Военный институт 6 страница

Но не дремало международное еврейство и всякую ошибку германских правителей оборачивало в свою пользу. Еврейские политики доказали, что для них возможно если не всё, то уж во всяком случае очень многое, и в частности такое чудо, как брак социализма-коммунизма с капитализмом-йгшшрналшмом.

В конце 1941 года, когда еврейская власть в России стояла на грани катастрофы и зашатались основы их мирового владычества вместе с мечтой о мировой революции, группа " видных деятелей" американских деловых кругов выпустила меморандум к американскому правительству и конгрессу, в котором, между прочим, говорилось: " С тех пор как Россия стала коммунистической державой. Советы никогда не угрожали нашим национальным интересам и нашему образу жизни. (Л забыли Маяковского: " Ешь ананасы, рябчиков жуй. лень твой последний приходит, буржуй! " - И.О.) Между тем безумная политика Гитлера вот уже в течение двух лет направлена на то, чтобы надеть на мир ярмо рабства. Наше собственное существование в качестве свободного народа находится в смертельной опасности".

Евреи использовали все' своё влияние в Соединенных Штатах, чтобы объединить эту страну с СССР и обратить все ее" могущество против Германии Гитлера. Заокеанские империалисты пришли на помощь к коммунистам и спасли их от разгрома.

О, эти " видные деятели" американских деловых кругов были не такими простачками, чтобы не знать мальчишеской угрозы Маяковского буржуям, жующим рябчиков. Они и марксизм-ленинизм знали не хуже нас. изучающих его по вузовским программам, и о массовом истреблении русского народа они были прекрасно информированы. Весь секрет в пом. 41 о это были еврейские " деятели", представляющие и защищающие интересы евреев, и они чётко знали, на чью сторону встать. С тех нор как Россия стала коммунистической державой, она действительно неуч рожала и не могла угрожать их национальным интересам и их образу жизни, потому что то и другое у правителей США и СССР совпадало, так как правители гам и здесь были одного и того же рода и племени. А вот " безумная политика Гитлера", направленная на известное всем " окончательное решение еврейского вопроса", представляла " смертельную опасность" их собственному существованию. И вот объединилось, казалось бы. несоединимое, был создан гигантский блок евреизированных держав.

Характерный для евреев утилитарный подход ко всему, с чем приходится им иметь дело, не.обошёл и советскую армию. Еврейские правители рассматривали армию лишь с точки зрения её временной полезности еврейским интересам. Точно так же они смотрят и на всё народонаселение России: люди для них --лишь объект эксплуатации, поэтому удовлетворять следует лишь их материальные потребности и лишь в минимальном объёме. Солдат и в ешё большей степени офицер советской армии должны мыслить шаблонами еврейского агитпропа, не рассуждать и слепо повиноваться приказу. Шаблоны мышления, указы и приказы исходят из еврейского центра.

U

Мыслящий иначе - классовый враг и подлежит истреблению. Такое отношение к армии сохраняется и по сеП день.

На всём протяжении войны 1941 - 1945 годов Советская армия влачила жалкое существование. Не хватало самого элементарного: обуви, обмундирования, продовольствия - и это несмотря на то. что вся страна надрывалась в работе только на армию. Поистине нужно было обладать извращённой жидовской мудростью, чтобы до такой степени расстроить и развалить некогда цветущую российскую экономику, разорить семью, разуть и раздеть всех почти догола, морить голодом страну и едва сводить концы с концами, чтобы хоть как-то содержать армию. И подумать только, что всего лишь за двадцать лет до того эта страна утопала в изобилии! Солдаты советской армии донашивали шинели, ботинки и сапоги ещё царских времен. Стрелковое оружие, артиллерия, конская сбруя и многие другие военные материалы были в подавляющем большинстве еще' дореволюционного производства. Отлично спланированные военные городки с удобными и архитектурно красивыми казармами были заслугой царского командования и отеческого попечительства русских царей над всеми любимой Русской, поистине народной армией. Красная армия зародилась как орудие раздуваемой жидами классовой вражды, и уже в силу этого она не пользовалась любовью народа и не была народной. Впрочем, еврейские законодатели и не желали этого. Для них важно было только одно: чтобы армия была им послушна. Низкую техническую оснащённость они компенсировали массой солдат, посылаемых на убой. Для них не важно было, какой ценой будет достигнута победа, лишь бы она была достигнута. Речь шла о спасении еврейской шкуры, и русской крови они для этого не жалели.

Итак, февраль 1944 года...

Мы все впятером, вчерашние детдомовцы, зачисленные на солдатское довольствие, явились в склад ОВС (служба обозно-вешевого снабжения), и хлопотливый старшина принялся подбирать нам старенькое обмундирование самых маленьких размеров. Задача была не из лёгких, так как самый старший в группе едва приблизился к пятнадцати, а младшему не исполнилось и двенадцати лет. В конце кониов. искусный в своём деле старшина умудрился всех нас как-то обмундировать, и со склада мы вышли уже солдатами. Сапоги в то время поставлялись в армию только кирзовые, но и они были редкостью. Основная масса солдат, а нередко и офицеры были обуты в грубые ботинки с обмотками. Как ни старался наш старшина, всё-таки ботинки и шинели оказались для нас непомерно велики, и вид у нас, на сегодняшний взгляд, был смешной, но мы. дети войны, привыкли не смущаться внешними неудобствами и были вполне довольны своею судьбой.

Лепельское Артеллерийсуко-Мннометное Училище (ЛАМУ) г. Ьарнаул,

1944 год, музвзвод

Так началась моя военная служба, продолжавшаяся без малого двенадцать лет.

Прежде всего нужно было овладеть своей профессией, и я энергично принялся за дело. Я очень скоро понял, что главное в овладении искусством игры на музыкальном инструменте- это регулярность занятий и постоянное стремление вперёд, от простейших упражнений ко всё более трудным. Военный дирижер, капитан Колесников, сам образованный и тонко воспитанный музыкант, проводил с нами занятия по теории музыки, и мы быстро овладевали музыкальной грамотой. Военный оркестр открыл мне дверь в чудесный мир музыки, научил понимать её премудрую технику, дивную гармонию, невыразимые образы и таинственную, волнующую духовность. Уже через два или три месяца я начал играть в оркестре, сначала на альту, а вскоре перешёл на трубу и корнет - два родственных и, как мне казалось, самых прекрасных из духовых инструментов.

Воспитанники военных оркестров по закону имели право продолжать учиться в общеобразовательной школе. Правда, надо сказать, что обстановка этому не благоприятствовала и нужно было обладать известным упорством и внутренней целеустремленностью, чтобы воспользоваться этим правом. Из двадцати воспитанников нашего оркестра нормальную десятилетку окончили только двое, один из них - пишущий эти строки. Остальные весьма быстро забросили школу, не выдержав трудностей учёбы " на два фронта" и отчасти соблазнённые красотой и лёгкостью службы военного музыканта. Впрочем, профессиональными музыкантами никто из них, кажется, не стал, и впоследствии многие овладели другими, более практичными специальностями.

Период моей службы в военном оркестре с февраля ] 944 по май 1949 года представляется мне теперь полосой довольно серой и монотонной

жизни в беспрерывном труде и учёбе. Весьма скоро я почувствовал некоторую отчуждённость в окружающей меня среде - на языке политруков это называется шаблоном " оторвался от коллектива".

Музвзвод. ЛАМУ на марше 1944 год.

Лепельскоеартиллерийско-миномётное училище выпускало офицеров-артиллеристов каждые шесть месяцев. Молох войны постоянно требовал всё новых и новых жертв. Ую были молодые парни, преимущественно русские, с образованием, как правило, шесть-семь классов, но по тогдашнему уровню советской военной техники они вполне удовлетворяли фронтовым потребностям. По присвоении звания младшего лейтенанта им выдавали кирзовые сапоги, английские шинели солдатского образца, летом фуражки, зимой солдатские шапки и отправляли эшелоном на фронт. Некоторые из них буквально через несколько дней уже шли, также эшелоном, в тыл и нередко оказывались снова в Барнауле, в его многочисленных военных госпиталях, изувеченные германскими снарядами. А туда, на Запал, шли всё новые и новые пополнения, вконец обескровливая разорённые русские города и сёла. С одним из таких эшелонов сбежал мой детдомовский дружок Борька Черепанов, вновь побеждённый своей природной склонностью к странствиям и приключениям. Солдат действительной службы за побег из своей части подлежал строгой ответственности, но воспитаннику многое прощалось. Он появился снова среди нас примерно через год, когда война уже окончилась. На его груди красовались и позвякивали несколько медалей " за взятие" и " за освобождение", которыми награждались все солдаты фронтовых частей. Быть может, ему хотелось теперь остаться в родном

городе и вновь устроиться в нашем оркестре, но беглеца назад не взяли. Он снова исчез и больше я его не видел.

Впрочем, такому же искушению однажды поддался и я. В Барнауле стоял отдельный офицерский учебный полк, который осенью 1944 года был передислоцирован в Молдавию, вплотную к фронту. Некоторые его тыловые службы ещё оставались в Барнауле, и в это время один предприимчивый музыкант, служивший когда-то в нашем оркестре, но потом уволенный по болезни взапас, устроился в этот полк на должность капельмейстера и начал формировать свой оркестр. Музыкантов взять было негде, и он сумел тайно переманить к себе несколько наших воспитанников, в том числе и меня. Всех нас привлекла возможность постранствовать и, быть может, попасть на фронт, который в мальчишеском воображении был окутан дымкой романтики. Однако вскоре начальство училища узнало о нашем местонахождении, снеслось с командованием полка, и нам пришлось с позором возвратиться " к прежнему месту службы". За провинность нас лишь слегка пожурили, и вскоре всё было предано забвению, ведь мы хотели всего лишь принять более активное участие в защите родины.

Помню день, когда по радио было объявлено о прекращении военных действий, - конец войны, день победы. Радость народа была неподдельная. Наконец-то прекратилось избиение дорогих и близких каждому сыновей, братьев, мужей, просто русских людей; окончился страшный, каторжный труд под давлением жестокого пресса государственных органов; хотелось верить, что скоро кончится и голод. В казарме царило радужное возбуждение. Оркестру дан был приказ выйти на улицу и играть для народа. И мы играли старинные русские марши и вальсы, так сладостно звучащие для русского уха, для изболевшей, исстрадавшейся русской души. Слушая нас, женщины утирали слёзы. В этот миг хотелось верить в торжество добра, в лучшее будущее, в особую миссию нашего отечества. На спешно воздвигнутых трибунах выступали партийные агитаторы, кричали что-то о заслугах партии под руководством " великого Сталина", о превосходстве социалистической системы и весь прочий всем давно осточертевший бред. Но теперь их слушали больше из вежливости, нежели из страха. С концом войны, казалось, должна кончиться и лживая, надоедливая пропаганда, и речи агитаторов воспринимались как последняя неприятная отрыжка войны. Этому хотелось верить, и эта вера в тот день была одним из элементов народного счастья.

Во время войны в идеологический арсенал советской пропаганды был привнесен один существенно новый элемент -тема патриотизма. До войны еврейские политкомиссары оболванивали армию и народ " в духе интернационализма", который по сути дела был формой еврейского космополитизма. Понятия родины, патриотизма и национального самосознания объявлялись пережитками капитализма и буржуазными

предрассудками, а главная задача заключалась в том, чтобы помочь рабочему классу во всемирном масштабе свергнуть иго буржуазии и установить социализм по нашему образцу. Муссировалась идея 'мировой революции", в результате которой все трудящиеся обретут свободу, счастье и материальное благополучие в условиях изобилия. Отсутствие изобилия у нас объяснялось капиталистическим окружением. Свободы же и счастья, по утверждению пропаганды, было у нас хоть отбавляй. Собирали взносы и пожертвования " в пользу МОПРа" (Международного объединения в помощь рабочим), устраивались субботники в помощь голодающим трудящимся проклятого капиталистического мира. Заправилы всемирного еврейского концерна, воодушевлённые победой своего дела в России, закусив удила, рвались к установлению владычества во всём мире и без удержу тарабанили о своём намерении облагодетельствовать " пролетариев всех стран". Отлично помню висевшие на всех улицах Барнаула ещё в начале 1942 года лозунги: " Привет германскому пролетариату! " Огромная, тяжеловесная и неповоротливая пропагандистская машина, руководимая ожирелыми тупыми мозгами евреев, привыкших мыслить шаблонами Торы и Талмуда, по инерции ещё долго продолжали талдычить довоенными лозунгами. А в это время немецкий " пролетариат", одетый в форму солдат германского вермахта, сытый и соответственно обученный, с автоматом в руках и с торжествующей улыбкой на лице, в отличных кожаных сапогах с подковками, топал по полям и дорогам " страны победившего социализма", вешая, расстреливая и сжигая в печах и газовых камерах своих непрошеных " благодетелей" - еврейских политкомиссаров и всех иже с ними при полном сочувствии и одобрении " пролетариата" русского. Всё шло ровно и гладко до тех пор, пока " германский пролетариат" не дотопал до стен белокаменной. Немецкий штык золингеновской стали уже готов был пощекотать нежную восточную кожу укрывшихся в Московском Кремле благодетелей мирового пролетариата. Тут-то и подали Сталину якорь спасения - идею патриотизма. Началась оголтелая, не знающая удержу бесстыдная спекуляция на тех чувствах народа, которые вчера ещё считались антисоциалистическими, преступными и за проявление которых легко можно было загреметь в тюрьму и даже под расстрел. Гибкая диалектика коммунистических властителей, особенно когда речь идёт о спасении собственной шкуры. На время пришлось забыть о " священной истории" Сиона и законе Моисеевом и повести речь об истории русской и законах общечеловеческих. В одном из обращений к войскам и народу Иосиф Сталин, несомненно, по подсказке военачальников из русских произнёс фразу, ставшую стержнем патриотической темы в совпропаганде: " Пусть вдохновляет вас в этой борьбе мужественный образ наших великих предков". При этом он назвал имена Александра Невского, князя Дмитрия Донского, Минина и Пожарского,

Суворова и Кутузова. Эти слова великого диктатора заставили всю пропагандистскую машину сделать поворот от надоевшей всем пустопорожней болтовни в духе жидовского интернационализма и космополитизма в сторону всем понятного и приемлемого патриотизма. Другой крупной акцией Сталина в том же направлении было введение в армии единоначалия, то есть отстранение еврейских политкомиссаров or вмешательства в дела командования. Эти два мероприятия значительно оздоровили атмосферу в войсках и повысили их боеспособность.

Чтобы уничтожить изолированность партии, над которой тяготели преступления времен революции, гражданской войны и коллективизации, и приблизить её к массам, на фронте проводился приём в партию целыми подразделениями. Отказаться, разумеется, никто не смел. Мой старший брат, Павел, у которого я воспитывался после смерти матери и до начала войны, обратился, однако, за разъяснениями к еврею-нолитруку, выразив сомнение, имеет ли он право вступать в партию, коль скоро его отец репрессирован и находился в заключении по политическим мотивам. И еврей-политрук " разъяснил":

- Есть указание ЦК партии не обращать на это внимания.

Идти с партбилетом навстречу смерти получили право все без исключения. Между тем в 1933 году, когда арестовали отца, местный парторг вызвал моего брата к себе и сказал коротко:

- Выкладывай, Павлик, комсомольский билет. Теперь комсомольцем
тебе Оыть нельзя.

Впрочем, многие после окончания войны, вернувшись из армии домой, постарались избавиться от партбилета как от излишней и унизительно» обузы. Мой брат, однако, остался в партии, хотя долгое время остро переживал разлад в своей душе, пока, наконец, плюнув на все неувязки и противоречия, не смирился со своим положением. В юности он. подобно отцу, питал некоторые иллюзии относительно новой власти и " светлого будущего". Он женился на девушке, отец которой, Тихон Ревякин, сложил свою голову за советскую власть: он был орханизатором и председателем исполкома советской власти в одном из крупных волостных сел Алтайского края. Ворвавшиеся в село колчаковцы арестовали всех " комитетчиков" во главе с председателем, вывели в поле и лосрубали всем головы шашками. Так погиб тесть моего брата Тихон Ревякин. Его имя числится в революционных анналах Алтайского края. Продолжением и своеобразным финалом этой трагической истории служит следующий, не лишенный трагического смысла эпизод, рассказ о котором заставит меня, правда, несколько забежать вперёд.

В сентябре 1965 года, освободившись из мордовских лагерей, я приехал в Барнаул и поселился на некоторое время в доме всё того же своего брага

Павла. Ещё жива была его тёща, вдова революционера-большевика Тихона Ревякина. Она не получала никакой пенсии, хотя всю жизнь провела в тяжёлых трудах и заботах. Её молодость падала на дореволюционный период, затем двадцатые-тридцатые годы с их разрухой и всеобщей неустроенностью. Короче, того рабочего стажа, который необходим для получения пенсии, у неё не оказалось. Она жила в доме моего брата, своего зятя, была обеспечена всем необходимым, но ей хотелось иметь и свою собственную долю, которая давала бы ей некоторую независимость -желание вполне естественное. Она обратилась ко мне с просьбой написать заявление высшим властям, чтобы исхлопотать для неё пенсию за мужа-революционера. Я посочувствовал бедной старушке, исследовал хорошенько историю гибели её мужа, написал прошение в Политбюро ЦК КПСС и отправил его. Я был абсолютно уверен в успехе нашего предприятия, ведь власть и благополучие нынешних правителей России утверждены прежде всего на крови таких, как Тихон Ревякин. Каково же было наше удивление и разочарование, когда пришел обыкновенный, заурядный, пошлый и циничный отказ по типу тех, которые приходят в лагеря заключённым: " Ваша жалоба получена, рассмотрена и оставлена без удовлетворения". Поистине правы политзеки: вся страна - один большой концлагерь, и разница лишь в строгости режима. Правда, было добавлено " разъяснение", что эту вдову погибшего революционера должны содержать родственники. Но в этом разъяснении никто не нуждался, её и без разъяснения не бросали на произвол судьбы. Этот ответ высших властей (на вершине тогда уже был Брежнев, за год до того свергнувший Хрущёва) поверг бедную старицу в окончательный духовный паралич. Вскоре она покинула этот мир и отошла к своему мужу. Говорят, на том свете истина открывается душам человеческим во всей полноте. Дай Бог, чтобы это было так. Но и здесь, на земле, можно также постигнуть истину путём размышлений. О чём говорит судьба этой жалкой старушки в сочетании с тем " разъяснением", которое было дано брату на фронте евреем-политруком? Вся суть дела сводится опять к тому же талмудскому утверждению: вы все, гои, - тупые скоты, и ваша миссия на земле в том лишь и состоит, чтобы трудиться и даже... умирать ради блага еврея. Это, и только это, нам разрешается и даже предписывается. Но не пытайтесь претендовать на нечто большее. Плодами победы распоряжаемся мы. Мы бросаем куски, и довольно жирные, своим холуям, но опять-таки лишь тем, кого мы сами выберем, в верности и преданности которых мы уверены. Какое нам дело до тех, кто уже умер? Прошлого нет, будущее смутно. Реально только настоящее, и мы умеем им пользоваться. И не пытайтесь нам ставить палки в колёса...

Задолго до конца войны, когда Россия ещё захлебывалась собственной кровью на полях сражений, поливала слезами и потом колхозные поля и падала в голодный обморок у заводских станков и в очередях за пайкой хлеба, международный жид, потирая руки, уже готовился пожать обильные плоды победы. Руками своих ставленников он кроит и перекраивает карту Европы, отваливая гигантские куски взращённому им церберу социализма; планирует, кого из своих врагов расстрелять, кого повесить, кого засадить в тюрьму на пожизненную; прикидывает на счётах миллиардные барыши и новые тонны золота для своих банковских подвалов; уже его любимое детище - молох ГУЛАГа - жадно облизывает свою окровавленную пасть в предвкушении новых миллионных жертв.

" Воцарится Иегова вовек, бог твой, Сионе, в род и род! " -ликуют жиды в синагогах, и дружно вторят им голосистые хоры в христианских церквах: " Ликуй ныне и веселися, Сионе..."

Война кончилась, остановились её жернова, в течение четырёх лет перемалывавшие её кости. Ещё шире распахнулась чудовищная пасть ГУЛАГа, ещё яростнее заработали его страшные челюсти. С запада на восток потянулись эшелоны тех, кто пытался спастись от советского концлагеря в Европе под защитой западных союзников. Несчастные, они весьма слабо представляли себе могущество мирового Сиона, неисчислимая агентура которого рыскала по всем уголкам разгромленной Европы, вылавливая всех, кто сотрудничал с Германией Гитлера и в той или иной форме причинил зло евреям. Защиты искать было негде и не у кого.

" Ненавидящие Сиона, посрамитеся от Господа (Иеговы), яко трава бо огнём, будете иссохше", - поёт православная церковь, посылая проклятия всем, кто восстает против Сиона, и тем самым благословляя истребление агентурой Сиона миллионов людей, и прежде всего русских. Поистине некуда бедному крестьянину податься.

'Торе побеждённым! " - сказал как-то в древности мудрые слова вождь галлов, захвативших Рим.

" Вдвойне горе вам, победители! - скажем сегодня мы, - ибо не сумели вы сбросить своё собственное иго рабства да плюс ещё другим его на шею повесили".

Германия Гитлера побеждена, разгромлена и почти сравнена с землёй. Но поистине история не знает ничего более величественного, чем подвиг I ермании в этой войне. Впервые в истории эта передовая страна Европы со всею определённостью ясно и чётко сказала всему миру: " Вот он, змей древний, враг рода человеческого! " Впервые эти слова произнёс весь народ, вся нация, всё государство разом. Германия потерпела поражение, потому что мир был не подготовлен к принятию этой идеи. Сион, усердно трудясь в течение нескольких столетий, сумел развратить народные массы и отравить

Их сознание ядовитыми испарениями гниющих мерзостей иудаизма. Но слово было сказано, международный шулер схвачен за руку, карты его спутаны. Потребуются годы и годы, прежде чем Сион сможет оправиться от нанесённого ему могучего удара и выработать новую тактику борьбы, в которой, наряду со стратегией глобальной агрессии, ему придется уделить немалое место и делу самообороны - оправданию и замазыванию своих предшествующих злодеяний, особенно в России.

В мае 1946 года Лепельское артиллерийско-минометное училище былорасформировано. Все кадровые служащие были распределены по воинским частям и военным училищам Западно-Сибирского военного округа. Я попал в Кемеровское пехотное училище - в его оркестр. Унылая серость промышленного центра, бедность рабочего люда, суровые зимы, непролазная грязь на улицах и воздух, отравленный извержениямимногочисленных химических заводов, оставили в моей памяти мрачные впечатления. В окрестностях города было множество угольных шахт, где часто случались обвалы, гибло множество людей и наш оркестр вызывали для участия в похоронах. Я видел безысходное горе, слышал плач и стоны - стоны Русскойземли. Нив газетах, ни по радио, естественно, об этих происшествиях не сообщалось. Училище было расположенона окраине города. Рядом находился небольшой концлагерь, и когда мне выпадала очередь отправляться на стрельбище дежурным сигналистом, я всегда проходил мимо его высоченногозабора и нескольких рядов колючей проволоки. На сторожевых вышках по углам день и ночьстояли часовые-Кто там сидел и что творилось там, за этим забором? Я не имел об этом ни малейшего понятия. Однажды, тоже во время дежурства сигналистом, я оказался свидетелем следующего случая. Выйдя из комнаты дежурного почасти, находившейся в штабе училища, я направился к учебным корпусам, чтобы подать сигнал конца занятий, и тут увидел две серые человеческие фигуры, мечущиеся туда-сюда в растерянности у самых зданий. Не обратив на это особого внимания, подаю сигнал. Была весна, снег уже сошёл и светило яркое солнце, хотя воздух был ещё холодный. Серыефигурки оказались в самой гуще армейцев числом в несколько сот. Они, естественно, привлекли к себе и любопытство курсантов, которые окружили их густым плотным кольцом. Я подошёл ближе и с трудом пробился сквозь толпу, чтобы взглянуть на этих людей. По их виду нетрудно было догадаться, что это беглецы из соседнего лагеря. Арестантские бушлаты, шапки и брезентовые ботинки на деревянном ходу, изнурённые бледно-жёлтые лица.У старшего, лет сорока, лицо пухлое и отёчное, у младшего, менее двадцати, наоборот, худое, испитое, с глазами, как бы воспалёнными от какой-то внутренней болезни. Старший сохраняет самообладание, в глазах младшего читаются испуг и растерянность.

- Куда же вы бежите? - спрашивает кто-то из курсантов.

- Домой, -отвечает старший и пытается при этом изобразить нечто вроде улыбки на отёчном лице.

- А где же ваш дом?

- Там...

Старший сделал неопределённый жест в сторону города. Он. видимо, ещё не терял надежды.

" Но таким был когда-то и мой отец", - подумалось мне.

Между тем появился охранник с собакой на поводу. Побег из лагеря, видимо, не остался незамеченным, и погоня шла по горячему следу. Толпа курсантов расступилась, охранник вошел в середину круга, держа в левой руке поводок, в правой — револьвер. Это был молодой, лет двадцати семи, чекист спортивной выправки, в фуфайке цвета хаки, фуражке и добротных офицерских сапогах. Лицо раздражённое и злое. Не обращая внимания на окружающих, он крикнул:

-Садись!

Беглецы сели на землю. Огромная овчарка с широко разинутой пастью рванулась вперёд. Охранник подвел её к старшему и ошепил поводок от ошейника. Почуяв свободу, она бросилась на свою жертву и вцепилась зубами в ватные брюки заключённого. Тот, видимо, зная повадки собак, сидел, не шелохнувшись и не глядя на собаку. Это было наилучшее, что он мог предпринять для самозащиты. Дав собаке утолить свою ярость, охранник схватил её за ошейник и повёл к младшему. И снова она рвалась вперёд, порывисто дыша и разинув пасть, словно желая растер за гь и поглот нгь свию жертву. Судорожный испуг выразился на лице молодого беглеца, и он, на мгновение поддавшись страху, громко вскрикнул, но тотчас же. овладев собой, умолк и приготовился выдержать свою долю. Среди курсантов послышались отдельные голоса возмущения и начался ропот. Они, конечно. не могли броситься на помощь истязаемым, ибо перед их глазами действовал представитель советской власти, к защите которой они сами готовились, но и равнодушно созерцать эту сцену они не могли. Да и вообще с самого начала я не заметил никакой вражды к этим несчастным, скорее было сочувствие. Охранник понял моральную невыгодность своей позиции и. как бы оправдываясь, крикнул:

- Это же изменники родины, товарищи!

Однако одобрительных реплик, на которые он, видимо, рассчитывал, не послышалось. Он дал команду беглецам подняться и повёл их в сторону лагеря. Я очнулся от оцепенения и поспешно подал сигнал начала заняшй. Курсанты побежали в свои классы, а я долго смотрел вслед удаляющимся трём фигурам -двум сгорбленным, серым и безотрадным, и одной резвой и бодрой, цвета хаки, с собачьим поводком в левой и револьвером в правой

руке. Смутные предчувствия шевелились в глубине души. Я ощутил некое родство с этими двумя несчастными. Они. а не человек с револьвером, представляли ту Россию, к которой принадлежал я.

За период службы военным музыкантом мне довелось побывать в трёх оркестровых " коллективах" - сознательно употребляю это замызганное пропагандой и неприятное для меня слово, отражающее, однако, известную сторону совдействительности. Из этих трёх кемеровский был наиболее тяжёлым и труднопереносимым. Быть может, здесь находил отражение дух промышленного и на советский лад пролетаризированного провинциального города, где условия прежде всего способствуют распространению пьянства, разврата, насилия над личностью и вообще уголовщины. Из примерно тридцати человек музвзвода - воспитанников, солдат срочной службы и сверхсрочников было два или три отъявленных негодяя с совершенно явными уголовными наклонностями, развитию которых так способствует евреизированная идеология и педагогика. Негодяй отличается от всех прочих тем, что он всегда активно агрессивен и старается подмять под себя всех прочих, при этом особым объектом его злобных атак становятся те, кто дальше всего отстоит от его низменного образа мышления и поведения. Поразительно, как эта истина подтвердилась во всероссийском масштабе в первые годы после захвата власти евреями: истреблению подверглось в первую очередь дворянство, и прежде всего лучшая его часть - армейское офицерство, против которого иудейские мерзавцы в роли политкомиссаров развернули оголтелую травлю.