Часть первая 5 страница. - мавр, - спрашиваю однажды, - если человек решился отказаться от энергочаса

- Мавр, - спрашиваю однажды, - если человек решился отказаться от энергочаса...

- Синтетик.

- Хорошо. Если синтетик решился отказаться от энергочаса и пришел в клуб к двенадцати... Это значит, что он больше не синтетик?

- Два варианта. Либо он дикий. Либо он труп.

- Это значит... не все способны подзарядиться от ритуала?!

Он вздыхает.

- Не так все просто, девочка. Ритуал сам по себе никому не дает энергии. Ритуал показывает, можешь ты сам себя обеспечить топливом или нет. Можешь - становишься диким. Не можешь... Ну, как повезет. Некоторые успевают смотаться к дилеру. Некоторые - нет.

- Но прожекторы...

- Да. В этот раз энергия хлестанула через край... благодаря тебе. Настоящая энергия.

И Мавр рассказывает мне об энергетическом ритуале. Оказывается, его не зря проводят ровно в полночь. В это время солнце в надире.

- Где?

- В надире. Это точка, противоположная зениту. Ты когда-нибудь видела Солнце в зените? В высшей точке неба?

- Нет.

Он вздыхает:

- И я не видел. Но все равно оно там, за облаками, поднимается в зенит. А ночью опускается в надир, к нам под ноги, и снова начинает движение нам навстречу...

Мне кажется, он бредит. Но я все равно внимательно слушаю.

-...И в этот момент все возможно. Все. Иногда поднимается сильный ветер, такой, знаешь, что можно налетаться на весь день вперед... Там, в клубе, у тебя не было чувства, что ты купаешься в солнце? В солнечном свете?

Он очень точно описывает мое ощущение. Значит, и с ним бывало то же самое. Я говорю ему об этом. Он усмехается:

- У меня прожекторы никогда не загорались. Только у тебя. Такой выброс... Только этого мало. Энергией надо уметь управлять. Энергию надо собирать, передавать, аккумулировать. А мы не умеем. Пока. Той силы, что ты выплеснула в клубе, хватило бы на подзарядку двоим, ну, троим... Это еще не Завод.

...А я-то решила, что Солнце с неба снимаю!

- Завод? Ты говоришь о Заводе?

Он морщится:

- Ну, это фигура речи... На самом деле Завод есть, конечно. Но нам туда не попасть.

- А если бы?

Он молчит. Раздумывает.

- Знаешь что, - говорит наконец. - Я бы детей своих переправил... на Завод. Говорят, там есть рядом поселок... где живут счастливые люди. Абсолютно счастливые.

- Так не бывает.

- Не бывает... - Он вздыхает.

- Не волнуйся за детей. Они похожи на тебя. И на Перепелку.

- Спасибо. Я знаю.

***

Я впервые за несколько лет вижу энергетическое шоу со стороны. Это мечта каждого пикселя - и одновременно кошмар. Ведь если тебе снится, что ты смотришь шоу со стороны, - значит, ты опоздал на работу. Значит, тебя выгнали.

Кто теперь работает на моем месте?

Я вспоминаю Еву. Не могу не вспоминать ее, когда на экране в который раз загорается эта дурацкая строчка: " Энергетическое шоу для вас, горожане! "

Я сижу, свесив ноги, на подоконнике пятьдесят шестого этажа. Отсюда экран, отраженный на облаках, виден почти полностью. Ну, разве что левый нижний угол немного загораживает соседняя башня.

Экран потрясающий. Я не могу различить на нем точки-пиксели. Он кажется единым, насыщенным всеми цветами... радуги? Так мне говорили в детстве. Но что такое радуга, я не знаю.

Картинки движутся - люди ходят и говорят, неслышно открывая рты. Настоящие люди. Потом они сменяются рисованными. Потом настоящие и рисованные перемешиваются. Смешно толкаются, бьют друг друга подушками, кидаются пирожными... Мне вдруг страшно хочется пирожных. Кажется, я не ела их много лет.

Показывают свето-овец, на которых растет фосфоресцирующая шерсть. Показывают, как их стригут. Показывают одежду из такой шерсти. Здорово. Это реклама.

Показывают... Я прищуриваю глаза. Всего на одну секунду показывают огромное зеленое пространство, поросшее деревьями. Некоторые выше, некоторые ниже. Может быть, это и есть горы?

" Энергетическое шоу для вас, горожане! ". Я и не заметила, как пролетели двадцать минут. Экран медленно гаснет - сверху вниз. Внизу еще долго бежит строка: " Энергетическая полиция предупреждает: сделки с энергией опасны для вашего..." Экран гаснет.

Сейчас все пиксели, возбужденные и радостные, толпой валят в раздевалку. И мы с Евой могли бы сейчас идти вместе со всеми. Жалею ли я?

Ева умерла. Она случайно сбилась во время шоу, у нее не было запаски. Если бы она не сбилась, ее бы не оштрафовали. Если бы не оштрафовали, мы не пошли бы искать дилеров. Если бы мы их не нашли...

Может быть, все обернулось бы по-другому.

А может, и нет.

***

Несколько дней стоит такой плотный туман, что ни с пятидесятого, ни с двухсотого этажа не видно ни зги. Нет города, нет соседних башен. Нет и ветра. Никто никуда не летает.

Лифтер смазывает блоки. Перепелка учит детей читать. Алекс и Мавр сидят на подоконнике, свесив ноги над бездной, в руках у обоих - мегафоны.

Они болтают с соседями. От нечего делать.

Мегафоны сильно искажают звук. Металлический и жутковатый, он летит далеко, преодолевая даже туман. Человеческую речь, пропущенную через мегафон и расстояние, невозможно распознать. Поэтому здесь, в Оверграунде, на этот случай выработался особый язык, состоящий из одних только гласных.

Алекс не то говорит, не то поет. Получается будто птичий крик, он уходит в туман, через несколько секунд приходит ответ. Я ничего не понимаю, зато Алекс и Мавр понимают прекрасно. Мавр рывком вытягивает шнурок на рукоятке мегафона (подзаряжает слабенький аккумулятор), кричит что-то очень коротко и звонко. Приходит ответ - и оба, Алекс и Мавр, покатываются со смеху, чуть не падая с подоконника, а я стою, чувствуя себя полной дурой. Ну почему они мне не переводят?!

Башни залиты туманом, словно старинным белым парафином. И в тишине, в белом мареве перекликаются голоса - металлические, птичьи.

Это стоит послушать.

***

Потом возвращаются ветра, и Алекс учит меня управлять потоками. На мне дикая сбруя. К поясу пристегнут карабин. Я вишу над бездной, ветер сумасшедший, меня швыряет из стороны в сторону, как бумажку.

Алекс что-то кричит. Я, конечно, не слышу. Все инструкции он мне дал раньше: я должна управлять полетом с помощью крыльев, надетых, как плащ, мне на плечи. Развернуть крылья очень трудно - не хватает силы рук, тут нужна мышечная масса Алекса. Зато когда я все-таки ухитряюсь раскрыть их, становится легче: срабатывают фиксаторы, будто в зонтике. Крылья сконструированы из ткани, кожи и металла.

Неловкий поворот - и меня относит вправо и чуть не размазывает по стенке. Я поспешно выправляюсь. Алекс кричит, машет руками. " Синтепон! " - долетает до меня. Это в устах Алекса самое страшное ругательство: синтепон - значит, никуда не годный.

Я пытаюсь изменить угол крыльев, как Алекс мне показывал. Неожиданно получается. Поднимаюсь выше. Взлетаю, как воздушный змей на веревке. Еще выше! Выше Алекса! Он уже не кричит. Смотрит на меня, приложив ладонь к глазам.

Хочется удивить его. Я круче заламываю угол крыльев... И они ломаются. Не выдерживают напора ветра. Я лечу вниз - не вертикально, я ведь на тросе. Описываю дугу, как огромный маятник, и собираюсь на полном ходу врезаться в стену...

Вижу перед собой окно.

Неизвестно как исхитрившись, влетаю в проем, чуть-чуть ссадив локоть. Шлепаюсь на четвереньки и побыстрее отстегиваю от пояса карабин. Из пролома в потолке спрыгивает Алекс. Смотрит на меня круглыми глазищами.

- Все в порядке, - заискивающе улыбаюсь. - Ну... сломались. Бывает.

Он переводит дыхание. Вытирает пот со лба:

- Эффектное появление через окно мы еще не проходили. Это тебе два дежурства вне очереди!

***

Дежурство - это сущее наказание. Хорошо Мавру: он вовсю пользуется приспособлениями Лифтера и по лестницам почти не ходит. А мне-то приходится пересчитывать каждую ступеньку!

Дежурные помогают добытчикам. Добытчики - те, кто добывает пищу там, внизу, в городе. Часть покупают. Часть крадут со складов. Это трудное и опасное, но почетное занятие, и все равно добытчики все время меняются. Кому охота проводить полжизни среди синтетиков?

В подвале дома - тайник. Накануне энергочаса, когда синтетики ждут подключения и никому ни до чего нет дела, дежурные спускаются в тайник, набирают полный мешок упаковок, лотков и консервных банок и тащат все это на тридцатый этаж. Там Лифтер со своей системой противовесов принимает груз и доставляет его на самый верх. В гнездо.

Тащить мешок на тридцатый этаж!

Он весит примерно столько же, сколько я. Дышу сквозь сомкнутые зубы. На двадцатом этаже, где лестница проломана, мне помогает Лешка: вытаскивает на веревке сперва мешок, потом меня. Хочет взвалить мешок себе на плечи, но я не даю. Прогоняю его. Раз Алекс так хочет, чтобы я дежурила, подежурю! Не хуже других! Если он думает, что запрошу пощады...

Пот заливает лицо. На двадцать пятом этаже предо мной возникает преграда. С минуту тычусь в нее, как слепой котенок, прежде чем догадываюсь поднять голову.

Передо мной - руки в бока - стоит Алекс.

- Все, отдежурила. Отдай Лешке.

- Иди ты, - говорю, отдышавшись. - Думаешь, не дотащу?

- Дотащишь... Я тут к соседям собрался, у них показуха сегодня. Пойдешь?

***

В Оверграунде часто ходят в гости. Несмотря на то, что обитаемые башни стоят совсем не вплотную друг к другу. Между тем, летать с крыши на крышу дикие не могут, они ведь не бабочки!

Алекс давно обещал взять меня в гости. И вот сегодня, наконец, я посмотрю, как это делается. Я имею в виду путешествие в небе.

Кодекс гостеприимства в Оверграунде простой и незамысловатый. Если кто-то к кому-то собрался, натягивает огромный самострел на крыше и выстреливает железным крюком (это почему-то называется " залогиниться"). Крюк летит, за ним разматывается тонкий шнур. Долетев, крюк цепляется за оконный проем или арматуру. Если хозяева рады гостям, то привязывают к крюку толстый трос и пускают обратно. Если не рады, сбрасывают вниз. И без обид.

На этот раз Алекс решает управлять крыльями сам. Он плотно пристегивает меня к своему поясу. Нас выпускает Лифтер: понемногу разматывает катушку со стопором, опускает, как груз, за окошко. Спустившись на тросе на несколько этажей, Алекс разворачивает крылья и начинает подниматься, как тяжелый воздушный змей. Ветер сегодня свежий. Без ветра в поднебесье путешествовать нельзя.

Мы висим в небе на двух веревках. Одна, натянутая до звона, - из нашей башни. Вторая, чуть провисшая, - из соседской.

- Кр-ризис, - бормочет Алекс у меня над ухом. - Делириум тременс. Синтепон, м-мать...

- Что?

- Не могу дотянуться до карабина. Ты мешаешь.

- Ну извини... Мне спрыгнуть?

- Нет. Просто отстегни, когда скажу. Только когда скажу! А не через секунду после этого!

- Ты до трех сосчитать можешь?

- Издеваешься? Я потоки просчитываю, тут внезапно все... Вот, сейчас момент пропустили... Готова?

Я нащупываю карабин.

- Готова.

Он долго молчит. Ветер играет нами, бросает туда-сюда. Гудит на ветру крыло. Темным призраком вырисовывается в тумане башня - чужая. Мне начинает казаться, что Алекс заснул. Я уже хочу спросить его, не забыл ли он обо мне, но тут он орет, как ошпаренный:

- Давай!

Пальцы, даже окоченевшие, срабатывают сами по себе. Я отстегиваю карабин, и мы начинаем падать. Трещат крылья. Падение замедляется. Мы соскальзываем вниз, планируем... Единственный трос, протянутый от нас к месту нашего назначения, натягивается как струна.

Мы снова летим, подобно воздушному змею. Нас медленно подтягивают к соседской башне. Наши жизни в руках того, кто стоит у катушки с тросом и потихоньку сматывает ее - виток за витком. Некстати вспоминается рассказ Перепелки, как в старые времена поссорились двое братьев из разных гнезд, один заманил другого в гости, подтянул вот так же к самому окну - и перерезал веревку. Здесь о надежном человеке говорят: " Я бы доверил ему катушку"...

- Приехали, - сварливо говорит Алекс. Хотя я бы сказала, прилетели.

***

В первую минуту я немного теряюсь. Мы с Алексом угодили, похоже, на какое-то сборище: людей на этой башне никак не меньше, чем на площади после энергочаса. Но каких людей!

Некоторые носят на одежде перья и крылья птиц, именем которых названы их гнезда. Другие вообще ничего не носят, кроме ременных сбруй и кожаных штанов. Сбруя тоже у всех разная: у кого-то нарочито грубая и без украшений. У кого-то - с медными, серебряными, бронзовыми пластинками, а карабины выкованы в виде зубастых пастей. И крылья разные: я видела ярко-красные шелковые крылья. Видела стальные, механические. Крылья в легкомысленную клеточку. Крылья с изображением оскаленной пасти. Просто черные перепончатые крылья, как у летучей мыши...

Мужчины. Женщины. У некоторых волосы до пояса. Другие бриты наголо. Но у всех - особая небесная походка, легкая, балансирующая, будто они ступают по тонкому карнизу.

И еще взгляд.

Не надо рассматривать их крылья и разглядывать татуировки. Достаточно взглянуть им в глаза, чтобы понять: они - дикие. Сами себе энергия. Живут в облаках, снисходительно поглядывая сверху на весь остальной мир.

Они слышали обо мне: о том, как загорелись прожекторы в " Сорванной крыше". Сами подходят знакомиться. Говорят уважительно, как равные с равной. Я - дикая среди диких.

Потом начинается показуха - так они небрежно называют парад мастерства и бесшабашности, соревнование небесных мастеров, для которых отвесные стены и тонкие тросы - естественная среда обитания.

Десяток парней поднимаются по стене снаружи - мы наблюдаем за ними, стоя на подвесной платформе. В руках у каждого - по два ножа. Ребята находят в старой кладке трещины, втыкают в них лезвия, подтягиваются на руках - на одной руке - и снова ищут опору. Тот, что идет первым, два раза чуть не срывается...

За несколько метров до финиша его нож ломается. У меня перехватывает дыхание. Повиснув на одной руке, парень вытаскивает из-за пояса запасной нож, находит для него место, проверяет на прочность... Подтягивается, в который раз доверив свою жизнь хрупкой стали в ненадежной стене...

Я замечаю, что грызу ногти. Быстро оглядываюсь по сторонам. Все смотрят - кто сурово, кто с улыбкой, но никто так не переживает, как я!

Заставляю себя спрятать руки за спину. Заставляю себя не закрывать глаза - досмотреть до конца.

И он все-таки выигрывает, этот парень. Приходит первым. Отдуваясь, поднимается на платформу. Улыбается. Да ему лет шестнадцать, не больше! На щеке свежий шрам. И на поясе нет страховочного троса.

- Алекс! Почему бы ему не надеть страховку? Если бы сорвался...

- Ерунда! Он дикий. Дикий живет с любовью - и умирает без страха!

Я замолкаю. Боюсь ляпнуть еще какую-нибудь глупость.

Парень-победитель подходит ко мне. Я жму его руку - очень мозолистую. Очень горячую.

- Так это ты устроила иллюминацию в " Сорванной крыше"? - смотрит на меня с восхищением. - Когда в следующий раз будешь зажигать, позови меня, ладно? Я обещаю.

***

Потом все желающие показывают свои умения. Алекс тоже кое-что показывает, он управляет потоками так мастерски, что перестаешь замечать тросы. Кажется, он летит - свободно парит, и не механические крылья у него за плечами, а настоящие.

Я болею за Алекса изо всех сил, во всю мощь глотки. А про себя решаю: тренироваться каждый день, любую свободную минуту, но научиться летать не хуже. А может, даже лучше. И в следующий раз, когда прилетим на показуху, мне тоже будет что продемонстрировать людям...

Над головой тяжело взмахивают кожаные крылья - я невольно приседаю. Соревнования продолжаются: на тросах и без, в переплетении проводов, добытых дикими из старых коммуникационных колодцев. Какая-то девчонка, бритая наголо, летает с вопилкой - крохотным пропеллером, который, раскручиваясь на ветру, издает протяжный угрожающий звук. Девчонку все зовут Карлсон. Может, это ее имя?

На самый конец показухи хозяева гнезда приберегли " Вечный двигатель" - особенный трюк. Чтобы посмотреть его, все спускаются на сотый этаж: там в стену снаружи вмонтирован огромный ветряк с длинными треугольными лопастями. Мы смотрим, свесившись из окон (чего-чего, а окон тут полно, хороший был дом, светлый).

Участие в трюке принимают все жители гнезда, а их много. Они по очереди выпрыгивают из окна, цепляются за лопасть и своим весом заставляют ее опуститься. Прокатившись таким образом на лопасти, спрыгивают с нее и повисают на тросе, чтобы тут же подтянуться и юркнуть в окно - пятью этажами ниже. Бегом возвращаются обратно, чтобы снова выпрыгнуть и снова прокатиться на лопасти; вот так они носятся каруселью, раскручивая ветряк своим весом, и у меня рябит в глазах. Как они не запутываются в этих своих ремнях и тросах?

Но оказывается, что основное зрелище еще впереди.

Лопасти вертятся все быстрее. Механизм, испокон веков забиравший энергию, начинает ее отдавать. Поднимается ветер - как от колоссального вентилятора. Тогда пара молодых диких, взявшись за руки, прыгает с семидесятого этажа и повисает в воздушном потоке прямо напротив ветряка.

Трос, удерживающий влюбленных, такой тоненький, что я его не вижу. Просто гляжу, разинув рот, как двое летят, то обнимаясь, то чуть отстраняясь, как развеваются их волосы, как они целуются, зависнув между небом и землей, сплетя крылья на упругой воздушной подушке, какие они дикие - и какие нежные...

Забываю про ветряк и про страховки. Гляжу, как они ласкают друг друга, и мне становится душно - хочется ослабить ременную сбрую на груди.

- Жалко, нету Лифтера, - говорит Алекс, но я почти его не слышу. - Когда устроим показуху у нас в гнезде, надо будет его попросить... кое-что продемонстрировать. Знаешь, противовесы в лифтовой шахте - такая универсальная фишка...

Трюк уже закончился. Алекс говорит и говорит, а я смотрю в небо и улыбаюсь непонятно чему.

Потом мы сидим, свесив ноги в бездну, отдыхаем; я, навострив уши, слушаю разговоры. О том, как какому-то Рыжему стало тесно в родительском гнезде и он проложил трассу на юго-запад, очень сложную трассу среди воздушных потоков, " двести метров свободного полета, прикинь! ". На том конце этой нелегкой трассы его ждала верхушка башни - необитаемая пока верхушка. " И он совьет себе новое гнездо? - А то как же! За Рыжим знаешь сколько девчонок увяжется? "

Собеседники почему-то косятся на меня и переходят на шепот. Алекс ухмыляется. А я смущаюсь невесть отчего: что-то такое есть в их взглядах, какая-то искра. Внизу, среди синтетиков, на меня никогда так никто не смотрел.

Через несколько часов гости разлетаются. Алекс долго принюхивается к ветру, потом говорит, что в обратную сторону крылья не вытянут. Значит, нам придется возвращаться маятником - на каретке.

Нас провожает тот парень, что выиграл гонку по стене. У него странное имя - Держись. Он быстрый и цепкий, как паучок.

- Пока, Дикая! - кричит он, отпуская трос. - Пока, Алекс!

Я не успеваю ответить: мы падаем. В отвесном падении не очень-то поговоришь... Но падаем не вертикально, а по дуге.

Скрипит каретка - два блока, связанных между собой системой пружин. Наша жизнь зависит теперь от двух тросов: своего (у катушки Лифтер) и чужого (у катушки Держись). На высоте примерно сотого этажа мы проходим точку равновесия - два троса одинаковой длины и натянуты одинаково. Потом, словно гигантский маятник, мы несемся дальше - вперед и вверх. Домой.

Алекс на всякий случай ругается. Ремни впиваются мне в ребра. Это неудобно. Мне порядком надоело, что я при Алексе - груз. Вот выучусь летать сама...

Мы зависаем в высшей точке, в нескольких метрах левее двери с надписью " Добро пожаловать". Одновременно хватаемся за арматурные прутья, выступающие из стены. У меня трясутся руки, если честно.

- Приехали, - пыхтит Алекс. - Эй, есть кто дома? Принесите тапочки!

***

Дома нас ждет сюрприз. За столом в комнате Перепелки сидит Римус.

Бросаюсь к нему на шею. Сама не ожидала, что так обрадуюсь: я не видела Римуса с тех самых пор, как он рассказал о клубе " Сорванная крыша". И сказал потом тусклым голосом: " Ну, прощай. Всего хорошего".

- Римус! Привет!

- Привет, Дикая. - Он похлопывает меня по спине. - Летаем помаленьку?

Мне очень много хочется ему рассказать. Но нет времени: оказывается, Римус проделал опасный путь наверх, чтобы принести вести для Мавра.

И для меня.

Мавр очень мрачен. Таким я его никогда не видела. Страшноватый у него вид: встретила бы в подворотне - бежала бы без оглядки.

- Ищут тебя, Дикая. Всерьез ищут, - говорит он сквозь зубы.

- Кто? - говорю пренебрежительно. Человеку, который умеет летать, странно бояться какой-то там энергетической полиции.

- Конь в пальто, - отвечает Римус. - Не контролеры. Другие.

- Какие такие другие? Понятия не имею...

- Есть много вещей, о которых ты не имеешь понятия, - обрывает меня Мавр. - Расскажи еще раз, что там было с тобой и с подругой, которая потом погибла.

Я уже рассказывала им о Еве. Теперь рассказываю еще раз, стараясь ничего не забыть. Особо подробно описываю контролера, который нас отпустил. Даже пытаюсь выцарапать на стене его портрет - лицо, будто выкованное из бронированных пластин. Глаза, глядящие из провалов, как из глубоких дюз. Получается похоже, по-моему.

Римус долго рассматривает рисунок.

- Нет, - говорит. - Я такого никогда не видел... а увидел, запомнил бы. Такие лица не забывают.

- Но он не контролер?

- Нет. Скорее всего, он из тех, кто тебя ищет.

- Тогда зачем он меня отпустил?

Римус пожимает плечами.

- По-моему, они догадались, что она генератор, - задумчиво говорит Перепелка. - Поначалу спутали с подругой... Вернее, подругу спутали с тобой...

- Кто такие генераторы?

- Те, кто способны генерировать энергию. Не только для себя, но и... - Не договорив. Мавр оборачивается к Римусу. - Думаешь, они знают, где она сейчас?

- Понятия не имею. Но за моим магазином слежка круглосуточная.

- Значит, ты привел их к башне?! - взрывается Алекс.

Римус холодно щурится:

- Но-но, мальчик. Поучи старика избавляться от хвоста.

Становится тихо. Все о чем-то напряженно думают. Я верчу головой, пытаясь понять, чего они беспокоятся. Здесь, на башне, меня никто не достанет!

Так я думаю, так и говорю.

- Может, ты и права, - задумчиво говорит Мавр.

- А кто они такие, можете мне объяснить? Если не контролеры, не полиция... Жизнееды, что ли?

Мне кажется, это смешная шутка. Но никто, кроме меня, не смеется.

- Мне пора, - говорит Римус. - А то до энергочаса домой не успею.

Мавр и Алекс провожают его до лифта. Вернее, до противовеса, который Лифтер спускает далеко вниз, на сороковой этаж. Я смотрю ему вслед и никак не могу понять: а сам Римус, он синтетик, что ли? Почему же тогда и Мавр, и Алекс, и все его так уважают?!

Мавр возвращается. Походя роняет мне на плечо тяжелую руку:

- Из гнезда ни ногой. Ясно?

***

В гнезде полно работы каждый день. Километры тросов, которые надо чистить, распутывать, наматывать на катушки. Пружины и блоки, которые надо смазывать. Крылья, которые нужно чинить. А ведь еще тренировки: с Алексом или без него, но я теперь тренируюсь каждый день.

Светлые мои мечты явиться с собственной программой на следующую показуху тают, как туман. У меня ничего не получается. Вернее, я не могу закрепить успех. Сегодня кажется - молодец, научилась. А завтра ветер чуть-чуть поменялся - и опять болтаешься в воздухе, как мешок с ватой. Перепелка сочувствует мне и велит не отчаиваться. Алекс ругает неумехой. Дни следуют за днями, одинаковые, как ржавые арматурные прутья. И непрошеным приходит чувство, что ничего интересного и стоящего в жизни уже не будет.

Только по вечерам, когда я беру в руки свой барабан, возвращаются силы и оживает оптимизм. Барабанщик Лешка играет на маленькой установке, которую собрал ему Римус. И вдвоем мы устраиваем маленькое энергетическое шоу: все прихлопывают в такт, даже Мавр. В такт подвывает ветер за стенами. В такт мигает лампочка на потолке: эта лампочка работает от ветряка. Она такая яркая, что ее даже приходится отключать на ночь.

Дети Перепелки сидят рядом. Девочка хлопает громче всех. У мальчика блестят глаза, он в эти минуты очень похож на Мавра...

А потом приходит беда.

***

Он, конечно, много раз видел, как это делают старшие. Но не учел, что и крылья, и карабины, и вся система страховки рассчитаны на взрослого. На сильные руки. На больший вес.

Он наблюдал за моими тренировками и решил потренироваться сам. И сорвался. И его ударило об стену. Взрослый от такого удара умер бы. У него, легонького, переломились кости - на руке и на ноге.

Он не кричал. Лежал, зеленый от боли, и тихо терял сознание, пока лекарь гнезда - его звали Слава - возился с открытыми переломами. Перепелка тоже не плакала: она ведь дикая. Но глаза у нее были... страшно смотреть в такие глаза.

Лекарь взял руку и ногу мальчика в лубок. И велел ждать. Потому что больше помочь - он так сказал - ничем нельзя.

Мальчик лежит тихо-тихо. Все гнездо пропиталось его болью. Мне кажется, даже ветер, вечно воющий снаружи, чувствует эту боль,

- Перепелка, - говорю я. - Нужно дать ему обезболивающее. И жаропонижающее. И еще что-нибудь... чтобы не развилось воспаление.

- Откуда ты знаешь? Ты что, врач?

Я теряюсь. У нас в блоке нет врача, мы приходим в аптеку, описываем болезнь, и нам дают лекарства. Год назад один парень тоже ногу сломал...

- У тебя что, совсем нет лекарств?

- Диким не нужны лекарства, - говорит она высокомерно. - Мы лечим себя сами. Своей собственной волей.

Я сажусь рядом с мальчиком и наигрываю ему ритмы. Я играю о далеком ветре, о высоких горах, о тихой воде. Он засыпает. Но через несколько минут просыпается. Не может удержать стон. Ему очень больно.

В гнезде тихо. Мавр где-то наверху, на крыше. Алекс спозаранку улетел из гнезда. Лифтер возится со своими противовесами. Девочка сидит у постели брата, как маленькая статуя.

Перепелка поит сына водой с ложечки. Говорит, говорит, не останавливаясь, о том, что все будет хорошо, что нельзя терять мужества, что только мужество спасает нас, а страх - губит...

Я потихоньку, чтобы никто не видел, выхожу на лестницу.

Сколько времени потребуется, чтобы добежать до ближайшей аптеки?

Я буду бежать изо всех сил. Если бы попросить Лифтера меня спустить... Но нельзя, нельзя, чтобы они узнали, что я собираюсь делать. Никто не должен знать.

И я тороплюсь вниз. Перепрыгиваю через ступеньки. Ставлю, наверное, рекорд - никто никогда не спускался с двухсотого этажа так быстро...

Между пятидесятым и тридцать пятым раскиданы сторожки: наступишь, к примеру, на ступеньку, и пойдет сигнал наверх, в гнездо. Но я уже успела выучить эти ловушки: сама помогала Лифтеру обновлять их. Поэтому спускаюсь без лишнего шума. На двадцать втором, перед проломом, останавливаюсь. Мне впервые приходит в голову: а как я выгляжу? Не сойдут ли синтетики с ума, увидев на улицах девушку в ременной сбруе поверх обычной одежды?

Быстро расстегиваю пояс. Аккуратно сворачиваю ремни, прячу под кучей строительного мусора. Никто не найдет: я скоренько. Вернусь через четверть часа.

Поначалу хочу оставить и барабан - будет мешать на бегу. Но потом решаю взять его с собой. Я к нему привыкла. К тому же он приносит удачу.

Внизу, на лестнице, мне встречается старушка. Кивает, как знакомой. Кажется, мы уже виделись?

Прежде чем шагнуть за порог, на секунду останавливаюсь. Вот он, мир синтетиков. Я была частью этого мира... не так давно.

Делаю шаг.

Вот так штука! Я забыла, как ходят по ровной земле! Как тут можно бегать, прыгать, не глядя под ноги... и что это за удивительное чувство - надежная опора под ногами!

Я бегу - во-первых, потому, что надо торопиться. Во-вторых, потому, что на башне вот так не побегаешь. Полетаешь - да. Но бегать... это же так прекрасно!

Прохожие на меня глазеют, но без особого удивления. Просто у девушки хорошее настроение. Просто есть энергия. Просто хочется побегать.

Я поворачиваю за угол и вижу аптеку. Вхожу. Пытаюсь скрыть возбуждение.

- У вас есть обезболивающее? Жаропонижающее? Витамины для детей? Антибиотики?

Я выпаливаю все это на одном дыхании.

Аптекарша, милая круглолицая женщина, смотрит на меня с тревогой:

- У вас кто-то серьезно заболел?

- Да. Ребенок!

- Такие лекарства только с предъявлением гражданской карты. У вас с собой?

Как хорошо, что я не выбросила карточку! Она лежит, как и лежала, в потайном кармане куртки. Вытаскиваю ее и протягиваю продавщице.

- Вам выйдет скидка. - Она щелкает на счетах. - Обезболивающее, жаропонижающее... всего это будет стоить...

Дверь за моей спиной открывается. Я оборачиваюсь.