Мужицкая память стоит знаний полководца

Провизия, сброшенная с корабля на дно гички, весьма пригодилась.

После вынужденного блуждания по морю беглецам удалось добраться до

берега лишь на вторые сутки. Ночь они провели в открытом море; правда, ночь

выдалась на славу, пожалуй даже слишком лунная, особенно если требуется

проскользнуть незамеченным.

Сначала гичке пришлось отойти от французского берега и держаться

открытого моря в направлении острова Джерсей.

Беглецы слышали последний залп разбитого врагами корвета, разнесшийся

вокруг, подобно предсмертному рычанию льва, которого настигла в лесной чаще

пуля охотника. Затем на море спустилась тишина.

Корвет " Клеймор" принял ту же смерть, что и " Мститель", но слава обошла

его. Нельзя быть героем, сражаясь против отчизны.

Гальмало оказался на редкость опытным моряком. Он совершал чудеса

ловкости и сообразительности; только вдохновенный мастер мог прочертить

утлым челном извилистый и безопасный путь сквозь рифы и валы, под самым

носом у неприятеля. Ветер утих, и плавание теперь не представляло больших

опасностей.

Гальмало благополучно миновал скалы Менкье, обогнул Бычий Вал и укрылся

в бухточке с северной его стороны, чтобы немного передохнуть, потом снова

взял курс на юг, пробрался между Гранвилем и островами Шосси, благополучно

обошел дозорные посты у Шосси и у Гранвиля. Так он достиг бухты Сен-Мишель,

что уже само по себе было весьма дерзким маневром, ввиду близости Канкаля,

где стояла на якоре французская эскадра.

К вечеру второго дня, приблизительно через час после захода солнца,

гичка обогнула гору Сен-Мишель и пристала к берегу, куда не ступает нога

человека, ибо смельчака подстерегает здесь опасность увязнуть в зыбучих

песках.

К счастью, в это время начался прилив.

Гальмало подгреб как можно ближе к берегу, ощупал веслом песок и,

убедившись, что он способен выдержать тяжесть человека, врезался носом гички

прямо в берег и выскочил первым.

Вслед за ним вышел старик и внимательно огляделся вокруг.

-- Ваша светлость, -- сказал Гальмало, -- мы с вами находимся в устье

реки Куэнон. Вон там по левому борту Бовуар, а по правому -- Гюинь. А вон

там прямо, видите, колокольню, так это Ардевон.

Старик нагнулся, взял одну галету, сунул ее в карман и приказал

Гальмало:

-- Остальное возьми себе.

Гальмало положил в мешок остаток окорока и остаток галет и взвалил

мешок на плечо. Затем он сказал:

-- Ваша светлость, мне вести вас или идти за вами?

-- Ни то, ни другое.

Гальмало удивленно уставился на старика.

А тот продолжал:

-- Сейчас, Гальмало, нам приходится расставаться. Два человека -- это

ничто. Тут нужно идти или с тысячным отрядом, или одному.

Не докончив фразы, старик вытащил из кармана зеленый шелковый бант,

напоминавший кокарду, с вышитой посредине золотой лилией.

-- Ты читать умеешь? -- спросил он.

-- Нет.

-- Тем лучше. Грамота -- лишняя обуза. А память у тебя хорошая?

-- Да.

-- Вот это отлично. Слушай меня, Гальмало. Ты пойдешь вправо, а я

влево; я направлюсь в сторону Фужера, а ты в сторону Базужа. Не бросай

мешок, так легче сойдешь за крестьянина. Оружие спрячь. Вырежь себе в кустах

палку. Пробирайся через рожь, она нынче высока. Крадись вдоль изгородей.

Минуя околицы, иди напрямик полем. Прохожих сторонись. Избегай проезжих

дорог и мостов. Не вздумай заходить в Понторсон. Ах да, путь тебе

преграждает река Куэнон. Как ты через нее переберешься?

-- Вплавь.

-- Отлично. Впрочем, ее можно перейти и вброд. Знаешь, где брод?

-- Между Ансе и Вьевилем.

-- Отлично. Теперь я вижу, что ты действительно местный уроженец.

-- Но ведь ночь на дворе. Где же вы будете ночевать, ваша светлость?

-- Обо мне не беспокойся. А вот ты где думаешь переночевать?

-- Где-нибудь на мху. Ведь до матросской службы я был крестьянином.

-- Да, кстати, выбрось матросскую шапку, а то тебя по ней опознают. А

крестьянский головной убор ты легко найдешь.

-- Ну за этим дело не станет. Любой рыбак с охотой продаст мне свою

шапку.

-- Отлично. А теперь слушай. Ты здешние места знаешь?

-- Все до единого.

-- По всей округе знаешь?

-- От Нуармутье до самого Лаваля.

-- А как они называются, тоже знаешь?

-- И леса знаю, и как они называются, знаю, все знаю.

-- И все запомнишь, что я тебе скажу?

-- Запомню.

-- Отлично. А теперь слушай внимательно. Сколько лье ты можешь пройти

за день?

-- Ну десять, пятнадцать, восемнадцать. А если понадобится -- и все

двадцать.

-- Может понадобиться. Запомни каждое мое слово. Пойдешь отсюда прямо в

Сент-Обэнский лес.

-- Тот, что рядом с Ламбалем?

-- Да. На краю оврага, который идет между Сен-Риэлем и Пледелиаком,

растет высокий каштан. Там ты и остановишься. И никого не увидишь.

-- А все равно там кто-нибудь да есть. Знаю, знаю.

-- Ты подашь сигнал. Умеешь подавать сигналы?

Гальмало надул щеки, повернулся лицом к морю и несколько раз ухнул

по-совиному.

Казалось, что звук идет из самой ночной мглы. Неотличимо похожее и

зловещее ухание.

-- Отлично, -- произнес старик. -- Молодец.

И он протянул Гальмало зеленый шелковый бант.

-- Вот моя кокарда. Возьми ее. Неважно, что имени моего здесь никто не

знает. Вполне достаточно этой кокарды. Смотри, вот эту лилию вышивала в

тюрьме Тампль сама королева.

Гальмало преклонил колена. С священным трепетом он принял из рук старца

вышитую кокарду и приблизил ее было к губам, но тут же отдернул руку,

убоявшись такого святотатства.

-- Смею ли я? -- спросил он.

-- Конечно, ведь целуешь же ты распятие!

Гальмало коснулся губами золотой лилии.

-- Встань, -- приказал старик.

Гальмало встал с колен и засунул бант за пазуху.

А старик продолжал:

-- Слушай меня хорошенько. Запомни пароль: " Подымайтесь. Будьте

беспощадны". Итак, добравшись до каштана, что на краю оврага, подашь сигнал.

Трижды подашь. На третий раз из-под земли выйдет человек.

-- Из ямы, что под корнями. Знаю.

-- Человек этот некто Планшено, его прозвали также " Королевское

Сердце". Покажешь ему кокарду. Он все поймет. Затем пойдешь в Астиллейский

лес по любой дороге, которая тебе приглянется; там ты встретишь колченогого

человека, который зовется Мускетон и не дает спуску никому. Скажи ему, что я

его помню и люблю и что пора ему подымать все окрестные приходы. Оттуда иди

в Куэсбонский лес, он всего в одном лье от Плэрмеля. Там прокричишь

по-совиному, из берлоги выйдет человек, это господин Тюо, сенешал Плэрмеля,

бывший член так называемого Учредительного собрания, но придерживается он

наших убеждений. Скажешь ему, что пора подготовить к штурму замок Куэсбон,

который принадлежит маркизу Гюэ, ныне эмигрировавшему. Местность там

пересеченная, овраги, перелески -- словом, самая для нас подходящая.

Господин Тюо -- человек решительный и умный. Оттуда пойдешь в

Сент-Уэн-ле-Туа и поговоришь с Жаном Шуаном, который, по моему мнению,

подлинный вождь. Оттуда пойдешь в Виль-Англозский лес, увидишь там Гитте,

его зовут также Святитель Мартен, и скажешь ему, чтобы он зорко следил за

неким Курменилем, зятем старика Гупиль де Префельна, который возглавляет в

Аржентане якобинскую секцию. Запомни все хорошенько. Я ничего не записываю,

потому что писать ничего нельзя. Ларуари написал несколько строк, и это его

погубило. Оттуда ты пойдешь в Ружфейский лес, где встретишь Миэлета, он

умеет прыгать через овраги, опираясь на длинный шест.

-- У нас такой шест зовется жердиной.

-- Ты тоже умеешь ею пользоваться?

-- Еще бы, неужто я не бретонец, неужто я не крестьянин? Да у нас жердь

первый друг, с нею и руки крепче и ноги длиннее.

-- Другими словами, с нею враг слабее и расстояние короче. Хорошая

штука.

-- Раз как-то я со своей жердиной отбился от трех жандармов, а у них

были сабли.

-- Когда же это?

-- Лет десять тому назад.

-- При короле?

-- Ну да.

-- Значит, ты сражался еще при короле?

-- Ну да.

-- Против кого сражался?

-- Хоть убей, не знаю. Я соль тайком привозил.

-- Отлично.

-- У нас это называлось бороться против соляных налогов. Да разве

соляные налоги и король одно и то же?

-- Да. Нет. Впрочем, тебе это знать необязательно.

-- Прошу прощения, что осмелился задать вашей светлости вопрос!

-- Хорошо, слушай дальше. Ты знаешь Ла Тург?

-- Это я-то? Да я сам оттуда.

-- Как так?

-- Да так, я ведь родом из Паринье.

-- Правильно, Тург рядом с Паринье.

-- Знаю ли я Тург -- да это же родовой замок моих господ, большой

такой, с круглой башней. Старое здание от нового отделено крепкой железной

дверью, ее и пушкой не прошибешь. В новом замке хранится книга про святого

Варфоломея, многие нарочно приезжали в Тург поглядеть эту книжку. А лягушек

там вокруг -- пропасть. Сколько я их мальчишкой переловил. И подземный ход

там тоже есть. Может, кроме меня, никто этого хода и не знает.

-- Какой подземный ход? О чем это ты? Ничего не понимаю.

-- Старинный ход, его еще в те времена прорыли, когда враг осадил Тург.

Те, что сидели в замке, спаслись только потому, что прошли подземным ходом,

а ход выводит прямо в лес.

-- Такой подземный ход есть в замке Жюпельер, это верно, есть ход в

замке Юнодэй и в Кампеонской башне тоже, но в Турге никакого хода нет.

-- Да есть, ваша светлость, есть. Вот о тех ходах, что вы сейчас

говорили, никогда не слыхивал. Знаю только один ход -- в Турге, потому что я

сам из тех краев. Кроме меня, об этом ходе ни одна живая душа не знает. Да

никто о нем никогда и не заикался. Запрещено было, потому что этим ходом

пользовались во времена войн, которые вел господин Роган. Мой отец знал про

этот ход и мне показывал. И я знаю, как войти и как выйти. Из лесу я могу

попасть прямо в башню, а из башни прямо в лес. И никто меня не увидит. Враг

ворвется, а там пусто. Вот он какой наш Тург. Я-то его хорошо знаю.

Старик стоял в раздумье.

-- Да нет, ты, должно быть, ошибаешься, будь в Турге такой ход, мне

было бы это известно.

-- Уж поверьте совести, ваша светлость. Там еще камень такой есть,

который поворачивается.

-- Так бы и сказал! Ведь вы, мужики, во что только не верите; у вас и

камни вращаются, да еще поют, и ночью на водопой к ручью ходят. Словом,

басни и басни.

-- Да я сам видел, как этот камень поворачивается.

-- А другие сами слышали, как камни поют. Слушай, приятель, Тург --

хорошая, надежная крепость и защищать ее легко; но тот, кто станет

рассчитывать на ваши подземные ходы, тот жестоко просчитается.

-- Да как же, ваша светлость...

Старик нетерпеливо пожал плечами.

-- Не будем терять зря времени. Поговорим о делах.

Слова эти были произнесены столь решительным тоном, что Гальмало

перестал настаивать на существовании подземного хода.

А старик продолжал:

-- Итак, слушай дальше. Из Ружфе пойдешь в лес Моншеврие, где

верховодит Бенедиктус, командир Двенадцати. Он тоже славный малый. Читает

" Benedicite", пока по его приказу расстреливают людей. На войне не до

сентиментов. Из Моншеврие пойдешь...

Он не докончил фразы.

-- Да, я забыл о деньгах.

Старик вынул из кармана кошелек и бумажник и протянул их Гальмало.

-- В этом бумажнике тридцать тысяч франков в ассигнатах, что составляет

приблизительно три ливра десять су; надо сказать, ассигнаты фальшивые,

впрочем и настоящие стоят не дороже; а в кошельке -- смотри хорошенько --

сто золотых. Отдаю тебе все, что у меня есть. Мне ничего не нужно. Впрочем,

это и к лучшему, по крайней мере при мне не найдут денег. Продолжаю: из

Моншеврие пойдешь в Антрэн и встретишься там с господином Фротте; из Антрэна

иди в Жюпельер, где увидишься с господином Рошкоттом; из Жюпельера

отправляйся в Нуарье, где повидаешь аббата Бодуэна. Запомнил?

-- Как " Отче наш".

-- Встретишься с господином Дюбуа-Ги в Сен-Брикан-Коле, с господином

Тюрпэном в Моранне, -- Моранн это укрепленный городок, -- а в Шато-Гонтье

отыщешь принца Тальмона.

-- Неужели принц станет со мной говорить?

-- Я же с тобой говорю.

Гальмало почтительно обнажил голову.

-- Тебе повсюду обеспечен хороший прием, раз у тебя лилия, вышитая

руками самой королевы. Не забудь еще вот что: выбирай такие места, где живут

горцы и мужики потемней. Переоденься. Это нетрудно. Республиканцы --

болваны: в синем мундире и треуголке с трехцветной кокардой можно пройти

повсюду беспрепятственно. Сейчас нет ни полков, ни единой формы; армии и те

не имеют номеров, каждый надевает на себя любое тряпье, по своему вкусу.

Непременно побывай в Сен-Мерве. Там повидайся с Голье, или, как его называют

иначе, с Пьером Большим. Пойдешь в лагерь Парне, где тебе придется иметь

дело с черномазыми. Дело в том, что они кладут в ружье двойную порцию пороха

да еще добавляют песку, чтобы выстрел был погромче; что ж, молодцы. Скажешь

им одно: убивать, убивать и убивать. Пойдешь в лагерь " Черная Корова",

который расположен на возвышенности посреди Шарнийского леса, потом в

" Овсяный лагерь", потом в " Зеленый", а оттуда в " Муравейник". Пойдешь в

Гран-Бордаж, который иначе зовется О-де-Пре, там живет вдова, на дочери

которой женился некто Третон, прозванный " Англичанином". Гран-Бордаж -- один

из приходов Келена. Непременно загляни к Эпине-ле-Шеврейль, Силле-ле-Гильом,

к Парану и ко всем тем, что прячутся по лесам. Словом, друзей ты заведешь

немало и пошлешь их к границе Верхнего и Нижнего Мэна; ты встретишься с

Жаном Третоном в приходе Вэж, с Беспечальным -- в Биньоне, с Шамбором -- в

Бошампе, с братьями Корбэн -- в Мэзонселле и с Бесстрашным Малышом -- в

Сен-Жан-сюр-Эрв. Иначе его зовут Бурдуазо. Проделав все это, пройдя повсюду

с лозунгом: " Подымайтесь, будьте беспощадны", ты присоединишься к великой

армии, армии католической и королевской, где бы она ни находилась. Ты

увидишься с господами д'Эльбе, Лескюром, Ларошжакленом, словом, со всеми

вождями, которые еще будут живы к тому времени. Предъявляй им мою кокарду.

Они сразу поймут, в чем дело. Ты простой матрос, но ведь и Катлино тоже

простой ломовик. Скажешь им от моего имени следующее: " Пришел час вести

разом две войны: войну большую и войну малую. От большой войны большой шум,

от малой большие хлопоты. Вандейская война -- хороша, шуанская хуже, но в

годину гражданских междуусобиц худшее подчас становится лучшим. Война тем

лучше, чем больше зла она причиняет".

Старик помолчал немного.

-- Я не зря тебе все это говорю, Гальмало. Пусть ты не поймешь моих

слов, зато поймешь суть дела. Я поверил в тебя, когда ты так искусно вел

гичку; геометрии ты не знаешь, зато умеешь отгадывать капризы моря и

пользоваться ими, а кто умеет править лодкой, тот сумеет направлять мятеж; и

уж по одному тому, как ты ловко управлялся в море, обходя все его ловушки, я

понял, что ты отлично справишься с моими поручениями. Продолжаю. Всем

вандейским вождям ты передашь вот что, конечно, не этими самыми словами, а

как сумеешь, и то слава богу: я отдаю все преимущества войне лесной перед

войной в открытом поле; я вовсе не намерен подставлять стотысячную

крестьянскую армию под картечь и пушки господина Карно; через месяц, а то и

раньше, мне необходимо иметь пятьсот тысяч надежных убийц, залегших в лесной

чаще. Республиканская армия -- это моя дичь. Браконьерствовать -- значит

воевать. Я -- стратег лесных зарослей. Опять трудное слово, неважно, если ты

его и не поймешь, улови хотя бы смысл: действовать беспощадно, и засады,

повсюду и везде засады! Я хочу, чтобы дрались по-шуански, а не по-вандейски.

Добавишь еще, что англичане с нами. Зажмем республику меж двух огней. Европа

нам помогает. Покончим с революцией. Короли ведут с ней войну королей, а мы

поведем с ней войну прихожан. Скажи им это. Понял ты меня?

-- Понял. Все надо предать огню и мечу.

-- Совершенно верно.

-- Не щадить.

-- Никого. Совершенно верно.

-- Всех обойду.

-- Только будь осторожен. Ибо в этом краю не так-то уж трудно стать

мертвецом.

-- А что мне смерть? Тот, кто делает свой первый шаг, уже снашивает

свои последние башмаки.

-- Ты храбрый малый.

-- А если меня спросят, как вас звать, ваша светлость?

-- Пока еще никто не должен знать моего имени. Скажешь, что не знаешь,

и не солжешь.

-- А где я увижусь с вами, ваша светлость?

-- Там, где я буду.

-- А как я узнаю?

-- Все узнают, и ты тоже. Через неделю повсюду заговорят обо мне, я

первый подам вам всем пример, я отомщу за короля и нашу веру, и ты

догадаешься, что говорят обо мне.

-- Понимаю.

-- Смотри не забудь ничего.

-- Будьте спокойны.

-- Ну, а теперь в путь. Да хранит тебя бог. Иди.

-- Я сделаю все, что вы мне приказали. Я пойду. Я скажу. Не выйду из

повиновения. Передам приказ.

-- Отлично.

-- И если все мне удастся...

-- Я награжу тебя орденом Святого Людовика.

-- Как моего брата. Ну, а если мне не удастся, вы прикажете меня

расстрелять?

-- Как твоего брата.

-- Хорошо, ваша светлость.

Старец уронил голову на грудь и вновь ушел в свои суровые думы. Когда

он вскинул глаза, никого уже не было. Лишь вдалеке смутно виднелась какая-то

черная точка.

Солнце только что скрылось.

Чайки и альбатросы возвращались на берег: как-никак море -- не родное

гнездо.

В воздухе была разлита смутная тревога, предвестница наступающей ночи;

лягушки пронзительно квакали, кулички со свистом взлетали с мочежин, чайки,

чирки, грачи, скворцы подняли обычный вечерний гомон, звонко перекликались

болотные птицы, только человеческий голос не участвовал в этом хоре природы.

Полное безлюдие! Ни паруса в море, ни крестьянина в поле. Куда ни кинешь

взор, всюду пустынные просторы. Огромные чертополохи мерно вздрагивали под

порывами ветра. Бесцветное сумеречное небо заливало всю землю мертвенным

светом. Озерца, разбросанные по темной равнине, издали казались аккуратно

разложенными оловянными монетками. С моря дул ветер.