![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
В точке поворота
1. Подлинное понимание культурного значения эпохи Блока (шире - начала XX в.) вряд ли возможно в той от- носительно короткой перспективе, которая обычно в этой связи привлекается. Границы подлинного исторического периода, необходимого для понимания событий, пролегают значительно шире. Если один его край обозначить Пушки- ным', а другой - переживаемым нами временем, то имя Блока окажется расположенным прямо в середине этого пе- риода. Эта хронологическая позиция глубоко символична, и из нее вытекает императивная необходимость взглянуть на Блока с позиции этих двух перспектив. Одновременно это вынуждает нас обдумать еще раз наши представления как о пути, который вел к Блоку, так и о дороге, уво- дившей от него. Чем ближе мы приближаемся к современ- ности, тем нам труднее удержаться от эмоциональных оце- нок. Там, где, глядя в прошедшее, мы склонны видеть ис- торические закономерности, наблюдая современность, мы говорим об ошибках и злонамеренности. Преодоление этой двойственности обычно находят на пути перенесения в современность " исторического взгляда", а под ним обычно понимают фаталистическое утверждение неизбежности про- исходящего, якобы однозначно предуказанного законами истории. 2. Возможна попытка поисков пути не в перенесении на современность мнимого фатализма истории, а в перенесе- нии на историю многонаправленности живого процесса. Это был бы взгляд на реальную историю как на одну из воз- можных дорог. При этом если отказаться от неизбежно вытекающей из противоположной позиции и блестяще проиллюстрированной Гегелем убежденности в том, что история завершается в момент ее описания, то нам придется говорить не о поте- рянных дорогах, а о путях, пока еще нереализованных.
Если бы мы занимались историей государственности, а не литературы (культуры), то эту границу пришлось бы расширить до Петровской эпохи.
Здесь автор может указать лишь на один пример попыт- ки внести в историю экспериментальное мышление этого типа. Мы имеем в виду блестящий доклад А. В. Исаченко на Варшавском съезде славистов 1973 г.1 Научная дер- зость предлагаемого автором мысленного эксперимента не может заслонить методологической ценности его опыта. " Совершенно очевидно, что история не пишется в кондици- онале. Однако и утверждение, будто то, что случилось на самом деле, " должно было" случиться именно так, следует признать неубедительным. Легко стать пророком задним числом. История всегда держит наготове несколько вари- антов. И нет оснований считать то, что фактически прои- зошло, во что бы то ни стало проявлением " прогрессивно- го хода истории". Все развитие России сложилось бы совершенно иначе, если бы в конце XV в. Новгород, а не Москва, оказался руководящей, главенствующей силой объединяемой стра- ны" 2. 3. С предложенной выше точки зрения историческое движение можно рассматривать как процесс потери неис- пользованных путей и одновременно столь же неотвратимый процесс постоянного зарождения числа альтернативных до- рог. Историкам литературы, определяющим место Пушкина в художественном развитии России, свойственно видеть в нем " предшественника" (по выбору исследователя: Гоголя, Лермонтова, натуральной школы, Достоевского или Толсто- го). Тогда пуля Дантеса неизбежно оказывается законо- мерным историческим фактом. Между тем здесь уместно вспомнить слова, которые произносит пережившая сибирс- кую ссылку декабристка своему мужу в неоконченном рома- не Толстого. По ее мнению, она может предсказать, какие поступки совершит в будущем их сын. " Но ты, - говорит она мужу, - еще можешь удивить меня". Пушкин еще мог бы удивить нас, открыв исторический путь, быть может нав- сегда для нас потерянный. И тогда известное нам в его наследии осветилось бы совершенно новым, неожиданным светом. Но потеря определенных путей неизбежно компенсирует- ся нахождением новых и непредсказуемых. Это отчасти восполняется обилием незавершенных, как бы кончающихся многоточиями, произведений. " Мертвые души" и " Братья Карамазовы" - наиболее яркие тому примеры. 4. Неисчерпаемость путей дополняется возникновением в определенные эпохи чувства исчерпанности культуры. Это эпохи резких переломов. Эпоха Блока была отмечена именно чувством неисчерпанности путей и неизбежности скачка в непредсказуемость, момента, о котором Валерий Брюсов писал: " Мы брошены в невероятность". Именно так переживалась революционная эпоха и Блоком, и Белым. Са- мо понятие свободы отождествлялось с непредсказуе- мостью. С этим, в частности, связан рост значения ис- кусства в этот период. Философия фактически приобретает характер поэзии в прозе. Вторжение искусства в наследс- твенные территории науки, с одной стороны, и религии, с другой, демонстрируется, например, идеями
1 Исаченко А. В. Если бы в 1478 году Новгород пора- зил Москву: Об одном несостоявшемся варианте истории русского языка // VII Miedzynarodowy kongres slawis- tow. Warszawa, 1973. С. 85-86. 2 Там же. С. 85. Федорова и Циолковского, с их широким проникновением в, казалось бы, противоположные сферы культуры. 5. Следующий виток культурного развития отмечен восстановлением некоторых фундаментальных положений до- петровской культуры: идеи " Москвы - нового Рима" с представлением о вселенском значении и неизбежной замк- нутости ради сохранения идейной чистоты, претензии на всемирность в сочетании с антиевропеизмом и, что самое существенное, представлением о том, что конечная истина уже найдена, и, следовательно, искусству отводится об- ласть не поиска, а пропаганды. Соответственно, догмати- ческая теория занимает место выше искусства. Однако культура никогда не бывает одноликой: отождествление ее идеалов с ее же собственной реальностью всегда порожда- ет ошибки. Путь русской культуры после Блока не был од- нолинейным и не представлял собой простой реализации заданных тем. Даже если не останавливаться на эпохе Отечественной войны 1941-1945 гг., когда изоляционист- ский курс правительственной политики вынужден был по- тесниться, уступив определенное место антифашистскому единству, неизбежно связанному с необходимостью приотк- рыть окно в Европу (обстоятельство, чрезвычайно трево- жившее Сталина и Жданова и ставшее лейтмотивом выступ- лений последнего в первые послевоенные годы), новая " петровская" (европейская) ориентация стучалась в две- ри. Попытки унификации в науке (борьба с генетикой и генетиками, попытки внесения ясности в лингвистику) лишь демонстрировали непропорциональность ничтожных ре- зультатов пускаемым в ход колоссальным усилиям. А исто- рия отечественной семиотики уже ясно продемонстрирова- ла, что борцы за полную ясность в науке вынуждены зани- мать оборонительные позиции. 6. Этапы культуры неизбежно многоплановы. Культура, полностью подчиненная какому-либо единственному типу организации, не могла бы существовать. Она была бы не- жизнеспособной. Иное дело - самоописание культуры. Го- ворящая на многих языках культура неизбежно выделяет какие-то из них как доминирующие. В своем самосознании она объявляет определенные свои аспекты " неправильны- ми", " случайными" и, следовательно, несуществующими. Самоописание всегда значительно более организовано, чем описываемая структура, и представляет ее идеализирован- ное отражение. Но самоописание - не фикция, а также ис- торическая реальность. Представления романтиков о ро- мантизме, их теоретические сочинения на эту тему нас- только плотно сливаются с художественными произведения- ми романтической эпохи, что исследователи, как правило, не выделяют в этом два разных уровня исследования. С такой оговоркой мы можем рассматривать этапы культуры как некоторое единство. С этой точки зрения мы можем отметить черты сходства между допетровской эпохой и искусством после Ок- тябрьской революции. В обоих случаях
Здесь мы в обоих случаях говорим об официальной культуре, о том, что она сама признает правильным и ав- торитетным, т. е. для средневековой литературы это бу- дет сочинение, получившее церковное признание, для XX в. - Д. Фурманов и А. Фадеев, а не О. Мандельштам и М. Цветаева. Последние с этой точки зрения " как бы не су- ществуют", что зримо отражается в учебниках и вузовских программах тех лет. Признание чего-либо " существующим" или " несуществующим" всегда есть оценка отношения факта к системе.
речь идет не об оценке тех или иных произведений как " хороших" или " плохих". Историк не может забывать, что его собственная оценка (или оценка его современников, естественно им принимаемая) также релятивна и, вероят- но, не будет совпадать с оценками исследователей в от- даленном будущем. Таким образом, речь идет не об определении " качест- ва", а о структурной характеристике. Сопоставляемые на- ми эпохи роднятся тем, что эстетическая природа текста мыслится как средство, а не как цель. В свое время Бе- линский иронизировал над тем, как поэт XVII в. опреде- лял сущность искусства:
Так врач болящего младенца ко устам Несет фиал, сластьми упитан по краям, Несчастный ослеплен, пьет сладкое целенье, Обман дарует жизнь, дарует излеченье.
В этом случае искусству приписывается служебная роль пропагандиста истины, заложенной вне его пределов. Но- сителем же истины объявляется философия, идеология, те- ология, решения авторитетных органов - соборов или съ- ездов. Причем, хотя истина эта неизменно порождает спо- ры и расколы, предполагается, что она едина и бесспор- на, а все расхождения - результат наличия ортодоксов и еретиков. Культура XIX в. исходила из представления об истине как о точке, к которой человек стремится и которая ему исходно не дана. Весь смысл искусства - в движении к истине. Поэтому однозначное истолкование догмата - иде- ал, однозначное истолкование " Евгения Онегина" - его разрушение. Художественное произведение - машина выра- ботки истины еще не данной, а не педагогическое расп- ространение истин, заранее хранящихся у посвященных. Догматические эпохи сближают функцию искусства с техни- кой, художественные - с поиском ученого. В этом - высо- кий смысл многократно осмеиваемых как проповедь безы- дейности слов Гете о бесцельности искусства: " Ich singe, wie ein Vogel singt" 1. Вспомним, что Пушкин, называя ересью требования Рылеева, чтобы ис- кусство имело цель (Пушкин иронически писал: " Рылеев целит, а все невпопад" - XIII, 167), предла- гал бороться с ней пением на мотив " Один сижу во компа- нии...". И Гете, и Пушкин, конечно, имели в виду не идеал безответственного щебетанья, а право искусства вырываться из сферы однозначных смыслов в пространство открытого поиска. Предсказания будущего - занятие, лишенное смысла, ибо сущность будущего в его непредсказуемости, в его потенциальной возможности пойти по какой-то одной из множества дорог, и именно это придает поведению совре- менника этическую ответственность и требует от него ак- тивности. Поэтому мы воздержимся от соблазна каких бы то ни было предсказаний. Но нельзя не сказать, что уси- лия, направленные на возрождение пушкинской роли ис- кусства в культуре, могут иметь поистине судьбоносный характер. Позволим себе один предостерегающий пример: на рубеже XIX и XX вв. русской культуре был дан гений, все творчество которого шло вразрез с
" Я пою, как птица" (нем.).
" идейными" направлениями предшествующей эпохи и могло послужить великим предостережением. Это был Чехов. Только Чехов, подобно Пушкину, полностью удержался от соблазна однозначных проповедей и от снижения искусства до роли служанки пропаганды. Но зато и не было в русс- кой литературе более одинокого гения и, что самое глав- ное, писателя, чье творчество не получило продолжений (художественная позиция Чехова если и получила продол- жение, то, как показала 3. Г. Минц, оно прозвучало в поэзии - области, максимально удаленной от художествен- ного самосознания писателя). Обращение к пушкинско-чеховской традиции может сде- латься опорной точкой для нового, будущего (?) этапа русской литературы. 7. Переживаемый нами момент - еще один пункт поворо- та в культуре. И, как и все другие, он чреват непредс- казуемостью. Непредсказуемость - универсальная черта культурного развития - в данном случае становится эле- ментом самосознания. Обилие открывающихся дорог состав- ляет потенциальную силу эпохи, но субъективно в созна- нии современников оно выражается чувством растеряннос- ти, особенно у людей, воспитанных эпохой " полной" яс- ности.
Так дремлет недвижим корабль в недвижной влаге, Но чу! - матросы вдруг кидаются, ползут Вверх, вниз - и паруса надулись, ветра полны; Громада двинулась и рассекает волны. Плывет. Куда ж нам плыть? (А. Пушкин. " Осень", 1833)
|