Поэзия 1790-1810-х годов 6 страница

ные эпизоды, которые читателю заведомо неизвестны (ав-

тору приходится вводить прозаические примечания), соз-

дает поэтическую атмосферу замкнутости, особого мира,

доступного лишь посвященным. Это мир боевого братства,

веселья, опасности и смелости. Достаточно вспомнить,

что стихотворение писалось в эпоху аракчеевщины, под

непосредственным впечатлением варшавских порядков, ус-

тановленных цесаревичем Константином, вспомнить, что в

основе бунта, душой которого был Габбе, лежало сопро-

тивление проникнутых поэзией боевой вольности офицеров

духу казармы, фрунта и доноса, чтобы понять, что смысл

этого стихотворения политически далеко не нейтрален.

Не менее знаменательна элегия " Бейрон в темнице".

Взятый в отрыве от конкретной ситуации, текст может

восприниматься как романтическая элегия, посвященная

теме гонимого поэта, в духе " Умирающего Тасса" Батюшко-

ва. Однако для современников элегия проецировалась на

судьбу самого поэта, заключенного в крепость, пригово-

ренного к смертной казни, которая была потом заменена

разжалованием в солдаты. А способ распространения -

тайное размножение на гектографе - придавал традицион-

ному тексту совершенно новую, уже политическую функцию.

Однако то, что " декабризм" стихотворения заключался не

в его тексте, а во внетекстовых связях, позволило его,

уже окруженного конспиративным ореолом, провести через

цензуру и опубликовать в " Московском телеграфе" (види-

мо, при посредничестве П. А. Вяземского). Весь этот

эпизод хорошо вскрывает механизм перехода текстов из

преддекабристской сферы в декабристскую.

Поразительная и загадочная судьба графа М. А. Дмит-

риева-Мамонова долгое время не привлекала исследовате-

лей. Поэзия его также не была предметом рассмотрения.

Однако в истории формирования политической лирики нача-

ла XIX в. его стихи занимают особое место. Перед тем

как стать политическим конспиратором, Мамонов прошел

школу масонства, и это отразилось на стиле его ранних

стихотворений, которые и публиковались в масонском жур-

нале " Друг юношества" Максима Невзорова. Однако уже в

этих стихах было нечто, решительно противоположное иде-

ям масонов: это романтический культ гениальности, поэ-

тизации великого духа, преобразующего мир. Но еще более

интересен дальнейший путь Мамонова как поэта и публи-

циста. Основанная им декабристская организация Орден

Русских Рыцарей, в отличие от Союза Благоденствия, име-

ла строго конспиративный, заговорщический характер. Все

движение члена общества внутри организации мыслилось

как постепенное восхождение, причем лишь на последней

ступени цели и задачи Ордена делались ему известными в

полной мере. Соответственно на всем пути его сопровож-

дали литературные тексты: при вступлении читалось

" Краткое наставление Русскому Рыцарю", содержащее лишь

общие призывы, выраженные риторической прозой, затем из

степени в степень ему внушались программные положения,

зашифрованные в эмблематике и аллегориях, заимствован-

ных из масонского ритуала. И лишь на высшей ступени

программа излагалась открыто. Стихотворение в прозе

представляет собой такое изложение общеполитических це-

лей Ордена.

Одной из характерных черт литературы начала XIX в.

была ее пестрота и неустойчивость: литературные группи-

ровки возникали и распадались, некоторые литераторы

примыкали к нескольким кружкам одновременно, другие не

входили ни в какие. Литературная критика еще не играла

в жизни художественной словесности той роли, которая ей

стала свойственна двумя десятилетиями позже. В этих ус-

ловиях потребность объединить, синтезировать многоликую

картину литературной жизни удовлетворялась самой поэзи-

ей. Если в 1830-е гг. поэзия мыслилась как объект ис-

толкования, в качестве же истолкователя выступала кри-

тика, переводившая поэтические тексты на язык идей, то

в начале века положение было иное: труд оценки и истол-

кования также доставался поэту. В этом отчетливо сказы-

валась традиция классицизма, выработавшего особый тип

метапоэзии, поэзии о поэзии, образцом которой явилось

" Поэтическое искусство" Буало. Именно в эту эпоху выра-

ботался жанр историко-критического обзора в стихах, ус-

нащенного именами, отточенными формулировками оценок и

характеристик. Однако между поэтами эпохи классицизма и

интересующего нас периода, создающими поэзию о поэзии,

была существенная разница: первые опирались на единую и

разработанную теорию и поэтому могли создать стройную и

мотивированную классификацию. Более того: именно теоре-

тические положения, высказанные в форме стихов, состав-

ляли основную прелесть этих произведений. Вторые имели

перед собой разноречивые теории, а вошедшие в критичес-

кий обиход критерии " хорошего вкуса", " мнения прекрас-

ных читательниц", " изящества" в принципе предполагали,

что та или иная критическая оценка покоится на непос-

редственном чувстве тонкого ценителя и не проверяется

" педантским" теоретизированием. Это придало поэтическим

" кадастрам" той эпохи особый вид.

Единство поэзии в текстах такого типа достигалось не

созданием объединяющей концепции, а построением единой

ценностной иерархии. Акцент переносился не на мотиви-

ровку оценки, а на порядок расположения имен. Последо-

вательность, место, которое отводилось тому или иному

поэту в общем перечне, становилось мерилом его ценнос-

ти. Активными были и другие средства: приравнивание к

тем или иным именам из истории мировой поэзии, посколь-

ку иерархическая ценность Вергилия, Расина или Лафонте-

на считалась установленной. Значимыми становились умол-

чания (Карамзин в стихотворе-

1 Текст см.: Вестник Ленинградского государственного

университета. 1949. № 7. С. 113.

нии " Поэзия" демонстративно умолчал обо всех русских

поэтах, выразив с предельной ясностью свое юношес-

ки-бунтарское к ним отношение) или перемещение того или

иного литератора выше или ниже обычно отводимого ему

ранга. Не меньшую роль играли пространность оценки и ее

тон.

Стремление построить поэтическую иерархию невольно

приводило на память табель о рангах и адрес-календари.

То ироническая, то серьезная ориентировка на эти тексты

сквозит и в поэтических обзорах, и в статьях критиков,

и в сатирах. Этот же принцип наличествует и в компози-

ции поэтических антологии тех лет. Поэты располагаются

по рангам; количеству строк в поэтическом обзоре в этом

случае соответствует количество включенных в сборник

текстов. Будучи дополнены перечнями имен, упоми-

наемых в критических статьях, оглавлениями антологий и

списками стихотворений, переписывавшихся в альбомы, они

дали бы картину оценки литературы читателем-современни-

ком и поэтами той эпохи, картину весьма отличную от

привычных данных истории литературы.

Можно было бы напомнить, что когда Жуковскому в

трудных условиях Тарутинского лагеря надо было, нахо-

дясь в гуще еще не завершенных событий, обобщить разно-

родные патриотические усилия деятелей 1812 г., он сое-

динил жанр героического гимна (" Песнь к Радости" Шилле-

ра, " Слава" Мерзлякова) с традицией поэтического переч-

ня: порядок упоминания имен, количество " отпущенных"

тому или иному лицу строк, тон упоминаний и самые умол-

чания позволили Жуковскому в очень щекотливых условиях

выразить точку зрения штаба Кутузова и кружка молодых

поэтов, группировавшихся вокруг походной типографии.

Поэтические перечни почти всегда полемичны. Иерархия

оценок, степень подробности, трудно уловимые для нас

нюансы формулировок остро воспринимались современника-

ми, поскольку утверждали тот или иной групповой взгляд

на литературу. В этом смысле следует выделить пародий-

ное послание Я. А. Галинковского и сатиру неизвестного

автора " Галлоруссия" 1. Они интересны тем, что дают

" третью" по отношению к полемике карамзинистов и шишко-

вистов точку зрения. Галинковский, печатавшийся в " Се-

верном вестнике" и близкий в эти годы к Мартынову, вы-

разил позицию " гражданской" поэтической школы, для ко-

торой обе полемизирующие точки зрения были неприемлемы.

Сатира " Галлоруссия" интересна тем, что дает читатель-

скую - далекую от профессиональности и цеховых оценок -

точку зрения на литературу в момент сразу после оконча-

ния войны 1812 г., когда ощущение необходимости новых

литературных дорог стало всеобщим.

Вершин не существует без подножий - Жуковского и

Пушкина нельзя понять (и, главное, почувствовать) без

окружавшего их литературного " фона". Однако при

этом необходимо подчеркнуть одну особенность - литера-

турный " фон" противостоит " вершинам" еще по одному

признаку. В общей иерархии систем, составляющих понятие

культуры, они располагаются не в одном ряду.

Поэты 1790-1810-х годов. Л., 1971. С. 486-487,

781-790.

Литературный " фон" по своей природе не может быть

чистой литературой. Он гораздо теснее связан с чита-

тельским восприятием, бытом, пестрым потоком окружающей

жизни, гораздо труднее вычленяется в чисто словесный

ряд. Свести его без заметного остатка к цепи " произве-

дений" (что характерно для исторического восприятия

" высокой" литературы) почти никогда не удается.

Идеологические и историко-литературные класси-

фикации лишь отчасти объясняют реальное расположение

сил в глубине литературной жизни конца XVIII - начала

XIX в. Немалую роль сыграют дружеские связи, определяе-

мые порой довольно случайными причинами, симпатии, выз-

ванные общностью социальных эмоций, типом воспитания,

службой. Понятия " поэты, связанные с Московским универ-

ситетским пансионом" или " поэты Санкт-Петербургской ду-

ховной семинарии" будут вполне ощутимой реальностью.

Чем дальше от литературных " вершин", тем труднее пост-

роить покоящуюся на единых логических основаниях все-

объемлющую классификацию. Трудность эта - не результат

ошибок исследователей, она отражает специфику изучаемо-

го явления. Это еще одна сторона, делающая массовую ли-

тературу интересным объектом для исследователя.

Когда мы противопоставляем поэтов " Беседы" арзамас-

цам, мы имеем дело с классификацией, основанной на общ-

ности литературной позиции и организационной принадлеж-

ности. Выделяя же поэтов Дружеского литературного об-

щества, мы базируемся только на признаке участия в об-

щей организации, дополняя его другим фактором - дружес-

кими связями. В группе " тобольских" поэтов - Сумароков,

Смирнов, Бахтин - объединяющим будет принадлежность к

одному, в достаточной мере расплывчатому провинциально-

му культурному " гнезду". Порой объединяющим фактором

будет выступать журнал (" Иртыш, превращающийся в Иппок-

рену", " Муза" и др.). Когда мы рассматриваем поэтов,

группировавшихся в 1810-е гг. вокруг Мерзлякова (Бу-

ринский, Грамматин, Ф. Иванов), то общность их будет

определяться только дружескими связями, единством соци-

альных симпатий и судеб. Все это будут профессиона-

лы-интеллигенты, бедняки, часто разночинцы, втянутые в

культурный ареал Московского университета. Объединение

же поэтов " преддекабристской группы" будет покоиться

лишь на определении общности места в историко-литера-

турном процессе. Наконец, многие поэты будут включены в

несколько классификационных клеток (Милонов, Воейков),

а рядом будут заметны фигуры, стоящие вне каких-либо

объединений: Анастасевич, Варакин. Закономерности их

развития целиком определены их принадлежностью к недво-

рянской культуре переходного времени и индивидуальными

особенностями их судьбы.

На массовой литературе особенно ярко видно, что ис-

тория искусства - это история людей, его создающих. И в

связи с этим необходимо отметить еще одну сторону воп-

роса. Кюхельбекер писал:

Горька судьба поэтов всех племен;

Тяжело всех судьба казнит Россию.

(" Участь русских поэтов". 1845)