Сомнение как главное проявление страха

На пути воина Шамбалы одним из самых сильных проявлений страха бывает сомнение. Сомнение — корень многих препятствий, которые встают перед учениками. Оно может стать для нас причиной утраты веры в то, что путь воинского искусства способен преобразить нашу жизнь, и мы снова отступаем и оказываемся в коконе. Отступая, мы каждый раз увязаем глубже, чем это было вначале. Такие сомнения случаются на всех этапах и всех путях воинского искусства. В любой момент странствия сомнение может помешать вам идти дальше, особенно если вы чувствуете в себе готовность прибавить шагу и занять свое место в мире — место воина. В тот самый миг, когда вы готовы по-настоящему соединиться со своим миром, — окинуть свежим взглядом свои отношения с людьми, свою работу и семейную жизнь — на вас может обрушиться жестокий шквал сомнения.

Есть здравые, разумные виды сомнения, которые не тащат нас обратно в кокон, которые важны для совершенствования в воинском искусстве. Пример здравого сомнения — это здоровый скептицизм острого ума, который ничего не принимает на веру. Он поощряет нас подвергать разумным сомнениям и проверке то, что нам говорят, сравнивать услышанное с собственными переживаниями. Благодаря практике внимательности мы оттачиваем осознанность и восприятие, обретаем некоторую способность видеть сквозь дымку самообмана и смятения, порождающую маски и ложные амбиции, и сквозь путаницу, которую вносят другие. Мы уже не так легковерны, как прежде.

Но есть и другие виды сомнения, которые тянут нас вниз, похищая нашу осознанность и жизнерадостность. Этот отрицательный шаблон мышления вынуждает нас сомневаться в том, что мы пережили в процессе практики и на самом пути воина. Мы можем усомниться, что нам присуще изначальное добро, и в том, что мы можем его взращивать и строить на нем свою жизнь. Порой фальшивый мир масок и ложных амбиций может выглядеть так, что наше ощущение изначального добра и достоинства внимательности больше походит на бегство от реальности, чем на ее подлинное переживание. В мире полно людей, не имеющих ни малейшего представления о духовности (часто только потому, что они о ней ничего не слышали). И вот, в гуще такой массы бездумной уверенности, что «истинный мир» груб и враждебен, а люди по сути своей эгоистичны, мы начинаем сомневаться в собственной интуиции, в том, что сами же пережили.

Поскольку я получил физическое образование, мне пришлось пройти очень длинный путь, чтобы научиться видеть сквозь жестокие сомнения, которые я принес с собой в мир чувств и непосредственного восприятия. Даже сейчас я время от времени замечаю, что мой ум ученого вмешивается и подвергает сомнению мою собственную интуицию. Я говорю не о по-настоящему открытом, любознательном уме ученого, а об упорных надуманных сомнениях, которые приходят снова и снова: «Ведь мы знаем, что этого не может быть». Такой сомневающийся ум несет в себе перемену восприятия, некую ограниченность и холодность. В режиме сомнения мир начинает казаться плоским и пустым, он теряет свою живость. В такие времена я чувствую так, будто меня еще глубже запихали в кокон, ощущаю знакомое давление на грудь, шею и горло по мере того, как наращиваю новый слой брони.

По-тибетски слово «сомневаться» буквально значит «иметь два ума» — именно так и обстоит дело с сомнением. Когда мы сомневаемся, у нас два ума: один по-настоящему переживает ощущение, а другой, устранившись от жизни, с беспокойством наблюдает за ним, постоянно следит, чтобы мы поступали «правильно». Например, когда мы счастливы, мы и в этом, казалось бы безоблачном состоянии продолжаем наблюдать за собой, поэтому наше счастье построено на сомнении и страхе. Мы не хотим просто быть счастливыми — мы хотим быть уверены в своем счастье.

Поэтому мы прибываем сразу в двух умах — один испытывает счастье, другой удостоверивается, что мы счастливы, — и постоянно мечемся между ними. Мы то и дело проверяем, желая убедиться, что действительно счастливы, и не пропустить нечто такое, что могло бы помешать нашему счастью. Неотступный страх, что счастье невечно, означает, что неизбежно появится нечто такое, что нарушит нашу удовлетворенность, даже если это будут просто муки голода.

Единственный способ одолеть сомнение — взглянуть на него в упор, задать ему вопрос и выслушать его ответ, пока мы не осознаем изначальное добро, заключенное в самом сомнении. Сомневаясь, защищая свой кокон, мы на самом деле верим, что защищаем свой здравый ум и комфорт. Чтобы вырваться из этой западни, важно поразмыслить о подлинности своей практики внимательности. Наше собственное ощущение способствует развитию в нас веры, которая разумна и не слепа. Такая вера отличается от общепринятого понимания веры, как веры в то, что нам сказали, без всякой проверки с нашей стороны. Слово «вера» (faith) тесно связано со словом — «уверенность» (confidence) — в обоих случаях присутствует латинский корень fides. Уверенность буквально означает «наличие веры». Итак, обладая уверенностью, то есть «имея веру», мы можем преодолеть сомнения по отношению к внимательности и ощущению изначального добра.

Часто сомнение бывает разновидностью лени. Мы слышали об изначальном добре и пользе сидячей практики и в какой-то степени пережили их. Но когда приходит сомнение, нам кажется, что не стоит прилагать усилий, чтобы установить связь с изначальным добром и уверенностью. Мы так привыкли делать усилия только в тех случаях, когда нам угрожает наказание извне или обещано вознаграждение. Кроме того, мы можем подумать: «Моя жизнь не так уж плоха. Ощущение изначального добра заставляет меня чувствовать себя более уязвимым и менее уверенным, чем обычно. Зачем взваливать на себя лишнее бремя?» Мы миримся со своей ленью и принимаем ее предательские советы. Это еще больше усиливает наше сомнение, и мы начинаем создавать все новые причины для сомнений.

Лень и скрывающееся за ней сомнение — опасности, которые сопутствуют любой работе над собой. Едва избавившись от боли, которая заставила нас искать духовную или врачебную помощь, мы начинаем чувствовать себя лучше. Мы снова ощущаем себя уютно, видим мир более ясно, у нас возникает новая точка зрения. Однако мы не желаем выходить за пределы этой точки зрения. Мы слишком расслабляемся. Но если мы просто останемся в этом новообретенном состоянии самодовольства, можно легко впасть в спесь и самовлюбленность. Новая система убеждений становится слишком удобной, и мы больше не работаем над тем, чтобы увидеть свой страх. Мы просто создали новую заплату на коконе, а никак не силу, способствующую освобождению. Это всего лишь очередное проявление скрытого страха перед собственной подлинностью.

Чтобы ощутить свой страх, нужно заглянуть за привычные шаблоны и маски, из которых, как лоскутное одеяло, состоит кокон. Взглянув на эти шаблоны в упор, мы обнаружим щели между одной маской и другой. И страх лучше всего виден как раз в эти щели между масками. Перед тем, как мы надеваем на себя маску, всегда бывает миг колебания и беззащитности. Это и есть тот миг, когда нужно ловить страх.

Хорошим временем для того, чтобы уловить смену масок, может быть утреннее пробуждение. Порой можно очнуться от такого глубокого, освежающего сна, что сначала сам удивляешься: «Где я?» или даже «Кто я?». Возможно, вы смотрите на лежащую рядом жену или возлюбленную, и вас поражает непривычность и новизна знакомого лица. Вы ощущаете эту свежесть и новизну и чувствуете, что могли бы отвечать как-то по-новому. Потом вы начинаете ощущать легкое беспокойство и очень скоро вспоминаете, кто вы такой и все то, что вам сегодня нужно сделать. Вы начинаете натягивать маску. Когда ваша подруга просыпается и говорит вам «доброе утро», вы отвечаете ей обычным приветствием. Вы уже увязли в привычной роли.

Обычно щели в коконе быстро заполняются непрерывным потоком образов и болтовней, которая постоянно звучит у нас в голове. Поток этот не случаен. Он тщательно скрывает движущий нами глубинный страх, не позволяя нам встретиться с собой, по-настоящему, лицом к лицу. Сначала, когда перед нами мелькнет такая щель, нам становится страшно. Это значит, что мы не те, кем себя считаем. На самом деле я весь в дырах. Я постоянно латаю кокон из страха, что он развалится. В глубине души я знаю, что он обязятельно развалится. Однажды поняв это, я просто больше не могу сохранять его в целости.

Дордже Драдул говорит:

В сущности, все мы не уверены в том, кто мы такие, поэтому глубоко в душе каждого из нас притаился сильнейший страх, тщательно спрятанный за маской неведения или нежелания знать. Но несмотря на то, что он спрятан, мы все равно не уверены — как будто нам угрожает какой-то огромный космический заговор. Неизвестно, где взорвется бомба: снаружи или внутри. Но о внутренних бомбах и речи нет. Здесь мы притворяемся, что все в полном порядке. По крайней мере, нам нужно место, где сидеть, где жить, где обитать.