цКЮБМЮЪ ЯРПЮМХЖЮ яКСВЮИМЮЪ ЯРПЮМХЖЮ
йюрецнпхх:
юБРНЛНАХКХюЯРПНМНЛХЪаХНКНЦХЪцЕНЦПЮТХЪдНЛ Х ЯЮДдПСЦХЕ ЪГШЙХдПСЦНЕхМТНПЛЮРХЙЮхЯРНПХЪйСКЭРСПЮкХРЕПЮРСПЮкНЦХЙЮлЮРЕЛЮРХЙЮлЕДХЖХМЮлЕРЮККСПЦХЪлЕУЮМХЙЮнАПЮГНБЮМХЕнУПЮМЮ РПСДЮоЕДЮЦНЦХЙЮоНКХРХЙЮоПЮБНоЯХУНКНЦХЪпЕКХЦХЪпХРНПХЙЮяНЖХНКНЦХЪяОНПРяРПНХРЕКЭЯРБНрЕУМНКНЦХЪрСПХГЛтХГХЙЮтХКНЯНТХЪтХМЮМЯШуХЛХЪвЕПВЕМХЕщЙНКНЦХЪщЙНМНЛХЙЮщКЕЙРПНМХЙЮ
и. Л. СОЛОНЕВИЧ О МОНАРХИИ И НАРОДНОМ ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВЕ
|
|
Одним из основных трудов Ивана Лукьяновича Солоневича является " Народная Монархия". Если большинство других его более или менее объемных сочинений можно отнести преимущественно к жанру публицистическому, то эта работа, несмотря на присущий автору полемический стиль изложения исторического и теоретического материала, вне всякого сомнения, представляет собой действительно фундаментальное научное исследование.
" Народная монархия" - почти у каждого, кто впервые открывает эту книгу, её название вызывает некоторое недоумение. В течение нескольких веков либерально-демократическая идеология, противопоставляя народ монархии, утверждала, что антагонизм между ними исключает возможность сочетания интересов народа и Монарха вплоть до взаимного полного отрицания. Вопрос такой идеологией ставился просто: или народ, или Монархия, третьего не дано. Как ни странно, но этой же формулы придерживаются и некоторые монархисты, неоправданно абсолютизирующие монархическую форму государственного устроения. Как писал И.Л. Солоневич в главе упомянутого сочинения, названной " Народное представительство": «Одни из нас стремятся к " сильной монархии", другие к " сильному народному представительству", исходя при этом из чисто европейского предположения, что если монархия " сильна", то за счет (ущемления - А.С.) народного представительства, и если народное представительство сильно, то только за счет монархии. Словом, в монархии и в народном представительстве заранее предполагаются враждебные друг другу силы. Или, по крайней мере, силы, конкурирующие в борьбе за власть».
Однако, как говорится, простота хуже воровства. Участие народа во власти в условиях монархической формы правления не только возможно, но и необходимо, и основным способом такого участия является народное представительство. " Отсутствие народного представительства, - как совершенно правильно замечает Иван Лукьянович, - означало бы создание между монархом и нацией … «средостения» ", узурпирующего, в конце концов, власть самого монарха и заменяющего истинное Самодержавие бюрократической диктатурой.
В то же время, " когда мы говорим о народном представительстве, - пишет там же И.Л. Солоневич, - то перед нами почти неизбежно возникает его внешний прообраз: европейский парламентаризм, с его десятками партий, с его правительственной чехардой… ". Но, продолжает далее И.Л. Солоневич, " говоря о народном представительстве, мы должны отбросить его западно-европейские образцы, мы должны вернуться к нашему собственному". Так сказать, " не лучше ль на себя, кума, оборотиться".
Воспитанному на отвлеченно-схематических, абстрактно-схоластических воззрениях секуляризованного Запада на государство российскому интеллигенту весьма затруднительно, а, зачастую, просто невозможно осмыслить лежащие, кажется, на поверхности факты отечественной истории. А ведь они для всякого неотягощенного комплексом " чужебесия" человека должны быть очевидным подтверждением ущербности и, даже, вредности, европейского опыта государственного строительства. Действительно, почему в условиях безвластного вакуума смуты XVII века русский народ не " воспользовался моментом" и не утвердил столь любимого ему, с точки зрения нашей образованщины, народовластия, хотя бы и на манер Речи Посполитой или Новгородской вечевой республики? Почему русский народ восстановил во всей её полноте Верховную власть Русского Царя? Почему? Здесь, как говорится, российский интеллигент и поплыл. Отбрасывая всю наукообразность собственной теории, он объявил причиной такого " непостижимого" явления " загадочную русскую душу, с её смирением, терпением и рабской покорностью". Придумали также, что призвание шестнадцатилетнего Михаила Федоровича на Царство было обусловлено его юным возрастом, и поэтому-де он был для московской верхушки " поваден". Только вот, не вяжется это с тем, что не боярская знать и не одна Москва, как это было при избрании Царем Василия Ивановича Шуйского, призвали первого Романова, а все сословия из всех концов Русской Земли. Да и при неопытности молодого Государя соправителем его, само собой разумеется, должен был стать его отец, Патриарх Филарет. А он, как известно, особой покорностью тогдашней " элите" не отличался.
Итак, растерялся наш доморощенный вольтерьянец совершенно. И невдомёк ему, что заурядный русский мужик, восстанавливая Российское Самодержавие, проявил гораздо больше здравого смысла и державного чутья, чем все энциклопедисты вместе взятые.
Обыкновенный русский человек прекрасно знал, что не существует никакой конкуренции между его коренными интересами и интересами Монарха, что " мнение Земли" Царю в его постоянном живом общении с народом известно и небезразлично. И обеспечено это действительной исконной системой народного представительства, не представительства народа, как носителя Верховной власти, а представительства при Верховной власти.
На самом деле, перед кем народ представляет себя в лице " парламента"? Перед самим собой? - абсурд. Всякое представительство есть выражение интересов одного лица перед другим. Поэтому так называемый орган общенародного представительства представляет лишь сам себя, некое сообщество политиканов, осуществляющее функции постоянно тасуемого олигархами " отдела кадров" чиновничьей касты. Последняя же, поскольку не перед кем отвечать, озабочена собственными, узкими, своекорыстными интересами - как безнаказанно возможно дольше и как можно больше брать и ничего, по возможности, не отдавать. Бюрократия при отсутствии над ней реальной, конкретной, постоянно действующей Верховной власти, как мы все убеждаемся, открыто игнорирует народ и всякие, там, представительные органы.
Единственным способом ввести народ в государственное управление является народное представительство при Монархе, не претендующее на замену Монарха собою, представительство, не подрывающее Верховной власти Помазанника Божия и не присваивающее её себе, а, напротив, укрепляющее.
Каким же должно быть такое представительство? Нас приучили к тому, что настоящее представительство неразделимо с многопартийной системой. Однако, как отмечал ещё предшественник И.Л. Солоневича, выдающийся русский мыслитель Л.А. Тихомиров, представительство, основанное на объединении народа партиями, не объединяет народ с государством, а разделяет его посредством партийного " средостения". Организованная часть партий, партийный, как недавно было принято выражаться, актив всегда ничтожный по сравнению с народными массами, становится единственным действующим лицом в государстве. Таким образом, сфера социальная изолируется от сферы политической. Эта система глубоко антинародна. Поэтому " опираясь не на партии, а на само население и находясь в непосредственном общении с Верховной властью, представительство народа получило бы несравненно более значения и влияния, нежели вечно борющиеся со всеми властями претенденты на присвоение себе Верховной власти" (Л.А. Тихомиров). Не искусственно созданные партии, а сам народ, точнее, составляющие его естественно сложившиеся социальные группы, самой жизнью созданные общественные корпорации должны быть представителями соответствующих интересов.
Развивая эту мысль, Иван Лукьянович писал: «Разница между партийным и корпоративным народным представительством гораздо более глубока, чем это может показаться с первого взгляда… Партийное деление неустойчиво, случайно, основано не столько на интересах избирателей,.. сколько на случайной, почти рефлекторной реакции " массы", неорганизованной и даже дезорганизованной, на инфляцию и кризисы, на войны и демагогию, на разочарование во всем и неверие ни во что. Личный рядовой состав партии - за немногими исключениями - подбирается из неудачников во всех остальных областях человеческой жизни… В среднем одаренный и образованный человек имеет свою профессию и делает свою карьеру - профессию и карьеру врача, адвоката, инженера и прочее. Этого он ни на какое " депутатское кресло" не променяет… В " партию" и в " парламент" идет только второсортный элемент… Средний парламентский депутат - это, собственно, " петрушка", который обязан вскакивать со своего места, когда соответствующий лидер дернет соответствующую веревочку, голосовать " за" или " против", продуцировать овации или скандал, хлопать в ладошки или топать ногами: всё это заранее устанавливается за кулисами... Но если в российском народном представительстве работает Глава Православной Церкви или председатель союза: инженеров, агрономов, врачей, металлистов, железнодорожников, горняков, крестьян, казаков, купцов, - то все эти люди будут совершенно точно знать, что им нужно, в чем заключается реальные интересы того слоя или той группы людей, от имени и по уполномочению которых они выступают. Никто из них не будет претендовать на " всю власть", как по самому своему существу претендует всякая политическая партия. Всякая политическая партия стремится из меньшинства стать хотя бы относительным большинством, из относительного большинства - абсолютным, на базе абсолютного большинства превратиться в партийный абсолютизм… Но никакому " союзу инженеров" не может прийти в голову превратить в инженеров всю страну или союзу ветеринаров - захватить " всю власть". Могут быть тенденции ко всякого рода технократическим или капиталистическим загибам и перегибам, но на путях к таким тенденциям будут стоять монархи».
Итак, личность, с учетом многообразия её социальных характеристик, объединяющих человека в определенные неформальные или, что лучше, организационно оформленные объективно возникшие сообщества, при рассмотрении конкретных вопросов должна и может быть представлена Верховной власти той или иной своей социальной гранью. И представительство это реализуется через систему корпоративную, в которой при каждом отдельном касающемся того или иного естественного объединения граждан случае, перед Самодержавным Монархом, как единственным свободным от групповых интересов выразителем воли всей нации, непосредственно представляются, прежде всего, интересы наиболее заинтересованных в соответствующем вопросе слоев населения.
Здесь следует особо оговорить еще один аспект народного представительства при Монархе. Сегодня, когда за депутатские мандаты борются все кому не лень, вплоть до явно преступных элементов, следует совершенно четко себе уяснить, что для Верховной власти необходимо, главным образом, общение не просто с народом, и даже не с любыми, случайными представителями составляющих его социальных групп. Самое важное для Монархии в этом отношении представительство перед Государем самого духа народного, представительство нравственного идеала народа. Поэтому, как писал Л.А. Тихомиров, Монарху нужны и важны именно те люди, которые выражают то, что думала и хотела бы нация, если бы вся она была на высоте своей собственной идеи, если бы могла разобраться сама в себе, умела бы найти и сформулировать свою мысль. В них Верховная власть может видеть и слышать не вечно заблуждающиеся желания и случайные крики толпы, а то, что призвано вести народную массу за собою к созидательной работе на общее благо. И не важно, находятся такие люди в одном зале или нет, и как часто и долго они в этом зале присутствуют. Такая система, кстати, не требует постоянно действующего органа общей компетенции и исключает народное представительство из списка профессий, постоянных, отрывающих представителей от представляемых, занятий.
Нужно также отметить, что корпоративное представительство предполагает и, соответственно, поощряет высокий уровень профессиональной, территориальной и прочей общественной самоорганизации. Ярким примером такой самоорганизации явилось местное самоуправление допетровской России. Но, прежде всего, скажем несколько слов об уровне существовавшей тогда личной свободы, уровне самоуправления личности, без которой невозможно даже и местное самоуправление. За сто двадцать лет до принятия английским парламентом закона о неприкосновенности личности (знаменитый Habeas corpus act), выдаваемого либеральной интеллигенцией за нечто до 1672 года нигде не существовавшее, по Судебнику 1550 года в " варварской Московии" администрация не имела права арестовать человека, не представив его представителям местного самоуправления - старосте и целовальнику, иначе последние могли по требованию родственников освободить арестованного и взыскать с представителя администрации соответствующую пеню " за бесчестье".
И.Л. Солоневич приводит следующие слова известного русского историка В. Ключевского: " по окончании кормления (т.е. после оставления должности лицом, назначенным центральной властью - А.С.) обыватели, потерпевшие от произвола управителей, могли обычным гражданским порядком жаловаться на действия кормленщика" и " обвиняемый правитель… являлся простым гражданским ответчиком, обязанным вознаградить своих бывших подвластных за причиненные им обиды… при этом кормленщик платил и судебные пени, и протори (судебные пошлины – А.С.)… Истцы могли даже вызвать своего бывшего управителя на поединок… Это было приличие, охраняемое скандалом… судебная драка бывшего губернатора или его заместителя с наемным бойцом, выставленным людьми, которыми он недавно правил от имени верховной власти… Съезд с должности кормленщика, не умевшего ладить с управляемыми, был сигналом к вчинению запутанных исков о переборах и других обидах. Московские судьи не мирволили своей правительственной братии… ".
Понятно, что при таких возможностях контроля за подчиненными Монарху чиновниками и праве бить челом Государю на творимые ими неправды были вполне обеспечены и широкие возможности местного самоуправления. Приведем, вслед за И.Л. Солоневичем, лишь несколько примеров. Воевода ведал вообще всеми отраслями ведения самого Государя, но власть его не безусловна и он её практиковал совместно с представителями общественного самоуправления. Вторым лицом после воеводы был губной староста, ведавший делами уголовными. Его выбирали дворяне и боярские дети. По некоторым источникам губные старосты избирались всем населением, в том числе и крестьянами. Затем следует земский староста - власть, выбранная городским и уездным населением. При нем состояли выборные от уездных крестьян советники. Они составляли земскую избу. Дело земского старосты и советных его людей состояло в раскладке податей, в выборе окладчиков и целовальников (полицейских, целовавших крест при присяге). В дело распределения оклада (налогов) воевода не мог вмешиваться точно также, как и в выборы, не мог сменять выборных лиц и вообще не имел права " вступаться" в мирские дела. Кроме выборов, земская изба заведовала городским хозяйством, разверсткой земли и могла вообще обсуждать все нужды посадских и уездных людей, доводя, о чем считала нужным, воеводе же или в Москву… У крестьян уездных, кроме общей с городом земской избы, были и свои власти. Крестьяне выбирали своих общинных старост, " посыльщиков" (для сношения с воеводой и его приказными людьми), выбирали земского пристава " для государева дела и денежных сборов" … Всякие представители, назначаемые в города и волости, не могли судить дел без общественных представителей… Оба источника правительственных полномочий - общественный выбор и правительственный призыв по должности - тогда не противополагались друг другу, как враждебные начала, а служили вспомогательными средствами друг для друга… ".
Одним словом, сама русская история наглядно демонстрирует, что представительство народа перед местными правительственными властями было таким же неотъемлемым элементом представительства вообще, как и представительство при Монархе. Этот принцип местного представительства, также адресный, а не абстрактно-анонимный, является неотъемлемой частью здоровой монархической государственности и сегодня, и завтра, и всегда.
Конечно же, есть вопросы, представляющие общий, а не только групповой интерес, но и здесь наша собственная история не оставляет нас без примера. Ярким образцом общенародного представительства являются соборы, названные позднее земскими.
Русские соборы, в отличие от западно-европейских генеральных штатов, парламентов, сеймов и разных тагов, хотя и были всесословным представительством, не были орудием или результатом борьбы за власть. Созывались они, как правило, по инициативе самих Государей и для обсуждения конкретных, важнейших для государства вопросов. В принципе соборы, хотя некоторые из них длились достаточно долго, не были постоянными органами с регламентированной системой выборов депутатов и сколько-нибудь определенным кругом ведения. Каждый собор состоял из представителей сословий и местностей, избранных в соответствии с порядком, установленным специально для данного собора. И компетенция его определялась теми вопросами, которые ставились перед ним, как отдельным собором, Верховной властью. В этом, сторонники так называемой " представительной демократии" видят недостатки соборов и, поэтому не признают за ними сколько-нибудь существенного значения. Однако, это всё от непонимания роли столь уникального явления исконно русской государственности. Депутаты местностей и сословий, или, как мы сейчас говорим, социальных групп, собирались отнюдь не для того, чтобы ограничить или присвоить Верховную власть Монарха, а для того, чтобы помочь ей и себе. Депутатов избирали не для решения вопросов народной волей, а для всестороннего их обсуждения и для представления, по достижении согласия без разделения на большинство и меньшинство, общего мнения Государю. При таких обстоятельствах точка зрения единственного представителя какой-либо, даже совсем малой социальной группы не менее весома, чем взгляды всех остальных участников собора вместе взятых. Интересно, что соборы обсуждали вопросы до тех пор, пока каждый его участник не убеждался в правильности предлагаемого соборного постановления. При этом совещательный характер такого представительства при общенациональном в лице Монарха арбитре, ответственном в своих делах перед одним Господом Богом, а больше этой ответственности для верующего человека не существует, охранял общество от того, чтобы одна социальная группа диктовала свою волю другой в ущерб общим интересам.
Это всё, конечно, совершенно непонятно для демократической общественности, предпочитающей высшей математике общенародной солидарности арифметику социальной борьбы. Непонятны ей и та возвышенная атмосфера искреннего духовно-нравственного единения, которая царила на соборах, то торжественное величие, которое придавало соборам непременное участие в них Православного духовенства, авторитет всей полноты Русской Православной Церкви, объемлющей и народ, и Царя.
Именно такая система представительства, со всеми поправками на время и характерные для любой практики недостатки, существовала в исторической России. И, именно, такой характер представительства, возможный и необходимый, должен быть образцом для России будущей.
Подводя итог всему вышесказанному, хотелось бы закончить следующими словами И.Л. Солоневича: " Нам нужны: достаточно сильная монархия и достаточно сильное народное представительство, причем силу той и другого мы будем измерять не их борьбой друг с другом, а их способностью сообща выполнять те задачи, которые история ставит перед нацией и страной".