цКЮБМЮЪ ЯРПЮМХЖЮ яКСВЮИМЮЪ ЯРПЮМХЖЮ
йюрецнпхх:
юБРНЛНАХКХюЯРПНМНЛХЪаХНКНЦХЪцЕНЦПЮТХЪдНЛ Х ЯЮДдПСЦХЕ ЪГШЙХдПСЦНЕхМТНПЛЮРХЙЮхЯРНПХЪйСКЭРСПЮкХРЕПЮРСПЮкНЦХЙЮлЮРЕЛЮРХЙЮлЕДХЖХМЮлЕРЮККСПЦХЪлЕУЮМХЙЮнАПЮГНБЮМХЕнУПЮМЮ РПСДЮоЕДЮЦНЦХЙЮоНКХРХЙЮоПЮБНоЯХУНКНЦХЪпЕКХЦХЪпХРНПХЙЮяНЖХНКНЦХЪяОНПРяРПНХРЕКЭЯРБНрЕУМНКНЦХЪрСПХГЛтХГХЙЮтХКНЯНТХЪтХМЮМЯШуХЛХЪвЕПВЕМХЕщЙНКНЦХЪщЙНМНЛХЙЮщКЕЙРПНМХЙЮ
л.А. ТИХОМИРОВ О ГОСУДАРСТВЕННОСТИ И РЕЛИГИИ
|
|
Одним из главных вопросов, которым в своих произведениях уделял особое внимание замечательный русский философ Л.А. Тихомиров, было отношение религии и права, Церкви и государства. Исследованию связи государственности и религии он посвятил в той или иной мере множество своих сочинений. Эта тема является стержневой для его фундаментального труда «Монархическая государственность» (1905 г.). В последней своей крупной работе - «Религиозно-философские основы истории» (1918 г.) - Лев Александрович также уделяет значительное внимание данной проблеме. Однако и ряд его относительно небольших по объему публицистических произведений, например, «Личность, общество и Церковь» (1903 г.), «Христианство и политика» (1906 г.), «Государство и Церковь» (1896 г.) и некоторые другие, по концентрированности, если можно так выразиться, философской идеи занимают видное место в творческом наследии этого выдающегося мыслителя. К одной из таких работ относится опубликованная в 1906 году издательством протоиерея Иоанна Восторгова «Верность» статья «Государственность и религия» (Апология Веры и Монархии/Составление, вступительная статья и примечания М.Б. Смолина. – М.: Москва, 1999. С 122-134).
В ней автор анализирует теорию так называемого «светского» государства, государства, чуждого какого-либо отношения к верованиям своих граждан.
Нет нужды много говорить о том, насколько актуальна эта тема для современной России. Страсти, разыгравшиеся в либерально-атеистическом лагере по поводу отпора, данного провокаторам, организовавшим кощунственную выставку в московском музее имени А. Сахарова, противодействие, оказываемое даже и факультативному преподаванию в государственных школах курса «Основы православной культуры», непонимание позиции Церкви в отношении возвращения отнятых богоборческой властью святынь, запрет на обозначение своей вероисповедной позиции в наименовании политических партий, разделение при налогообложении деятельности религиозных объединений на «религиозную» и «нерелигиозную», всё это, с учетом поддержки со стороны определенной части государственных чиновников, зачастую достаточно высоких рангов, свидетельствует об особом значении критики Л.А. Тихомировым теории «светского» государства и в наши дни.
Не секрет, что сама идея религиозно безразличного государства получила среди российской так называемой «прогрессивной общественности» чрезвычайное распространение и более ста лет назад. Она уже тогда принималась многими как самый «современный» принцип, почитаемый выше всякого оспаривания. И, это несмотря на то, что, как писал Л.А. Тихомиров, принцип отделения государства от религии народа изначально был чисто идеологическим, не основывавшимся на каких-либо исторических реалиях.
Однако, по словам философа, в государственных построениях голос опыта важнее самой соблазнительной гипотезы. А о значении религии для государства за правоту исторической практики говорит не только опыт, но и разум.
Отношения государства к религии, конечно же, не были в истории человечества безошибочны. Но величайшей из ошибок, замечает Лев Александрович, было бы усвоение государством религиозного безразличия.
Государство, игнорирующее религию и Церковь, безразличное к религиозным верованиям и религиозным объединениям народа, неизбежно идет к самоликвидации как политико-правового союза.
Теория «светского» государства основана на идее так называемой «автономной морали», которая исходит из предположения, что врожденное нравственное чувство само по себе руководит человеком.
«Религиозное начало, - пишет Л.А. Тихомиров, - как импульс с этой точки зрения не нужно. Для уяснения же того, что должно и чего не должно делать, требуется просвещение, знание потребностей человека и общества, понимание солидарности человеческих интересов и т.д.
С этой точки зрения дело государства для развития нравственности сводится к развитию школы и умножению прочих способов развития просвещения, пожалуй, с преподаванием “ курсов морали”». Не правда ли, как знакомо всё это нам, живущим в XXI веке.
Однако, «с точки зрения общественной удобна лишь мораль, единообразная для всех людей. Мораль подобна закону: … она важна для всех окружающих тем, что они могут заранее приблизительно знать, как поступит данный человек, чем ответит на поступки окружающих. Если есть много законов, противоречащих один другому, то это хуже, чем полное отсутствие закона. Различие правил нравственности порождало бы еще большую путаницу отношений.
Между тем “ автономная” мораль ведет именно к бесконечному многообразию нравственных правил, к исчезновению какой бы то ни было общепринятой линии поведения». Отрицающее сущую в Боге объективную и абсолютную Истину «право личности иметь “ автономную” мораль уничтожает возможность нравственной общественной дисциплины. Какую бы гнусность не совершил человек, он всегда имеет возможность заявить, что по «его морали» такой поступок дозволителен и даже возвышен.
Но, «по природе своего духовного начала личность вовсе не автономна, её нравственное начало не автономно. Духовный элемент человека есть отражение Божества, есть дух Бога. Будучи свободен, дух наш именно не автономен, а, происходя от Бога, с Ним тесно связан и может жить нормально лишь в связи с Богом. Стремления духа отличаются абсолютностью и удовлетворимы только жизнью с Богом, Который есть единственное Абсолютное существование. Но когда человек разрывает связь с Богом, то есть с Источником своей духовной жизни, то получает лжеощущение “ автономности”.
Человеку оставившему связь с Богом, кажется, будто бы эти абсолютные духовные стремления рождаются в нем самом, порождаются им самим. Посему он кажется самому себе как бы началом, источником духовных стремлений, которые ему дороже всего в мире. Он в этом отношении выше мира, независим от мира, “ автономен” … если только нет Бога или если человек не чувствует с Ним связи.
Воздействие “ автономной” личности есть для общества истинное бедствие. Эта личность желает заставить мир относительного во что бы то ни стало дать удовлетворение её абсолютным стремлениям. Покориться законам мира она не согласна. Она чувствует себя выше мира, чувствует себя независимой от него, он не видит ничего выше и сильнее себя. В общей сложности автономность морали приводит, таким образом, к нравственному хаосу, при котором невозможны ни закон, ни обычай, ни общественное мнение, то есть вообще никакая социальная или политическая дисциплина. Общество и государство должны были бы при этом или уничтожиться, или держаться чистым деспотизмом, лишенным всякого нравственного руководства и контроля».
Поэтому з аконодательный разум не может не дорожить религиозным духом народа ввиду неразрывной связи религии с нравственностью. В этом основной смысл рассматриваемой статьи.
«Как бы ни были разработаны законы и усовершенствованы правительственный механизм, суд и администрация, это ещё не обеспечивает достижения благих целей государства, если граждане не стремятся по собственному побуждению жить согласно справедливости и своему нравственному долгу.
Живое, самостоятельное чувство нравственного долга в душах граждан есть основа общественного блага: когда имеется это чувство, то и самые недосмотры закона и власти не становятся особенно роковыми, ибо граждане не торопятся воспользоваться возможностью злоупотребления и своими самостоятельными нравственными поступками значительно исправляют зло, допущенное несовершенством закона или правительственного механизма» … Нравственный человек, пишет далее Л.А. Тихомиров, как гражданин отличается с государственной точки зрения наилучшими качествами. Он служит не за страх, а за совесть (наличие которой у граждан не может быть для нормального государства безразлично, хотя оно и не может, в отличие от Церкви, порождать её своими методами воздействия – А.С.), служит “ делу”, а не лицам, ищет счастья и блага настоящих живых людей, а не отвлеченностей, как “ человечество”. Он, наконец, думает не о количественном величии работы, а о её качественном совершенстве и потому не тянется непременно на верхи правления, к первым громким ролям, а столь же удовлетворяется работой в своей семье, в своей общине, в кругу своих знакомых, в природе, корпорации и т.д.
С государственной точки зрения именно такой тип и нужен для здоровой жизни общества и государства. Он дает тот скромный, молчаливый подвиг, как бы не сознающий своего величия». Поэтому, само собой разумеется, что величайшей заботой государства, достойного этого названия, «должно быть возможно большее сохранение и, если возможно, воскресение и развитие именно этого нравственного типа, который представляет надежнейшую преграду против общественной и политической деморализацией…
При отсутствии же самостоятельного стремления граждан действовать согласно правде, для государства просто немыслимо за всеми уследить, да и усматривать некому, ибо сами агенты государства, выходя из общества, имеют всегда тот же характер и ту же степень нравственности, какая существует в народе». Несмотря на всё возрастающую интенсивность часто уже выходящего за всякие разумные пределы законодательного регулирования, на всё расширяющийся контроль за гражданами со стороны государства, последнее не в силах нормально выполнять свои объективные функции и, в конце концов, человеческое общество превращается в стаю, где «человек человеку волк», где властвует не право, а сила.
«Правила закона для того, чтобы быть убедительными, - пишет Л.А. Тихомиров, - должны сообразовываться с правилами нравственности. Иначе закон становится в глазах общества произволом. Его исполнение будет поддерживаться только силой, то есть, значит, в большинстве случаев закон совсем не будет исполняться. Для того чтобы быть сильным, закон должен совпадать с голосом морали».
Таким образом, утверждает Л.А. Тихомиров, «живое нравственное чувство составляет… основу для успеха действий государства. Но государство само по себе не имеет способов порождать это необходимое ему чувство.
Твердым настоянием на исполнении предписанных норм жизни и систематическим каранием преступления государство может “ дрессировать” граждан, ввести у них соблюдение правды в привычку. Но всё это имеет полезное значение лишь в том случае, если нравственное чувство чем-либо “ порождается” в душах, то есть имеется уже “ материал”, которым могут оперировать механические меры».
Чем же «порождается» так необходимое государству нравственное чувство?
Источник его сейчас усматривают исключительно в социальной жизни. Но «нравственное чувство лишь находит себе в обществе известное помещение. Само же по себе, по природе своей, есть не общественное, а религиозное (основанное на заповеди любви, к которой никто, даже и государство понудить не в состоянии – А.С.).
Религиозная нравственность, признавая моральное чувство основным,.. источник этого чувства… видит в Боге, почему и верное или ложное направление морали ставит в зависимость от соответствия её с идеалом, указанным Богом.
Наш дух, Богом в нас вложенный, чувствует свое родство с Наивысшей Силой, тянется к Ней, ищет единства с Ней и не способен почувствовать себя удовлетворенным жизнью иначе как, достигая своего действительного или хоть кажущегося внутреннего мира с Наивысшей Силой, какую только он сумел отыскать в мире внешнем… Этика неотделима от религии. Именно в Боге - высшая сила, гармония с которой составляет нравственность… Нравственность… зависит не от страха закона и даже не от общественного порицания… Нравственность истекает из религии, религия истолковывает и утверждает нравственность. Нравственность действительная, прочная, с нравственным законом, не зависящим от произвола и имеющим характер всеобщности, дается только религией».
Вместе с тем, человек, познавший объективную и абсолютную нравственную истину, не ограничивает её действие только неполитической сферой. «Свое представление о том, в чем состоит главная, высшая мировая сила, и свое стремление быть с ней в гармонии человек налагает на все области своего творчества, в том числе и на государственность.
Потому государственный человек, как бы ни был он лично скептичен, не может не считать для блага государства величайшей драгоценностью те религиозные учреждения, в которых люди выращивают и воспитывают свое религиозное чувство, дающее им крепкое нравственное чувство и правила поведения.
Поэтому государству необходимо заботливо беречь и поддерживать все то, в чем происходит зарождение нравственного чувства».
Поэтому так важно, чтобы в современной России понимание государством важности того, что «христианин стремится к нравственному богоподобию, имея живой идеал во Христе, а способы и правила достижения этого (хотя и недостижимого) идеала – в учении и руководстве своей Церкви...
Потребность охранить и развить общественную нравственность естественно приводит государство к связи с Церковью. Стараясь помочь Церкви возможно успешнее морализировать общество, государство имеет в виду воспользоваться в своем деле тем нравственным капиталом, который она вырабатывает в людях. Понятно, как важна становится задача правильно поставить этот “ союз” гражданского и духовного общества, так чтобы они помогали взаимно и ни в чем не мешали друг другу». Именно такая позиция государства, когда оно обращает свои силы на служение идеалам, религией создаваемым, направлена на его же, государства укрепление. При этом государство отнюдь не перестает быть действительно светским и не становится теократическим, так как мнение Церкви для него, будучи значимым, с точки зрения духовно-нравственной и здравого смысла, не есть юридически (под угрозой понуждения) обязательно.
Ни теократия, ни государство чисто гражданское не дают полной организации ни политической, ни духовной жизни народа, тем более что они в действительности не существуют отдельно одна от другой. В своей статье «Государство и Церковь» Л.А. Тихомиров пишет: «Общая философия христианства, указывающая человеку в земной жизни некоторую школу, как бы практику и проявление его выработки, делает государство самостоятельным от прямого подчинения какой бы то ни было теократии. Как учреждение политическое — государство лежит на заботе самих людей. Однако обязанность их состоит в осуществлении путем своего государства той же правды, которой содержание дается религиозным сознанием. Выработка же этого сознания достигается лишь в Церкви, учреждении божественном, но имеющем компетенцию духовную, а не политическую. Таким образом, жизнь христианской нации представляет две стороны» … Нация в своем совокупном единстве и особенности всецело не представляется только властью государственной. Целое существование нации представляется также и Церковью. Церковь и государство — две стороны существования нации и лишь в совокупности выражают ее целое существование. Как Церковь, не переставая быть христианской, не может превратиться в изгоняющую государство теократию, так и государство не может изгнать Церковь из национальной жизни, не переставая быть христианским. Эта двойственность, отражающая в себе двойственность самой природы человека, находит себе гармоническое примирение в надлежащих отношениях между Церковью и государством…
Каково отношение это? Оно в нации напоминает то отношение, какое в личности существует между убеждением и поступком. Должно ли быть единство между убеждением и поступком? Без сомнения. Но какими организациями, какими конституциями достигнуть того, чтобы наши поступки соответствовали убеждениям? Таких конституций не существует. Закон, возмездие, кара, награждение — все это имеет свое вспомогательное значение. Но нравственную цену поступку придает лишь добровольное, сознательное выражение в нем нашей веры, нашего убеждения. А христианская философия во всем преследует цели нравственные, именно их ставит миссией нашей земной жизни. Поэтому основным и существеннейшим залогом христианского характера государства является нравственный союз Церкви и государства, нравственное объединение Церкви и государства в национальной коллективности.
В заключение, хочется отметить ещё одну, вытекающую из всего содержания статьи «Государственность и религия» мысль о том, что безразличие государства к религии и Церкви есть одна из форм цезарепапизма. Религиозное безразличие государства есть форма, представляющая собой способ замены религии некоей, хотя уже не противорелигиозной, но всё же нерелигиозной, «исключительно государственной» идеологией, которая в отличие от религиозной веры, как мы видели, не может быть источником нравственности, права и действительных законов. Проявления такого безразличия мы обнаруживаем, когда государство понимает власть исключительно как принуждение, когда оно суживает политику лишь до рамок политической борьбы, когда ограждает себя от благотворного духовно-нравственного влияния Церкви. Та же самая позиция отличает государство, когда оно игнорирует роль Церкви в подобном же влиянии на верующих, как граждан, либо провозглашает религиозные верования своих граждан делом частным. Как будто бы один и тот же человек в храме – верующий, а через час, например, на избирательном участке – нет. И, тем не менее, государство подчиняет и Церковь, и верующих законам, принципиально не обусловливая их действие соответствием вере. Такое государство утрачивает сознание объективных границ своего действия и вторгается в область ему не свойственную. Это, конечно, не открытое подчинение Церкви государству.
«А между тем, - отмечает Л.А. Тихомиров, - такая политика равносильна отрицанию Церкви, подрыву или уничтожению возможности её влияния на народ.
Как только происходит фактическое подчинение Церкви соображением государства, государство лишается возможности получать от Церкви именно то, в чем нуждается.
Кончено, Церковь и при этом существует, живет и действует, но сфера её духовного влияния, сфера порождения ею “ духовного” человека сужается. Являются широкие области, где её действие значится только формально, а стало быть, и фиктивно. Между тем всё, что живет в Церкви только фиктивно, способно лишь умножать неверие и порождать тот “ автономизм” личности, который так страшен для человеческой общественности. Как только расширяется и становится заметной фиктивная область кажущейся, но не действительной религиозной жизни, тут уже Церковь не может давать тона нравственной общественной жизни. А с государственной точки зрения это, однако, и есть самое важное, ибо для государства важна не столько горсть “ избранных”, остающихся действительными христианами, сколько то, чтобы нравственный тип этих избранных был предметом подражания, образцом по возможности для всех».
Поэтому, по словам Л.А. Тихомирова, и сегодня звучащим не менее актуально, чем сто лет назад, «для современной государственности, подрываемой все более возрастающей нравственной расшатанностью людей, теперь все более настоятельным становится… вопрос об установке правильного, искреннего отношения государства к Церкви».