Примечание к части. извиняюсь, если глава кажется не такой

извиняюсь, если глава кажется не такой.
я пыталась над ней работать, закрывала и старалась править, но.
в итоге есть то, что есть, и я не могу с этим бороться.

Ch30

Кенсу никогда не плачет.
Даже когда он был маленьким и постоянно дрался с братом, падал, получал плохие оценки – все равно не плакал. Брат всегда говорил, что мужчины не плачут. А еще говорил, что Кенсу ведет себя как девчонка. Вот он и научился сдерживать слезы, чтобы доказать, что не слабый. А потом это просто въелось. Он понимал, насколько такое утверждение неправильно, но заставить себя показать эмоции не мог.
Когда злость переполняла его, он не лез в драку, даже кричал редко. Обычно все заканчивалось онемением. Кенсу мог лежать в кровати бесконечное количество времени, не думая, ничего не делая, пока не отпускало. Бэкхен всегда говорила, что когда-нибудь он лопнет как воздушный шарик.
Шарик терпения Кенсу лопнул.
И он плачет.
Ощущения дикие и неожиданные.
Кенсу чувствует, как становится тяжело моргать, как горячие слезы прокладывают свой путь по щекам. На улице холодно и кажется, что слезы обжигают кожу. По телу проходит дрожь и Кенсу словно весь сжимается, обнимая себя за плечи. Перед глазами пелена, а в голове пусто.
Слезы настолько вымывают все мысли, что Кенсу совершенно не знает, что ему дальше делать. Хочется позвонить Бэкхен, но он не решится. Потому что подруга примчится за ним даже на Чеджу, если услышит, какой он разбитый. Или еще хуже – пошлет за ним Чанеля, а Кенсу просто не сможет объяснить, что с ним.
При мысли, что кто-то может увидеть его плачущим, Кенсу становится страшно. Он прижимает колени к груди и прячет в них лицо, размазывая сопли и слезы по ткани. Фонари начинают выключаться и только это утешает. Возможно, никто не заметит его замерзшее зареванное тельце, ведь ему нельзя плакать.
Он не знает, сколько уже плачет. Полчаса? Час? За такое время можно было бы выплакать все, но слезы почему-то не прекращаются, хотя опускаются теперь маленькими редкими капельками.
Кенсу давится кашлем и едва не падает, когда головы касается рука.

- Кенсу, ты плачешь? – меньше всего он ожидает услышать Чонина, и теперь точно не покажет своего лица.
Вместо ответа Кенсу только сильнее обнимает колени и глубже зарывается в них лицом.
- У тебя дрожат плечи, а еще ты издаешь нечленораздельные звуки, - рука Чонина опускается к шее, большой палец поглаживает кожу за ухом. – Ты точно плачешь. Кенсу, ты слышишь меня? Кенсу.
Он прекрасно его слышит, но не хочет отвечать. Ему стыдно, и страшно, и просто больно. Он чувствует себя потерянным маленьким ребенком.
Чонин становится перед Кенсу и насильно опускает колени, прикасается пальцами к подбородку и заставляет посмотреть в глаза. Сначала все размыто, но стоит пару раз моргнуть и Кенсу видит, что Чонин сидит на корточках, и что лицо его напряжено - эта милая складочка между бровей, нахмуренный нос и закусанная губа. Даже в такие моменты он не может не подумать, что Чонин прекрасен. В любое время дня и ночи, в любой сезон. А именно сегодня прекраснее обычного.
- Теперь ты меня слышишь? – снова повторяет Чонин, не убирая пальцы с подбородка.
Бежать некуда и Кенсу приходится смотреть в глаза Чонина, и приходится отвечать.
- Все хорошо, - лжет он севшим голосом. – Я уже не плачу, - и в качестве доказательства, Кенсу вытирает опухший нос рукавом.
- Но ты плакал.
Упрямство Чонина такое поразительное, что Кенсу правда перестает плакать. Он никогда не видел музыканта таким напуганным и взволнованным. И это немного мило, честно говоря, совсем чуть-чуть. Но даже так, нет настроения, чтобы восхищаться и наслаждаться вниманием, которое ему сейчас оказывают. Кенсу слишком занят своими страданиями.
- Ничего страшного. У всех бывают моменты.
Чонин молчит, но не отходит. Так сидеть, наверное, неудобно, думает Кенсу и хочет Чонина поднять, но не решается. Поэтому он просто отодвигается, хлопая рукой по нагретому месту. Чонин моментально садится рядом, привычным движением вылавливая зажигалку из заднего кармана, а сигарету – из-за уха.
Сигареты Чонина дешевые и вонючие, не такие, как у Инсона, но Кенсу с радостью вдыхает дым, несмотря на то, что закашливается. За сегодня он пропитался столькими запахами, что придется долго их отмывать. К удивлению, это замечает и Чонин.
- Пахнет вишневыми сигаретами. Ты же не куришь, - Чонин игриво машет сигаретой перед его лицом, но Кенсу только отшатывается.
- Да это так, тут сидел мужчина рядом и курил..., - совсем не врет он.
- И он тебя обидел? – Чонин неловко смеется, но Кенсу видит, как крепко пальцы музыканта сжимают сигарету, как дрожат сильные смуглые руки. Скорее всего, Чонин тоже замерз. Кенсу думает, что им давно пора согреться в этом холодном мире.
- Нет, никто меня не обидел. И не надо. Я сам себя могу.

Здесь и сейчас, под луной и неприятным кусающим ветром, слишком спокойно. Словно и не было этих постоянных ссор между ними, этой глупой ненависти и этих безответных чувств. Кенсу не хочет проклясть Чонина, а тот не выказывает свое привычное равнодушие. Они просто сидят рядом и делят тепло на двоих, кратко прижимаясь плечами.
Кенсу чувствует, что Чонин ждет от него чего-то. Это ощущается настолько явственно, что становится неловко. Словно в этот момент что-то решается. Словно Чонин готов открыть Кенсу для себя, стоит только разрешить сделать это. Кенсу больно щипает себя за бока и закусывает язык. Храбрости ему не хватает, но слова Инсона в голове придают силы.
- Я продал свой голос, Чонин, - произносит Кенсу и смотрит на ничего не понимающего музыканта. – Я продал свой голос и буду теперь петь вместо айдола. И я вам ничего не рассказал, хотя прошло уже приличное количество времени. По правде говоря, мне многого стоило участие в фесте.
Чонин молчит. Сигарета догорела до фильтра и Кенсу собирается сказать, что так можно и пальцы обжечь, но Чонин вовремя выбрасывает ее под ноги. И продолжает молчать, испытывая терпение Кенсу. У него начинают дрожать руки и снова слезятся глаза.
- Это Сехун, да? Действительно, с чего бы ему с тобой крутиться.
- Между прочим, он от меня не отлипает не из-за голоса, - не в тему огрызается Кенсу, но вовремя осекается. – Это не то, что я хотел тебе сказать.
Он и не замечает, как выкладывает все. Как поступило предложение, и что он был слишком на эмоциях, чтобы от него отказаться. Что как-то так получилось, что у него просто не осталось выбора и пришлось принять предложение. И, самое главное, Кенсу действительно понравилось то, во что он ввязался.
- Знаешь, как бы глупо это не звучало, - Кенсу смущенно прикрывает лицо согнутой в локте рукой, - мне нравится петь. Нравится учиться, улучшать свои навыки, звучать лучше; не так, как было вначале. Когда я только начинал работать с вами. Но самое позорное, что я только сейчас понял, как ужасно поступил с тобой, с Чанелем и Минсоком. Да со всеми. Я не имел никакого права скрывать такую важную информацию, и все это…
Несмотря на то, как легко выходят слова - они тяжелые, обжигают язык, как яд. Глаза горят огнем и приходится начать быстро моргать, чтобы позорная влага не пролилась.
На самом деле, Кенсу хочется еще много чего сказать. Объяснить, что творится на душе и почему он уже битый час ревет, как позорная плакса. Ему хочется вцепиться в Чонина, обнять и снова признаться в своих чувствах, потому что их ужасно много, и они рвутся из груди. А Чонин рядом, и почему-то ничего не говорит. Даже не толкает и не материт.
И вместо того, чтобы обнять, Кенсу отодвигается и надеется, что сила мысли поможет ему исчезнуть из этой Земли.
Когда тишина затягивается, Кенсу неловко откашливается и одним пальцем хватает Чонина за рукав.
- Чонин? Ты меня ненавидишь, да? Уволишь? Точнее, уже уволил?
- Нет, - совершенно спокойно отвечает Чонин и встает, отряхивая джинсы. – Пойдем, нам надо с парнями серьезно поговорить.
Кенсу ежится и вжимает голову в плечи от одной только мысли, насколько серьезный разговор ему предстоит, но послушно кивает и медленно плетется следом, стараясь не наступать на пятки.

Когда они возвращаются, времени уже далеко за полночь. Настолько далеко, что рассвет скоро. Чанель сладко спит в кровати, но вот в соседнем номере слышится шум и гам, и происходит Третья мировая война. Чонин бесцеремонно открывает дверь с ноги, а Кенсу боязливо выглядывает из-за его плеча – Чондэ и Минсок сидят на полу, вокруг них забор из бутылок пива, а в руках джойстики. Неизвестно, кто выигрывает, а кто проигрывает, оба настолько ошалевшие, что не в этом суть.
- Вставайте и ползите в наш номер. Нужно серьезно поговорить, - Чондэ и Минсок мгновенно успокаиваются, но Чонин уже возвращается в свой номер, а Кенсу снова послушно бежит за ним. Чанеля они тоже будят, не очень культурно, но Чонин вообще не церемонится, когда пинает несчастного ногой и сталкивает с кровати.
Чанель выглядит жалко сонным и Кенсу мучает совесть, когда он видит, как глаза музыканта едва открываются, Чондэ и Минсок сидят на его кровати, испуганно вцепившись в друг друга. Чонин стоит по середине комнаты и не сводит с него взгляда – Кенсу забивается в углу комнаты и не решается дышать.
- Для начала, - мягко начинает Чонин, словно не он всех напугал, - хочу вас всех похвалить и поблагодарить. Мы сегодня… вчера были молодцами, и организаторы мне сказали, что на сайте феста для нас оставили много положительных отзывов. Разумеется, денег мы не выиграли, но на это никто и не надеялся. Но главное, что я решил после вчерашнего дня, – мы расформировываем группу.
В комнате воцаряется тишина, и у Кенсу душа покидает тело. Чонин не кажется напряженным, более того, кроме Чанеля, удивленно хлопающего глазами, всем все равно.
- Я ждал этого, - совсем по-простому, первым начинает Минсок, пожимая плечами.
- Если честно, я тоже подозревал, - Чондэ не выглядит таким равнодушным, как Минсок, но все равно улыбается. – Не знал только когда.
Кенсу думает что-то сказать, но рот словно заклеен, и его опережает Чанель.
- А я вот не подозревал, - потерянно бросает тот. – То есть… какого хера? Что вообще происходит? Почему так внезапно?
Чонин выдерживает взгляд Чанеля и только отмахивается, доставая из холодильника пиво.
- Наша группа изжила себя, будем честны. Ты никогда не задумывался, что она мимолетна? То есть, все, что мы делали – было несерьезно. Мы не выступали в других клубах, мы не записывали песни, мы даже толком не репетировали, как другие группы это делают. Да, у нас есть свои композиции, но мы играем их скорее для себя, чем для кого-то. Группа – не источник дохода, а скорее развлечение. И пора этому развлечению прекратиться. Я устал, вам надо поискать серьезную работу.
- Но я не хочу…, - Чанель выглядит как потерянный щенок, и совесть внутри Кенсу расцветает огнем.
Слова Инсона бьют в голове набатом, и Кенсу становится перед Чонином, невольно стараясь закрыть его собой.
- Не знаю, почему Чонин сейчас играет в героя, но суть совсем не в том, - начинает Кенсу, сглатывая и крепко сжимая руки в кулаки. – Группа расформировывается из-за меня. Точнее, я не могу понять, почему Чонин так решил, ведь вы просто можете продолжать играть и дальше. Без меня.
- Я не понимаю, о чем ты, - теперь и Минсок выглядит потерянным, от чего Кенсу готов заплакать снова.
- Я работаю на одну звукозаписывающую студию. И вышло так, что я, по сути, отдал им свой голос в пользование. То есть, я должен петь только то, что мне говорят, и только там, где мне разрешат. Меня не хотели пускать на этот фестиваль, но я выкрутился. И все же… больше мне такого не позволят. Да я и сам себе позволить такого не могу. Это все так нечестно по отношению к вам и то, что я больше месяца это скрывал..., - дышать становится тяжело и Кенсу оборачивается, ища в глазах Чонина поддержку. – Я просто не могу больше вас обманывать. И вряд ли смогу петь с вами, потому что не смогу больше не могу быть эгоистичным и игнорировать вас, как делал ранее.

Кенсу не знает, как закончить, что дальше говорить. Внутри столько мыслей, столько эмоций и переживаний, но простых слов, чтобы выразить все, что накопилось, банально не хватит. Он гипнотизирует пол под ногами и прикусывает язык, потому что еще чуть-чуть и он сбежит, снова сорвется и спрячется, где его никто и никогда не найдет. Он так старается быть сильным сейчас, но не уверен, что получится. Кенсу даже не может объяснить причину своего поведения парням.

Удар в скулу прилетает совершенно неожиданно. Чондэ был на кровати, но вот он стоит перед ним с сияющими от злости глазами и снова заносит кулак. Минсок и Чанель кидаются на помощь, но Чондэ успевает разбить еще и губу. Кенсу откидывает прямо в руки Чонина, Чанель становится перед ним стеной, а Минсок повисает на Чондэ, сковывая по рукам и ногам.
Во рту привкус крови и тяжело сосредоточиться на картинке перед собой. Кенсу не ожидал такой прыти от Чондэ, как и силы. Возможно, если бы не поддержка Чонина, он бы уже валялся на полу. Он вообще не думал, что бывший начальник может сделать такое. Но он вполне заслужил.
- Ты казался мне тем, кто нужен, - цедит Чондэ, но говорит о чем-то только ему понятном. – А ты вот так поступил? С Чонином? С группой? Он разве заслужил? Они разве заслужили?
Еще чуть-чуть и Чондэ превратится в пожар, в цунами, в стихийное бедствие, у которого одна цель. Кенсу чувствует такую неприкрытую неприязнь, что закрывает от страха глаза. Но руки Чонина на плечах сильные и горячие, они притягивают и крепче сжимают.
- Мне решать, как поступил с группой Кенсу. И тем более со мной, - спокойно отвечает Чонин, обдавая ухо Кенсу горячим дыханием. – Мое решение продиктовано не только поведением Кенсу. Так что не вмешивайся. Если тебе что-то не нравится – выйди, подыши воздухом.
На несколько мгновений все замирает, Чондэ и Чонин долго смотрят друг другу в глаза, словно соревнуются. И старший сдается, широко раздувая ноздри, вылетая из номера и хлопая дверью. Минсок не говорит ничего, только сразу устремляется вслед. И только Чанель стоит без цели.
- Извини, Чанель, - говорит Кенсу, виновато улыбаясь. – Можешь тоже меня ударить.
Чанель выдерживает паузу, а затем слегка смеется.
- И потом Бэкхен размажет меня по стенке? Да нет, спасибо. Кроме того, меня как-то приглашали помощником шеф-повара в один респектабельный ресторан, что ж…
Пока Кенсу разговаривает с Чанелем, Чонин исчезает. Возвращается же с белым сундучком.
- Вот аптечка, обработай губу и скулу помажь чем-то, что ли, - Чонин безэмоционален и это опасно, он бросает аптечку на кровать и крепко, до морщинок на лице, зажмуривается.
- Давай я помогу!
Кенсу удивительно, как легко и быстро Чанель меняет настроения. Как просто он прощает такой ужасный поступок. Неужели того не волнует, что Чонин недавно сказал?
Но Чанель усаживает его на кровать и смачивает губу чем-то неприятным. Чонин стоит на пороге, внимательно наблюдая, но Кенсу не решается ответить на взгляд, он еще ранимее, чем был. Поэтому он просто отворачивается, мысленно проклиная себя.
Входная дверь громко хлопает – возможно, от сквозняка, а, возможно, благодаря силе Чонина, который только что ушел, ничего не сказав. Кенсу только вздыхает и внимательно следит за руками Чанеля.
- Все будет хорошо, - мягко говорит Чанель, - растирая пахучую мазь на скуле. – Хорошо, - и улыбается.
Кенсу едва поднимает уголки губ, послушно кивая. Возможно, будет.