Главная страница Случайная страница
КАТЕГОРИИ:
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
Поднявший парус бросает жребий
|
|
Но какая участь ожидала корвет?
Тучи, уже давно льнувшие к волнам, теперь почти слились с водой и
заслонили весь горизонт, окутав море плотной завесой. Куда ни кинешь взгляд
-- всюду туман. Даже для неповрежденного корабля такое положение чревато
опасностями.
К туману присоединилось волнение.
На корвете не теряли зря времени; судно постарались облегчить, выбросив
за борт все, что удалось собрать после разгрома, учиненного каронадой, --
поврежденные орудия, разбитые лафеты, смятые или оторванные тимберсы,
бесформенные обломки дерева и металла; орудийные порты открыли и, приставив
к ним доски, опустили в бушующее море искалеченные трупы, завернутые в
парусину.
Море становилось все грознее. Не то чтобы неминуемо должна была
разразиться буря; наоборот, казалось, где-то далеко за горизонтом стихает
ураган и шквал пронесется севернее; но попрежнему высоко вздымались валы,
верный признак неровного дна, и не такому израненному судну, как " Клеймор",
было устоять против напора волн; любая могла стать причиной его гибели.
Гакуаль задумчиво стоял у руля.
Бестрепетно смотреть в лицо опасности -- таков обычай капитанов.
Ла Вьевиль, человек от природы веселого нрава, подошел к Гакуалю.
-- Ну что, лоцман, -- сказал он, -- ураган, как видно, не состоялся.
Как ни тужился, чихнуть не смог. Теперь мы выкарабкаемся. Ветер, конечно,
будет. Но не более того.
Гакуаль серьезно ответил:
-- Где ветер, там и волна.
Ни улыбки, ни тревоги, -- таков уж истинный моряк. Однако смысл его
слов вселял беспокойство. Судно, давшее течь, боится волны, ибо она может
затопить корабль. Как бы желая придать больше веса своему предсказанию,
Гакуаль слегка нахмурил брови. Должно быть, в душе он считал, что после
трагического происшествия с пушкой и канониром Ла Вьевиль слишком рано
заговорил в таком небрежном, даже легкомысленном тоне. Есть слова,
приносящие в плавании беду. У моря свои тайны, и кто знает, что
заблагорассудится ему сотворить через минуту.
Ла Вьевиль почувствовал, что надо переменить тон.
-- А где мы сейчас, лоцман? -- спросил он серьезно.
На что лоцман ответил:
-- В руце божией.
Лоцман -- хозяин на корабле; надо всегда предоставлять ему свободу
действовать, а иногда и свободу говорить. Впрочем, лоцманская братия не
многоречива. И Ла Вьевиль счел за благо отойти прочь.
Ла Вьевиль задал вопрос лоцману, а ответ ему дал сам горизонт.
Море вдруг очистилось.
Пелена тумана, цеплявшегося за волны, разодралась, все темное
взбаламученное море стало доступно глазу, и вот что увидел экипаж " Клеймора"
в предрассветных сумерках.
Небеса прикрыло облачным сводом; но облака теперь не касались
поверхности вод, восток прочертила бледная полоска, предвестница близкой
зари, и точно такая же полоска появилась на западе, где заходила луна. И оба
эти белесые просвета, блеснувшие друг против друга, узенькими
тусклосветящимися ленточками протянулись между нахмурившимся морем и
сумрачным небом.
И на фоне этих уже побелевших полосок неба прямо и недвижно
вырисовывались черные силуэты.
На западе, освещенном последними лучами луны, вздымались три скалы,
похожие на кельтские дольмены.
На востоке, на бледном предрассветном горизонте, виднелись восемь
парусных судов, выстроенных в боевом порядке, и в самом их расположении
чувствовался грозный умысел.
Три скалы были вершиною рифа, восемь парусов -- французской эскадрой.
Итак, позади лежал Менкье, риф, пользующийся у моряков недоброй славой,
а впереди ждал французский флот. На западе -- морская пучина, на востоке --
кровавая резня; кораблекрушение или битва -- иного выбора не было.
Для борьбы с рифом корвет располагал лишь продырявленным корпусом,
пришедшими в негодность снастями и расшатанными в основании мачтами; для боя
в его распоряжении были девять уцелевших орудий, вместо тридцати прежних, к
тому же самые опытные канониры погибли.
Заря чуть брезжила на горизонте, и вокруг корвета попрежнему лежала
ночная мгла. Еще не скоро суждено было ей рассеяться, особенно теперь, когда
густые тучи поднялись высоко, заполонив все небо и несокрушимо плотным
сводом встав над корветом.
Ветер, уносивший вдаль последние клочья тумана, гнал корабль прямо на
Менкье.
Потрепанный и полуразрушенный корвет почти не слушался руля, он уже не
скользил по поверхности вод, а нырял и, подгоняемый волной, покорно
отдавался ее воле.
Менкье -- зловещий риф -- в те времена представлял собой еще большую
опасность, чем в наши дни. Ныне море -- неутомимый пильщик -- срезало
большинство башен этой естественной морской цитадели; очертания скал и
сейчас еще меняются, ведь не случайно по-французски слово " волна" имеет
второй смысл -- " лезвие"; каждый морской прибой равносилен надрезу пилы. В
те времена наскочить на Менкье -- значило погибнуть.
А восемь кораблей были той самой эскадрой Канкаля, что прославилась
впоследствии под командованием капитана Дюшена, которого Лекиньо в шутку
окрестил " Отцом Дюшеном".
Положение становилось критическим. Пока буйствовала сорвавшаяся с цепи
каронада, корвет незаметно сбился с курса и шел теперь ближе к Гранвилю, чем
к Сен-Мало. Если даже судно и не потеряло пловучести и могло идти под
парусами, скалы Менкье все равно преграждали обратный путь на Джерсей, а
вражеская эскадра преграждала путь во Францию.
Впрочем, буря так и не разыгралась. Зато, как и предсказал лоцман,
разыгралась волна. Сердитый ветер гнал по морю крупные валы, угрюмо
перекатывая их над неровным дном.
Море никогда сразу не выдает человеку своих намерений. Оно способно на
все -- даже на каверзу. Можно подумать, что ему знакомы иные тайны
крючкотворства: оно наступает и отступает, оно щедро на посулы и легко
отрекается от них, оно подготовляет шквал и отменяет его, оно заманивает в
бездну и не разверзает бездны, оно грозит с севера, а наносит удар с юга.
Всю ночь " Клеймор" шел в тумане под угрозой урагана; море отказалось от
своего первоначального замысла, но отказалось весьма жестоко: посулив бурю,
оно преподнесло вместо нее скалы. Оно заменило один способ кораблекрушения
другим.
Надо было или погибнуть в бурунах, или пасть в бою. Один враг
споспешествовал другому.
Ла Вьевиль вдруг беспечно рассмеялся.
-- Здесь кораблекрушение -- там бой, -- воскликнул он. -- С обеих
сторон шах и мат.
VIII
9 = 380
" Клеймор" являл собой лишь жалкое подобие былого корвета.
В мертвенном рассеянном свете встающего дня, в громаде черных туч, в
зыбкой дымке, окутавшей горизонт, в таинственном гуле морских валов -- во
всем была какая-то кладбищенская торжественность. Лишь ветер, злобно
завывая, нарушал тишину. Катастрофа вставала из бездны во всем своем
величии. Она подымалась в личине призрака, а не с открытым забралом бойца.
Ничто не мелькнуло среди рифов, ничто не шелохнулось на кораблях.
Всеобъемлющая, всеподавляющая тишина. Неужели все это действительность, а не
просто мираж, проносящийся над водами? Казалось, ожили видения старинных
легенд и корвет очутился между демоном-рифом и флотилией-призраком.
Граф дю Буабертло вполголоса отдал необходимые распоряжения Ла Вьевилю,
который немедленно спустился в батарею, а сам капитан взял подзорную трубу и
встал рядом с лоцманом.
Все усилия Гакуаля были направлены на то, чтобы идти против волны, ибо,
если бы ветер и волны обрушились на судно сбоку, оно неминуемо бы
опрокинулось.
-- Лоцман, -- спросил капитан, -- где мы находимся?
-- У Менкье.
-- А с какой стороны?
-- С самой опасной.
-- Каково здесь дно?
-- Сплошной камень.
-- Можно стать на шпринг?
-- Умереть всегда можно.
Капитан направил подзорную трубу на запад и оглядел скалы Менкье, потом
повернулся к востоку и стал рассматривать видневшиеся на горизонте паруса.
А лоцман продолжал вполголоса, словно говоря сам с собой:
-- Вот они, Менкье. Здесь отдыхает и белая чайка, летящая из Голландии,
и альбатрос.
Тем временем капитан молча считал паруса.
Восемь кораблей, построенных в боевом порядке, виднелись на востоке,
силуэты их грозно рисовались над водой. В центре можно было различить
высокий корпус трехпалубного судна.
-- Можете узнать отсюда эти корабли? -- спросил капитан лоцмана.
-- Еще бы не узнать, -- ответил Гакуаль.
-- Что это там такое?
-- Эскадра.
-- Французская?
-- Чортова!
Воцарилось минутное молчание. Капитан заговорил первым:
-- Что же, вся их эскадра здесь?
-- Нет, не вся.
Он не ошибся. Второго апреля Валазе доложил Конвенту, что в водах
Ламанша крейсируют десять фрегатов и шесть линейных кораблей. Но капитан
только сейчас вспомнил об этом.
-- Ваша правда, -- сказал он. -- Ведь в их эскадре шестнадцать судов. А
здесь только восемь.
-- Все остальные, -- заявил Гакуаль, -- кружат возле берега и шпионят.
Не отрывая глаз от подзорной трубы, капитан пробормотал:
-- Трехпалубный корабль, два фрегата первого ранга, пять второго ранга.
-- Но я тоже, -- проговорил сквозь зубы Гакуаль, -- за ними шпионил.
-- Недурные суда, -- похвалил капитан. -- Я сам командовал такими.
-- А я, -- заметил Гакуаль, -- видел их все, как вас вижу. Как-нибудь
одно от другого отличу. С закрытыми глазами узнаю.
Капитан передал подзорную трубу лоцману:
-- Лоцман, а вы узнаете это судно, вон то с высокими бортами?
-- Как же, капитан. Это " Кот д'Ор".
-- Переименовали, значит, -- сказал капитан. -- Раньше он назывался
" Бургундские штаты". Совсем новенькое судно. Сто двадцать восемь орудий.
Он вынул из кармана записную книжку и карандаш и проставил на страничке
цифру 128.
-- Лоцман, -- произнес он затем, -- а как называется судно по левую
сторону от " Кот д'Ор"?
-- Это " Опытный".
-- Фрегат первого ранга. Пятьдесят два орудия. Два месяца тому назад
его вооружили в Бресте,
И капитан записал цифру 52.
-- Лоцман, -- продолжал он, -- а второе судно слева?
-- " Дриада".
-- Фрегат первого ранга. Сорок восемнадцатифунтовых орудий. Ходил
раньше в Индию. Славное у него боевое прошлое.
Под цифрой 52 он подписал цифру 40, потом поднял голову и спросил:
-- Ну, а направо?
-- Там, капитан, фрегаты второго ранга. Всего пять.
-- Какое судно идет первым?
-- " Решительный".
-- Тридцать два восемнадцатифунтовых орудия. А второй?
-- " Ришмон".
-- То же вооружение. Дальше?
-- " Атеист".[" Архивы морского министерства". Состояние флота на март
месяц 1793 года.]
-- Странное имя! С таким опасно пускаться в плавание. Дальше?
-- " Калипсо".
-- Дальше?
-- " Ловец".
-- Итого пять фрегатов по тридцать два орудия каждое.
Под прежними цифрами капитан подписал цифру 160.
-- Лоцман, -- сказал он, -- вы действительно узнаете их с первого
взгляда.
-- А вы, -- возразил Гакуаль, -- знаете их назубок. Узнать -- полдела,
вот знать -- это поважнее.
Капитан пристально глядел на листок записной книжки и, бормоча что-то
про себя, подсчитывал:
-- Сто двадцать восемь, пятьдесят два, сорок, сто шестьдесят.
В эту минуту на палубу поднялся Ла Вьевиль.
-- Шевалье, -- крикнул ему капитан, -- против нас триста восемьдесят
орудий.
-- Превосходно, -- ответил Ла Вьевиль.
-- Вы осмотрели батарею, -- сколько у нас орудий, годных к бою?
-- Девять.
-- Превосходно! -- в тон ему ответил дю Буабертло.
Он взял из рук лоцмана подзорную трубу и стал всматриваться в горизонт.
Казалось, что восемь черных кораблей, откуда не доносилось ни звука,
стоят на месте, и все же они неотвратимо увеличивались в размерах.
Эскадра незаметно приближалась к корвету.
Ла Вьевиль отдал честь.
-- Капитан, -- заговорил он, -- разрешите доложить. Я с первой же
минуты не доверял нашему " Клеймору". И нет, по-моему, ничего хуже, как
внезапно очутиться на судне, к которому ты не привык или которое тебя не
любит. Судно английское -- значит для нас, французов, предательское. Тому
доказательство хотя бы эта чортова каронада. Я все осмотрел. Якори крепкие,
металл хороший, без раковин, якорные кольца надежные. Канаты превосходные,
отдавать их легко, длина обычная -- сто двадцать сажен. Ядер и прочего --
достаточно. Шесть канониров убито, на каждую пушку приходится сто семьдесят
один выстрел.
-- Только потому, что у нас всего девять орудий, -- пробормотал
капитан.
Он навел подзорную трубу на горизонт. Эскадра попрежнему медленно
приближалась.
У каронады есть свои преимущества: она требует всего трех человек
прислуги; но у нее есть и недостатки -- стреляет она на меньшее расстояние и
поражает цель не так метко, как обычная пушка. Следовательно, по
необходимости приходилось подпустить вражескую эскадру на расстояние
выстрела из каронады.
Капитан вполголоса отдавал приказания. На корвете воцарилась тишина.
Боевой тревоги не пробили, но все готовились к бою. Корвет был в такой же
мере не пригоден к битве с людьми, как и со стихиями. Однако все, что можно
сделать, было сделано, дабы придать боеспособность этой тени военного
корабля. Команда собрала у ростр на шкафуте все запасные перлини и
кабельтовы, чтобы в случае необходимости укрепить рангоут. Привели в порядок
лазарет. По тогдашним морским обычаям на судне устанавливались защитные
заслоны, что предохраняло против пуль, но отнюдь не против ядер. Принесли
даже прибор для проверки калибра ядер, хотя сейчас уже вряд ли стоило
проверять калибровку; но никто не мог предвидеть подобного поворота событий.
Каждый матрос получил подсумок и засунул за пояс пару пистолетов и кинжал.
Койки были скатаны, пушки наведены, заряжены мушкетоны, разложены по местам
топоры и кошки; крюйт-камера и бомбовый погреб открыты. Люди заняли свои
места. Все делалось бесшумно, словно у одра умирающего. Быстро и мрачно.
Корвет поставили на якоря. На " Клейморе", как и на фрегатах, имелось
шесть якорей. Их отдали все шесть: становой якорь бросили с носа, стоп-анкер
-- с кормы, один из больших верпов -- со стороны открытого моря, другой --
со стороны бурунов, второй становой якорь -- с штирборта, запасной якорь --
с бакборта.
Девять уцелевших каронад выстроили в боевом порядке, все девять на
одном борту, в сторону врага.
Эскадра тоже бесшумно закончила свой маневр. Восемь судов выстроились
полукругом, хорду которого составляли скалы Менкье. " Клеймор", запертый в
этом полукольце и к тому же связанный собственными якорями, был почти прижат
к скалам, другими словами, прижат к стене.
Так свора гончих наседает на кабана, не подавая голоса, но уже ощерив
страшные зубы.
Казалось, противники выжидали, кто начнет первым.
Канониры " Клеймора" припали к орудиям.
Буабертло повернулся к Ла Вьевилю.
-- Я хотел бы первым открыть огонь, -- произнес он.
-- Прихоть, достойная кокетки, -- ответил Ла Вьевиль.
IX