Глава 2. Грэйнджер неделю нет на занятиях – честно говоря, я нервничаю

Грэйнджер неделю нет на занятиях – честно говоря, я нервничаю. Еще не хватало, чтобы грязнокровка настучала на меня в аврорат: вовек из Азкабана не вылезу. День за днем я околачиваюсь возле Гриффиндорской гостиной под дезиллюминационными чарами, надеясь увидеть сучку, из-за которой уже неделю курю по две пачки в день. Грязнокровки все нет – прячется от меня, что ли?

Да ладно, я же не зверь. Ну, трахнул один разок – неужели все так уж ужасно? Я хороший любовник – Паркинсон подо мной кричит, как резаная, едва Заглушающие спасают. Я же не собираюсь методично ее насиловать – мне и от одного раза противно, будто я трогал навоз.

Грэйнджер не появляется ни в понедельник, ни во вторник. Так, пора выяснять, что творится в нашем дурдоме. Профессор Снейп, сейчас я Вам так благодарен за науку, знали бы Вы…

Так, кого бы «полистать»? Поттера нельзя – слишком хорошо чувствует легилименцию, еще начнет кататься по полу и головой биться, подумают, что Волдеморт снова возродился, как чертик из табакерки. Так… А вот его рыжий друг мне подходит, как никто – пока за ним не присматривает грязнокровка, он беспомощен, как ребенок.

— Легилименс, — быстро шепчу я, когда МакГонагалл отходит от меня, с неудовольствием кивнув моей работе.

Так вот оно, место, где я стер память. Как хорошо стер, собой прямо горжусь. Он даже не помнит, что Грэйнджер изнасиловали. Перестарался. Так, что дальше?

«— Гермиона, на тебе лица нет! – Поттер вскакивает с кресла, бросаясь к подруге. – Что случилось? Где ты бродила три дня? Почему у тебя кровь на юбке?

Она молчит, остекленевшими глазами глядя на друга. Нет ни слез, ни истерики – такое ощущение, будто из нее вынули душу. Мелкими шажками Грэйнджер продвигается к ванной и запирается – я слышу, как щелкает замок.

Ее нет очень долго – Уизлетта бросает странные взгляды на брата и на дверь. Наконец, гриффиндорский лопух не выдерживает и поднимается. Долгий стук в дверь не дает результата: Уизлетта не выдерживает и разносит дверь в щепки Бомбардой.

На заметку – не ссориться с мелкой Уизли. Она в гневе страшна.

Уизли врывается в ванную и замирает на пороге. В полной алой воды ванной лежит Грэйнджер, на лице которой столько неописуемой боли, что мне даже неудобно становится. Левая ее рука свисает, окропляя пол кровью. Такое ощущение, что она шарахнула себя Сектумсемпрой… А, нет, всего лишь бритва.

Уизлетта теряет сознание, зажав рукой рот. Рон и Поттер хватают Грэйнджер в охапку и куда-то тащат. Коридоры мелькают – ага, это больничное крыло. Успеют? Вроде дышит пока…

Мадам Помфри так же, как Уизлетта, зажимает рот рукой на мгновение, но быстро оправляется и укладывает девчонку на одну из коек. Мгновенно залечив глубокие раны, колдомедик вливает в грязнокровку несколько фиалов Кроветворного, Успокаивающее и проводит палочкой над бледным лицом Грэйнджер. На мгновение в глазах Помфри отражается ужас и неверие.

— Сомнум. Мистер Поттер, мистер Уизли, надо поговорить.

Она уводит Поттера и Уизли в маленький кабинетик, где хранятся зелья, и свистящим шепотом говорит:

— Вы знаете, что мисс Грэйнджер была изнасилована?

Такого шока на лице святого Потти я не ожидал – его как будто обухом по лбу ударили. Уизли тоже не лучше – весь красный, сжимает кулаки, будто готовясь драться. Смешно даже.

— Вы знаете, кто? – каким-то чужим голосом произносит Уизли, и я содрогаюсь – в этом голосе вдруг появилась сталь.

Помфри качает головой:

— Магия не всесильна, мой мальчик. Будем надеяться, что она не потеряет ребенка».

Вываливаюсь из сознания ничего не заподозрившего Уизли, как ошпаренный – ничего себе косяк! Я наградил Грэйнджер ребенком!.. Хватаю ртом воздух, как выброшенный на песок гриндилоу – надо срочно что-то делать, я не могу допустить, чтобы грязнокровка родила! Так, пожалуй, пора написать письмо в банк и запросить крупную сумму.

Черт, я даже не знаю, сколько ей предложить – тысячу, две, три? Сколько стоит аборт? Моральный ущерб еще, фрукты, витамины… Начеркав запрос на пять тысяч галеонов, отправляю сову, скрестив пальцы на удачу: тупые гоблины могут отказать мне в ссуде, я же не в фаворе теперь…

Час, два, три… Кровать кажется мне горячей, я не могу уснуть. Черт, знал же о Контрацептивных чарах, почему не наложил? На Паркинсон всегда накладываю, и все отлично – ни разу не залетела пока. Твою мать, я влип – еще не хватало мне внебрачного ребенка от грязнокровки, я только собрался на Гринграсс жениться. Это спасет меня от позора, закрепив за моим родом еще один, сильный и чистокровный. Черт, где эта гребаная сова?..

Мне на колени наконец-то плюхается тяжелый мешочек с золотом – две банковских совы получают свою награду и улетают восвояси, а я выбираюсь из спальни, на цыпочках прокрадываясь в больничное крыло. Стараюсь идти очень осторожно – хоть миссис Норрис и подохла от рикошетного заклинания, Филч еще жив и еще более зол на мир. Поймает – исключат, как пить дать. Прячусь за латы, заподозрив слежку – нет, все чисто.

Малфой, ты становишься параноиком. Видел бы тебя отец.

— Алахомора, — я проникаю в больничное крыло так осторожно, как только могу.

Едва удерживаюсь, чтобы не выматериться – Помфри сидит в кресле и неусыпно наблюдает за дрыхнущей грязнокровкой. Черт его знает, как долго будет продолжаться этот надзор, так что я спокойно усыпляю колдомедика и бужу Грэйнджер.

Грязнокровка даже не реагирует на меня – ее глаза такие пустые, что мне на мгновение кажется, что кровопотеря все же попортила ей мозги. Но нет, такого счастья мне ждать еще долго: она узнает меня, и в шоколадных глазах появляются колючие отблески:

— Что тебе надо? — ее голос совсем не похож на голос Грэйнджер, который я знал – он сухой, как пустынный песок.

— Грэйнджер… Я это… — кидаю ей в ноги мешочек с золотом. – Сделай аборт, вот. Там пять тысяч галеонов, если надо будет больше, я заплачу.

Смотрит на меня так, будто я сказал ей, что завтракаю тараканами – брезгливо и с жалостью. Чертики ненависти пляшут у нее в зрачках, и, кажется, она собирается меня ударить. На всякий случай отодвигаюсь – я помню, какой у грязнокровки хороший хук правой.

Грэйнджер поворачивается на бок и поднимается так, чтобы не касаться руками постели. Она берет непослушными пальцами мешочек с деньгами и орел внутри меня радуется: не судьба мне стать папашей!

Но вместо того, чтобы поблагодарить меня за финансирование, Грэйнджер морщится, оглядывая заляпанные кровью бинты на предплечьях, и роняет галеоны мне под ноги. И смотрит на меня своими гляделками, с презрением и брезгливостью произнося:

— Мы не продаемся, Малфой.

Именно так, во множественном числе.

* * *

Черт, черт, черт…

Я с наслаждением пускаю колечки дыма в ночной воздух – на Астрономической башне сегодня просто потрясающе курится. Паркинсон мне опять дала, проблем нет, только вот Грэйнджер…

Не понимаю, как купить эту сучку. Четыре месяца гоняюсь за ней – а она, ведьма такая, мосю крючит. Я и деньги ей предлагал, и угрожал, и к друзьям ее бегал, унижался… Только вот денег ей не надо, угрозами ее не пронять – уже все сделал, молодец, больше этой дуре ничего не страшно — а что касается ее золотых ребят… Уизли мне сломал нос. Вот от кого не ожидал, так от Уизли – такой поставленный удар, будто он век боксом занимался. Паркинсон весь вечер надо мной кудахтала, как наседка, пока залечила перелом. Черт, был бы жив Снейп, я бы к нему пошел – он куда ровнее залечил бы мой многострадальный нос и шрама бы не оставил. Черт с ним, в Мунго сведу потом…

Щелкнув пальцами, отправляю еще тлеющий бычок в полет с башни – уносится прочь, падает миниатюрная звездочка, и я вдруг вспоминаю, что надо бы загадать желание.

— Я не хочу этого ребенка, — шепчу я в темноту ночи. – Пожалуйста… Пусть он умрет, пусть умрет…

Отчаяние собирается в моей груди – если узнает отец или мама, мне сильно не поздоровится. Смешать нашу чистую кровь с грязной – значит, конец сиятельному роду Малфоев. Да и к тому же я совершенно не хочу быть отцом! Пеленки, бутылочки, режущиеся зубы – нет, не хочу, не хочу!

Я еще не нагулялся! Черт, да я с большим удовольствием принял бы в род ребенка Паркинсон, хоть она и тупа, как пробка, только бы не Грэйнджер!..

— Я не хочу этого ребенка! – кричу я в ночное небо, со злостью уставившись на луну. – Я не хочу!

Голос срывается, я кашляю и затягиваюсь снова. Мне плевать, что кто-то меня застукает – настолько плевать, что я, в конце концов, решаюсь остаться здесь на всю ночь.

Черт, как же я влип…

* * *

На следующий день, хмурясь, полирую палочку – сейчас будет ЗОТИ, профессор Уизли – да, да, у нас ЗОТИ теперь ведет несостоявшийся оборотень Билл Уизли! — притащил боггарта. То, что мы прошли чертово привидение еще на третьем курсе, его, по-моему, не колышет.

Наша умница сидит в уголочке, даже не пытаясь поднять палочку. За те три месяца, которые она уже проносила ребенка, она стала совсем другой – рассеянная, несобранная, на уроках чаще всего отвечает невпопад, а потом долго плачет в коридоре из-за своей невнимательности. Трансфигурация у Грэйнджер полетела к чертям собачьим, от курсов анимагии она и вовсе отказалась, вместо зелий выходит какая-то гадость, которой я постеснялся бы врага отравить. И я бы радовался, радовался, как шальной, если бы меня не грызла мысль, что грязнокровка не просто сдается – она это делает из-за ребенка. Нашего ребенка.

Нет, нет, не нашего! Это ее ребенок, ее бастард! Мне не нужно это отродье!

Руки сжимаются так, что палочка жалобно трещит. Я едва успеваю разжать ладони и приготовиться – скоро моя очередь отбиваться от боггарта.

Дверца шкафа открывается, и оттуда выходит мальчик – лет пяти, копия грязнокровка, но с моими глазами. Я с отвращением понимаю, что это ее сын, чертов бастард… Мальчишка идет ко мне и прижимается к моей ноге – я, забыв о палочке, трясу ногой, пытаясь стряхнуть ребенка.

Грэйнджер, глядя на это, не выдерживает – она бросается ко мне и отдирает от меня мальчишку, будто забыв, что это только боггарт. Она обнимает ребенка, не замечая, что тот преображается и кладет ладонь на ее живот.

— Гермиона! – орет рыжий и взмахивает палочкой. – Риддикулюс!

Боггарт пропахивает пол и врезается головой в свой шкаф, прочно туда упаковавшись. Грэйнджер лежит на полу, бледная, как смерть, прижимает руки к животу, а по ее штанам расплывается пятно крови.

— Е-мое, да у нее выкидыш! – не могу удержаться я от восклицания.

Поттер подхватывает Грэйнджер на руки и мчится в кабинет директора, Уизли мчится за ним, длинными ногами меряя школьный коридор. Помедлив, я бросаюсь за ними и впихиваюсь в камин в последний момент – я должен узнать, что с ребенком. Должен, обязан узнать.

Странно, но Поттер и Уизли не поднимают на меня руку. Видимо, не понимают, зачем я здесь. Уизли протягивает ладонь и я, вздохнув, кладу в нее сигарету. Мы дымим в окно, а Поттер маячит взад-вперед по коридору, прислушиваясь к звукам из операционной. Долгих четыре часа нет новостей – мы с Уизли успеваем скурить всю пачку, и его, непривычного к куреву, немного штормит.

Молодая колдосестричка выглядывает из операционной:

— Кто с мисс Грэйнджер?

— Мы! – отзываются Поттер и Уизли. – Что с ней?

— Вашей подруге требуются покой и тишина, и никаких стрессов. Она чуть не потеряла ребенка.

Сигарета ломается в моих руках: я крошу табак пальцами, не обращая внимания, что мусорю прямо на идеально вымытый пол.

— Так он жив, — констатирую я.

— Да, все хорошо, — кивает целительница, и я ору:

— Было бы хорошо, если бы он сдох!

Поттер перехватывает Уизли, который готов был меня порешить на месте, отнимает палочку и шипит:

— Малфой, я тобой в Хогвартсе займусь, мразь. Рон, заткнись, не ори, это больница, а не балаган. Не пинайся, сказал! Чего стоишь, хорек? Зрелищ захотел? Вали отсюда, пока я тебя лично не придушил!

Сбегаю вниз по лестнице из этого дурдома и аппарирую к воротам Хогвартса.

Грэйнджер на занятиях больше не появляется. Нам говорят, что забрала документы. И слава Мерлину. Надеюсь, мы больше не увидимся.

Глава опубликована: 04.12.2012