Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Антропологическая серия кодов






 

Этот момент был подчеркнут З. Фрейдом.

Это было перенесено в исследование культуры

 

Интересное исследование этих изменений человека в XX веке было проведено, в час­тости, А. Вебером, Н. Элиасом и М. Фуко.

 

Н. Элиас

правильно подчеркивал, что культура состоит не только в изменении культурных форм, но и в изменении самого человека

 

1. ИНСТИНКТ

 

Первой причиной устойчивости традиции является соответствие её фундаменталь­ным инстинктам, свойственным всем живым существам – это инстинкты, базирую­щиеся на потребностях питания, половой инстинкт и стадный инстинкт (ибо человек – животное общественное). Инстинкт и традиция похожи. Не­мецкий психолог Э. Кречмер (1888-1964) правильно подчеркивал: «Во многих случаях бы­вает трудно отде­лить спо­собы поведения че­ло­века, ставшие устойчи­выми и привыч­ными благодаря традиции, от за­крепленных, бла­годаря наследственности, в виде ин­стинктов. Многие из переданных традицией обычаев и со­циальных порядков первобытных народов (на­пример, порядки заключения брака) по своей устойчивости и однообразию стоят не­да­леко от инстинктов животных; в своей основе они, вероятно, имеют постоянные ин­стинктивные компо­ненты (например, встречающиеся у некоторых видов живот­ных ин­стинктивное избегание ин­цеста как ко­рень экзогамии) и по своему биологическому спо­собу действия и относительной целе­сообразности по­добны инстинктам» (Кречмер Э. Строе­ние тела и характер. М., 1995. С.102). Действи­тельно все действия человека «по традиции» могут быть интерпретированы по аналогии с инстинктом. Опыт такого рода мысли имел место – это популярный в на­чале XX века «инстинктивизм» У. Мак –Дугалла (1871-1938), противопоставленный в те времена бихевиоризму Дж. Уотсона. У. Мак - Дугалл считал, что инстинкты определяют структуру общественного устройства.

В принципе действие традиции совпадает с явлениями тропизма, которые исследо­вал Ж. Леб (1859-1924), считавший, что не только насекомым свойственно действовать ме­хани­стически по логике тропизмов, но и человек предпочитает действовать по привычному образу мысли и действия, уподобляясь в данном случае насекомым. Дей­ствительно, мышление в такой же степени обременительно для человека, как и для всех остальных животных, это лишь необходимость, требующая больших энергетических затрат. Человек вынужден мыслить, ибо он не может выжить, не используя мышление и изобретенные в процессе мышления, не присущие ему по генетической программе формы поведения. А потому для энергетической экономии, ему пришлось использовать меха­низм традиции, который, подобно инстинкту, закреплял бы изобретенные им по­средством мысли формы поведения. Основатель современной этологии и философ К. Лоренц писал: «Ту роль, которую в развитии и закреплении био­логических ритуалов играла гене­тиче­ская на­следуемость, в культурной ритуализации безусловно взяла на себя традиция. Тем не менее в самом процессе возникновения тра­диции срабатывают какие-то инстинктивные, иными сло­вами, филогенетически запрограммированные ме­ха­низмы» (Лоренц К. Эволюция ри­туала в биологической и культурной сферах.\\ При­рода. 1969, №11. С.48).

Тот факт, что в формировании традиции оказывают активное участие ин­стинкты, яв­ляется одной из причин её устойчивости, в частности, - мен­тальной деятельности че­ловека. Истории мысли известен представитель современной социобиологии Э. Уилсон. Вот что он пишет в работе «Прометеев огонь: Размышления о происхождении разума» (1983), написанной совместно с Ч. Лимзденом: «Гены чело­века обусловливают способ, каким формируется человеческий разум, - какие стимулы воспринимаются, а какие нет, какая информация обрабатывается, какие виды памяти наиболее легко вызы­ваются, какие виды эмо­ций пробуждаются и так далее. Процессы, которые создают та­кие следствия, названы эпи­генетическими правилами. Эти правила коренятся в особенностях человеческой биоло­гии, и они влияют на способы проявле­ния культуры, формируют их» (Limsden C.I., Wilson E.O. Promethean Fire: Reflection on the Origin of Mind. Cambridge (Mass.) et al., 1983. P.20). Т.е суще­ствуют определенные правила-регу­ляторы – «эпигенетические правила», которые регулируют предпочтения человека при выборе тех или иных форм сознания и поведения. Но все же, с другой стороны, при всей зави­симости от своей биологи­ческой конструк­ции, человек конструи­рует свой мир, создавая на базе инстинктив­ных методов адаптации, отличные от инстинкта тра­диции, которые образуют ментальные, социальные и хозяйственные формы культуры. А по­тому больше можно со­гласиться с мне­нием Л.С. Выготского: «.. все дело человека и его пове­дения – в построении и культивирова­нии новых инстинктов» (Выготский Л.С., Лурия А.Р. Этюды по истории поведения: Обезьяна. Примитив. Ребенок. М., 1993. С.26). Эти «новые инстинкты» и есть традиции. И по­тому кое в чем прав отечествен­ный философ Я.Э. Голосовкер, который писал: «Сегодня мы вправе ска­зать: человеку при­сущ инстинкт культуры. Инстинктивно в нем прежде всего стремление, по­буд-к-куль­туре, к её созданию. Этот инстинкт выработался в нем в выс­шую творческую силу. Это и есть то, что мы называем «дух». Спиритуали­стическая философия приняла этот «дух» за особую субстанцию. Религия наименовала его сло­вом «бог». Она обособила его от человека и смирила им человека. Но в высших своих проявлениях она в то же время будила в человеке человечность, тот самый при­сущий человеку «дух» – его выс­ший инстинкт» (Голосовкер Я. Э. Логика мифа. М., 1987. С.133). Поэтому, с одной сто­роны, традиции базируются на исходных биологиче­ских инстинктах, но, с другой, они качественно от них отличны. Отличаются они, пре­жде всего, своей динамичностью и тем, что они могут быть осознаваемы и корректи­руемы самим человеком при помощи разума. Традиция – это единство инстинкта и разума, причем в этом единстве часто ка­ждый из членов этой «триады»- традиция, инстинкт, разум, - часто взаимно переходят друг в друга.

П.Ж. Прудон - скандально популярный в свое время мыслитель (им бла­гонамеренные буржуа пугали своих детей), утвер­ждал: «До сих пор мы не открыли ни­чего такого, на что человек мог бы претендовать как на свойст­венное исключительно ему: обществен­ный ин­стинкт, нравственное чув­ство существует и у живот­ных. Со­вер­шая некоторые поступки, вы­званные состраданием, справедли­во­стью и преданностью, че­ловек мнит себя подобным Богу, забывая, что он при соверше­нии этих по­ступков следует чисто жи­вотному влечению. Мы бываем добрыми, любящими, сострадатель­ными, но в то же время жадными, злыми, сладо­стра­стными и мстительными - совсем как животные. Высшие наши доб­родетели при тщатель­ном анализе оказываются сле­пыми проявле­ниями инстинкта» (Прудон П.Ж. Что такое собственность? М. 1998. С.160-161).

 

«Для инстинкта нет ничего трудного, пока действие не выходит из круга шаблонных поступков животного, но для него же нет также и ничего легкого, как только действие должно откло­ниться от обычного пути. Насекомое, удивлявшее нас минуту назад своей глубокой проница­тельностью, поражает наблюдателя своей тупостью, как только очу­титься в условиях, чуждых его повседневной практике» (Фабр Ж.-А. Жизнь на­секомых. Рассказы энтомолога. М. 1963. С.66).

 

«Инстинкт непогрешим в той неизменной области действий, которая ему отведена. Вне этой области он бессилен. Его участь- быть одновременно и высочайшим знанием, и изумительной глупостью, в зависимости от того, в каких условиях действует насеко­мое: в нормальных или в случайных» (Фабр Ж.-А. Жизнь насекомых. Рассказы энтомолога. М.1963. С.70).

 

2. ОБУЧЕНИЕ

 

3. РАЗУМ

 

Традиция отличается от сис­тем научения, принятых у животных, хотя элементы традиции присутст­вуют у вы­соко­орга­низованных животных, способ жизни которых носит социаль­ный характер, - ши­роко известен пример мытья бататов, который прижился в стаде низших узконосых обезьян, стал традицией, т.е. несвойст­венным для данного вида животных изобрете­нием. Функцией же конструирования, изобретения обладает именно разум.

По своей стойкости традиция во многом схожа явлениям импринтинга – первона­чального обучения. Без способности обучения человек не может обладать какими-либо формами поведения, отличных от заложенных генетической программой. Повышенная способность к обучению – это существенное условие возникновения тра­диции. Уже высшие животные обладают крайне развитой способностью к обучению, без этой спо­собности эффективная адаптация к среде невозможна. Если быть более точным, то и у насекомых, и у более низших животных эта способность также проявлена достаточно явно. Инстинктивные формы поведения даже на самом низшем уровне живого не в со­стоянии обеспечить должную степень адаптации ввиду многообразия конкретной среды, в которую попадает живое существо даже самой низ­шей формы организации.

Но человек появился тогда, когда у его пред­ков начал вырабатываться механизм тра­диции, как надстройка над инстинктив­ными формами поведения и задан­ными гене­ти­че­ской программой системами имприн­тинга и обучения.

Механизмы возникновения традиции, которые были выявлены в процессе наблюде­ния за стадами обезьян, полностью соответствуютмеханизмам, действующим у человека. Как правило, новые привычки возникают у молодняка, которые потом пере­дают их своим матерям, взрослые самцы не восприимчивы инновациям. Склонны к ин­новационным действиям так же периферийные и одиноко живущие самцы, которые в системе стадной организации занимают низкое положение или являются из­гоями - мар­гиналами. Все это типично и для человеческих сообществ. Но все эти системы, отмеченные в стадах высших животных, периодически воспроизводятся из поко­ления в поколение без изме­не­ния и имеют локальный характер, в традиции же существует со­вершенно иной мо­мент, - она за­крепляет и инициирует изобретения, т.е. интенсивно развивается, и все­гда экс­тенсивно расширяет сферу своего влияния, т.е. существенным её моментом яв­ляется присутствие разума в традиции. Всякая традиция может быть ус­тойчивой, если она адаптирована к реальности, доста­точно рациональна и эффективна в применении. Традиция, чтобы быть устойчивой, должна быть разумной. Разум и есть форма негенетической системы адаптации.

Известен крайне популярный в XVII – XVIII вв. спор о «врожден­ности идей». Развернутую критику «врожденности» дал Дж. Локк, направив её против своих оппонентов как по политической, так и по философской линии – кембриджских платоников. Его философия потом стала базой философствования про­светителей XVIII века. Ут­верждение о «врожденности идей» базируется на том факте, что в чело­веческом созна­нии существуют устойчивые, способные к трансляции, т.е. традицион­ные ментальные об­разования, которые служат базой для развертки человеческого по­нимания окружаю­щего мира. Локк, сторонник умеренного сенсуа­лизма и его социального аналога – ли­берализма в идеологии, утверждал обратное, счи­тая, что ра­зум является инструментом познания, который является антиподом этих традиционных форм. С тех пор традиция и разум противопоставляются, что ошибочно. Как правильно под­черкивал Х.Г. Га­да­мер: «…безусловной противоположности между тра­дицией и ра­зумом не су­ществует.. По существу своему традиция - это сохранение того, что есть, сохранение, осуществляю­щееся при любых истори­ческих переменах. Но такое сохранение суть есть акт ра­зума, отличающийся, правда, своей незамет­ностью. Отсюда проистекает то, что обновление, планирование выдают себя за единственное деяние и свершение разума. Но это всего лишь ви­димость» (Гадамер Х.Г. Истина и ме­тод. М., 1988 С.334-335).

Более того, разум есть вторичное ментальное образование, порожденное тра­дициями общества, его образом жизни и формами организации. Как пра­вильно подчерки­вал, в частности, Э. Трёльч (1865-1923): «..абсолютный разум не есть нечто абстракт­ное, но всегда конкретное, вырастающее в условиях определенной госу­дарственности. Он вы­свобождается из них в форме традиции, в форме исто­рического воспоминания и, сво­бодно паря, выражает впервые полноту разума как сово­купность исторических вос­по­минаний, вечно растущее благо традиции и воспитания» (Трёльч Э. Исто­ризм и его проблемы. М., Юрист, 1994 с.224).

 

Есть еще более парадоксальный момент – дело в том, что порожденные разумом ра­циональные структуры в своем совершенном виде являются полными аналогами ин­стинкта. Особый идеал ра­зумности и рациональности – это по­нятийное мышление и механическое действие. Считается, что в данном случае мы дос­тигаем успеха в адекватности знания и правильности действия. Но именно эти черты присущи инстинкту – четкая рефлективная реакция на воздействия окружающей среды и механизированность инстинктивных дей­ствий. Потому, можно сказать, что разум и ра­циональность – это, как не парадоксально, завершающий виток «спирали»: от инстинкта – к традиции, от традиции – к разуму, а от него к его идеалу - к «рацио», как новой «внегенетической» формы инстинктивного мышления и поведения. Здесь во многом прав, в частности А. Тойнби, считая, что общей линией развития человеческой цивилизации является «прогрессирующее упрощение», к которому рационализация имеет прямое отношение. Похожесть рациональных схем мысли и поведения инстинкту – одна из причин их устойчивости, но и это имеет пределы: если разум вы­ступает в качестве системы максимальной рационализации традиции, то он фактически эту традицию уничтожает, а сам деградирует в инстинкт. Потому в чем-то прав А. Бергсон, когда писал: «Инстинкт и интеллект представляют два расходящихся, но одинаково уместных разрешения одной и той же проблемы» (Бергсон А. Творческая эволюция. Материя и память. Мн., 1998. С.159).

Многих раздражает неопределенность символических конструк­ций, смешанных с эмоциональными формами переживания; смутность обычаев, которыми закрепляется и транслируется традиция. Потому люди стремятся заменить их рациональными фор­мами, считая более совершенными, но на самом деле это является возвратом к простым формам инстинкта, потерей устойчивости традиции, ибо традиция, хотя и похожа на инстинкт, но инстинктом не является, в такой же степени, как она не является и порождением исключительно только разума. Как не странно, символические формы поведения, явления повышенной эмоциональности и богатой фантазии наблюдаются именно у высокоразвитых животных, хотя, согласно общей логике роста рационально­сти должно быть наоборот: чем более высоко органи­зовано животное, тем более оно должно быть менее эмоционально и более «разумно». Разум уничтожает эстетику – точка зрения особо известная для российской ментальности как благодаря Д. Писареву, так и Л. Толстому. Тем не менее именно вместе с ростом разумности, растет (и в зна­чительно большей степени) эмоциональная сфера. Потому-то часто многие считают эмоционально-худо­жественное освоение мира значительно более совершенной формой сознания. Действительно все рациональные формы сознания выросли именно из сферы художественно-эмоционального сознания, - европейская наука имеет истоком греческое искусство. Потому разум всегда погружен в эмоциональную «ауру», только так он спо­собен действовать, только так он может обладать устойчивостью. И только тогда он способен к своему развитию, когда эмоциональная сфера достигает определенной сте­пени совершенства. В частности, если вспомнить опять русскую философию, то П.Л. Лавров подчеркивал, что именно «потребности нервного возбуждения» породили «по­требности мысли»: «Эта самая потребность нервного возбуждения вызвала у развитого человека наслаждение соз­нанием процесса методической критики, точного научного знания и объединяющего философского понимания; затем, на почве последнего, еще более ред­кую потребность последовательности в жизненной деятельности, гармонией личных и общественных стремлений, личного развития и об­щественной солидарности. Наконец, этим же путем становится для исключительных личностей доступно и наслаждение сознательным участием в историческом процессе, даже на счет всех низ­ших нервных возбуждений и, в случае нужды, на счет самой жизни особи» (Лавров П.Л. Задачи по­нимания истории. Спб., 1903. С.42).

Мнение, что разум развивается путем подавления эмоционально-художественной сферы сознания глубоко ошибочно. Это не подтверждается реалиями культуры – в ис­тории культуры мы наблюдаем как совершенствование разума, так и совершенствова­ние художественно - эмоциональной сферы человеческого сознания. Именно эта сто­рона отражена в механизме традиции, - она имеет не чисто рациональный характер (его имеют лишь частные её формы), а рационально-иррациональный, только таким образом она может устойчиво функционировать в культуре, которая носит такой же ха­рактер, как и носят такой же характер формы сознания, формируемые ею. Идентично устойчивость разума в культуре, и разум как фактор устойчивости традиций культуры, возможны лишь в том случае, когда разум и рациональные структуры фундированы в символических, эмоционально-художественных формах. Именно эмоциональная сфера, надстроенная уже у высших животных над инстинктом, служит тем посредником, ко­торый не позволяет разуму опуститься до уровня механического инстинкта, придает ему динамичность и способность к творчеству, выступая в данном случае условием ус­тойчивости традиции, ибо без развития традиция не может устойчиво существовать в культуре. В связи с этим можно утверждать, что разум как причина устойчивости тра­диции может эффективно действовать, если он находится в динамическом равновесии между строгой логичностью своих форм и одновременно своей фундированностью в символических и эмоционально-художественных формах.

Бывает, что разум – как «символ порядка», выступает причиной дестабилизации в культуре. Когда разум, пе­рейдя дозволенные традицией рамки в своей инновационной способности, вступает в противоречие с традициями той или иной культурной общности и становится деструктивной силой, приобретает иррациональный характер. В этом отношении прав А. Бергсон, когда писал: «Интеллект характеризуется природным непониманием жизни» (Бергсон А. Творческая эволюция. Материя и па­мять. Мн., 1998. С.183). Так что не только сон ра­зума порождает чудовищ, но и сам ра­зум более способен их и порождать. Это, как известно, имеет конкретные примеры, в частности, деструктив­ность идеала «Разума» во времена Французской революции. Де­структивность разума была убедительно показана, в част­ности, в работе М. Хоркхай­мера «Помрачение ра­зума» (1947). Рационально выработан­ные «разумные» нормы, введенные без должного учета реалий традиции, всегда не действуют, это было также убедительно показано представителями «исторической школы права» (Г. Гуго, К. Са­виньи, Г. Пухта) ещё в начале XIX века. Разум, который не согласован с традициями культуры ведет себя как пьяный, – он начинает изобретать разнообразные, лишенные смысла логически непротиворечивые конструк­ции, которые совершенно не способны к продуктивному действию в культуре.

Но вообще-то разум – продукт исторический, его образ и форма меняются в зависимости от той или иной социокультурной ситуации, в которой он действует. Сей­час, как подчерки­вал еще Ортега-и-Гассет: «Чистый разум необходимо заменить жиз­ненным разумом, в котором он находит место, обретает подвижность и силу изменчивости» (Ортега-и- Гассет Х. Что такое философия? М., 1991. С.48). Именно становление постклассической формы «живого» разума мы наблюдаем на рубеже ты­сячелетий. Именно в диалектике соотношения тех или иных форм разума и рациональ­ности с ре­ально действующими механизмами традиции на основе взаимодействия ра­зума и тра­диции, и изменения в результате этого взаимодействия как форм разума, так и механизмов действия традиции состоит логика развития культуры.

Необходимо отметить еще один момент – всегда разум считался достоянием мысли, но вот в чем парадокс, в силу вышесказанного, разум не всегда может идентифициро­ваться с мыслью. Мысль – это динамическое образование, а разум всегда стремится к созданию неизменных, вечных «Истин», и, как было отмечено, тяготеет к инстинкту. Мысль же не есть разумная деятельность, а вернее всего это инновационная деятель­ность, инновация же есть частный момент традиции, а потому мысль – это атрибут тра­диции, в которую как частный момент входит разум. И только через посредство традиции мысль имеет причастность к разуму. Именно то, что мысль является атрибутом прежде всего традиции, а не разума, обусловлено и то, что мысль всегда ху­дожественно окрашена, базируется на эмоционально-бессознательных основах человеческого сознания.

 

Но надо учитывать и следующий момент, который был подчеркнут Ж.-Ж. Руссо. Именно то, что изменение поведения человека посредством образования и рационали­зации приводит к деградации, к становлению его порочности.

 

Этот же момент был подчеркнут В. Парето.

 


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.01 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал