Глава вторая

Капитан Джарвис Кэндалл был из тех, кто самоутверждался за чужой счёт, демонстрируя свою власть самым банальным способом — через унижения. Но пока его рота была лучшей по всем показателям, многие закрывали на это глаза.

Он мог поднять их среди ночи и устроить проверку, а за любую оплошность, будь это хоть не по уставу повешенная на крючок форма, лишал бесценных часов отдыха или, хуже того, увольнительной. Назначено ли наказание провинившемуся или же всей роте зависело только от настроения капитана.

Это была первая ночная вылазка, когда они, водрузив на спины парашюты весом в шестнадцать с половиной килограмм и зачехлённые винтовки, что прибавляли ещё четыре кило, отправились в поход. Распорядившись выдвигаться в полночь, капитан остался в управлении, отведя на двадцать километров пути «не более четырёх часов».

— По-моему, несправедливо, что мы куда-то тащимся среди ночи, а Кэндалл прохлаждается на базе.

— Скажи ему об этом сам. Уверен, он тебя послушается в следующий раз.

По строю прокатился вялый смех. Когда другие обедали, они преодолевали полосу препятствий, когда остальные спали — занимались строевой подготовкой. Седьмую роту прозвали козлом отпущения, хотя недовольство рядовых росло прямо пропорционально карьере их командира.

Эрику же всё давалось легко. Он был вынослив и никогда не жаловался на физические нагрузки, весенний холод или жмущие сапоги. Он не был брезглив, с совершеннейшим равнодушием относясь к безвкусной пище и грязи, по которой их заставляли ползать. Он не кривился, получая приказ пробежать за час несколько километров с неподъёмным рюкзаком за спиной. Он не менялся в лице, когда его во всеуслышание называли «фриц».

— Боже, у меня сейчас ноги отвалятся.

— Тебя что, понести?

— Эй, хватит ныть!

Разговоры — любые, были одним из способов выжить и не сойти с ума. Они болтали без умолку, обсуждая и осуждая — друг друга или командование, просто чтобы оставаться на плаву. Подначивая и пихая соседа, делясь сигаретами, выпивкой, водой, они учились быть одной командой, учились ответственности. Доверию.

На войне нельзя лгать.

Им не раз говорили, что абсолютно не важно, какие отношения между людьми на самом деле, всё это отмирало на поле боя — там есть союзник и враг. А враги — по ту сторону баррикад.

И всё же от юнцов, марширующих на плацу второй месяц, многого не ждали. Казалось бы, общая проблема в лице капитана Джарвиса Кэндалла могла их сплотить, но большинство лишь малодушно радовались, что у командира есть свои «любимчики».

Например, Эрик Леншерр. Кэндалл никогда не был им доволен, находя очередной повод для лишения увольнительной, будто испытывая Эрика и предел его возможностей.

— Он ждёт, когда ты оступишься. Не принимай близко к сердцу, Эрик. По-моему, он боится конкуренции.

Чарльз никогда ещё не получал выговора, но всякий раз, провожая своего нового друга долгим взглядом, он хмурился, выговаривая после, что всё это крайне несправедливо и неправильно.

— Наказывать за то, что ты со всем справляешься? Это глупо!

Чарльз говорил, что стоит доложить. Эрик же качал головой и улыбался одними глазами — ласково, как улыбаются детям, бормочущим нелепицу.

К базе седьмая рота подходила в безмолвии.

Глядя на тусклые огни базы, Эрик размышлял — что, если Кэндалл на самом деле опасался? До них не раз доходили слухи, что у командира тёмное прошлое, а его звание — присвоенные заслуги. Чарльз однажды высказал предположение, что капитан придирался из-за страха, что его сместят. И не кто-то, а его собственный подчинённый, рядовой из вверенной ему роты.

Эрик усмехнулся, швырнув себе под ноги окурок. Он начал курить уже здесь, в армии, потому что курили все — это было спасением и глотком настоящей жизни, от которой так сложно оторваться и отказаться по собственной воле.

Кэндалл встречал их за пару сотен метров от блокпоста. Эффект неожиданности позволял ему выявлять десятки новых нарушений — это развивало паранойю и ненависть у всех без исключения.

— Кто разрешил снять запасной парашют? Где шлем? Почему не заправлены штаны? Приказа расчехлить винтовку не было! Леншерр?

Капитан никогда не верил в идеальных солдат — их не существовало. Не было и тех, кто не оступался и не совершал ошибок. И сейчас, наблюдая за тем, как неловко хромает рядовой Леншерр, с трудом отстранившийся от Ксавье, на которого опирался, Кэндалл почти ликовал.

— В чём дело, Леншерр?

— Подвернул ногу, сэр.

— Заново, Леншерр.

— Сэр?

— Ты можешь начинать заново, Леншерр. Тебе придётся научиться ходить, если ты действительно хочешь служить дальше. Мы ещё не тренировали прыжки, а ты уже продемонстрировал полную непригодность к десанту. Я неясно выражаюсь, Леншерр? Ты начинаешь заново, остальные…

Эрик не слышал продолжения фразы. Он знал — Кэндалл не шутит. Отдав честь, он развернулся, направившись в противоположную от базы сторону. Они закончили там же, где и начали — у шлагбаума. Дорога заняла чуть больше отведённых им четырёх часов, это означало, что Леншерр пропустит и отбой, и семичасовой завтрак.

— Эрик! — Чарльз попытался ухватить проходившего мимо друга за руку, одёрнуть его, но тот даже не обернулся, — Эрик не собирался вмешивать в своё наказание других. Особенно Чарльза.

— Ксавье, у тебя проблемы?

Чарльз шумно выдохнул и, не сказав ни слова, двинулся вслед за Эриком, быстро нагоняя его.

— Ксавье, завтра будешь чистить туалеты всю ночь! Ты меня слышишь? Дважды!

— Вернись, Чарльз. Зачем ты пошёл со мной? Я в порядке, правда.

— Эрик, не упрямься. Обопрись на меня. Давай.

Чарльз, будучи ниже и меньше, без колебаний подставил плечо. Эрик, тихо зашипев, вновь опёрся о друга, хмуро продолжая идти. Голос Кэндалла делался всё тише и глуше, огни базы вскоре исчезли — темнота поглотила их, окутав безмолвием ночи.

Они сделали привал по требованию Чарльза. Усадив Эрика на траву, он опустился рядом на колени, вытаскивая из кармана бинты.

— Зачем ты пошёл со мной? — повторил свой вопрос Эрик, сняв, наконец, с плеч тяжёлый рюкзак.

— Я не мог оставить тебя, Эрик. Кэндалл постоянно твердит нам о командном духе, но наказание назначил почему-то только тебе. Просто за то, что ты повредил ногу. Хороший командир отправил бы тебя в лазарет к санитару, а не в лес. Ты не один, Эрик, и никогда не будешь один, потому что мы друзья. Потерпи, я попробую вправить сустав, а потом наложу шину на всякий случай.

Эрик откинулся на спину, упираясь ногой в тяжёлом ботинке Чарльзу в грудь. Впервые за долгое время он снова мог смотреть на небо — глубокое, бесконечное. Он стиснул зубы от резкой боли и вдруг рассмеялся, поманив Чарльза ближе.

Чарльз, закончив возиться с бинтами, устроился рядом, бросив каску в сторону. Он протянул руку, очертив в воздухе контур самого узнаваемого созвездия.

— В детстве я читал, что в благодарность за своё спасение Зевс вознёс на небо двух нимф, навеки превратив их в Медведиц. Полярную звезду иногда называют Киносурой, в честь одной из нимф. Переводится как «собачий хвост».

Они лежали в мокрой траве и курили — Чарльз рассказывал о мифах и созвездиях, а Эрик всматривался в черничную гладь, выискивая звёзды, о которых мало что знал.

Двадцать километров пути они преодолели за три часа сорок пять минут.

***

Солнце, стоявшее в зените, нещадно припекало. Весна улыбалась и цвела, ветер разносил ароматы распустившихся яблонь и вишен по округе, но у седьмой роты не было ни минуты, чтобы насладиться всем этим великолепием.

Капитан Кэндалл, недовольный результатом похода, собирался удвоить нагрузки, однако по настоянию первого лейтенанта Ричарда Уилсона, исполнительного офицера роты, наказания не последовало — вместо активных тренировок им назначили стрельбу. Те, кому удалось немного поспать, справлялись лучше других, — они, по крайней мере, не мазали.

Ткань неприятно липла к спине, а пот, стекающий по лбу, щипал на веках, мешая целиться. Погода была беспощадна — такой жары Йоркшир не видел давно, и общая сонливость, вызванная ночной вылазкой, из-за этого только усилилась.

Рядовые Леншерр и Ксавье опоздали на завтрак. К счастью, отчитываться им пришлось перед лейтенантом, который закрыл на всё это глаза. Уилсон ничего не сказал и по поводу поступка Чарльза, но его мягкий взгляд говорил за него — этот искренний дружеский жест нашёл отклик в сердце исполнительного офицера: он ценил простые человеческие качества больше, чем показания на бумаге, которым верил Кэндалл.

Однако никакая мягкость Уилсона не могла освободить от учений и позволить прохлаждаться в казармах, когда остальные тренировались.

Эрик не промахивался, несмотря на то, чтоужасно хотел спать, — Чарльз сам засыпал на ходу, но крепкий кофе из кабинета лейтенанта немного взбодрил их. Стоя рядом и жмурясь от ярких лучей, что легкомысленно золотили веснушки на лице, Чарльз поглядывал то на мишень, то на Эрика, распластанного на земле, сосредоточенного и серьёзного.

Он всегда был таким. Даже в увольнительных, которые они все вместе проводили в деревенском кабаке, где ребята шутили за очередной кружкой пива. Но Чарльзу нравилось это, он видел в Эрике мудрость, несвойственную молодым людям его возраста, и вместе с тем печаль, причины которой не мог отыскать, — Эрик предпочитал слушать, не говорить.

А слушать Эрик любил обо всём на свете. Чарльз мог часами рассказывать ему о прочитанных книгах или о краях, в которых успел побывать, о своём путешествии с родителями и сестрой на материк, когда ему было одиннадцать, о том, что свой первый радиоприёмник он собрал в двенадцать, и о том, что сам решил уйти в армию, хотяотец мог избавить его от этой необходимости.

— Магазин заело.

Чарльз вздрогнул, услышав голос Эрика. Он опустил глаза, лишь сейчас осознав, что задумался и пропустил первую очередь.

— Эти винтовки ни к чёрту. Что, если её заест в бою? — Чарльз рассеянно перевёл взгляд с Эрика на его мишень, пытаясь сосчитать дырки от пуль.

— Значит, моим родителям отошлют ещё одно под копирку написанное письмо. Обещай, что навестишь их, если я умру, ладно?

— Эрик. Не говори ерунды. Войны не будет. А если будет, ты станешь лучшим солдатом этой страны. Всего мира. Посмотри, ты попал прямо в яблочко! — Чарльз рассмеялся, присев рядом с другом, которого потрепал по плечу. — Вот увидишь, нам скоро пришлют новые винтовки. А эту надо отнести на склад.

Затвор, наконец, щёлкнул, выпуская магазин. Эрик криво усмехнулся, неопределённо мотнув головой.

— Нужно уметь справляться с тем, что у тебя есть, Чарльз. Ждать можно до самой смерти.

Чарльз знал — этой горечи есть объяснение. Он улыбнулся в ответ и поднялся, отходя в сторону, чтобы не загораживать собой радиус обзора. Чарльз достал бинокль, лишний раз убеждаясь, — идеальные солдаты существовали на самом деле.

Эрик Леншерр был одним из них.

«25 мая 1938 года,

среда

Я бы согласился пройти в его компании ещё сотни километров. Мы говорили и смеялись так много, что поутру у меня заболела голова.

После обеда отправил матери телеграмму, написав всего пару слов.

Она поймёт».