Ночной смотр В.А. Жуковского

(эстетика перевода)

Весьма симптоматично, что наполеоновская тема проходит через все творчество Жуковского. И в этом отношении первый русский романтик был " началом всех начал". Вслед за Жуковским (и рядом с ним) к образу Наполеона и наполеонизму как историко-культурному и нравственно-философскому явлению обращались все видные русские романтики, поэты-декабристы, " дети 12 года", Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Достоевский, Л. Толстой и др. И это не случайно. Тема Наполеона входила в комплекс важнейших историко-философских и нравственно-антропологических проблем русской истории, русской культуры и русской литературы[331]. В отношении Жуковского к Наполеону было несколько этапов.

В период наполеоновских войн, начиная с 1806 г. Наполеон воспринимался Жуковским как " самовластительный злодей", враг России и " кровавый тиран" (" Песнь барда над гробом славян-победителей" (1806), " Певец во стане русских воинов" (октябрь 1812), " Вождю победителей" (ноябрь 1812). " На первое отречение от престола Бонапарте" (1816) и ряд других). Прямо и недвусмысленно такое отношение выражено в наиболее ярком патриотическом произведении о войне 1812 года, в " Певце во стане русских воинов":

Этапным произведением в наполеоновском цикле В.А. Жуковского является напечатанный в Пушкинском " Современнике" в 1836 г. " Ночной смотр". Блестящий перевод Жуковского воспринимался как оригинальное произведение, восторженно принятое самыми высокими литературными авторитетами (Пушкин, Белинский). " Это истинное перло поэзии как по глубине поэтической мысли, так и по простоте, благородству и высокости выражения" — писал В.Г. Белинский[332].

Несколько проницательно точных мыслей высказал о переводе " Ночного смотра" С.С. Аверинцев, показавший, каким образом измененные Жуковским ритм и тональность стиха Цедлиса перестраивают произведение, определяют особенность его драматизма[333]. " Ночной смотр — фантастическая баллада, в которой наполеоновская тема принципиально мифологизируется, обретает новый смысл, новые, чрезвычайно важные ноты. Наполеоновский сюжет и сам образ Наполеона у Жуковского укрупняются, приобретают онтологический смысл, историческую значительность, наполняются глубоким символико-философским смыслом. В центре произведения Жуковского проблема судьбы великой исторической личности, ее ответственности перед миром, подлинного и мнимого бессмертия.

В этом необыкновенном стихотворении речь идет о фантастическом явлении каждую ночь, в 12 часов поднявшегося из гроба императора полководца в сопровождении его могучего рассыпанного по всему миру и погибшего войска. Основной нервный узел стихотворения — Генеральный смотр (Die gropß e Parade).

Так к старым солдатам своим

На смотр генеральный из гроба

В двенадцать часов по ночам

Встает император усопший

....................................

И всех генералов своих

Потом он в кружок собирает

И ближнему на ухо сам

Он шепчет пароль свой и лозунг

И армии всей отдают

Они тот пароль и тот лозунг.

И " Франция" — тот их пароль

Тот лозунг — " Святая Елена" [334].

Очень важно присмотреться к сути перевода Жуковского. Прежде всего он меняет метр и ритм. Растянутым шестидесяти строкам " вялого дольника" [335] у Жуковского соответствует напряженный и тревожный ритм трехстопного амфибрахия и белого стиха. Значительно усилена динамика повествования. Тревога и даже ужас происходящего передана не внешним нагнетением " страшных деталей", а напряженным, тревожным ритмом, значительно отличающимся от вялых описательно-перечислительных интонаций Цедлица. Сравним некоторые места:

Die alten, todten Soldaten

Встают молодцы егеря

Erwachen im Grab davon.

Встают старики гренадеры

Встают из под русских снегов

Und die im tiefen Norden

Erstarrt im Schnee und Eis,

Und die in Welschland lieden,

Wo ihnen die Erde zu heiss; (с. 346).

С роскошных полей италийских

Встают с африканских степей

С горючих песков Палестины (С. 346)

В отличие от Цедлица Жуковский конкретизирует и развертывает само понятие " могучей пехоты". Ритм, настойчивые повторы глагола " встают" создают впечатление огромной военной мощи, погребенной во всем мире. Тоже самое и в отношении к встающей из гроба " Могучей коннице". У Жуковского это звучит так:

Седые гусары встают

Встают усачи кирасиры,

И с Севера, с Юга летят

С Востока и с Запада мчатся

На легких воздушных конях

Один за другим эскадроны (С. 347-348).

Многие из этих стихов, отсутствующих у Цедлица (подчеркн.) раздвигают художественное пространство стихотворения, а вместе с этим неизмеримо увеличивают масштаб наполеоновских войн и наполеоновских жертв. С помощью своеобразного поэтического синтаксиса, психологизирующего художественное восприятие текста рисуется монументальная картина военной мощи наполеоновской армии, беззаветно преданной своему вождю и — погубленной им.

В переводе Жуковского расширяется не только художественное пространство, но и временные рамки изображенного. Вместо единственного числа у Цедлица (Nachts um die zwolfte Stunde), у Жуковского — множественное число: " В двенадцать часов по ночам". Действие многократно повторяется. В черновом варианте перевода это выражено еще более четко: " Из гроба каждой ночью" [336].

И это повторяется во всех трех случаях, вплоть до последнего, итогового:

Так смотрит каждой ночью

Свое земное войско

Умерший император[337].

В канонической редакции это остается, хотя и локализуется: " по ночам". Все это усиливает драматизм и эпический размах повествования и одновременно значительно мифологизирует образ Наполеона, укрупняет его, расширяет историко-философскую концепцию произведения до судьбы и роли незаурядной личности в истории, ее значительности, ее ответственности перед историей и народом.

Характер перевода Жуковского свидетельствует о том, что природа поэтико-мифологического начала в трактовке наполеоновской темы у Жуковского и Цедлица различны. В третьей, решающей части стихотворения, где говорится о встающем из гроба полководце, Цедлиц вводит два важных момента, определенным образом мифологизирующих образ Наполеона и поднимающих его значимость. Так, Цедлиц в самый момент " Генерального смотра Наполеоном своих войск" освещает место встречи усопшего императора с его огромной армией необычным лунным светом

Der Mond mit gelbem Lichte

Erhellt den weiten Plan:

Der Mann im kleinen Hutchen

Sieht sich die Truppen an. (С. 348).

В окончательном варианте Жуковский опускает эти стихи. Он отказывается от какого бы то ни было украшения этого важнейшего, ключевого момента стихотворения. Здесь все просто и драматично:

Он с маленькой шляпой и шпагой

На старом коне боевом

Он медленно едет по фрунту:

И маршалы едут за ним, (С. 349).

И едет за ним не просто " все войско", как у Цедлица, а вся громада армии Наполеона:

И маршалы едут за ним

И едут за ним адьютанты

.................................

И армия честь отдает

Становится он перед нею

И с музыкой мимо него

Проходят полки за полками (С. 349).

" Генеральный смотр" — это признание верности и преданности вождю, его полководческому гению, значительности его личности и вместе с тем — это ужасающая, леденящая душу картина, раскрывающая драму наполеоновского дела и " наполеоновской идеи", если учитывать перспективы ее развития в русской литературе XIX века.

Очень важным отступлением от Цедлица, связанным, по всей видимости, с отказом от идеализации Наполеона за счет мифопоэтической символики текста, является перевод последнего четверостишья " Ночного смотра".

Сравним подлинник и перевод.

ЦедлицЖуковский

Очевидна принципиальная разница. У Цедлица при изображении фантастического смотра погребенных наполеоновских войск используется мотив " Елисейских полей" Dies ist, die groß e Parade Im eliseischen Feld Это поэтический мифологический образ, который трактуется как противоположность страшному аду и " место пребывания безгрешных теней" погибших воинов и полководцев, оставивших благую память о себе[338]. С самого начала работы над переводом Жуковский опускает этот мотив так же, как и параллель Наполеона с Цезарем. Поэт, по-видимому, решительно отказывается считать Наполеона безгрешным воином и полководцем и тем самым он отказывается оправдывать его историческое дело.

Природа мифологизации в " Ночном смотре" Жуковского иная. Встреча Наполеона со своим многочисленным войском после его гибели, ужас, созданный поэтическим ритмом стиха, особым синтаксисом, оригинальной пространственно-временной архитектоникой — все это, как нам представляется, наполняет " Die groß e Parade" высокой нравственно-философской символикой Страшного суда, драматический результат которого в поэтической оппозиции " Франция" — " Св. Елена" (пароль — лозунг).

Представляется, что в создании особой природы фантастико-символической поэтики " Ночного смотра" значительную роль сыграл опыт Жуковского-балладника, во многом определивший оригинальность его перевода.

В 40-е годы Жуковский много размышлял о нравственно-философском, историко-культурном, общественном значении наполеонизма, его судьбе в русской и мировой культуре. " Ночной смотр" — этап этого осмысления, эстетико-философским результатом которого явится лебединая песня поэта, его поэма " Агасфер" (1851). Это итоговое произведение, в котором мифологизация наполеоновского сюжета приобретает новое качество. Наполеон вводится в произведение, полностью основанное на библейском материале[339]. Исповедь Агасфера перед сосланным на остров Св. Елены развенчанным императором Франции — художественный центр произведения, имеющий символическое значение для русской литературы XIX века и таких ее вершин как творчество Л. Толстого и Достоевского.