Корабль и пассажир, скрытые во мраке

Вместо того чтобы идти на юг и держать путь на Сент-Катрин, корвет взял

курс на север, потом повернул на запад и смело вошел в пролив между Серком и

Джерсеем, известный под именем " Пролив бедствий". Ни на левом, ни на правом

берегу в те времена маяков не было.

Солнце давно уже село; ночь выдалась темная, темнее, чем обычно;

вот-вот должна была появиться луна, но тяжелые тучи -- редкое явление в

период солнцестояния и частое в дни равноденствия -- затянули небосвод, и,

судя по всем признакам, луна должна была проглянуть, уже склонившись к

горизонту, лишь перед самым заходом. Тучи нависали все ниже, обволакивая

морскую гладь пеленой тумана.

Эта темень как нельзя более благоприятствовала " Клеймору".

В намерения лоцмана Гакуаля входило оставить Джерсей слева, а Гернсей

справа и, смелым маневром пройдя между Гануа и Дуврами, достичь любой бухты

на побережье Сен-Мало, другими словами, он избрал путь хотя и более длинный,

чем на Менкье, зато и более безопасный, ибо французская эскадра, следуя

приказу, особенно зорко охраняла берега между Сент-Элье и Гранвилем.

При попутном ветре, если ничего не произойдет, если можно будет

поставить все паруса, Гакуаль надеялся достичь французского берега еще на

рассвете.

Все шло благополучно, корвет обогнул мыс Гро-Нэ; однако к девяти часам

вечера погодка, по выражению моряков, зашалила: начался ветер, и поднялась

волна; но ветер был попутный, а волна хоть и разгулялась, но не бушевала.

Все же, при особенно сильном ударе о нос корвета, волны хлестали за борт.

" Мужик", коего лорд Балькаррас именовал " генералом", а принц Оверньский

" кузеном", обладал, что называется, " морскими ногами"; он спокойно и важно,

будто не замечая качки, расхаживал по палубе. Время от времени он вынимал из

кармана куртки плитку шоколада, отламывал кусочек и клал в рот; этот

седовласый старец сохранил все зубы до единого.

Он ни с кем не вступал в беседу, только изредка бросал вполголоса и

отрывисто несколько слов капитану, который выслушивал его замечания с

почтительным видом, словно не он, капитан, а загадочный пассажир был

подлинным командиром корабля.

Подчиняясь руке опытного лоцмана, " Клеймор" прошел незамеченным в

тумане вдоль длинного крутого северного берега Джерсея, держась как можно

ближе к суше, чтобы не натолкнуться на грозный риф Пьер-де-Лик, лежащий в

самой середине пролива между Джерсеем и Серком. Гакуаль, не покидая руля,

время от времени выкрикивал названия оставшихся позади рифов -- Грев-де-Лик,

Гро-Нэ, Племон -- и вел корвет среди разветвленной их гряды почти ощупью, но

уверенно, будто находился у себя дома, будто ему были открыты все тайны

океана. Фонаря на носу корвета не зажгли, опасаясь обнаружить свое

присутствие в этих зорко охраняемых водах. Все благословляли туман. Уже

миновали Гранд-Этап, но сквозь туманную пелену еле обозначался высокий

силуэт Пинакля. На колокольне Сент-Уэн пробило десять, и на корвете

отчетливо прозвучал каждый удар -- верный знак того, что ветер дует в корму.

Все попрежнему шло хорошо, только волнение усилилось, как и обычно вблизи

Корбьера.

В начале одиннадцатого часа граф дю Буабертло и шевалье де Ла Вьевиль

проводили старика в крестьянском наряде до его каюты, вернее до капитанской

каюты, которую тот предоставил к услугам гостя. Уже приоткрыв дверь, старик

вдруг остановился и сказал вполголоса:

-- Надеюсь, господа, вам не нужно напоминать, что тайна должна быть

сохранена свято. Полное молчание до той минуты, пока не произойдет

окончательный взрыв. Лишь вам одним известно мое имя.

-- Мы унесем его с собой в могилу, -- ответил дю Буабертло.

-- А я, -- прервал старик, -- не открою его даже в свой смертный час.

И дверь каюты затворилась.

III