Какие бывают познавательные модели

До рождения европейской науки в обществе царило не оформленное логически почитание природы как благого или как злобного начала. Это почитание удобно описать как господство нулевой (донаучной) ПМ, которую можно назвать этико-эстетической (религиозной) моделью. В ее рамках мир (природа и общество) понимался как храм. Считать ее нулевой следует еще и потому, что она характеризует тот эмоциональный тип восприятия, который нельзя, строго говоря, отнести к познанию.

Огурцовввел две ПМ – семиотическую и механическую, основные при рождении европейской науки. Семиотическая (знаковая) ПМ – такой тип описания знания, при котором мир выступает как текст, а познание – как чтение, расшифровка. Эта модель исторически была исходной для европейской науки, первой научной – ею пользовались Высокое средневековье и Возрождение, когда познание понималось как разгадывание замысла Творца. С нею в науку вошли понятие закона природы и идея математизации науки. Хотя нынешняя наука, в общем-то, отошла от знаковой трактовки знания, таковая всё еще присутствует в ней в форме семиотики – учения о знаках и знаковых системах. С моей точки зрения, у семиотики нет своего предмета – она является лишь аспектом рассмотрения. Как мы увидим, иногда он удобен и потому полезен, но и только.

Первая ПМ характерна для начальных стадий формирования научных дисциплин. Знаковая модель безраздельно господствовала в ранней генетике, где и сейчас термин " генетический текст" является одним из главных, хотя мы уже видим, что представление генетической информации как линейной и знаковой чересчур упрощено. То же могу сказать о тезисе: " Итак, личность – это прежде всего интерпретирующий себя самого текст" [Налимов, 1989, c. 204]: это попытка формализовать ранее не формализованную область знания, когда модельный характер формализации еще не осознан.

Вторая (механическая) ПМ сменила в XVI-XVII веках знаковую. Она строит систему мира как механизм, как автомат. В ее рамках утвердились принцип причинности и идея эволюции (точнее, прогресса – как социального, так и биологического). До сих пор мы говорим " понять механизм явления", хотя бы явление было вовсе не механическим. Идея целостности занимает мало места в данной модели, но всё же присутствует: каждый объект определяется, как деталь, своим местом в целом механизме.

В XIX веке вторая ПМ обогатилась идеей устойчивости движения – стали считать реально интересными лишь те движения, которые при малых возмущениях не приводят к большим различиям в результатах. Ныне же основной интерес представляют как раз неустойчивые движения, а их невозможно описать без обращения к случайности.

Дальнейшее развитие рациональной европейской науки связано, на мой взгляд, с тремя ПМ – статистической, системной и диатропической. Вся пятерка сменяющих друг друга научных моделей грубо, но в общем, по-моему, верно описывает процесс европейского научного познания как социальное явление, характерное для ушедшего тысячелетия.

Третья (статистическая) ПМ видит мир как совокупность балансов, средних и инвариантов. С нею в науку вошли такие понятия, как закон сохранения, торговый баланс, баланс природы, однородное и изотропное пространство, процент. Возникла она впараллель со знаковой: впервые понятие баланса родилось в бухгалтерии XV века, оттуда идет традиция видеть государство и природу как исконно сбалансированные Богом(прообраз идей равновесия властей и экологии) и приводить доли к единой форме – процентной. Однако эта ПМ завоевала науку лишь в XVIII-XIX веках; она до сих пор занимает в науке центральное положение, и в ее терминах принято трактовать всё, что связано со случайностью.

Отличие данной ПМ от механической часто ускользает от внимания, поэтому поясню: если мы взвешиваем объект исследования на чашечных весах, то уравниваем стрелку весов, кладя на другую чашу весов гири в нужном составе, то это – механическая процедура; если же мы уравниваем сотню образцов килограммовой гирей и ограничиваемся этим (запоминая лишь, что средний вес образца равен 10 г), то это – статистическая процедура. Подробнее о третьей ПМ будет рассказано в п. 3.

Четвертая (системная) ПМ видит во всем целостность, уподобляет мир организму. С нею в науку вошли идея оптимальности (экстремальные принципы) и идея самоорганизации. В мировоззрение ученых эта ПМ входит в настоящее время, хотя отдельные ее положения утвердились давно (например, принцип наименьшего действия).

Несмотря на свои очевидные достоинства, системная ПМ несет в себе радикальный изъян – уверенность в наличии единственно правильного решения едва ли не каждой задачи о поведении систем. Неоднозначность решения сложных задач не отрицается, однако явно или неявно считается, что среди них можно выбрать лучшее.

Пятая (диатропическая, от греч. диатропос – разнообразный) ПМ едва нарождается как социальное явление, но мне представляется, что она станет ведущей ПМ начала XXI века. Она видит в мире прежде всего разнообразие, видит природу как сад или как ярмарку (а не как огород или рынок, которые лишены эстетического элемента), она моделирует природу обществом или иной совокупностью, в которой ни один элемент не обязателен, но в которой некоторая трудно уловимая целостность (часто – не функциональная, а эстетическая) есть. Нетрудно видеть, что ценотическая картина мира Кудрина, упомянутая в п. 1, тяготеет, несмотря на системный язык, к пятой ПМ. К ней же близко представление Атталио «множественном порядке»(polyordre) [Attali, 1986, c. 357], которое можно назвать социальной диатропикой.

Разнообразие имеет свои собственные законы, достаточно общие и существенные, но не формальные и не строго однозначные. Поэтому, несмотря на общую упорядоченность, фундаментальную роль в нем обычно играет случайность; но это – не та случайность, что в ТВ, о чем скажем позже.

Хотя признание обществом важной, а порой и ведущей, роли разнообразия уже состоялось, переход науки на диатропический способ мыслить затягивается, и конца этому пока не видно. Одна из причин видится в том, что тут требуется переход от западного способа мыслить к восточному. " На Западе сознательная точка зрения выносит произвольный приговор против бессознательного, и тогда все, что идет изнутри, расценивается в силу предубеждения как inferior (низшее – Ю.Ч.) или не совсем правильное" [Юнг, 1994, c. 115]. Другими словами, системная (оптимизационная) позиция для европейского ума естественна. Наоборот, для психолога Карла Юнга" психологически верным представляется восточное утверждение о том, что Мировой духне имеет формы, арупалока, и в то же время является местом возникновения всех форм. Эти формы бессознательного не принадлежат никакому определенному времени, т.е., очевидно, вечны" [там же, c. 117].

Добавлю, что приближением к такому образу мыслей было понятиеПлатона" мир идей ", однако одного его недостаточно. Надо добавить еще чисто диатропическое утверждение (кстати, характерное для индийских мифов), что абсолютной правоты, а с тем и единственно правильного (высшего) решения, обычно не существует.

Именно таков, на мой взгляд, статус случайности – ни единой сущности ее, ни единого взгляда на нее искать нет смысла. Поэтому и математика, пригодная для изучения случайности, не должна сводиться к какой-то одной, пусть и очень развитой, концепции, а должна быть диатропической. В целом такой подход математике чужд, однако бывают исключения: " По-видимому, разумно принимать принцип множественности моделей и считать, что действительность описывается сразу целой совокупностью математических моделей, частично противоречащих друг другу" [Успенский, 1987, c. 119]. Таким описанием и следует заняться.

ПМ изучены далеко не одинаково. Первую и вторую описал Огурцов(литературу см. [Чайковский, 1996]), мною частично опубликовано [Чайковский, 1985; 1987; 1989; 1990; 1993; 1994; 1996a] исследование третьей ПМ. Книгу [Чайковский, 1990] можно рассматривать как описание пятой ПМ, а остальные ПМ еще ждут исследователя. Перечисленные шесть ПМ представляются мне набором, достаточным для анализа социальной истории европейской науки.

Каждая ПМ заимствует у предыдущей много черт, и потому их часто путают; столь же характерно и более интересно сходство (но в других отношениях) моделей одинаковой чётности; чётные модели (начиная с нулевой) тяготеют к целостному знанию (особенно четвёртая, системная), а нечётные – к расчленяющему, элементному знанию (особенно третья, статистическая). Если от одной чётной модели к другой человеку перейти довольно легко, то от чётной к нечётной и обратно – отнюдь.

Поэтому, например, многие учёные берут аргументы равным образом из арсенала семиотики и статистики. Вот, кстати, почему дарвинизм из всего арсенала науки ХХ века всерьез использовал только созданную в начале века формальную генетику, а не новые, гораздо более содержательные системные представления новой генетики.

В наше время третья ПМ повсюду уступает место четвёртой, а это значит, что обе имеют достаточно много приверженцев, чем и объясняется нескончаемый спор вокруг дарвинизма и рынка (см. след. параграф). Факт смены ПМ хорошо виден хотя бы в том, что аргументы, прежде не привлекавшие внимания, вдруг попадают в центр дискуссии.

Системная ПМ тоже имеет изъяны. Их пытается исправить диатропический подход, но он еще не завоевал статуса познавательной модели. Диатропическая картина мира (одним из инструментов которой является теория фракталов), явственно заявившая о себе в конце ХХ века, претендует на общественное внимание, но еще не завладела им. Поскольку, по всей видимости, одна ПМ может сменять другую только в определенном порядке, сейчас важно верно описать пятую ПМ и ее место в нашем мире. Однако различные ПМ способны сосуществовать веками, а это значит, что неплохо бы хоть как-то охарактеризовать и ту ПМ, которая может последовать за нею.