Глава 6

Дни превращались в недели, недели — в месяцы, ускользая и не давая передышки, чтобы залечить все свои раны. На дотлевающие останки мира рассыпался снег, его залила новая кровь.

А к лету 1944 года всё резко изменилось.

Нормандская операция открыла долгожданный второй фронт в западной Европе. Всё проходило в условиях строгой секретности. Военнослужащих, призванных для выполнения целей, перевозили на базы погрузки, откуда им запрещено было выезжать.

Успех столь масштабной высадки — почти три миллиона солдат по общим подсчётам в конце — был обязан прежде всего двойным агентам и полной дезинформации противника.

— Приготовьтесь, ребята! Высадка через три… два…

Загорелась зелёная лампа. Командир поднял большой палец и шагнул в бездну, теряясь в объятиях непроглядной мглы.

Эрик сбился со счёта. За долгие годы борьбы изменился не мир, изменились люди, и он в том числе. Он не знал, скольких потерял, не знал и сколько жизней забрал сам.

Он участвовал в неудачной десантной операции 1942 года, задачей которой было отбить французский город Дьепп, а также в освобождении Сицилии в 1943 году, почувствовав, наконец, вкус победы, вырванной зубами.

Победа — это кровь, смешанная с порохом, и металл во рту.

Тогда же Эрика повысили в звании.

— Сержант Эрик Леншерр.

Он обернулся. Ветер ещё свистел в ушах, а проклятый спасательный жилет как назло заело.

— Я помогу тебе, погоди.

Чарльз вытащил нож, вспарывая узлы. Он швырнул жилет на землю и пригнулся, жестом указав Эрику направление.

Британцы высадились первыми. Небольшой отряд двинулся к реке — избегая открытых пространств, не создавая лишнего шума. Никаких разговоров.

Седьмая рота была лучшей. Они воевали с самого начала, насытившись горечью поражения по самую глотку. Они учились на своих ошибках, они умирали и восставали из мёртвых, уходили в самоволку из госпиталя, чтобы продолжить.

Взрыв, разрушивший мост, был слышен в самом Берлине. Таким образом немцы лишились возможности прямой транспортировки подкрепления и припасов к побережью.

Операция началась.

***

— Медик! Медик!

Чарльз перекрестился. Пережитое им многих заставляло верить: есть некая сила, укрывающая его ангельским крылом.

Он вылез из канавы и побежал. Снайпер, засевший в одном из зданий, уже лишил их нескольких бойцов. Чарльз рухнул на землю и открыл аптечку, которую носил, перекинутую через плечо. На поле боя не было возможности оказать необходимую помощь, приходилось доставать пули голыми и грязными руками, морфий и плазма были единственными доступными медикаментами. К середине 1944 каждый укол оказался на счету.

Чарльз оглянулся. Чёрные окна без стекла смотрели на него, угрожающе хлопая ставнями. Он, наконец, нащупал осколок в ноге и торопливо вытащил его пальцами.

Он давно перестал слышать крики боли.

На всё — обследование ранения, его минимальное обеззараживание, обезболивание и бинтование бесхитростной повязкой из толстого слоя ваты, пришитой к бинту, — в большинстве случаев уходило меньше минуты.

Раздался выстрел — мимо.

— Нам надо уходить отсюда к чёртовой матери, — крикнул Чарльз, застёгивая сумку. Он поднял голову, оценивая расстояние. Всего несколько метров разделяло его и раненого бойца от спасительного рва. — Давай!

Чарльз подставил плечо. За несколько лет он выучился хладнокровию, необходимому в разгаре сражения. Чувства приходили позднее, когда он опускался в свой окоп и снимал каску, давившую на голову изо дня в день.

Всё это время он боролся за то, чтобы у других был шанс выжить. Ведь смерть — это тот же выбор.

Рикошет, выстрел. Чарльз замер. Он не смог сдержать улыбки.

Эрик прослыл лучшим снайпером их роты. Его бесстрашие и качества, выработанные ещё на тренировках, спасли десятки жизней.

В том числе и Чарльза. Всякий, кто пытался помешать полевому санитару выполнять свою работу, погибал. Чарльз кидался вытаскивать раненных из-под обстрелов, он таскал их в открытом поле и всегда выходил сухим из воды.

— Дом с вывеской. Окно разрушенного чердака. Я увидел его ещё когда ты был там, — Эрик залёг обратно в канаву, сжимая винтовку, и перевёл дух.

Чарльз пихнул его в плечо и рассмеялся.

Через минуту их отряд смог начать операцию.

***

К июлю английская и канадская армии освободили северную часть Кана — чрезвычайно важный город для обеих сторон, являющийся транспортным узлом. Наступление началось ещё 26 июня, но немецкое сопротивление оказалось упорным и союзникам пришлось отступить. Однако с помощью корабельной артиллерии и стратегической авиации оборону всё-таки удалось сломить. Зачистив близлежащие деревни, войска успешно продолжали свои атаки.

На улицы вышли бульдозеры, очищающие дороги от завалов, образовавшихся после бомбардировок, необходимость которых осуждалась самой армией, — и без того погибло слишком много людей. На следующие сутки прибыл конвой с припасами для местных жителей.

10 июля над городом знаменем победы взвился французский флаг. Через три дня на главной площади состоялся парад под звуки волынок.

— У меня голова раскалывается.

Солнце слепило глаза, и Эрик давно перестал различать краски, смешавшиеся в белоснежное полотно. Он лежал на траве, вытянув ноги, и непослушными пальцами расстёгивал пуговицы куртки, насквозь пропахшей дымом. Прошёл уже месяц с момента их высадки, но этот месяц уже изменил ход истории, так что воодушевлённые солдаты едва замечали неудобства.

— У меня ничего нет, Эрик. Я бы дал тебе морфий, не будь я уверен, что он навредит тебе ещё сильнее.

Эрик вытащил из внутреннего кармана помятую пачку сигарет и протянул одну Чарльзу. Чиркнув спичкой, они закурили и затихли, наблюдая за праздником издалека. Люди, живущие долгое время под гнётом захватчика, голодали и не видели никакой радости, вынужденные кормить и ублажать врага своего. Но теперь, вдохнув воздух свободы, не могли поверить своему счастью. Женщины целовали солдат, мужчины плакали, старики бросались в пляс, а дети с любопытством изучали снаряжение, катались на бронемашинах и уплетали шоколад.

Малая победа — это огромный шаг к миру.

Чарльз опустил прохладную ладонь на лоб Эрика, мягко погладив и заправив упавшие пряди за ухо. Эрику нравились эти прикосновения, осторожные и чуткие, успокаивающие. Первый раз, когда он схватил руку Чарльза, а это было жарким днём, Эрик удивился — она была ледяной. Чарльз сказал тогда, что это у него с детства.

Эрик приоткрыл глаза, ощутив над собой тень, — Чарльз склонился, безмятежно улыбаясь и вглядываясь в уставшее лицо. Он продолжал изучать кончиками пальцев лоб, ещё не изрезанный временем, брови, скулы, линию челюсти, будто скульптор, создающий свою лучшую работу.

Он снова закрыл глаза, поддаваясь беспечной нежности. Гул всеобщего ликования утих, и Эрик теперь слышал лишь рокот насекомых, щебетание птиц, растворившись в этом странном и забытом ощущении покоя.

— Тебе нужно поспать, — голос Чарльза тоже звучал глухо.

Эрик ничего не ответил, прижавшись щекой ко всё ещё холодной ладони. Он не хотел думать о том, что сегодня или, вероятнее, завтра они продолжат свой путь, полный опасностей и кровопролитных боёв. Каждый день, просыпаясь, Эрик боялся не успеть, подвести свою роту, своего друга, человека, которому мог доверять. Не просто свою жизнь — нынешнюю и будущую, но и своё прошлое.

— Мой отец ветеран, — неожиданно сказал он, не изменив, однако, своей позы.

— Я так и подумал, Эрик. Эта воинственность в твоей крови.

— Он пехотинец. И он пострадал при первых газовых атаках. А в середине войны, когда он ушёл в самоволку и вернулся в полк, его сильно ранило. Отца отправили в госпиталь, где он провалялся несколько месяцев, после вообще отстранили от службы, отделавшись от него медалькой. Он до сих пор переживает, но новая жизнь… Мы не говорим о минувшем.

— Все мы начали новую жизнь с новой войной. Ничего не будет как прежде, Эрик.

— Нет, ты не понимаешь, — Эрик усмехнулся, приоткрыв глаза, чтобы взглянуть на Чарльза, всё ещё всматривающегося в его лицо. — Он немец. Он воевал за Германию. Он, возможно, воевал вместе с теми, кто сейчас стоит у руля этой проклятой машины смерти.

Эрик не моргал. Он хотел знать, как отреагирует Чарльз. Испугается ли он, почувствует ли отвращение? Или уйдёт, не сказав ни слова.

Чарльз облизнул потрескавшиеся и обкусанные губы и вновь улыбнулся, как делал всегда — приветливо, дружелюбно. Понимающе.

— Нет ничего ужасного в том, что твой отец воевал за Германию. Тогда была другая ситуация, Эрик, и глуп тот, кто посмеет тебя в чём-либо обвинить. Как вы оказались в Англии?

— Мы бежали. Бежали из Берлина, когда Гитлер получил свою должность. В тридцать третьем году мы уехали по поддельным документам, а через пару месяцев нам сказали, что нацисты бойкотировали еврейские магазины. Мы успели, Чарльз.

Чарльз тихо вздохнул. Он не убрал руку, продолжая перебирать пряди и гладить лоб Эрика, но лицо его омрачилось: улыбка, исчезнув, уступила место хмурому сопереживанию.

— Моя мать — еврейка. Она до сих пор плохо спит ночами, я уверен. Отец решился на этот шаг, чтобы уберечь нас от… Он всегда был прозорлив. Он знал, что это случится. Он запретил мне кому-либо об этом рассказывать, а первые года я учился на дому английскому. Мне было проще, чем родителям, всё-таки в тринадцать лет иначе воспринимаешь мир и лучше воспринимаешь новую информацию. Я понял всё позднее. Но… с тех пор мне снится один и тот же кошмар. Я вижу огни Рейхстага и наш поезд, уходящий на восток, где его тоже охватывает пожар.

Эрик продолжал говорить. Поток слов казался нескончаемым, но переживания, скопившиеся за множество лет, наконец-то нашли выход. Эрик не стеснялся своих эмоций и мыслей, он нуждался в поддержке и Чарльз был тем, кто понимал его.

Эрик сел и подтянул ноги, упершись локтями в колени. Он не чувствовал больше одиночества, не ощущал и груза на своих плечах, ему сделалось легко и так просто, что он рассмеялся.

— Я никому об этом не рассказывал, Чарльз. Ты помнишь, как они вели себя, когда… я только пришёл к вам.

Чарльз протянул руку и погладил Эрика по щеке.

— Совсем не знак бездушья — молчаливость. Гремит лишь то, что пусто изнутри, — он устроил голову у Эрика на плече, проследив за его взглядом. Они читали «Короля Лир» Шекспира сейчас, одну книгу на двоих, вслух или сидя, прижавшись друг к другу, в окопе или у костра, с трудом различая строчки в темноте. Чарльз поймал ладонь Эрика и сжал. — Ты не должен ни перед кем оправдываться, Эрик. Ты не должен ничего стыдиться. Наоборот. Ты тот, кто ты есть. И ты мой друг. Мой единственный друг за пределами семьи. Но и им я не смог бы рассказать всего, что рассказываю тебе. Я рад, что ты с нами. Со мной.

Эрик извернулся и крепко обнял его, прижав к себе. Его губы мазнули по щеке Чарльза, и Эрик уткнулся носом во взъерошенные волосы, втянув в себя терпкий запах пыли, свежей травы и табака.

Они просидели так несколько минут, а после оба растянулись на земле и по новой закурили.

***

Британская и канадская армии продолжали совместные операции. Они двигались на восток, к Парижу, поддерживаемые американцами, поляками и французами.

Однако решительных побед союзников было недостаточно, чтобы разрушить веру немецких солдат в своё командование, — они отчаянно сражались, неся гораздо меньшие потери даже сейчас.

— Артур, бегом!

Верный помощник Ксавье перемещался быстрее и был намного проворнее, нагруженный сумками с медикаментами. Но главное — собаки не страшились за свою жизнь так, как люди.

Четвероногие санитары спасали сотни жизней. Они подползали к раненому с бинтами и морфием, дожидаясь, пока солдат хотя бы вколет себе обезболивающее, псы покрупнее могли оттаскивать бойцов с дороги. Животные никогда не ошибались, мёртв человек или просто находится без сознания.

Собаки выполняли приказы, всецело доверяя хозяину. Точно как солдаты доверяли командованию, бросающему их в самое пекло.

Артур встал лапами на грудь лежащему на земле сержанту, принявшись вылизывать его лицо, — собаки делали так, чтобы привести раненного в чувства.

— Артур, уйди.

Спящий зашевелился, заёрзал, прикрывая руками лицо и пытаясь увернуться от настойчивой собачьей любви.

Чарльз рассмеялся, потрепав пса по холке.

— Молодец, мой мальчик, — он протянул Артуру лакомство, которое тот слизнул прямо с ладони. — А тебе пора просыпаться, мы выдвигаемся.

Эрик сонно отмахнулся, но всё-таки сел. Он никогда не спал на вахте, но после засыпал, как младенец. Чарльз, если не мог до него достучаться, подсылал Артура, чей метод работал безотказно.

— Я обещаю, что когда мы захватим Париж, я угощу тебя лучшими круассанами. И мы будем спать столько, сколько потребуется. Уверен, немцы вот-вот сдадутся. Рождество мы будем справлять дома.

Эрик ничего не ответил, рассеянно почёсывая собаку за ухом. Он не раз слышал эти заверения, но не верил в них. Эрик, измотанный, потерявший в весе, со стёртыми в кровь ногами, мозолями на пальцах и несмываемой сажей на щеках, чувствовал, что немцы, чья кровь кипела в его жилах и запекалась на руках, не сдадутся столь просто.

Но он бы никогда не расстроил этим Чарльза.

***

«23 августа 1944 года,

среда

Воды реки окрасились в цвет бордо. Он рассказал, что прах Жанны Д'арк развеяли над Сеной, чтобы его унесло в море, подальше от Франции.

Сегодня над Сеной развеют пепел других».