К дешифровке одного непонятного места

из воспоминаний о Блоке)

1. В воспоминаниях Е. Ю. Кузьминой-Караваевой (Мате-

ри Марии) о Блоке имеется рассказ о непонятном детском

художественном замысле поэта: " Он [А. Блок] рассказы-

вал, как обдумывал в детстве пьесу. Герой должен был

покончить с собой. И он никак не мог остановиться на

способе самоубийства. Наконец решил: герой садится на

лампу и сгорает". Контекст мемуаров убедительно свиде-

тельствует, что не только для Кузьминой-Караваевой, но

и для самого Блока в момент его рассказа замысел был

уже непонятен и воспринимался как курьезный. Попытаемся

его дешифровать.

1.1. Сам Блок считал, что " сочинять стал чуть

не с пяти лет" (Автобиография)2. Тетка его, М. А. Беке-

това, уточняла: " С семи лет Саша начал увлекаться

писанием. Он сочинял коротенькие рассказы, стихи, ребу-

сы" 3. Поскольку замысел пьесы достаточно сложен, чтобы

относить его к этим первым опытам4, то его можно, с

большой долей вероятности, отнести к 1888 или 1889 г.

1.2. 24 октября 1887 г. произошло событие, которое,

возможно, проливает некоторый свет на " странный" замы-

сел Блока: в камере " старой

1 Кузьмина-Караваева Е. Ю. Встречи с Блоком / Вступ.

ст. Д. Е. Максимова, примеч. 3. Г. Минц // Учен. зап.

Тартуского гос. ун-та. 1968. Вып. 209. С. 269.

2 Блок А. Собр. соч.: В 8 т. М.; Л., 1963. Т. 7. С.

13. Далее ссылки на это издание - в тексте с указанием

тома и страницы.

3 Бекетова М. А. Александр Блок и его мать. Л.,

1926. С. 30.

4 Ср.: Рукописные журналы Блока-ребенка / Публ. 3.

Г. Минц // Блоковский сборник. Тарту, 1972. Вып. 2.

тюрьмы" Шлиссельбургской крепости " облил себя керосином

из большой лампы, которую ставили для освещения, и сго-

рел" народоволец Михаил Федорович Грачевский. Первое

печатное известие об обстоятельствах гибели Грачевского

появилось в зарубежной печати (" Летучие листки Фонда

вольной русской прессы") лишь в 1897 г. Однако слухи о

шлиссельбургской трагедии распространились быстро и

широко вскоре после события. " Самосожжение Грачевского

произвело огромное впечатление во всем революционном

мире, но долгое время о нем циркулировали только глухие

слухи" 2.

1.3. Замысел Блока не был сознательной реакцией

взрослого человека. Это было то неосознанное и смутное,

но глубокое впечатление, которое возникает в душе ре-

бенка, случайно слышащего не предназначенные для его

ушей героические и трагические рассказы взрослых. Б. М.

Эйхенбаум в глубоком и изящном очерке " Легенда о зеле-

ной палочке", посвященном преломлению в сознании Л. Н.

Толстого и его братьев " взрослых" разговоров, с убеди-

тельностью раскрывшем в их детской игре отзвуки декаб-

ристских идеалов, писал: " Некоторые впечатления детства

обладают такой силой, что следы от них сохраняются в

памяти до конца жизни. По этим следам, как по остаткам

древних надписей, можно восстановить факты, имеющие ис-

торическое значение" 3. Далее Б. М. Эйхенбаум с исключи-

тельной проницательностью по детскому рассказу брата

Толстого о " зеленой палочке и муравейных братьях" не

только дешифровал содержание бесед в доме родителей пи-

сателя, но и раскрыл на примере сна Николиньки Болконс-

кого в конце " Войны и мира" механизм превращения разго-

воров взрослых в сон ребенка.

2. Гибель М. Ф. Грачевского вызвала напряженный ин-

терес в русском обществе. Для реконструкции устных - не

дошедших до нас - откликов интересна оценка В. Н. Фиг-

нер, писавшей: " Из всех крупных народовольцев к Гра-

чевскому более всего приложимо название " фана-

тик" " 4. " И не напоминает ли он суровые образы наших

раскольников, в огне костров искавших выхода из жиз-

ни" 5.

2.1. Документальные данные о Грачевском столь огра-

ниченны, что исключают возможность однозначного психо-

логического объяснения его трагического поступка. Среди

других соображений, как связанных с условиями заключе-

ния, так и вытекающих из психологического склада его

личности, обращает на себя внимание частая встречае-

мость в немногочисленных сохранившихся документах

1 Фигнер В. Шлиссельбургские узники // Полн. собр.

соч.: В 7 т. 2-е изд. М., 1932. Т. 4. С. 78.

2 Колосов Е. Е. Государева тюрьма Шлиссельбург, по

официальным данным / Предисл. Н. А. Морозова, 2-е изд.

1930. С. 315. Разговоры о подвиге Грачевского - еще од-

но свидетельство связи атмосферы " бекетовского дома" с

пронародническими симпатиями демократически настроенной

петербургской интеллигенции 1830-х гг. См.:

Минц 3. Г. Александр Блок и традиции русской демок-

ратической литературы XIX в. // Минц 3. Г. Лирика Алек-

сандра Блока. Тарту, 1973. Вып. 3.

3 Эйхенбаум Б. М. О прозе. Л., 1969. С. 431.

4 Фигнер В. Шлиссельбургские узники // Поли. собр.

соч. Т. 4. С. 59.

5 Там же. С. 61.

метафоры огня: " Я горел желанием принести пользу

крестьянам" (из показания на суде 1883 г.); " Друзья!

Вас пламенно люблю всех..." (из предсмертного стихотво-

рения, написанного в камере Шлиссельбурга)' и пр.

3. Блок сам не помнил побудительных причин, обусло-

вивших появление его замысла. Означает ли это, что впе-

чатления от разговоров, которые он услыхал в восьми-де-

вятилетнем возрасте и которыми, видимо, был потрясен,

прошли бесследно и не оставили в его художественном

сознании никаких следов, кроме забытого детского замыс-

ла пьесы? Посмотрим, как Л. Толстой показывает транс-

формацию в сознании Николиньки Болконского во многом

непонятного ему разговора взрослых. Перед нами цепь из

трех звеньев:

прежде всего, некоторая реальная ситуация, затем не-

понятные разговоры взрослых, которые трансформируются в

соответствующие элементы из алфавита детского мышления

(перевод Пьера в образ из иллюстраций к книжке Плутар-

ха); однако возникающий таким путем образ, содержащий в

себе сплав черт и из исходного текста, и из его " пере-

вода", подразумевает некоторый набор возможных для него

в данном контексте предикатов, то есть потенциальные

возможности сюжетов. Развертывание такого текста-образа

в сюжет и составляет повествовательную ткань сна. При

этом первая и третья стадии представляют собой выявле-

ние и развернутые тексты, а вторая - скрытое и наиболее

интимное - часто неосознанное звено, в которое сверты-

вается первый и из которого развертывается третий

текст. Так устанавливается соотношение между сценой в

кабинете Николая Ростова и сном Николиньки, пронизанным

белыми косыми линиями и ощущением полета.

3.1. Механизм, столь проницательно показанный в дан-

ном случае Л. Толстым, во многом совпадает с трансфор-

мацией неосознанных впечатлений в творческие импульсы

повествовательного типа. В особенности это относится к

детским впечатлениям: забываясь, они оставляют в созна-

нии писателя глубинные свернутые тексты, которые, всту-

пая во взаимодействие с контекстами более позднего соз-

нания, могут подвергаться весьма сложным развертывани-

ям2.

3.2. Разговоры о смерти Грачевского вылились в соз-

нании Блока-ребенка в образ человека, убивающего себя,

садясь на лампу, что скоро сделалось самому Блоку и

странным, и смешным. Но можно ли считать случайным, с

одной стороны, то, что в дальнейшем творчестве Блока

образы огня и борьбы оказались слитыми, а с другой -

что в определенный момент его эволюции понятия " русский

революционер" и " старообрядец-самосожженец" оказались

синонимами, а " огненная смерть" стала символом револю-

ции?

3.3. Образы группы " огонь" (" огонь", " пламя", " го-

реть", " костер", " пожар" и др.), игравшие в творчестве

Блока важную роль, не раз меняли значение. Первоначаль-

но (" Ante lucem") оно было четко фиксированным и свя-

занным с широкой традицией лирики, уже обратившей в

шаблон мета-

1 Фигнер В. Шлиссельбургские узники // Полн. собр.

соч. С. 62, 59 (курсив наш. - 3. М., Ю. Л.).

2 См. ряд весьма интересных статей на эту и близкие

темы в польском сб.: Teksty. 1973. N 2 (8).

форические образы " огней зари" и " сердечного огня",

" огня страстей"; соединение неметафорического словоу-

потребления с эсхатологическими описаниями. Начиная со

" Стихов о Прекрасной Даме" эти образы деавтоматизи-

ру-ются превращением их в символы со сложной игрой пря-

мого и переносного, словарного и окказионального значе-

ния. Одновременно расширяется и их семантика: кроме

прежних значений еще и " огонь" - электрический свет,

символ " инфернальности" современного города (циклы

" Распутья", " Город");

" огонь", " костер" и " пожар страстей" как характерис-

тика людей из народа (" Мне снились веселые думы...",

" Прискакала дикой степью..."); " огонь" - символ револю-

ции (" Пожар", статья " Михаил Александрович Бакунин" и

др., вплоть до " мирового пожара" в " Двенадцати").

3.3.1. На фоне этой общей эволюции возникают и ло-

кальные упорядоченности - тексты, где образы группы

" огонь" связываются с более узким и определенным кругом

значений. Таков ряд произведений, созданных в годы выз-

ревания идей " народа и интеллигенции" (1906-1909). В

стихотворении " Угар" (1906) " дьявольская Судьба" симво-

лизируется сценой сожжения ребенка на костре. При этом:

а) сожжение здесь - тяжкий, но добровольный шаг (" На

костер идти пора" - 2, 212');

б) герой - " ребенок" (ср.: " Будьте как дети") и, од-

новременно, " царь";

на него возлагают " венок багряный / Из удушливых уг-

лей". Герой отчетливо сближен с Христом, а сожжение - с

распятием.

Образы " костра" и " креста" (ср. эвфонический повтор:

кстр - крст) сближаются во многих произведениях этих

лет:

И был костер в полночи

И змеи окрутили

Мои ум и дух высокий

Распяли на кресте (2, 136);

И взвился костер высокий

Над распятым на кресте (2, 252).

Связь образов " огня" и " костра" с мотивом доброволь-

ной, жертвенной гибели раскрывается и как связь их с

темой гибели революционера:

Только в памяти веселой

Где-то вспыхнула свеча.

И прошли, стопой тяжелой

Тело теплое топча (2, 59) -

а затем - как самосожжение старообрядцев (" Песня

Судьбы", " Задобренные снегом кручи..."). При этом приз-

наки жертвенности и пассивности не совпадают, а проти-

вопоставляются: песни самосожженцев несут " весть о сжи-

гающем Христе" (3, 248; ср. в публицистике Блока мысль

о родстве жертвенного

Здесь и далее в текстах А. Блока курсив наш. - 3.

М., Ю. Л.

и бунтарского лика народа). Костер самосожженца стано-

вится для Блока одновременно символом и национальной

формой бунта, и национальной формой распятия (народным

вариантом христианской этики), а образ человека, сжига-

ющего самого себя, синтезирует бунтаря и Христа. Позд-

нее (конец 1900-х - 1910-е гг.) эта мысль трансформиру-

ется в утверждение права человека на сожжение себя в

" пожаре жизни", в осмысление такой гибели как мести,

протеста. А поскольку в лирике зрелого Блока значения

символов раскрываются не только в ближайшем контексте

(часть текста, текст), но и в контекстах значительно

более широких (цикл, том, в пределе - все творчество),

постольку и каждое конкретное упоминание " огней", " по-

жаров" и т. п. потенциально заключает в себе и все от-

меченные выше значения.

3.4. Эволюция значений блоковских символов чаще все-

го будет историей роста их " полигенетичности" ', увели-

чения связей с разнообразными жизненными и культурными

впечатлениями2. Поэтому вполне реально предположить,

что неосознанные впечатления детства (возможно, обнов-

ленные позднее, в период изучения истории русского ре-

волюционного движения)3 наложили отпечаток на ту слож-

ную смысловую " связь", в которую включены образы группы

" огонь" в позднем творчестве Блока.

4. Как же соотносятся эти идеи и образы, представля-

ющие результат сознательной и целенаправленной работы

мысли поэта, с забытым впечатлением детства? Целостные

тексты, организованные и выраженные на всех уровнях,

при частичном забывании остаются в памяти в виде сво-

еобразных " осколков", из которых, однако, при припоми-

нании может быть снова восстановлен целостный текст.

Если в качестве такого " осколка", выполняющего роль

свернутой программы текста, выступает элемент высокого

уровня, в памяти остается логически построенная мысль

или часть ее. В этом случае восстановление целостного

текста выступает как сознательный акт. Если же в памяти

застревает " осколок" низших уровней - слово, конкрети-

зированное до звукового образа, зрительный образ конк-

ретного предмета, выступающий как вырванный из контекс-

та знак, - то реконструкция забытого текста протекает

как неосознанный и неожиданный для самого субъекта про-

цесс.

4.1. Если элементы первого рода активно участвуют в

развитии глубинных структур сознания, то вторые, как

своеобразные споры, скрыты в неосознанном механизме па-

мяти. Однако, когда внутреннее развитие дает им импульс

к пробуждению, они приобретают характер текстообразую-

щих программ, создавая из новых материалов новые текс-

ты, неосознанные для

Жирмунский В. М. Драма Александра Блока " Роза и

Крест". Л., 1964. С. 78.

2 См.: Минц 3. Г. Функция реминисценций в поэтике А.

Блока // Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. 1973. Вып.

308.

3 Изучение бьшо предпринято в связи с работой над

поэмой " Возмездие" (ср. в особенности " Материалы к поэ-

ме", опубликованные В. Н. Орловым в 3-м томе Собрания

сочинений Блока). Во второй половине 1900-х гг. Блок

знакомится с поэтом-шлиссельбуржцем Н. А. Морозовым

(см.: 5, 309; 7, 259 -260; 8, 501). В этих условиях

следует учитывать и возможность прямого знакомства Бло-

ка с историей гибели Грачевского. Однако связь образа

" огня" с темой героической жертвы наметилась ранее того

времени, к которому относятся указанные факты.

самого субъекта мысли, воспроизводящие структуру тех

давно забытых первотекстов, " осколками" которых они яв-

ляются. Именно такую роль, можно полагать, для Блока,

напряженно ищущего в 1910-е гг. синтеза революции и на-

родности, национальных форм протеста, сыграл дремлющий

в его памяти, бессознательный образ бунтаря-самосожжен-

ца, " садящегося на лампу".

5. Собеседница Блока была далека от трагического

восприятия его рассказа и отнеслась к нему как к курь-

езу. Ни тогда, когда она его слушала, ни позже, когда

много лет спустя писала свои воспоминания о Блоке, она

не могла знать своей будущей судьбы - добровольного са-

мосожжения в фашистской печи ради спасения другой узни-

цы концлагеря, " жизни своей за други своя".