Награды, премии 7 страница

И вместо кифары Орфея

В руке только стебель сухой –

Но мыслить по-своему смею,

Затронутый смутой лихой.

И кто я? – скажи-ка, прохожий,

Досужую выплесни блажь, –

У нового века в прихожей

Ты места спроста не отдашь.

А мне-то жилья островного

Довольно, чтоб выстроить мост

К эпохе, где каждое слово

Под звёздами ринется в рост.

И всё-таки зренье иное

Дарует порою права

На чаянье в мире земное,

Чьим таяньем почва жива.

* * *

Вздохнуть бы о прошлом,

Да что ему вздох? –

Меж пришлым и дошлым

На грани эпох

Ненужным и лишним

Упрямо стою –

И ведомо вышним,

О чём я спою.

Но слишком известно,

Что песня и боль

Всегда поднебесны –

И вкривь, а не вдоль,

При доме – вне дома,

Вне правил и благ,

От смуты и дрёмы –

На пядь иль на шаг.

И слишком знакомы

Приметы беды –

От зимнего грома

До талой воды

Легло расстоянье

Без троп и дорог,

И слава – за гранью,

Свидетелем Бог.

Да много ли надо? –

Лишь выйти, пойми,

Из чуда и сада

Для встречи с людьми! –

Когда бы не слово,

Что сделал бы я

Для света и зова

В кругу бытия?

* * *

Выгнутая лоза,

Розовый мёрзлый куст, –

Вот и блестит слеза,

Слово слетает с уст.

Угомонись, уймись,

Выспись и встань, как встарь, –

Брезжущая ли высь,

Жертвенный ли алтарь?

Съёжившись там, внутри,

Выпрямившись извне,

Словно впервой, замри

С первым лучом в окне.

Много ли было троп,

Много ли пело труб

О беззаветном, чтоб

Нужен бывал и люб?

Вот она, весть о том,

Что впереди, в пути, –

Строки скрутив жгутом,

Выскажись и прости.

Перечитай, успей

Вникнуть, постичь, принять,

Занавесь дней посмей

Над головой поднять.

* * *

Ты думаешь, наверное, о том

Единственном и всё же непростом,

Что может приютиться, обогреться,

Проникнуть в мысли, в речь твою войти,

Впитаться в кровь, намеренно почти

Довлеть – и никуда уже не деться.

И некуда бросаться, говорю,

В спасительную дверь или зарю,

В заведомо безрадостную гущу,

Где всяк себе хозяин и слуга,

Где друг предстанет в облике врага

И силы разрушенья всемогущи.

Пощады иль прощенья не проси –

Издревле так ведётся на Руси,

Куда ни глянь – везде тебе преграда,

И некогда ершиться и гадать

О том, кому радеть, кому страдать,

Но выход есть – и в нём тебе отрада.

Не зря приноровилось естество

Разбрасывать горстями торжество

Любви земной, а может, и небесной

Тому, кто ведал зов и видел путь,

Кто нить сжимал и века чуял суть,

Прошедши, яко посуху, над бездной.

* * *

Я вернуться хочу туда,

Где окно в темноте горит,

Где журчит в тишине вода

И неведомый мир открыт.

Я вернуться туда хочу,

Где свечу иногда зажгут,

Где и ночью тепло плечу

И сомнений слабеет жгут.

Я вернуться туда бы рад,

Потому что и ключ, и речь,

И рачительный свет, и лад

Смогут душу мою сберечь.

Я вернуться бы рад туда,

Потому что и клич, и плач

Будут рядом со мной всегда,

Будет голос мой жгуч и зряч.

Будет слух тяготеть к лучу,

Будет крепнуть с минувшим связь,

Где к луне до сих пор лечу,

А над нею звезда зажглась.

Подожди меня, рай, поверь,

Что с тобою давно светло, –

Потому и могу теперь

Поднимать над бедой крыло.

* * *

Этот жар, не угасший в крови,

Эта ржавь лихолетья и смуты –

Наша жизнь, – и к себе призови

Всё, что с нею в родстве почему-то.

Соучастье – немалая честь,

Состраданье – нечастое чувство,

И когда соберёмся – Бог весть! –

На осколках и свалках искусства?

То, что свято, останется жить,

Станет мифом, обиженно глядя

На потомков, чтоб впредь дорожить

Всем, что пройдено чаянья ради.

Будет перечень стыть именной

На ветрах неразумных эпохи,

Где от нашей кручины земной

Дорогие останутся вздохи,

Где от нашей любви и беды,

От великой печали и силы

Только в небе найдутся следы,

Если прошлое всё-таки было,

Если это не сон, не упрёк

Поколеньям иным и народам,

Если труд наш – отнюдь не оброк

Под извечно родным небосводом.

* * *

Всё дело не в сроке – в сдвиге,

Не в том, чтоб, старея вмиг,

Людские надеть вериги

Среди заповедных книг, –

А в слухе природном, шаге

Юдольном – врасплох, впотьмах,

Чтоб зренье, вдохнув отваги,

Горенью дарило взмах –

Листвы над землёй? крыла ли

В пространстве, где звук и свет? –

Вовнутрь, в завиток спирали,

В миры, где надзора нет!

Всё дело не в благе – в Боге,

В единстве всего, что есть,

От зимней дневной дороги

До звёзд, что в ночи не счесть, –

И счастье родного брега

Не в том, что привычен он,

А в том, что устав от снега,

Он солнцем весной спасён, –

И если черты стирали

Посланцы обид и бед,

Не мы ли на нём стояли

И веку глядели вслед?

* * *

Свечи не догорели,

Ночи не отцвели, –

Вправду ли мы старели.

Грезя вон там, вдали?

Брошенная отрада

Невыразимых дней!

Может, и вправду надо

Было остаться с ней?

Зову служа и праву,

Прожитое влечёт –

Что удалось на славу?

Только вода течёт.

Только года с водою

Схлынули в те места,

Где на паях с бедою

Стынет пролёт моста.

Что же мне, брат, не рваться

К тайной звезде своей?

Некуда мне деваться –

Ты-то понять сумей.

То-то гадай, откуда

Вьётся седая нить, –

А подоплёку чуда

Некому объяснить.

* * *

Те же на сердце думы легли,

Что когда-то мне тяжестью были, –

Та же дымка над морем вдали,

Сквозь которую лебеди плыли,

Тот же запах знакомый у свай,

Водянистый, смолистый, солёный,

Да медузьих рассеянных стай

Шевеленье в пучине зелёной.

Отрешённее нынче смотрю

На привычные марта приметы –

Узкий месяц, ведущий зарю

Вдоль стареющего парапета,

Острый локоть причала, наплыв

Полоумного, шумного вала

На событья, чтоб, россыпью скрыв,

Что-то выбрать, как прежде бывало.

Положись-ка теперь на меня –

Молчаливее вряд ли найдёшь ты

Среди тех, кто в течение дня

Тратят зренья последние кошты,

Сыплют в бездну горстями словес,

Топчут слуха пустынные дали,

Чтобы глины вулканный замес

Был во всём, что твердит о печали.

Тронь, пожалуй, такую струну,

Чтоб звучаньем её мне напиться,

Встань вон там, где, встречая весну,

Хочет сердце дождём окропиться,

Вынь когда-нибудь белый платок,

Чтобы всем помахать на прощанье,

Чтоб увидеть седой завиток

Цепенеющего обещанья.

* * *

Так в марте здесь, как в Скифии – в апреле:

Рулады птичьи, почки на ветрах,

Произрастанья запахи и цвели,

С восторгом вместе – неизжитый страх,

Неловкая оглядка на былое,

На то, что душу выстудить могло,

В ночах пылая чёрною смолою,

Выкручивая хрупкое крыло.

Подумать только – всё же миновало

Удушье – и в затишье мне тепло –

Бог миловал, чтоб снова оживало

Всё то, что встарь сквозь наледь проросло,

Чтоб нелюди не шастали, вполглаза

Приглядывая, где я побывал,

Чтоб сгинула имперская зараза,

Как хмарь, что вновь ушла за перевал.

Не так я жил, как некогда мечталось,

Да что с того! – какое дело вам

До строк моих, чья вешняя усталость

Сродни стряхнувшим зиму деревам?

Их свет ещё расплещется с листвою

В пространстве Киммерии, – а пока,

Седеющей качая головою,

Сквозящие встречаю облака.

* * *

Выскользнув и пропав

(Спрятавшись, так – вернее),

Звук, безусловно, прав,

Благо, иных сильнее.

Вон он опять возник,

Выросший и восставший, –

Мыслящий ли тростник,

Виды перевидавший?

Ветер ли на холмах,

Шорох ли дней негромкий?

Вздох, а вернее – взмах,

Вздрог – за чертой, за кромкой.

Ломкой причины злак,

Едкой кручины колос?

Лик, а вернее – знак,

Зрак, а вернее – голос.

Врозь – так незнамо с кем,

Вместе – в родстве и чести, –

Зов! – но и – зевом всем –

Вызов любви и вести.

Заумь? – летящий слог,

След на песке прибрежном, –

Свет, а точнее – Бог,

Сущий и в неизбежном.

* * *

Вишни цветут не на шутку в апреле,

Льют за дождями дожди, – неужели

Выветрит время рассветные трели,

Вытолкнет с маху пичуг

В дали гремучие, в хаос и смуту,

В холод и голод, где жил почему-то

Век, напоказ оборвавшийся круто? –

Нет, это всё-таки юг!

Нет, это всё-таки с каждым бывало –

Этого много, но всё-таки мало,

Солнце взошло – и беда миновала,

Страхи растаяли вмиг,

Пчёлы гудят о таком, что дороже

Эха былого, что сердца моложе,

Свищут пичуги о счастье – но всё же

Камешком в горлышках – крик.

* * *

Что же ты вновь, как и прежде, тревожишь

Душу мне, время ночное?

Может, и нынче поддержишь и сможешь

Сердце насытить весною?

Нечего ждать мне поблажек от яви –

Всё-то она выжидает, –

Значит, по-своему действовать вправе

Тот, кто живым сострадает.

Некогда помнить мне зло и обиды,

Всех обходя стороною, –

Пусть на пути я и видывал виды –

Имя повсюду со мною.

По ветру, други, рассеяно племя,

По миру, братья, – плеяда,

В почву заветную брошено семя

Певчими в дни звездопада.

Пламя поднимется вместе с листвою,

Мёртвые встанут с живыми,

Знамя расплещется вслед за молвою,

Снами пройдёт грозовыми.

Стремя нащупают узкой стопою

Вестники света с востока –

Значит, и мы небывалой тропою

К ясному выйдем истоку.

* * *

Внесли букет простых цветов с холма

Сюда, где сад от роз разбухших светел,

Где дом открыт, – и сразу я заметил

Неброский отсвет, сдержанный весьма,

На диво стойкий в смутные года,

Не запах – дух почуял я знакомый

Кочевий давних, пряною истомой

И горечью, крутою, как всегда,

Ещё зовущих, – истово, как встарь,

Умеющих по-новому напомнить

О таинствах – и нехотя восполнить

Утрат моих печальный календарь.

Струится отсвет – и вослед за ним

Негромкий отзвук слышится былого –

И памятью навеянное слово

Самим своим присутствием земным

Всем нам, живым, о многом говорит –

И возраст сердца речи не помеха,

И сей приют – наивная утеха,

Эпохи нет, вот-вот и догорит,

Сожжёт впотьмах последние мосты,

На берегу оставит нам пустынном

Алтарный дым, да вздох в краю полынном,

Да эти безыскусные цветы.

* * *

Багровый, неистовый жар,

Прощальный костёр отрешенья

От зол небывалых, от чар,

Дарованных нам в утешенье,

Не круг, но расплавленный шар,

Безумное солнцестоянье,

Воскресший из пламени дар,

Не гаснущий свет расставанья.

Так что же мне делать, скажи,

С душою, с избытком горенья,

Покуда смутны рубежи,

И листья – во влажном струенье?

На память ли узел вяжи,

Сощурясь в отважном сиянье,

Бреди ль от межи до межи,

Но дальше – уже покаянье.

Так что же мне, брат, совершить

Во славу, скорей – во спасенье,

Эпох, где нельзя не грешить,

Где выжить – сплошное везенье,

Где дух не дано заглушить

Властям, чей удел – угасанье,

Где нечего прах ворошить,

Светил ощущая касанье?

* * *

Эту книгу когда-нибудь молча открой,

Пролистай на досуге страницы, –

В ней почувствуешь, может, особенный строй,

Киммерийские вспомнишь зарницы.

В ней оставлено всё, что от глаз не скрывал,

Что не кажется ношей излишней, –

Разве каждый из нас на земле не бывал

Продолжением воли Всевышней?

Что за годы мы вместе с тобою прошли,

Что за вещее знали мы слово?

Понимаешь ли ты, что за жизнь мы вели?

Да и к новой – едва ли готовы.

Чтобы душу в покровы пространства облечь,

Что за жертвы мы встарь приносили?

Что за тайны пытались в беде уберечь

И пощады вовек не просили?

Что за речь, отрешаясь от ржави и лжи,

На простор из груди твоей рвётся –

И откуда в тебе эта вера, скажи?

Ведь она не случайно даётся.

Не с тобою ли в мире мне стало светлей,

Где намаялись оба мы вволю?

Не о том я совсем – ни о чём не жалей –

Что нам выпадет нынче на долю?

Будешь ясной исполнена ты красоты

На краю октября, в непогоду,

Где горят, обжигая ладони, листы,

В индевелую падая воду.

Сновиденья твои переполнят цветы,

В эту явь начиная вторженье,

Где грядущего мы прозреваем черты,

Чтобы длилось любви постиженье.

* * *

Ты, душа, влеченья не скрывала

К берегам, где встарь уже бывала.

К берегам, где издавна томится

Всё, что днесь то вспомнится, то снится,

К берегам, где волю славит лира,

К берегам, где скоро будет сыро,

К небесам, где музыка витала,

К облакам, рассеянным устало.

Ты, душа, упряма в этой тяге –

Дни пройдут, и власти сменят стяги,

Не застынут вести на пороге,

Подоспеют новые итоги,

Выпьют вина, слитые во фляги,

Не просохнут строки на бумаге, –

А тебя попробуй удержи-ка,

Узелок незримый развяжи-ка.

Ты, душа, беспечна в этой блажи,

В раж вошедши, празднична – и даже

Хороша в движении к истокам,

В этой смеси запада с востоком.

В этом сплаве севера и юга,

За чертою призрачного круга,

Где тропа спасительная слово

Из ненастья вывести готова.

* * *

Запела, выросла строка

Из мрака летнего и зноя –

Струенье хрупкое, сквозное, –

Зачем? – неужто на века?

На склоне призрачного дня,

За гранью памяти и ночи,

Чьи сны до чаянья охочи,

Зачем ты смотришь на меня?

Затем, наверное, дано

Всему живому в мире слово,

Что свет, с небес пришедший снова,

С землёю всюду заодно.

Побудь со мною! – что с того,

Что я так буднично немолод?

Ведь мы так празднично сквозь холод

Любви хранили торжество.

Постой! – мне, вроде бы, тепло

От этой дышащей устало

Волны, что ласку расплескала,

На берег рухнув тяжело.

Пойми – и всё-таки прости

За бред жестокий, многолетний

Эпохи, с просьбою последней

Способной дух перевести.

За то, что в сумерках её

Плутали часто мы вслепую,

Глотая истину скупую

Питья, а с ним и забытьё.

За то, что, выживший с трудом,

Не там, где надо, я храбрился – –

О, дай мне Бог, чтоб свет продлился,

Которым издавна ведом.

* * *

Покуда я сам не узнаю, куда

Уходит за памятью время,

Ночная звезда и морская вода

Со мной – но не вместе со всеми.

Покуда я сам не изведаю здесь,

Откуда берутся истоки,

Я вынесу бремя и выпрямлюсь весь

Внезапно, как свет на востоке.

Покуда я сам не открою ларцы,

Где свитки седые хранятся,

Пора не пройдёт, где волчицы сосцы

Не млеком, а кровью струятся.

Волчица степная, лихая пора,

Закатная, грозная эра!

Кого это тянет уйти со двора

Какая-то, право, химера?

Кого это ветром прибило к окну,

Засыпало солью и пылью,

Обвеяло пеплом у века в плену,

Чтоб завтра призвать к изобилью?

Кого это выдуло вихрем из нор,

Изрезало бритвами споров?

И чей это пот проступает из пор,

И чей это скалится норов?

Не всё ли равно мне? – я сам по себе –

И я не участник хаоса –

И вовсе не тень проскользнёт по судьбе,

Но листьев круженье с откоса.

Я буду разматывать этот клубок,

Покуда не вырастет следом,

Чутьём и наитьем высок и глубок,

Тот мир, что лишь вестникам ведом.

* * *

Покуда завораживаешь ты

Своим напевом горьким, Киммерия,

Бессмертен свет, сходящий с высоты

На эти сны о воле неземные,

На этот сад, где, к тополю склоняясь,

Тоскует сень сквозная тамариска

О том, что есть неназванная связь

Примет и слов, – невысказанность близко,

Чуть ближе взгляда, – ветром шелестит,

С дождём шумит, якшается с листвою,

То веткою масличною хрустит,

А то поёт над самой головою,

О том поёт, что нечего искать

Вот в этой глуби, выси и просторе,

Поёт о том, что сызнова плескать

Волною в берег так же будет море,

Как некогда, – как, может, и тогда,

Когда потомкам что-нибудь откроет

Вот эта истомлённая гряда,

В которой день гнездовье не устроит, –

И вся-то суть лишь в том, чтоб находить

Всё то, что сердцу помнится веками, –

И с этой ношей по миру бродить,

Рассеянно следя за облаками.

* * *

То роем пчёл, то птичьим говорком,

Наречьем свищущим, щебечущим, щемящим,

На веки вечные прощаясь, точно ком

Застыл в гортани, – паводком звенящим,

Шумящим выводком, незримым локотком,

Ещё мелькающим и тающим в лазури,

Чтоб все, кто всё-таки владеют языком,

Лоскутья домыслов кроили по фигуре,

Чтоб тот, кто с кем-нибудь хоть чуточку знаком,

Хотя бы изредка здоровался когда-то,

Привык довольствоваться даже пустяком,

Вниманья требуя предвзято,

Приходит осень – всё-таки при ней,

Неумолимой и печальной,

И жесты сдержанней, и тон куда скромней,

Чем там, в наивности поры первоначальной,

В невинных опытах, ненайденных словах,

Ещё желающих принять иные формы,

Чем им положено, – а нынче дело швах,

А там обрушатся и непогодь, и штормы

На эту почву с глиной пополам,

С хрустящей россыпью по кромке самоцветной,

А там, как водится, такой пойдёт бедлам,

Что дом насупится с досадой безответной

На эту плещущую всем, что под рукой,

Куда попало, только бы попала,

Погоду, бредящую влагой день-деньской,

Бубнящую, что за ночь накропала,

В накрапе каверзном оконного стекла,

Что вряд ли выдержит всю мощь её крутую,

Всю горечь тайную, что кровью истекла,

Всю помощь странную, что всё же не впустую,

Как ни крути, но всё-таки дана

Как бы порукою за то, что завтра будет,

Приходит осень – то-то и она

Живёт, как Бог положит и рассудит.

* * *

Каждой твари – пара в подлунном мире

На ковчеге том, где стол, и ложе, –

Не своими ль в доску, себя транжиря,

На чужом пиру мы стареем всё же?

По ранжиру каждый, пожалуй, может,

Перекличке вняв, у стены застынуть, –

Но какая, друже, обида гложет,

Если кто-то хочет ряды покинуть!

Нет покоя, брат, и в помине даже –

Из неволи мы, из тоски да боли,

Запоздали мы, – потому-то, враже,

Ты рассыплешь вдосталь хрустящей соли.

То ли дело свет, что в себе хранили,

То ли дело дух, что несли с собою, –

Хоронили всех – а потом ценили,

Укоряли всех, кто в ладах с судьбою.

У эпохи было лицо рябое,

По приказу шла от неё зараза –

Но куда бы нас ни вели гурьбою,

У неё на всех не хватало сглаза.

Слово раб изгнал я из всех законов,

Что в пути своём на ветрах воспринял –

И знавал я столько ночей бессонных,

Что покров над всем, что живёт, раскинул.

Слово царь я тем на земле прославил,

Что на царство, может быть, венчан речью –

Потому-то всё, что воспел, оставил

На степной окраине, – там, за Сечью.

Не касайся, враже, того, что свято, –

Исцеляйся, друже, всем тем, что скрыто

В стороне от смут, у черты заката,

Где от кривды есть у тебя защита.

* * *

Мне видеть непогодь с годами всё трудней –

Пусть ночь куражилась над всеми понемногу,

Сулила хлопоты и дальнюю дорогу,

Но что-то было в ней, что зрения верней.

И вот окрестности с утра заволокло

Слоёной дымкою – и там, за окоёмом,

Открылось прошлое разомкнутым проёмом –

И солнце красное совсем в него ушло.

Настолько чувственность в природе велика,

Что нет ни радостней, пожалуй, ни грустнее –

Чужие, вроде бы, но столького роднее,

Лишь отрешённее растают облака.

Деваться некуда – и некого простить

За то, что, странствуя, к истокам не вернулся,

Не вынес тяжести, на зов не обернулся,

Не выбрал времени, чтоб друга навестить.

* * *

Шумит над вами жёлтая листва,

Друзья мои, – и порознь вы, и вместе,

А всё-таки достаточно родства

И таинства – для горести и чести.

И празднества старинного черты,

Где радости нам выпало так много,

С годами точно светом налиты,

И верю я, что это вот – от Бога.

Пред утренним туманом этажи

Нам брезжили в застойные годины, –

Кто пил, как мы? – попробуй завяжи,

Когда не всё ли, в общем-то, едино!

Кто выжил – цел, – но сколько вас в земле,

Друзья мои, – и с кем ни говорю я,

О вас – в толпе, в хандре, навеселе,

В беспамятстве оставленных – горюю.

И ветер налетающий, застыв,

Приветствую пред осенью свинцовой,

Немотствующий выстрадав мотив

Из лучших дней, приправленных перцовой.

Отшельничать мне, други, не впервой –

Впотьмах полынь в руках переминаю.

Седеющей качая головой,

Чтоб разом не сгустилась мгла ночная.

НОЧЬ КИММЕРИЙСКАЯ

I

Ночь киммерийская – на шаг от ворожбы,

На полдороге до крещенья, –

В поту холодном выгнутые лбы

И зрения полёт, как обращенье

К немым свидетельницам путаницы всей,

Всей несуразицы окрестной –

Высоким звёздам, – зёрна ли рассей

Над запрокинутою бездной,

Листву стряхни ли жухлую с ветвей,

Тори ли узкую тропинку

В любую сторону, прямее иль кривей,

Себе и людям не в новинку, –

Ты не отвяжешься от этой темноты

И только с мясом оторвёшься

От этой маревом раскинувшей цветы

Поры, где вряд ли отзовёшься

На чей-то голос, выгнутый струной,

Звучащий грустью осторожной,

Чтоб море выплеснуло с полною луной

Какой-то ветер невозможный,

Чтоб всё живущее напитывалось вновь

Какой-то странною тревогой,

Ещё сулящею, как некогда, любовь

Безумцу в хижине убогой.

II

Широких масел выплески в ночи,

Ворчанье чёрное чрезмерной акварели,

Гуаши ссохшейся, – и лучше не молчи,

Покуда людям мы не надоели,

Покуда ржавые звенят ещё ключи

И тени в месиво заброшены густое,

Где шарят сослепу фонарные лучи,

Как гости странные у века на постое,

По чердакам, по всяким закуткам,

Спросонья, может быть, а может, и с похмелья –

Заначки нет ли там? – и цедят по глоткам

Остатки прежнего веселья, –

Ухмылки жалкие расшатанных оград,

Обмолвки едкие изъеденных ступеней,

Задворки вязкие, которым чёрт не брат,

Сады опавшие в обрывках песнопений,

Которым врозь прожить нельзя никак,

Все вместе, сборищем, с которым сжился вроде,

Уже отринуты, – судьбы почуяв знак,

Почти невидимый, как точка в небосводе,

Глазок оттаявший, негаданный укол

Иглы цыганской с вьющеюся нитью

Событий будущих, поскольку час пришёл,

Уже доверишься наитью, –

А там и ветер южный налетит,

Желающий с размахом разгуляться,

Волчком закрутится, сквозь щели просвистит,

Тем паче, некого бояться, –

И все последствия безумства на заре

Неумолимо обнажатся, –

И нет причин хандрить мне в ноябре,

И нечего на время обижаться.

III

Вода вплотную движется к ногам,

Откуда-то нахлынув, – неужели

Из чуждой киммерийским берегам

Норвежской, скандинавской колыбели? –

И, как отверженный, беседуя с душой,

Отшельник давешний, дивлюсь ещё свободе,

Своей, не чьей-нибудь, – и на уши лапшой

Тебе, единственной при этой непогоде,

Мне нечего навешивать, – слова

Приходят кстати и приходят сами –

И нет хвоста за ними – и листва

Ещё трепещет здесь, под небесами,

Которые осваивать пора

Хотя бы взглядом, –

И пусть наивен я и жду ещё добра

От этой полночи – она-то рядом, –

Всё шире круг – ноябрьское крыльцо

Ступени путает, стеная,

Тускнеет в зеркальце холодное кольцо –

И в нём лицо твоё, родная,

Светлеет сызнова, – неужто от волшбы? –

Пытается воздушное теченье

Сдержать хоть нехотя дорожные столбы –

От непомерности мученья

Они как будто скручены в спираль

И рвутся выше,

И, разом создавая вертикаль,

Уйдут за крыши, –

Не выстроить чудовищную ось

Из этой смуты –

И зарево нежданное зажглось,

И почему-то

Узлом завязанная, вскрикнула туга

И замолчала, –

Как будто скатные сгустились жемчуга

Полоской узкою, скользнувшей от причала.