В хаосе и из него

Драматерапия как символ жизненных изменений

Любые глубокие изменения в жизни человека связаны с пере­живанием таких состояний, когда окружающий мир представ­ляется лишенным какого-либо смысла, и для того чтобы его увидеть, человек должен связать воедино разные элементы ре­альности. Для этого, однако, необходимо не просто изменить картину реальности, но фактически “построить ее заново”. Лишь в этом случае можно говорить о достижении подлинно глубоких изменений в мироощущении. Прежде чем это случит­ся, человек переживает состояние полной растерянности. При­ложив немалые усилия, ему, возможно, удастся восстановить утраченное психическое равновесие. Для этого необходимо проигнорировать одно и обратить больше внимания на другое, а также научиться концентрировать усилия на чем-то одном и отвлекаться от чего-то другого. И все-таки нам гораздо проще находить умозрительные способы решения наших проблем, чем решать их реально.

Во многих случаях переживающие состояние растерянно­сти и хаоса оказываются перед необходимостью решения одних и тех же проблем, но никак не могут найти приемлемых спосо­бов их решения. Какой бы способ они ни использовали, он оказывается неэффективным. Иногда людям даже кажется, что, чем больше сил они прилагают для поиска выхода из за­труднительного положения, тем более призрачным он стано­вится. Жизнь продолжает течь так же, как и раньше, однако че­ловек утрачивает ощущение какого-либо смысла существова­ния и теряет надежду на его обретение. Он ощущает себя в роли

Сизифа — легендарного героя греческого мифа, который был вынужден вновь и вновь поднимать на вершину горы огромный камень. Всякий раз, когда Сизиф, наконец, поднимал его на вершину горы, камень скатывался вниз. Многие люди оказываются в подобном положении: несмотря на огромные усилия в их жизни ничего не меняется. Когда человек не видит в жизни никакого смысла, она воспринимается им как сплошной хаос. Помощь людям, оказавшимся в подобном положении, I сопряжена с большими проблемами. Для того чтобы им помочь необходимо кардинально изменить их мировоззрение. Простая “перестановка слагаемых” ничего не даст. Она оказывается столь же неэффективной, когда человек сам пытается что-то изменить в своей жизни и когда кто-то другой это делает за него. Единственное, что может ему действительно помочь, это воз­можность получить непосредственный опыт новизны. Необхо­димо, однако, подчеркнуть, что этот опыт не может быть полу­чен на основе тех мировоззренческих ресурсов, которые имеются в распоряжении людей. Что бы они ни делали, пытаясь вращать “калейдоскоп своего сознания”, им не удается увидеть в нем ничего действительно нового. Чтобы это увидеть, необ­ходим некий внешний импульс. По крайней мере, это воспри­нимается людьми именно так: ощущение новизны возникает лишь тогда, когда в их жизни происходит нечто непредвиден­ное, причем это часто сопряжено с негативными событиями, вызывающими состояние непереносимого страдания. Избавление от страданий, так же как и ощущение полного хаоса, тесно; друг с другом связаны; облегчение наступает, как только чело­век достигает пика своего страдания. Чувство “загнанности в угол” и “пребывания в клетке” внезапно сменяется чувством полной свободы. Тот мир, в котором человек себя обнаружива­ет, воспринимается им как парадоксальная смесь старого и нового. Он представляется ему как нечто, где он никогда раньше не был. В то же время этот мир кажется ему давно знакомым. Словно рождаясь заново, человек постигает свою подлинную идентичность, которая пребывала в нем задолго до этого мо­мента.

“Прорыв в новое” никогда не представлял собой следствие постепенного роста, так же как новизна не являлась логическим продолжением старого. В случае, когда речь идет о человече­ском опыте, для того чтобы создать нечто подлинно новое и оригинальное, необходим момент качественного скачка, реши­тельного отделения будущего от прошлого. Сам же этот момент отличен как от первого, так и от второго; это момент полного хаоса, поскольку для возникновения нового порядка вещей необходимо разрушение старого. Момент же перехода от одно­го к другому подобен “плаванию без руля и ветрил”, когда че­ловек пребывает в состоянии полной растерянности и безна­дежности.

“Изменения могут наступить лишь когда человек утрачивает со­стояние психического равновесия, и возникающий внутренний дисбаланс толкает его к поиску чего-то нового. Психотерапия ча­сто связана с помощью людям, переживающим подобный внутрен­ний дисбаланс. Ее целью является достижение состояния нового психического равновесия, которое отличается большей устойчи­востью, поскольку связано с возможностью более полного удов­летворения внутренних потребностей человека и более эффектив­ной адаптацией к внешней реальности” (Foulkes and Anthony, 1957, p. 70).

Если нам дано когда-либо пережить подлинное потрясение, мы должны воспользоваться этим, чтобы построить свою жизнь заново — найти новый способ существования, который может показаться странным и совершенно необычным, но на самом деле обладает одним уникальным и совершенно бесцен­ным достоинствам, а именно тем, что он имеет свой собствен­ный смысл. Чем более тотальны и разрушительны наступаю­щие изменения, тем более благодатен момент “возрождения из хаоса”. Хаос и возрождение взаимосвязаны — одно черпает энергию в другом. Когда они нерасторжимы, мы постигаем мир в подлинно новом свете. “Жизнь до хаоса” и “жизнь после ха­оса” отделены друг от друга пропастью, и эта пропасть проле­гает через наш внутренний опыт. Срываясь в нее, мы ощущаем полную пустоту и безнадежность.

Мысленно возвращаясь к состоянию растерянности и хао­са, мы чувствуем, однако, что оно имеет некий смысл, что хаос служит достижению одной важной цели, а именно — нашему “прорыву” в будущее путем решительного и драматического отмежевания от прошлого. Иными словами, хаос ускоряет кон­чину прошлого для того, чтобы сделать возможным рождение будущего. Именно такой смысл заключают в себе мифы творе­ния, позволяющие понять, что “хаос является семенем жизни” (Eliade, 1958, 1968). Как отмечает М. Элиэйд, в большинстве мифов хаос связывается с состоянием творчества. Во всех куль­турах возвращение в состояние хаоса означает начало нового творения. Двумя сферами человеческого опыта, демонстриру­ющими действие этого закона, являются ритуалы инициации и ритуалы, связанные с проводами усопших — последние так­же можно рассматривать в качестве инициации особого рода, поскольку души умерших при этом должны совершить переход в иной мир.

У полинезийцев на очередной стадии традиционного погре­бального ритуала мертвые отправляются в путешествие, пред­полагающее ряд опасных ситуаций, призванных сделать невоз­можным их возвращение в мир живых. Мертвые, в частности, должны пройти лабиринт, движение по которому сопряжено с переживанием полной растерянности и символизирует пере­ход из мира живых в мир мертвых. Аналогичные церемонии, касающиеся прощания с умершими, имеются во многих других культурах. Независимо от времени и места совершения ритуа­лов инициации, все они предполагают переживание состояния хаоса. Это включено в структуру ритуала и занимает в нем цен­тральное место. Такие ритуалы предполагают также создание условий, позволяющих “удержать хаос” и совершить переход из состояния, в котором человек пребывал до начала ритуала - в другое, в котором он находится после его завершения. Хаос является квинтессенцией подобных ритуалов. Участвующие них люди должны пережить своего рода опыт, связанный с ощущением разрушения и аннигиляции всех прежних форм бытия. Ряд антропологов, таких как, например, Арнольд Ball Геннеп (Van Gennep, 1960) и Виктор Турнер (Turner, 1974 описывают ни с чем не сравнимое переживание ужаса, связанного с “пребыванием на пороге” — когда участники ритуала перехода должны ступить в неведомое и оказаться в полной пустоте, где отсутствуют какие-либо ориентиры. После блуждания в пустоте они, наконец, оказываются в совершенно новом для них мире. Цель таких ритуалов заключается не в том, чтобы вовлечь участников в некую драму, благодаря чему со­стояние хаоса и творчества может быть не столько постигнуто умозрительно, сколько прожито непосредственно (Lewis, 1980).

Один из участников драматерапевтического процесса при­знался: “Когда вы оказываетесь в новом месте, то можете мыс­ленно вернуться в прошлое и вспомнить, что тогда произошло. Однако для того чтобы действительно найти себя в этом новом месте, вы должны навсегда расстаться с прошлым. И это един­ственно возможный способ войти в будущее. Это нельзя сде­лать иначе”. Драматерапия, как и ритуал, служит безопасным средством, позволяющим пережить состояние хаоса. Мы уже отмечали, что драма связана с активизацией воображения, а это позволяет ослабить защиты и сделать возможным выражение тех сторон нашей личности, которые нас беспокоят. Используя с этой целью драму и привлекая других людей, чтобы они во­плотили эти качества нашей личности, мы делаем их частью на­шей внутренней реальности. Драматерапия позволяет устано­вить над ней контроль и дает возможность безопасного само­раскрытия. Дженнингс (Jennings, 1990) обращает внимание на то, что драматерапевтическая сессия может рассматриваться в качестве своеобразного ритуала перехода. На то, что драма­терапия служит своеобразным инструментом инициации и воз­рождения человека к новой жизни, указывают также Грэйнджер (Grainger, 1995), Дагган и Грэйнджер (Duggan and Grainger, 1997). Как было отмечено в первой главе, драматерапевтический процесс является метафорой жизненных изменений; он имеет начало, середину и завершение. Реальные изменения происходят на среднем этапе трехчастного цикла, первая часть которого связана с актуализацией опыта, отражающего про­шлые события и определяющего наши реакции в настоящем. Третья часть касается нового опыта и нового типа реакций. Между первой и третьей частями происходят непредвиденные и незапланированные события; использование драматической структуры дает нам возможность соприкоснуться с вообража­емой реальностью, которая во многом расходится с той, к кото­рой мы привыкли. Благодаря этому мы можем отказаться от сдерживающих и ограничивающих нас форм реагирования. Данное состояние порождает страх, растерянность, и вызывает ощущение утраты “почвы под ногами”. Это продолжается до тех пор, пока не возникнут очертания новой будущей реальности. Хаос составляет основу всего драматерапевтического процесса и является предпосылкой подлинных изменений.

Конечно же, далеко не каждая драматерапевтическая сессия сопровождается подобным эффектом. Тем не менее, возмож­ность участия в совместных действиях и проявление людьми своей фантазии позволяют абстрагироваться от привычной реальности и связанных с ней переживаний, поэтому даже те, для кого мир представляется аморфным и хаотичным, начинают ощущать определенное облегчение, представлять способы вы- хода их тупика, а в конце концов и видеть в собственной жизни некий смысл.

Таковы возможности драматерапии. Драматерапевты пони­мают, что единственным способом сформировать в человеке новое отношение к жизни является тот, который сопряжен с отказом от прежней системы отношений или с ее разрушени­ем. Сью Дженнингс постоянно подчеркивает необходимость “проживания” хаоса и отказа от попыток находить какие-либо объяснения чувству страха и растерянности, которое, воплощаясь в совместном драматическом переживании, рано или поздно само находит себе объяснение, причем такое, какое является для человека наиболее понятным. В данном случае можно с полным основанием использовать введенное Дороти Лэнгли (Langly, 1983) словосочетание “доверие к методу”. Подобное отношение ко всему, что происходит в драматерапии, является далеко не простым делом и требует от драматерапевта большой самодисциплины. Гораздо проще действовать в соответствии с неким заранее разработанным планом и изначально знать, что может произойти. Попытка создавать подобные планы является вполне объяснимой реакцией в случаях, когда предполагается усиление хаотических проявлений, с одной стороны отражающих переживания, привносимые людьми в драматерапевтический процесс, а с другой — то, что может возникнуть непосредственно в ходе взаимодействия между ними, когда происходит активизация воображения. Как мы уже отмечали драматерапия обязательно связана с созданием безопасных ус­ловий, необходимых для того, чтобы даже переживающие со­стояние растерянности и хаоса ощущали, что их состояние по­нимают и принимают. Это означает, что первая часть сессии требует тщательного планирования и учета личных пережива­ний и обстоятельств жизни каждого участника. Аналогичным образом, третья часть сессии также строится в соответствии с неким “сценарием”, обеспечивающим возвращение в реальный мир. Однако даже в первой и третьей частях драматерапевтической сессии практически невозможно предусмотреть все за­ранее, поскольку, учитывая, что создаваемая атмосфера способ­ствует спонтанным проявлениям, в ходе ее могут происходить совершенно неожиданные вещи.

Необходимо подчеркнуть, что именно со второй частью сес­сии и состоянием хаоса связаны исцеляющие эффекты драма­терапии, позволяющие не только излечивать психические рас­стройства, но и преодолевать разнообразные эмоциональные нарушения, сопровождающие любые, достаточно глубокие из­менения в мироощущении и жизни человека.

С учетом равновесия между структурой и свободой, харак­терного для всех видов творческой деятельности (McNiff, 1998; May, 1975) и являющегося основой арт-терапевтических прак­тик, драматерапия способна оказывать организующее воздей­ствие на мышление и чувства. В то же время, представляясь статичной и неизменной, она способствует преодолению из­лишне жестких форм восприятия действительности (Grainger, 1990, 1995, pp. 125-129). Для тех, кто переживает тревогу, рас­терянность, депрессию или эмоциональное опустошение, дра­матерапия является средством получения опыта, кардинально отличающегося от всего, к чему они привыкли и без чего они не представляют своей жизни. Какое-то время по ходу каждой сессии эти люди соприкасаются с реальностью, которая живо откликается на их присутствие и предстает не как некая абст­рактная идея, но как живой процесс, соучастником которого они являются, привнося в него личный опыт, причем не только в форме воспоминаний, но и в форме ожиданий. Благодаря это­му драматерапевтические сессии становятся для них средой, где они чувствуют себя более целостными человеческими существами и ощущают, что все произошедшее с ними во время какой-либо сессии повторится еще не раз.

Хаос, возникающий и “удерживающийся” в безопасной среде драматерапевтического процесса, напоминает хаос, характерный для творчества и описанный психологами. И тот, и другой связаны с организацией различных элементов сознания в единую систему, с постижением смысла человеческих пережи­ваний. Это само по себе является творческим актом и характеризует не только художников, но и всех людей. Как полагает когнитивный психолог Джордж Келли (Kelly, 1955), решение любых проблем предполагает погружение в хаос, формирую­щее “творческий цикл”, и последующий выход из него. Он “на­чинается с ослабления жесткости конструкции”, когда состав­ляющие ее элементы утрачивают прежнюю связь друг с другом и теряют свой смысл, а “завершается образованием новых связей и смыслов”, благодаря чему человек решает проблемы, с которыми он столкнулся (Kelly, 1955, р. 528). Любые формы психотерапии, учитывающие динамику постижения человеком смысла своей жизни, так или иначе, признают хаос в качестве важнейшей составляющей человеческого опыта. Это, несомненно, характерно и для драматерапии. Используя терминоло­гию Келли, можно сказать, что драматерапия выступает в качестве эффективного инструмента “валидизации личностного опыта”.

Драматерапия предполагает погружение в состояние хаоса, однако она делает это опосредованно и весьма постепенно. Это не означает того, что она не оказывает клиенту реальную помощь и не решает его проблемы, однако данная помощь и ре­шение проблем оказываются чаще всего неожиданными. Пере­живающие эмоциональный дистресс весьма болезненно отно­сятся к попыткам прямого вторжения в свой внутренний мир, даже если те исходят от людей, искренне желающих помочь. Создается впечатление, что, чем более настойчиво мы стремим­ся помочь этим людям, тем менее охотно они принимают нашу помощь. Объяснить это несложно. Страдание усиливает по­требность в защите, и мы должны это учитывать всегда, когда пытаемся навязать кому-то свою помощь. В драматерапии, однако, сама форма сессии и виды деятельности, которые исполь­зуются как на начальной, так и на завершающей ее стадии, вы­полняют функцию “контейнера”, позволяющего участникам вести себя и взаимодействовать друг с другом совершенно сво­бодно. Если речь идет о лицах с повышенной уязвимостью, пси­хологически хрупких, то внешняя структура драматерапевти-ческой сессии является фактором их поддержки, в особенности с учетом отсутствия какой-либо структуры и стабильности на среднем этапе сессии. В ходе сессии такие люди могут позво­лить себе самовыражаться совершенно свободно. Им не навя­зываются никакие мысли и чувства, благодаря чему они ощу­щают себя в достаточной безопасности. Ни один из психотера­певтических подходов не реализует данный принцип так же последовательно, как это делает драматерапия. И ни один из них не признает открыто, что переживаемый людьми эмоцио­нальный хаос является закономерным и необходимым элемен­том процесса исцеления.

Существуют, однако, глубокие различия между хаосом, ха­рактеризующим нарушение привычных связей человека с дру­гими людьми, миром в целом, делающим наше существование лишенным какого-либо смысла, и тем хаосом, который пережи­вается участниками драматерапевтических сессий на их сред­ней стадии. В первом случае хаос не может быть “удержан”, в то время как во втором — может. Хаос, характерный для дра­матерапии, ощущающийся иногда как вполне реальный (по­скольку напоминает нам о вещах, которые нас беспокоят), мо­жет быть не только “прожит”, но преодолен. Он воспринимает­ся под новым углом зрения. Когда же хаос воспринимается извне, он теряет свою силу. По крайней мере, он уже не спосо­бен повергать нас в отчаяние.

Завершающая часть драматерапевтической сессии связана с “закрытием хаоса” — это дает ее участникам возможность оглянуться назад, на состояние растерянности, которое было пережито ими на средней стадии сессии и из которого они бла­гополучно вышли, возможно, решив при этом некоторые важ­ные для себя проблемы. То есть внешний мир остается неиз­менным, но внутренний мир людей и их самовосприятие определенно изменяются. Наше самовосприятие во многом определяет понимание внешнего мира и качество нашего взаимодействия с ним.

Драматерапевты стремятся защитить своих клиентов от опасностей, возникающих во время конфронтации с личным хаосом, с теми идеями и переживаниями, которые могут нарушать их психическое равновесие и сделать их неспособными решать проблемы повседневной жизни. В то же время драматерапевты побуждают своих клиентов “осваивать” хаос, предлагая им, прежде всего, участвовать в исполнении драм, основанных на использовании наиболее сложного и травматичного для них материала. Драматерапевты делают это, поскольку на своем опыте убедились в том, что, используя возможности воображения драматическим образом, можно не только “обжить” хаос, но и “подчинить” его творчеству. Драматерапевты также знают, что единственным способом увидеть в хаосе какой-либо смысл является “пребывание вместе с ним”.

В тех случаях, когда речь идет об эмоциональном дистрессе, мы используем понятие “эмоциональная рана”. Эта рана может сохраняться с детства. Человек далеко не всегда способен вспомнить, когда и при каких обстоятельствах она возникла, однако это отнюдь не делает ее менее болезненной. Вики Гердинер (Gardiner, 1987) и Энн Кеттанах (Cattanach, 1992) разработали метод работы с жертвами сексуального насилия, основанный на аналогии с лечением раны. Хотя приведенная ниже модель работы не связана напрямую с их методом, использование нами образа раны в какой-то мере было навеяно прохождением нами обучающих курсов у этих авторов.

Сессия 1 (соединения)

• Члены группы становятся в круг, оставляя между собой достаточное пространство. Ведущий встает в круг вместе со- всеми, держа при этом моток шерстяной или синтетической нити. Держа конец нити, он передает моток стоящему рядом, тот — дальше, и так пока нить не образует круг. Затем моток передается по кругу второй раз, чтобы укрепить пер­вую нить. Когда нить замыкает круг, ведущий, не обрезая нить, завязывает узел, после чего моток перебрасывается на другую сторону круга. При этом ведущий обращается к сто­ящему там человеку с какими-либо словами (например, “мне нравятся твои ботинки” или “у тебя дружелюбное лицо”). Этот человек никак не отвечает, но, поймав моток, вновь передает его по кругу. Когда моток побывает в руках нескольких человек, делается новый узел — и опять моток перебрасывается на другую сторону. При этом бросающий также что-то говорит стоящему напротив партнеру. Процесс продолжается до тех пор, пока не образуется нечто, напоми­нающее паутину. Тогда члены группы ее растягивают и пы­таются создать из нее разные формы. При этом им предла­гается высказывать мысли, связанные с образом паутины и ее различными формами.

• Паутина кладется на пол, ведущий раздает присутствую­щим мешки с кусочками ткани и иными материалами. Он предлагает членам группы рассмотреть материалы и вы­брать из них те, которые могли бы символизировать надеж­ду (это могут быть даже крошечные лоскутки). После этого члены группы снова встают в круг и берут “паутину” в руки. Они по очереди прикрепляют выбранные ими кусочки тка­ни, символизирующие надежду, к паутине.

Цель: создание структуры, позволяющей (а) объединить присутству­ющих в группу и установить контакт друг с другом; (б) метафориче­ски обозначить безопасную среду; (в) обозначить надежды членов группы, в особенности когда им необходимо будет “войти в хаос”; (г) фокусировать внимание присутствующих во время начала и за­вершения сессии.