Действие второе. Занавес поднимается в темноте, затем прожекторы освещают Генриха, который в одиночестве сидит за столом в левой стороне сцены; перед ним – гусиное перо и

ПРОЛОГ

Занавес поднимается в темноте, затем прожекторы освещают Генриха, который в одиночестве сидит за столом в левой стороне сцены; перед ним – гусиное перо и документ, ожидающий подписи. На занавесе в глубине сцены появляется, постепенно вста­вая в фокус, диапроекция окна с изображением герба короля Англии на цветных стеклах.

Генрих. Как это нелегко –

пером поставить подпись.

Твердишь себе:

«Ей надо умереть». И правда надо:

иначе прахом разлетятся планы,

нарушится законный ход вещей;

иначе я, боюсь, сойду с ума

и, выпустив из рук кормило власти,

корабль державный посажу на камни.

Сейчас отлив, и сильный ветер с моря

несет его на голый и скалистый

испанский берег...

Не отвлекайся, Генри. К делу.

Ты должен подписать вот этот лист.

Макни перо в чернильницу, пиши...

(Макает перо, придви­гает к себе лист пергамента, снова откладывает перо в сторону).

Ведь ты, Не дрогнув, слал на казнь людей –

И лордов знатных и простолюдинов.

У ней самой на совести есть кровь,

хоть пролита по моему приказу.

Вся трудность, видно, в том, что ты ее

сжимал в объятиях,

скучал по ней в разлуке,

с ней вместе мучился,

когда она рожала...

Но ведь она мне обещала сына!

Пиши же!

Пиши: «Король английский Генрих» –

И дело сделано...

Палач внезапно крикнет:

«Смотрите – вон туда!»

(Неожиданно вы бросив руку, показывает на что-то находящееся за сценой).

И ей покажет на лучи зари.

Она доверчиво

туда посмотрит,

и в тот же миг его топор, сверкнув,

ей перерубит шею.

Все будет кончено.

Что скажут обо мне тогда потомки?

Они об этом понапишут книг

И попытаются залезть мне в душу.

У королей секретов личных нет.

Историки разроют ворох писем,

прочтут их тайнопись – и посмеются.

«Он полюбил, добился и убил», –

напишет мой биограф и издаст

стопу украденных любовных писем,

в которых я предстану пастушком,

влюбленным без ума в пастушку.

Так, на одном из них внизу – сердечко,

внутри я вывел буквы «А» и «Б».

(Пишет в воздухе печат­ные буквы А и Б).

А сбоку – надпись:

«Мне, Генриху, нужна одна А. Б.». Боюсь, что эта надпись

войдет в историю.

В тот первый раз, отвергнутый, взбешенный,

Я прочь умчал, на волю, словно кит,

ныряющий в фонтанах брызги крови.

«Кой черт, на свете столько баб

С такими же, как у нее, глазами,

дубами бантиком, точеными ногами,

С карманами, что я могу набить!

Не хочет? ладно! Ей же будет хуже»

Но крепко впился в плоть мою гарпун

И к ней тянул. И снова я пришел –

И взял ее. И к ней прирос. душою.

И вот теперь хочу ее убить...

Но это кара за ее измену!

Возьми перо и подпишись – вит здесь.

Представь себе, как будто это подпись

бесстрастного судьи, а не твоя.

Ты утром долго так молился богу –

господь не даст безвинную казнить.

Смелей ставь подпись – дело справедливо.

А если нерешимость сделать это

как раз и есть мне богом данный знак?

Нет, думать так – поставить под сомненье

всю жизнь мою и все мои дела.

А, будто я и так не сомневаюсь! (Берет перо).

Могла она мне все же изменить?

Чем меньше я ее любил, похоже,

она меня любила все сильней.

Пусть даже мне назло, в отместку,

могла она мне все же изменить?

Освещается правая и центральная часть сцены, в то время как фигура Генриха погружается а темноту; впрочем, нам видно, как король наблюдает начало действия.