Переживание и переосмысление заболевшим ребенком своих отношений со взрослыми

Взрослые присутствовали в 72% воспоминаний ис­пытуемых. Обычно отмечалась их положительная роль, т. к. уже само присутствие взрослого могло успокоить больного или травмированного ребенка.

В каждом третьем из таких рассказов взрослый со­вершал конкретные предметные действия, избавляя тем самым ребенка от страха и боли. Таким помощником ча­ще всего был папа, несколько реже — мама, дедушка, бабушка, врач. Например: «Родители быстро наложили тугую повязку, и страх прошел». Или: «Мама сняла с ме­ня одежду, а папа так долго дул на живот, пока не прие­хала скорая, что ему стало плохо...».

Еще в 30% воспоминаний взрослый оказывал скорее эмоциональную поддержку: жалел, утешал, сопереживал. В этой роли чаще всего выступала мама, реже — бабушка и один раз — женщина-врач, знакомая семьи. Например: «Болели уши... Мама держала меня на руках, носила из угла в угол, мне было хорошо, тепло». Или: «Посреди ночи прибежала наша знакомая женщина-врач, она точ­но поставила диагноз и была ласкова со мной... Потом, когда кризис миновал, у меня было чувство благодарно­сти к маме и этой женщине. Со мной были очень ласко­вы, нежны».

Лечебные манипуляции и психологическая поддерж­ка выступали как своеобразная психологическая защита ребенка «со стороны». Выражая ребенку сочувствие, разделяя с ним боль, страх и горе, родители тем самым брали эти страдания на себя и уменьшали страдание ре­бенка. Осознанно и неосознанно запечатлевая, как ведут себя взрослые, ребенок не только фиксировал полоролевые стереотипы поведения, учился действовать в стрес­совых ситуациях, но и формировал на основе чувства до­верия к людям эффективную копинг-стратегию «поиск социальной поддержки».

В нескольких воспоминаниях можно было просле­дить, как меняется отношение ребенка к врачу после встречи с реальным человеком. До встречи с реальным врачом его образ ассоциировался с воображаемой опас­ностью, поэтому дети врача боялись и относились к нему негативно. Однако взаимодействие с конкретным жи­вым врачом чаще всего вызывало положительные эмо­ции, что само по себе обеспечивало психотерапевтиче­ский эффект.

Пример 19. Изменение отношения к врачу с отри­цательного на положительное. «Самое обидное, что это было во время новогодних праздников....У меня была вы­сокая температура, и родители всерьез испугались. И мой папа военный пригласил на дом военного врача. Я лежала и ждала строгого дядю-врача в белом халате. Но, к моему счастью, пришел веселый молодой человек совсем не в белом халате, а в обычной военной форме, как у папы. Он шутил со мной, уговорил меня сделать укол, и я была даже не очень расстроена из-за того, что пропускаю новогодний праздник».

Пример 20. Испуг перед врачом. «Случайно облила ногу крутым кипятком. Помню жуткий страх, когда появился врач — мужчина хирург. Я была полностью убеждена, что мне отрежут ногу. И врач долго мне объяснял, что ногу мне не отрежут. Не знаю, отчего я решила, что я лишусь ноги».

В этих примерах мы видим, как проявляется неосоз­наваемый страх маленьких детей к врачам, белым хала­там, возможным негативным последствиям их появле­ния и действий («отрежут ногу», «в больницу положат»). Внешний вид врача, его манера общения, умение разго­варивать с детьми, уважение к их личности сами по себе могут иметь психотерапевтическое значение, снижать тревогу и напряжение, формировать гармоничное отно­шение к болезни. Каждому врачу необходимо овладеть методами рациональной психотерапии — уметь разъяс­нять, убеждать, изменять неправильные представления о болезни и корректировать неадекватные способы эмо­ционального реагирования на нее.

Пример 21. Детская влюбленность в молодого хи­рурга. «После этого ожога... за мои страдания я была вознаграждена. Два месяца ходила на перевязки в дом к молодому хирургу. Он мне очень нравился, так как у него были мягкие, красивые руки, и он очень здорово играл на фортепьяно».

Само взаимодействие с таким врачом оказывает ле­чебное воздействие, снижает эмоциональную напряжен­ность, поднимает настроение и тем самым защищает от болезни. Возможно, многие ситуации сохранились в па­мяти именно из-за того, что ничего страшного не про­изошло и все разрешилось на удивление благополучно.

В 11% воспоминаний взрослый уделял больному ре­бенку намного больше внимания, чем до болезни. Только когда ребенок заболевал, его начинали холить, леле­ять, задаривать подарками.

Пример 22. Особое внимание к больному ребенку. «В детстве я болела корью... Меня положили дома в кро­вать, укутали в одеяло. А на окна повесили красные шторы. В народе говорят, что при кори нужно, чтобы тебя окружал красный цвет. Меня поили виноградным вином пятилетней выдержки. Мне было приятно и ра­достно, что обо мне заботятся, ухаживают, лелеют. У меня всегда было хорошее настроение».

Описания такого поведения родителей встречаются достаточно часто. Например: «Испытываемые мной фи­зические страдания перехлестывало внимание близких и родных, которого мне так не хватало во время здравство­вания». Или: «Мне было приятно, что мама уделяла мне очень много внимания, меня даже не ругали ни за что, жалели». Испытуемые делали вывод, что им хотелось бы еще поболеть — после такого внимания. Пусть немного больно, неприятно, но зато наконец-то тебя любят и замечают. При частых или хронических заболеваниях именно такое поведение родителей, по-видимому, спо­собствует формированию у ребенка стратегии «уход в бо­лезнь» («и мне болеть даже нравилось»).

В 15% воспоминаний взрослый наносил ребенку фи­зическую или психическую травму, что вызывало или усиливало его боль и страдание. Лишь в одном случае это было связано с поведением матери, наказавшей дочь за проступок. Во всех других случаях психическую трав­му ребенку наносили взрослые, не являвшиеся членами его семьи и работавшие в детских и медицинских учреж­дениях (врачи, медсестры, воспитательница в детском са­ду, учительница). Там ребенок находился один, без за­щиты своих родных и близких.

Пример 23. Физическое наказание матерью при про­ступке ребенка. «Темная улица. Небо несколько светлее окружающих предметов, то есть они выделялись на фо­не неба, но очертания были расплывчатыми. Я — девоч­ка 5 лет, возвращаюсь домой одна из гостей. Пошла к своей подруге без разрешения... И вот навстречу идет темный силуэт — это моя мать. В руках у нее солдат­ский ремень. Больно... Перед г/газами плавают яркие пятна. Мир вокруг стал еще темнее».

Пример 24. Физическое наказание и оскорбление ре­бенка врачом. «Помню, это было во втором или треть­ем классе. Мы ходили лечить зубы с классом. Без роди­телей. Врач — мужчина, волосатый, бородатый сто­матолог, видимо, сверлил мне зуб. Очень-очень мерзкий. Было очень больно. Застонала чуть-чуть. Немного. Имею право. Больно все-таки. Я же не мешала ему, не вырывалась. Ни с того ни с сего дал затрещину. Я помню, что не заплакала. Мне хотелось от него ско­рее уйти. Никогда в жизни его не видеть. Я была оскорблена».

Пример 25. Страдание ребенка в больнице. «Когда мне было лет 12, меня положили в больницу с опухолью горла. Единственное, что я могу вспомнить, это безум­ный страх перед больницей и горе от того, что меня разлучили с родителями. Свои болевые ощущения я не помню. Могу только сказать, что я все время плакала, а медсестры меня за это ругали и не пускали ко мне моих родных. И я как просыпалась, садилась под дверь в отделение и прислушивалась к шагам и голосам с наде­ждой услышать что-то родное...»

В последнем примере ребенок не мог противиться то­му, что его положили в больницу, так как обследование действительно было необходимо. Однако его страх и го­ре от разлуки с близкими усугублялись враждебным от­ношением со стороны медицинского персонала, что и формировало соответствующий образ-штамп «злой» мед­сестры. Вынужденный приспосабливается к одиночеству и страданию, ребенок в качестве защиты использовал способ общения с родными «на расстоянии» (уход в меч­ту, фантазию). Ожидание услышать родные голоса, вооб­ражаемые образы родных отвлекали его от тяжелых пе­реживаний, снижали уровень нервно-психического на­пряжения.

Если родители «не препятствуют» врачу в лечебных манипуляциях или, спасая ребенка от опасности, нена­роком наносят ему боль, то тоже воспринимаются как обидчики.

Пример 26. Обида на маму из-за того, что позво­лила врачу связать ребенка во время операции. «Я бы потерпела это удаление аденоидов. Но мне связали но­ги, привязали к креслу руки. Мама стояла рядом, дове­ряя " мнению" врача. Мне было очень обидно... Пережив это издевательство, я наслаждалась тем, что рядом не было никого живого. Я могла расслабить свои чувст­ва, и никто этого не видел. Я успокоилась быстрее, чем если бы меня кто-то успокаивал».

Пример 27. Обида на папу в сложной ситуации. «Вдруг папа очень неожиданно меня толкает.., и сухой сучок впивается мне под кожу—Большая заноза...Папа виноват! За что меня он так?! Объясняет, что змея, оказывается, была рядом. Переживает страх за меня и сейчас испуган. А мне не больно, а обидно. Делал бы что-нибудь другое, а не толкал!»

Удивительно, что такая обида на родителей сохрани­лась на всю жизнь. Можно предположить, что если бы мама подготовила девочку к операции, объяснила, зачем надо ее связывать, а папа не только рассказал про змею, но и попросил прощения, — эти переживания не были бы столь яркими и долговременными. В этих примерах можно проследить, какие способы дети используют для преодоления стресса. Обидевшись на маму во время опе­рации, девочка «ушла в себя» и расслаблялась в одиноче­стве. В ситуации со змеей ребенок, напротив, снижал на­пряжение во взаимодействии со своим «обидчиком», пря­мо обвиняя его в случившемся и перенося на него свою агрессию. Конечно, такие способы реагирования во мно­гом обусловлены типом личности ребенка. Вместе с тем, не очень эффективное поведение взрослых, непонима­ние ими ожиданий детей выступало как подкрепление неадекватного поведения ребенка, что заставляло его и в дальнейшем стереотипно использовать те же способы поведения. Формирование такого динамического стереоти­па показывает следующий пример.

Пример 28. Страдание, обида и гнев в ситуации унижения и наказания со стороны воспитательницы и других детей. «Самое яркое воспоминание, связанное с болью, такое. Я домашний ребенок. Всю жизнь меня опе­кали, холили и лелеяли. Поэтому я, естественно, ждала того же и от других людей. Но мне всегда доставались одни колотушки. Кто больше всех шумит? — я. Кто больше всех плачет? — я. Кто больше других требует внимания? — я. Меня было легко обидеть, и чаще всего это было несправедливо. Вспоминается разное! " Добрая" воспитательница ударяет тебя за то, что ты каждый час говоришь про маму, рассказываешь, какой у тебя хороший папа, а ее это бесит. Хороший ребенок — доч­ка воспитательницы — ворует мои вещи, а воспита­тельница ей помогает. Учительница во втором классе потакает детям в их издевательствах надо мной. Я плачу, комок сжимает горло. Единственная защита — грубость. И я грублю и хамлю».

Особенно тяжело вступают в новые для себя отноше­ния с незнакомыми людьми «домашние» дети, которых воспитывают по типу «кумира семьи». Отсутствие соци­ального опыта, понимания, что люди могут отличаться друг от друга и по-разному друг к другу относиться, при­водит к тому, что дети не умеют проявлять гибкость в зависимости от жизненной ситуации. Ребенок, который «больше других требует внимания» («больше всех шу­мит», «больше всех плачет», «каждый час...» говорит про маму, рассказывает, «...какой у нее хороший папа») из-за своего навязчивого эгоцентризма неизбежно заставляет других людей относиться к нему негативно. Неприятие и отвержение другими (удары по эгоцентризму) восприни­маются девочкой болезненно, вызывают у нее страдание и острую душевную боль. Невозможность осознать при­чины психотравмирующей ситуации, понять, что люди недовольны не ее личностными качествами, а свойствен­ными ей способами межличностного взаимодействия, приводит к неспособности понять необходимость изменения своего поведения. Напряжение, вызванное хрони­ческим внутриличностным конфликтом (неприятие и конфликтные отношения начинаются в детском саду и продолжаются в школе), вынуждает ребенка искать за­щиту в переосмыслении своих отношений с другими людьми. Только это помогает перенести душевную боль. В качестве защитного механизма выступает проекция — перенос на других собственных нежелательных качеств. Ребенок постепенно формирует мнение о том, что все окружающие люди — воспитатели, дети, учителя — пло­хие и обижают его не потому, что он «плохой», а потому, что сами таковы. Это дает ребенку полное право откры­то проявлять защитную вербальную агрессию (хамить и грубить).

В последнем примере проявляются два защитных механизма: интрапсихический (проекция) и межлично­стный (вербальная агрессия). Не исключено, что иска­женный образ других людей и неадекватный способ раз­решения конфликтных отношений остался у девочки на всю жизнь.