайды было весьма подходящим для его использования против колчаковского правительства. Мои товарищи считали момент удобным для начала активных действий и вызвали меня на Дальний Восток.

При получении этих сведений я бежал вместе с семьей из Бийска и в сентябре приехал во Владивосток, где уже находился Гайда. В его поезде проживала наша группа офицеров-эсеров и небольшая войсковая часть, являвшаяся личным конвоем Гайды, на использование которой во время выступления мы рассчитывали. Поезд Гайды, пользовавшийся во Владивостоке правом экстерриториальности, послужил для нашей военной группы базой для организации сил, предназначавшихся для выступления против колчаковской власти на Дальнем Востоке. Из поезда мы завязали связи с различными войсковыми частями, расположенными не только во Владивостоке, но и в других городах Приморской области. Как солдаты, так и офицеры, не желавшие служить в колчаковских войсках, переходили в наш поезд и пополняли собой основной кадр повстанческого отряда».

Сейчас трудно определить, был ли Краковецкий искренен или кривил душой, когда в октябре 1933 года писал в своей автобиографии о том, что еще летом 1918 года «под влиянием политической обстановки на Дальнем Востоке (атамановщина и интервенты) у меня начало складываться убеждение в неправильности политической линии ПСР и её преступности для дела революции». Но в то, что за время бийской ссылки, продолжавшейся с февраля по август 1919 года, политические взгляды Краковецкого претерпели серьёзные изменения, поверить можно. С момента своего побега из Бийска Краковецкий все свои силы отдал борьбе с Колчаком, и с этого времени началось его стремительное сближение с большевиками.

Среди других офицеров Сибирской армии Анатолия Пепеляева в поезде Гайды находился и старый друг Краковецкого по Александровскому централу Николай Калашников. Вместе они разработали план превращения зоны от Иркутска до Владивостока в антиколчаковский форпост. Калашников с группой офицеров-эсеров выходит в Иркутске и приступает к созданию будущего эсеровского Политцентра. Краковецкий, находясь во Владивостоке, ведет работу по созданию Центрального бюро военно-социалистических организаций, собирает единомышленников. Заместителями у него были эсеры Молотковский и Б.Солодовников. Они разработали план свержения во Владивостоке колчаковского наместника генерала Розанова. Тогда в городе находилось очень много эсеров. Находясь под наблюдением колчаковской контрразведки, эсеры установили связи с недовольными режимом элементами, и прежде всего с руководителями партизанского движения в Приморье, в том числе с большевиками. «При организации вооружённого восстания, – вспоминал Краковецкий, – мы связались с Далькомпартом. Лично я систематически виделся с товарищами Власовой, Владимирским и Кушнаревым и заключил с ними соглашение от имени военной группы. Представители Далькомпарта входили в состав штаба нашей организации. В момент нашего выступления по директиве Далькомпарта к нам присоединились грузчики Владивостокского порта, которые были вооружены в нашем поезде».

11 сентября 1919 года в агентурной сводке Владивостокского охранного отделения констатировалось: «Организация очень многочисленная, чехи и американцы на их стороне». Замысел Краковецкого не удался. 19 ноября вооружённое восстание, вошедшее в историю как «гайдовский путч», хотя сам Гайда не играл в нем решающей роли, было подавлено генералом Розановым при поддержке японских войск. После подавления Краковецкий скрывался в чешских казармах и на частной квартире в городе. В казармах нашли убежище и многие уцелевшие повстанцы-эсеры. Человек с душой заговорщика, Краковецкий продолжает искать возможности для нанесения удара по распадающейся колчаковщине. Колчак к тому времени уже оставил Омск. Краковецкий установил контакты с Сергеем Лазо – бывшим левым эсером, и другими руководителями Приморского обкома РКП(б). При подготовке второго восстания был создан объединенный коалиционный оперативный штаб военно-революционных организаций под руководством Лазо, и Далькомпарт привлёк к работе этого штаба Краковецкого. Бывший эмиссар Краковецкого – эсер М.Я.Линдберг стал командующим военно-революционной армией, а сам Краковецкий – главой Военного совета, то есть фактическим руководителем всех вооружённых сил антиколчаковской коалиции. «Учитывая вмешательство японцев, имевшее место во время первого восстания, мы вступили на этот раз в переговоры с американским штабом и получили от него согласие выставить по городу в день восстания американские патрули с тем. Чтобы предотвратить нарушение японцами нейтралитета. Эти переговоры были проведены мной», – писал Краковецкий.

31 января 1920 года партизанские отряды вступают в город и устанавливают власть Приморской областной земельной управы во главе с эсером Медведевым. Колчаковский режим в Приморье пал. Краковецкий назначается председателем Военного совета и главнокомандующим военно-революционных войск, формирует все военные и политические органы управления Приморья, создает Совет управляющих ведомствами и назначает его председателем большевика П.М.Никифорова, организует внешнюю разведку для наблюдения за действиями японского оккупационного командования и привлекает к этой работе вышедшего из тюрьмы А.Н.Луцкого. Луцкий быстро достигает высоких результатов в разведывательной работе и с усилением большевистского влияния переходит в подчинение Лазо. В марте 1920 года Лазо заменяет Краковецкого на посту председателя Военного совета, эсеров начинают вытеснять с руководящих постов. Сам Краковецкий утверждал, что «за время моей работы в должности комвойсками я выполнял директивы Далькомпарта, так как к этому времени я уже совершенно разошелся с партией эсеров».

За Краковецким сохранились посты члена Военного совета и главкома вооружённых сил Приморья. После выступления японцев 4 апреля 1920 года и убийства большевистских руководителей Краковецкий вместе с Гайдой, его легионерами и большей частью эсеров бежит из Владивостока в Америку на американском корабле. В момент ареста Лазо и Луцкого Краковецкий находился рядом с ними, но вовремя ускользнул в эшелон к Гайде и при содействии американского консула Колдуэлла быстро погрузился на морское судно. Сам он впоследствии писал, что отправился на запад через Америку с разрешения представителя РСФСР на Дальнем Востоке тов. Виленского и Далькомпарта потому что проезд в Советскую Россию был закрыт семёновскими бандами, находившимися в Забайкалье.

ЧЕКИСТ

Через пять месяцев, 13 августа 1920 года, Краковецкий с эсерами и Гайда с легионерами появились в Праге. Во время путешествия он вёл коммунистическую пропаганду среди чешских солдат, содействовал организации комячейки и созданию коммунистической газеты «Вольность» на чешском языке. В Америке, где он пробыл около двух месяцев, Краковецкий выступал в американской прессе и русских газетах за признание Советской России правительством США. В Праге он был арестован чешскими властями за коммунистическую пропаганду и освобожден из тюрьмы по требованию представителя РСФСР в Праге Гиллерсона. Резолюция комячейки Двадцатого транспорта, выработанная Краковецким, легла в основу широкого движения в Чехословакии за признание РСФСР. Начавшиеся после приезда легионеров митинги принимали резолюцию Двадцатого транспорта, который прибыл на родину с красными знамёнами, украшенными надписями «Да здравствует Третий Интернационал!», «Да здравствует Советская власть!» и так далее. Краковецкий установил связь с Кружком Русских Рабочих в Праге и вступил в подпольную ячейку ВКП(б), принимал участие в издании комячейкой рабочих-военнопленных в лагере Иозефова газеты «Правда».

К моменту прибытия в Прагу Двадцатого транспорта эсеры-эмигранты Бруншвит, Минор, Лимушкин и Керенский организовали издание большой ежедневной газеты «Воля России», распространявшейся ими по тем же лагерям, куда доходила «Правда». Эти лагеря военнопленных и интернированных красноармейцев находились в Германии, Чехословакии, Франции и на Балканах. Как писал в 1928 году в рекомендации Краковецкому бывший председатель Кружка Русских Рабочих в Праге и редактор «Правды» С.В.Штанько, «сотрудничество т.Краковецкого как человека, хорошо знакомого с деятельностью эсеров, как нельзя кстати помогло нам выявить перед военнопленными и интернированными контрреволюционную физиономию эсеров. Эсерам не удалось остановить поток военнопленных в СССР, а их газета после ряда разоблачительных статей в «Правде» стала большинством лагерей возвращаться обратно в нераспечатанном виде. За время нахождения т.Краковецкого в СССР я постоянно поддерживал с ним связь, благодаря чему и на основе его прежней работы в Праге я убедился, что т.Краковецкий искренне, честно и по убеждению вступил на путь борьбы рабочего класса, начертанный ВКП(б)».

Представитель РСФСР в Чехословакии Гиллерсон решил использовать Краковецкого на своей дипломатической работе. Кроме того, бывший эсер и главком Приморья поместил в советской газете «Новый мир», издававшейся в Берлине, 33 статьи с разоблачением антисоветской деятельности эсеров, а в «Правде» – 49 статей на ту же тему. Под руководством пражской резидентуры ВЧК он вел и разведывательную работу в эсеровской среде, в чешских военных и правящих кругах. Он окончательно встал на путь предательства партии эсеров, которой верно служил с 1905 по 1920 год, в деятельность которой вложил так много жизненных сил крупного военно-политического организатора и руководителя.

В январе 1921 года по заданию ВЧК Краковецкий отправился в Париж на эсеровский съезд членов Учредительного собрания и был арестован французской полицией. В полицейском деле сказано, что «бывший подполковник армии Керенского Краковецкий был женат, имел ребенка шести лет. Жена Краковецкого находилась в Праге. Приметы Краковецкого Аркадия Антоновича: рост 1, 82 м, темный шатен, лоб средней величины, подбородок круглый, лицо белое вытянутое, рот большой, нос прямой, глаза «кошачьи». По сведениям французской полиции за январь 1921 года Краковецкий, бывший подполковник, депутат русского Учредительного собрания 1917 года, член партии эсеров, прибыл в Париж из Праги. Французская полиция предполагала, что Краковецкий прибыл в Париж для того, чтобы участвовать в собраниях, организуемых бывшими членами Учредительного собрания и, возможно, намеревался внести в них «беспорядок и смуту». Присутствие Краковецкого в Париже являлось нежелательным для умеренных эсеров. Далее в документе сообщается, что «Краковецкий перешёл в лагерь большевиков и, возможно, сотрудничает с большевиком Гиллерсоном, находившимся в Праге».

Сам Краковецкий подтверждает, что ездил в Париж для осведомительной работы, а также для использования трибуны эсеровского съезда в целях разоблачения контрреволюционной сущности партии эсеров. Постановлением министра внутренних дел Краковецкий был выслан из Франции 24 января 1921 года как «нежелательный иностранец».

На съезде членов Учредительного Собрания Краковецкий, которого французская полиция называет полковником, выступал от имени большевиков и заявил, что советский режим является единственным, способным существовать в России. По сведениям французской контрразведки за январь 1928 года чехословацкая пресса сообщила, что Дисциплинарный Совет национальной обороны предъявил обвинение бывшему генералу Рудольфу Гайде в том, «что он находился в компрометирующих отношениях с Краковецким и его адъютантом Михаилом Молотковским;

1). Генерал Гайда через посредство полковника Краковецкого намеревался служить в Советской Армии в 1920-21 годах в период напряженных политических отношений Чехословакии с Советским Союзом.

2). Гайда обещал полковнику Краковецкому сообщать военные сведения из Военной школы в Париже и направить ему две брошюры на французском языке из этой школы для снятия копии».

Далее в этом документе говорится, что Краковецкий передал генералу Гайде денежную сумму. Контрразведывательной службой французской полиции были заведены карточки на Аркадия Краковецкого, русского, полковника, польского агента, в марте 1922 года находившегося в Берлине, на Аркадия Краковецкого, сотрудника фирмы «Боус» в Берлине. Кроме того, в деле французской полиции имелись сведения о Краковецком, комиссаре Наркоминдела, который был связан с эмигранткой Екатериной Фёдоровной Козловской, проживавшей в Берлине и подозревавшейся в принадлежности к советской разведке. Далее, в том же деле фигурировал Краковецкий, бывший представитель Советов в Албании. За всеми этими лицами стоял один и тот же человек.

В январе 1922 года Краковецкий прибыл в Москву. Там шла подготовка к проведению судебного процесса над партией эсеров. Краковецкому предстояло стать одним из главных свидетелей обвинения. На скамье подсудимых – его старые соратники по каторге, антибольшевистской борьбе в России и Сибири А.Р.Гоц, Е.М.Тимофеев и другие, всего – двадцать два обвиняемых. Краковецкий публикует в прессе свое отречение от партии социалистов-революционеров, клеймит себя за допущенные грехи перед советской властью и взваливает всю вину на свою бывшую партию, которая толкнула его на преступный путь и теперь должна понести ответственность за свои деяния. В «Правде» и «Известиях» он публикует 17 статей, разоблачающих ПСР, и даже издает в Госиздате брошюру «Работа эсеров за границей», а в «Красной нови» – брошюру «Страничка из истории эсеровской контрреволюции». Сразу после приезда в Москву его зачислили в Наркомат иностранных дел в отдел печати и информации. Постановлением Оргбюро ЦК ВКП(б) от 3 февраля 1922 года Краковецкого принимают кандидатом в члены ВКП(б), а 4 февраля в №27 газеты «Правда» публикуется его позорное отречение от ПСР. Большинство подсудимых эсеров были приговорены к смертной казни, которую под давлением европейских социалистов заменили ссылкой. Все они позже погибли в лагерях. Краковецкий же 19 ноября 1924 года стал членом ВКП(б) и вскоре был назначен полпредом в Албанию. Пребывание его в албанской столице Тиране было коротким, так как правительство Фаннолли, признавшее СССР, было свергнуто в результате наступления на Тирану сербских войск с участием врангелевцев, и Краковецкий бежал в Москву.

В январе 1925 года его назначают генеральным консулом Народного комиссариата иностранных дел в Мукдене, где он проработал полтора года, по совместительству исполняя обязанности резидента ОГПУ. Он бывает в Харбине, встречается с русскими эмигрантами и с теми из них, кого знал по документам А.Н.Луцкого как его негласных сотрудников. Он пользуется полным доверием НКВД-ОГПУ. Сохранилась рекомендация, данная Краковецкому М.А.Трилиссером в январе 1927 года: «Подтверждаю Дальневосточный период работы тов. Краковецкого с Далькомпартом с 1919 года и политическую работу тов. Краковецкого за рубежом (легальную и нелегальную) в Праге. При проведении указанной работы тов. Краковецкий проявил большую добросовестность и преданность делу».

Может быть, Трилиссер высоко ценил Краковецкого как разведчика? Но из архивных данных особых заслуг Краковецкого на разведывательном поприще не обнаружено. Что он делал два года в Мукдене – неизвестно. Может быть совпадением, что именно в 1925 году советское правительство шло на сближение с Чан Кайши, и этому очень мешал харизматический китайский вождь Сунь Ятсен. Именно в 1925 году, когда Краковецкий прибыл в Мукден, Сунь Ятсен и умер при загадочных обстоятельствах. Были предположения, что смерть его наступила от отравления. Был ли причастен к этому Краковецкий, готовый идти на любое преступление по приказу новых хозяев, неизвестно. Это тайна за семью печатями. Как консул и резидент он, конечно, общался с Сунь Ятсеном и его окружением, и в его возможностях и способностях сомневаться не приходится. Совместно с Чан Кайши он был способен сотворить что угодно. Остается фактом и то, что после Мукдена доверие ОГПУ к Краковецкому возросло, и его взяли на руководящую работу в это достославное учреждение. Одно время он даже руководил специальным бюро по изготовлению фальшивых документов. Из опубликованных сейчас мемуаров известно, что в ОГПУ было спецбюро по изготовлению отравляющих веществ. Но все это – только версии.

Такие подозрения не лишены оснований, потому что все «разведывательные заслуги» Краковецкого имели грязный оттенок. Это прежде всего кража парижского архива партии социалистов-революционеров и его роль в суде над лидерами ПСР. До сих пор вызывает сомнения его поведение 5 апреля 1920 года, когда японцы во Владивостоке захватили А.Н.Луцкого и С.Г.Лазо, а Краковецкого, бывшего в тот момент с ними, выпустили и дали ему возможность бежать к Гайде, а потом дали возможность при помощи американского консула сесть на пароход и уплыть за океан.

Что повлияло на М.А.Трилиссера, давшего рекомендацию человеку, сыгравшему главную роль в свержении власти большевиков в Сибири в 1918 году? В то время считалось, что переворот в Сибири совершила Антанта силами чехословацкого корпуса, а Временное правительство автономной Сибири и его военный министр Краковецкий не играли в этом особой роли. Такое мнение существовало долгое время, хотя давно доказано, что главной ударной силой антибольшевистского переворота были не белочехи, не уходившие далеко от вокзалов и защищавшие только свои эшелоны, а эсеро-офицерское подполье. Конечно, роль Антанты была велика, её представители уже в апреле 1918 года взяли в свои руки руководство восстанием, но без эсеров-подпольщиков не пала бы в Сибири Советская власть. Профессор Н.С.Ларьков доказывал этот факт в своей докторской диссертации в 1996 году. Геннадий Белоусов сделал те же выводы в своей публикации еще в 1974 году.

Вернувшись из Мукдена, Краковецкий до середины 1928 года работал в газете «Гудок», вёл политическую и культурно-просветительскую работу в коммуне «Герольд». И вдруг – очередная метаморфоза. На улицах Москвы Краковецкого видят уже не в форме дипломата, а с двумя ромбами в форме ОГПУ. Он стал начальником отдела по борьбе с вредительством, принимал участие в проведении ряда дел по вредительству в золото-платиновой, военной, химической и других отраслях промышленности. Знакомые при встрече с ним шарахались и прятали глаза. Ещё не высохли чернила в недавно опубликованных трудах исследователей сибирского эсеровского подполья, в котором Краковецкому отводилась руководящая роль, а сам герой уже красуется в чекистских знаках, равных комдиву-комкору. В 1933 году он поднялся еще выше и стал обеспечивать безопасность Совета Труда и Обороны (СТО), где были сосредоточены главные секреты страны. Это было доверено человеку, который несколько лет имел тесные связи с разведками Антанты! Для того времени это было нормальным явлением. Большевики охотно использовали конспиративный и террористический опыт эсеров и анархистов. Видные посты в ОГПУ-НКВД занимали убийца Мирбаха левый эсер Яков Блюмкин и начальник махновской контрразведки Лев Задов.

В 1938 году Краковецкий пошел на сталинскую плаху вместе со старыми дзержинцами, которые в 1918-м ловили его по всей России.