Лава: 2. Секта или синтез всех религий.

— От вас я этого не ждала, — сказала леди Маунтигл. — Мы имен­но и хотели соединить великие религии, Будду и Христа. Вы пони­маете, конечно, что все религии одинаковы. — Тогда зачем же, — кротко спросил отец Браун, — искать их так далеко?

Г. К. Честертон⁷⁵

Рериховское учение утверждает, что оно нашло способ объединения всех религий. Соответственно, любая дискус­сия с рерихианством оказывается борьбой против веротер­пимости и просто агрессивной выходкой.

Но от кого же в данном случае исходит агрессия? Лю­бой человек, читавший труды Блаватской, знает, с каким раздражением она при каждом удобном случае отзывается о христианстве. Но дело не в эмоциях. Душить можно и с улыбкой. В том " общерелигиозном синтезе", который пред­лагают теософы, христианство на самом деле должно быть просто растворено в оккультизме. Поэтому сопротивление теософскому " примирению" для христианства есть вопрос выживания.

В религии действует тот же закон, что и в математике — общий знаменатель всегда наименьший.

Объединение православных и протестантов, например, предполагает, что, сохранив общую для нас Библию, пра­вославные должны будут убрать иконы, красоту Богослу­жения, таинства, почитание святых, молитвы за усопших — в общем, все то, что отсутствует в протестантизме.

Объединение христиан с иудеями, в свою очередь, от­нюдь не обогатит жизнь христиан, а урежет ее: из Библии мы должны будем устранить Евангелие и остаться только с книгами Ветхого Завета.

То, что объединяет нас с мусульманами — это вообще всего лишь одна, первая книга Ветхого Завета — книга Бытия.

Но если мы захотим найти общий знаменатель с будди­стами, то даже свидетельство книги Бытия о Боге как о Творце окажется излишним, разъединяющим...

Мне однажды довелось присутствовать при выработке экуменического документа. Главы религиозных объедине­ний Советского Союза решили совместно призвать народы к единству и миру. Текст, естественно, был подготовлен Патриархией заранее. Возражений он ни у кого не вызвал. Но вот, когда настала уже последняя минута перед подпи­санием, вдруг г-н Бычков, возглавлявший тогда баптистов, робко заметил, что ему неудобно подписывать документ, в котором нет ни одной евангельской цитаты: " мы же еван­гелисты, и у нас принято каждый шаг обосновывать авто­ритетом Слова Божия — так что меня просто не поймут, если я подпишу текст, не возвещающий Евангелие". Пра­вославные и католики с радостью его поддержали. Но тут взял слово главный раввин А. Шаевич и вполне резонно возразил, что ему совсем уж не с руки подписывать текст, апеллирующий к авторитету Нового Завета. Он предложил найти соответствующий призыв к миру в Ветхом Завете. Христиане, понятно, возражать не стали: Библия есть Биб­лия. Но едва только нашли соответствующий призыв вет­хозаветного пророка, как встал исламский муфтий и ска­зал, что этого места нет в Коране. Но тут же он сам и пред­ложил выход из создавшейся ситуации: поскольку Коран в основе своей есть пересказ Ветхого Завета, то можно най­ти место, которое есть и там, и там. И вот когда нашли-таки аят, говорящий, что " Творец создал нас для жизни", встал буддист... Он напомнил, что в буддизме нет понятия Творца. Пришлось ограничиться написанием " Истины" и " Мира" с больших букв.

Так что путь к объединению религий — это или взаим­ное обеднение их всех через сведение к общему знаменателю (который оказывается равен максимуму безверия). Или — это подгонка всех религий под некий идеал " мировой рели­гии", рожденный в чьей-то голове. В таком случае много­образие исторических религий должно уступить место на­вязчивой и горделивой утопии.

Не надо нас женить без нас. Прежде чем приступить к синкретизации, например, христианства и буддизма, не­плохо было бы спросить и у христиан, и у буддистов —считают ли они значимыми свои различия, хотят ли они ими поступаться.

У разных религий разное лицо и их своеобразие настоль­ко велико, что не может быть подменено неким синкрети­ческим суррогатом.

Христианская отчетливость в конечном итоге гораздо более плюралистична, чем теософская " веротерпимость". Теософ во что бы то ни стало старается свою веру обнару­жить везде, изнасиловать как угодно тексты — лишь бы найти реинкарнацию там, где ее не было. Христианин спо­койно готов признать, что индусы верили так, как никогда не верили евреи и христиане.

Какая схема истории религии более тоталитарна: тео­софская, пытающаяся всех подстричь под одну, свою, гре­бенку, или христианская, которая свидетельствует свое от­личие от других, но тем самым и не старается подогнать остальных под себя?

Мы живем в довольно странное время. После 70 лет то­тальной войны с духовностью люди вдруг возомнили, что они " переросли Евангелие". Не научившись даже элемен­тарной религиозной азбуке, они требуют: " дайте нам эзоте­рику! " Если и были " тайные учения" у древних христиан — то по каким признакам можно оценить религиозный про­гресс столь положительно, чтобы прийти к выводу о том, что нечто, спрятанное апостолами от их современников, можно сегодня выставлять на рыночные лотки? Неужели не очевидно, что название популярной книги " Введение в эзотерику" просто смешно?

Еще более странно увлечение астрологией у людей, ко­торые не видят звезд. Естественны слова Канта о том, что две вещи вызывают в нем постоянное изумление: " нрав­ственный закон во мне и звездное небо надо мной". Но Кант еще мог видеть звезды из своего дома. А из утробы сегод­няшних городов звездного неба не увидишь. Уличные фо­нари затмили звезды и заменили их собою. И вот — не видя звезд, не испытывая эстетического и даже более глу­бокого, онтологического потрясения пред " звездным хором", современные горожане научились почитанию звезд через газеты... И хотя бы поэтому в сегодняшней астролатрии есть глубокая неправда и безобразие. Сегодняшним языч­никам не хватает естественности. Городская природомания

вся пронизана фальшью. Псевдонародные календари ежед­невно напоминают пассажирам метро, что сегодня пора вы­гонять скот на выпас или что пришла пора теребить лен. Приметы, сложившиеся в одной какой-то волости и, мо­жет быть, вполне пригодные для нее, теперь одновременно и без всякой коррекции сообщаются жителям Тихоокеанс­кого побережья, Мурманской области и Ставрополья. Даже странно, что у нас не публикуют " народно-православного" египетского календаря: " под Рождество пора собирать ба­наны".

А еще, приступая к сравнительному изучению религий, нельзя не поразиться тому, что " не видят разницы" между религиями журналисты и учительницы — то есть люди, составившие представление о религии на основе трех-четы-рех книжек. Монахи же, всю жизнь посвятившие духов­ной борьбе, решительно отвергают синкретизм. " Синтети­ческая" теория не может объяснить того простого факта, что именно религиозно-непрактикующие люди, судящие о верах понаслышке, являются адептами этой теории, а ре­лигиозные практики относятся к ней более чем холодно.

Почему Святые — от ап. Павла до о. Иоанна Кронштадт­ского — предупреждали о необратимом различии религи­озных путей, а люди, далекие от христианской религиоз­ной практики, считают, что идти можно любой дорогой и тропкой и даже вовсе без оной? Почему люди, вряд ли твердо знающие " Отче наш" и наверняка не помнящие слов разре­шительной молитвы на исповеди — стоят за соединение всех вер, а преп. Амвросий Оптинский и Серафим Саровс­кий, ап. Павел и Григорий Богослов — против?

" А мы как-то чрез меру человеколюбивы. Поставили пред алтаря­ми проповедническую кафедру и всем вопием: " Входи сюда, кто хочет, хотя бы два или три раза переменил веру! Настало время торжища. Никто не уходи без прибыли. Время всего изменчивее, может быть, кость ляжет другой стороной; тебе не удалось, мечи снова. Не благора­зумное дело — привязаться к одной вере, когда знаешь, что путей жиз­ни много". Что же выходит из этого? — Тот многосоставный кумир, который древле являлся во сне — золото, потом серебро, медь, железо, попираемый ногами черепок. Боюсь, чтобы всего этого не сокрушил камень", — с горечью и иронией говорит о " многоставной" и " широ­кой" вере изгнавшей его паствы св. Григорий (полагая, что его слуша­тели все же вспомнят известное пророческое видение из книги Даниила (Дан. 2, 31-44) (св. Григорий Богослов. Творения. Ч. 6. — М., 1848, сс 59-61).

Неужели и этот очевидный факт не взывает к разуму и к совести?

Нефилософскому сознанию невозможно доверить реше­ние философских вопросов и привлечь его к разрешению философских дискуссий. Сознанию нерелигиозному невоз­можно поручить служение крайнего судии в противостоя­нии религиозных доктрин.

Обычно говорят, что различны лишь невежественные религиозные толпы, а подвижники духа мирно единятся на горних высотах. И это неверно чисто исторически.

Обращение к реальной жизни конфессий показывает, что, вопреки синкретической символике, скорее малорели­гиозные люди всех религий очень похожи. На улицах Иеру­салима не отличить иудея от православного, монофизита от мусульманина. Но чем более человек открывает свою душу для того, чтобы его традиция обновила и переродила его — тем более он будет отличаться от людей, открывших себя для действия в них иной духовной традиции.

Центральная идея широко рекламируемой сегодня " об­щемировой религии" (которая иногда прикидывается тео­софией, иногда — " Церковью Объединения" Муна, иногда — движением Бахаи) гласит: Бог один и все религии — про­роки его. Все веры учат добру и любви, и лишь пережитки средневековой нетерпимости мешают людям понять то, что поняли великие учителя Агни Йоги и теософии: все рели­гии едины в своей духовной глубине и лишь в обрядах не­много отличаются друг от друга.

Как заметил Гилберт Честертон по поводу этой якобы либеральной мысли, " это ложь, это полностью противоре­чит фактам. Религии не очень различаются обрядами, они страшно различны в учении. Все равно как если бы вам сказали: " Пусть вас не вводит в заблуждение, что газеты " Новости Церкви" и " Атеист" выглядят совершенно по-раз­ному — прочтите их, и вы увидите, что говорят они одно и то же". Конечно, они схожи во всем, кроме того, что они говорят. Механика у всех верований одна, почти все рели­гии земли используют одни и те же приемы: у них есть священники, тексты, алтари, братства, праздники. Способ учения похож, но разница только в том, чему они учат. Замечательный пример мнимой схожести — духовное един­ство буддизма и христианства. Те, кто принимают эту тео­рию, настаивают, что христианство и буддизм очень похо­жи, особенно буддизм. Все верят этому, и я сам верил, пока не прочел их аргументы. Их аргументами были сходства, которые ничего не значат, так как они присущи всему роду человеческому *, и сходства, в которых нет ничего общего.

Пример из Блаватской: " Это была доктрина древней Индии, кото­рой придерживался Иисус, когда проповедовал полный отказ от мира и от его тщеты, чтобы достичь Царствия Небесного, Нирваны" (Блаватская Е. П. Разоблаченная Изида. Т. 2 — М., 1994, с. 343). О " Нирване" Иисус вообще-то не говорил ни слова... А проповедь отречения от " тще­ты мира" присуща просто всем религиозным и моралистическим учени­ям, и потому наличие этого мотива в системе А никак не доказывает, что он был заимствован именно из системы С, а не из В или D или Z. Кроме того, о том, что мухоморы (сколь бы красивы они ни были) луч­ше не есть, я могу узнать не из тибетского травника и не из " Энцикло­педии экстремальных ситуаций", и даже не от бабушки, а просто из собственного опыта. В религии есть многое, чему человек научается не из книг и не из бесед, а непосредственно из духовного опыта. Напри­мер, то, что путь духовного роста связан с непременной половой дис­циплиной, адепты разных религий узнают не на экуменических семи­нарах, а просто из практики.

Автор попавшейся мне книги пресерьезно объяснял, что обе религии одинаковы в том, в чем одинаковы все рели­гии, или же находил сходство там, где они очевидно раз­личны. Наивный педантизм распространяется и на фило­софские сходства — они доказывают или больше, чем нуж­но авторам, или ничего не доказывают. Буддизм одобряет милосердие и самоограничение — в этом буддизм не совпа­дает с христианством, а попросту не слишком расходится с общечеловеческим чувством. Буддисты в принципе осуж­дают насилие и излишества, поскольку их осуждает каж­дый нормальный человек. Но ложно утверждение, будто христианство и буддизм одинаково их понимают" ⁷⁶.

Но если близки именно внешние формы выражения ре­лигиозного чувства, то, значит, на большей глубине надо искать своеобразие каждой религиозной традиции.

Не нужно бояться сравнивать религии между собою. Курс истории литературы считается успешно прочитанным в том случае, если ученики могут пояснить разницу между художественной стилистикой Пушкина и Блока. Если вы­пускник с первого прочтения страницы не может сказать — Лермонтов это или Маяковский, Цветаева или Некрасов — значит у него никакие знания по литературе. Вряд ли мо­жет быть признан удовлетворительным ответ, состоящий в том, что " это, кажется поэзия, и вообще это написано сти­хами". Но точно также человек, не могущий объяснить раз­личия христианства и буддизма — всуе изучал историю религии.

Если кто-то утверждает, что по своим философским взглядам он является платоником — это значит, что он должен знать философию Платона, систему Аристотеля, знать их различия, и при этом отстаивать как те положе­ния платоновской философии, которые во время оно не принимались Аристотелем, так и те, которые сегодня при­водят в возмущение марксистов. Сказать, что " Платон го­ворил о Боге" — значит, не сказать ничего.

Аналогично и с познанием христианства. Здесь тоже надо ставить те вопросы, о которых говорил о. Александр Шмеман — " Человек маленькой веры верит, но спросить его нужно — во что он верит? В кого он верит? Чем его христи­анство отличается от того, что и во всех без исключения религиях находил человек? Чтобы найти это, совсем не нуж­но христианство. Всякое почтенное язычество вполне удов­летворило бы нужду человека кому-то помолиться, кому-то поведать свою печаль, от кого-то получить убеждение, что жизнь имеет опору где-то. В конце концов в деревне, куда приезжал епископ в IV веке, давно уже люди верили в Бога" ⁷⁷.

Быть христианином (в данном случае я не имею в виду нравственно-практическую жизнь, но говорю просто о хри­стианских убеждениях) значит исповедовать не только не­кие " общечеловеческие ценности", но и те принципы, что отличают Евангелие от иных форм религиозной практики и религиозной мысли.

Анри де Любак нашел впечатляющие слова, чтобы пре­достеречь от попыток мирообъемлющих религиозных " син­тезов": " Синкретизм как подделка, как изделие правите­лей и начетчиков, предполагает угасающую веру. Он — оскорбление Богу Живому. По энергичному слову проро­ков, синкретизм есть блуд. Он снижает и вульгаризирует все начала, которые соединяет — таковы ублюдочные жар­гоны наших больших портов. Христианство отвергло гно­сис, который представлял собой синкретический метод" ⁷⁸. Но книги де Любака на московских улицах не продаются — в отличие от " портовой" литературы новых гностиков.

Итог этого " портового" блуда Честертон выразил емким словечком — " хрислам" ⁷⁹.

Интересно, что мышление современных российских ин­теллигентов, столь яростно боровшееся против казарменного коммунизма, столь ценящее плюрализм и многообра­зие, неповторимость и индивидуальность во всех областях жизни, — в религии мечтает всех загнать в казарму " еди­ной мировой религии". Ну чем для вас так нестерпимо свое­образие христианства, что вы так стараетесь растереть его в буддизм? И почему вам не приходит в голову требовать от немецких протестантов подчинения римскому папе, но вы с восторгом принимаете проповедников унии в России и возмущаетесь теми православными богословами, которые не видят смысла в объединении с католиками? Почему, поддерживая отделение Чечни от России, декларируя свое уважение к праву любого народа на самоопределение, вы не можете согласиться с самоопределением русского наро­да к православию?

Григорий Померанц однажды предложил интересный критерий для определения фундаменталистской идеологии: " агрессивный редукционизм,.. агрессивное насильственное упрощение жизни, втискивание развития в прокрустово ложе мифа. Какого именно мифа — вопрос второстепен­ный" ⁸⁰. Так вот, по этому критерию мода на религиозный синкретизм — это именно фундаменталистское движение. Все должны быть единомысленны и единоверны. Христи­анство должно подравняться под шаблоны буддизма. Тео­софскому переосмыслению должны быть подвергнуты все практики и все тексты всех религий — как бы они этому ни сопротивлялись. Это искушение агрессии на историю. Происходит как бы посмертное обращение всех великих религиозных проповедников прошлого в модную сегодня веру. Если сегодня интеллигенции нравится теософия — Христос обращается в стопроцентного теософа. Есть мода на пантеизм — и Христос оказывается обязан также быть пантеистом (ибо ведь как-то неудобно признать, что столь выдающийся " Учитель" мыслил иначе...).

Этого искушения не избежал даже сам Г. Померанц. Помянув в эссе, рекламирующем Кришнамурти, крик Хри­ста на Голгофе — " Боже Мой, Боже Мой, почему Ты оста­вил меня?! " — он дает ему такое толкование: " Экстатичес­кое чувство единства с миром может быть, таким обра­зом, нарушено, но только очень сильными и длительными страданиями" ⁸¹. Но Христос никогда не говорит, что Он един с миром! Он скорее говорит, что мир Его ненавидит.Единство же Христос обретает с Отцом, и это единство — в том Духе, который не от мира и которого мир не знает и принять не может... Я думаю, что Г. Померанц достаточно тактичен, чтобы не обращать Христа в пантеиста.

Мое предположение об исследовательской тактичности Померан­ца, впрочем, сильно поколебалось после выхода его последней книги (Миркина 3., Померанц Г. Великие религии мира. — М., 1995), где всем религиям в качестве идеала приписывается одна и та же установ­ка на " слияние с миром". Глава же о христианстве изуродовала Еванге­лие до неузнаваемости — и именно в пантеистическом духе. По мнению авторов, уже апостолы " слишком буквально" поняли Христа (с. 148), и истина померкла на века — до прихода Померанца, когда смысл Еван­гелия стал, наконец, ясен (" Поэтический смысл Евангелия — новый образ прекрасного человека. Мы постараемся раскрыть его также, как раскрыли смысл греческих и библейских мифов" — с. 116). При этом авторы (или издатели) не стесняются написать в аннотации, будто " книгу ждали дети и взрослые, христиане и мусульмане. Это необходимое учеб­ное пособие". Действительно — уникальная книга. Пожалуй, — един­ственная книга о религии, в предисловии которой даже не упоминается такое слово как " Бог". Ведь, по мнению авторов, человек в религии ищет не Бога, но всего лишь погружается в " глубину своей собственной души" (с. 5).

Но вот ведь — занесло на повороте. И не могло не занести. Потому что цель, поставленная Померанцем — такое перетолкова­ние всех Писаний человечества, чтобы они стали согласны друг с другом⁸². Это означает, что ставится цель не понима­ния того, что есть в текстах, а впечатывания в тексты того, чего хочется примирителю. Если же текст оказывает со­противление (а тем более — община, хранящая в веках изна­чальное понимание и текста, и той реальности, к которой этот текст подводит), он может подвергнуться насилию — во имя мира...

У утопий есть своя логика. Если нечто не укладывается в их мерку — этот " излишек" должен быть отсечен. В ком­мунистической утопии не должно было быть Церкви — и Соловки из монастыря стали концлагерем. В коммунисти­ческом " общечеловечьем общежитье" не должно было быть " ни Россий, ни Латвий" — и слова " Родина", " Отечество" на десятилетия стали запретными. Рериховская утопия " синтеза всех религий" также много что грозит оставить за бортом.

Когда новые секты уверяют, что разделение между ре­лигиями — это плохо, они на самом деле имеют в виду, что им не нравится, что кто-то не принял еще именно их идео­логии. Еще в 1987 году при проведении в Москве конфе­ренции под названием " Новый человек — единая надежда

для Будущего", пресс-служба одного из самых известных лидеров западного неоиндуизма Шри Раджниша распрост­раняла переводы нескольких его лекций. Конечно, " люби­мый бхагаван" (так он именовался в этих изданиях) начал с заявления о том, что " разделение между людьми — будь то во имя религии или во имя нации — примитивно и дико" (" Золотое будущее"; лекция №17 от 20.5.1987). Но прохо­дит два дня — и Шри Раджниш начинает говорить яснее: " Христианство принесло столько вреда, что интеллигенция, и особенно гениальные люди, подобные Карлу Марксу, на­столько разочаровались в христианстве, что они создали противоположность: материалистическую философию. Карл Маркс ничего не знал о Гаутаме Будде. Ничего не зная об истинной религии, он считал, что христианство и есть ре­лигия. Я всегда понимал, что в число всех преступлений, совершенных христианством, можно включить и комму­низм" (лекция № 21 от 22.5.87). И едва лишь христиане позволяют себе заметить, что они в чем-то не согласны с новоявленным гуру (например, с его утверждением о том, что " Бога нет" — лекция № 28 от 25.5.87), как следует суждение о " фанатичном фашистском христианском уме" (лекция № 20 от 21.5.87).

Аналогично и рериховцы говорят о необходимости ре­лигиозного единства, имея в виду всего лишь тотальное распространение своего собственного вероучения.

Рериховцы, провозглашая объединение религий, не лю­бят уточнять — на какой именно основе они мыслят это объединение. Чаемое ими слияние религий возможно только на основе всеобщего принятия теософских догм. " Нет ре­лигии выше Истины" — их первая и громкая декларация. Менее громкое, но достаточно внятное утверждение гла­сит, что теософия это и есть истина. И — уже шепотом — вывод: " нет религии выше нашего оккультизма". Все рели­гии должны быть переиначены в соответствии с " Учением", все должны быть переварены. И возлягут волк христиан­ства с ягненком буддизма вместе — но в утробе теософии.

Но идея быть " синтезированными" не вызывает востор­га у всех исторических религий. А это значит, что реклам­ное шоу под названием " даешь синтез! " кончится просто образованием очередной секты, которая будет противопос­тавлять себя всем остальным (чье сознание недоразвилось до принятия их идей). У Достоевского один либерал-про­грессист как-то говорит о себе: " Чем больше я люблю чело­вечество вообще, тем больше ненавижу каждого человека в отдельности". Что-то очень похожее происходит в либераль­ных религиозных настроениях нынешней интеллигенции. Все чаще встречаются люди, чья устремленность ко " все­ленскому духовному братству", к экуменическому объеди­нению конфессий имеет своим ближайшим плодом нечто совершенно противоположное: усугубление религиозных разделений.

Попытки " объединить религии" на деле ведут к очеред­ному расколу, к отрыву людей от реальной церковной об­щины ради призрачного единства " в шамбале".

В одном из южнорусских городов мне несколько раз до­велось встречаться и беседовать с одним очень хорошим и образованным человеком. Он кришнаит (причем экумени­ческого вкуса). И вот в этих беседах он так и не смог разу­бедить меня в абсурдности ситуации, в которую он сам себя поставил. Ища примирить Запад и Восток, Россию и Ин­дию, христианство и ведизм, он прежде всего выпал из сво­ей (изначально) — Православной Церкви. Ища идеального единства и единства в идее, он разорвал реальные связи с религиозной общиной своего города. В " трансценденталь­ных" сферах и книжных грезах уносясь за Гималаи, он не может переступить порог единственного реального храма в городе — православного. Устремленность ко " всемирному братству" проявилась прежде всего как разрыв общения с теми братьями, которые живут на его же улице, в соседних домах. Высшее, литургическое, евхаристическое соедине­ние с ними стало для него невозможным. Поскольку же он не просто интеллигент, а всерьез верующий и религиозно честный человек, то он не может не чувствовать, что " един­ства в мысли" мало, что нужно единство в молитве, в таин­стве, в жертве.

И вот этого единства он себя лишил. Можно, конечно, сказать, что он-де перерос конфессиональную узость мест­ных прихожан, но такой снобизм не может быть одобрен ни христианством, ни, наверное, даже кришнаизмом. И чем дальше, тем больше это чувство неловкости будет нарас­тать в душе, пока живые и близкие люди не станут воспри­ниматься как досадная помеха на пути к идеальному единству. В общем, вполне по Руссо: " в наше время любят не­гров вместо того, чтобы любить ближнего" ⁸³.

Так и " миротворческая" деятельность рериховских об­ществ закончилась тем, что они отлучили себя от Церкви. Люди, вроде бы с искренним благоговением произносив­шие имя преп. Сергия Радонежского, оказались вовлечен­ными в тот же христоборческий натиск с Востока на Русь, которому противостоял Преподобный.

Конечно, рериховцы уверяют, что они — и христиане, и православные. Но самохарактеристика еще не доказатель­ство. " Мария Дэви Христос" из киевского " Белого брат­ства" и лидер секты Аум Синрике также выдавали себя за христиан.

На словах утверждая, что они с любовью и терпимос­тью относятся ко всем убеждениям, синкретисты на деле с крайним раздражением встречают любую попытку хрис­тиан отстоять уникальность своей веры. Тут приходится вспомнить слова Псалма: " Долго жила душа моя с ненави­дящими мир. Я мирен: но только заговорю, они — к вой­не" (Пс. 119, 6-7).

Агни Йога отнюдь не плюралистична, она никак не со­гласна с теорией множественности религиозных истин. Че­рез исторические, " экзотерические" одежды многих рели­гиозных традиций надо проникнуть к Единой Эзотеричес­кой Доктрине, и если что-то в исторических религиях не соответствует тайному знанию оккультистов — оно долж­но быть отброшено. Там, где нет полноты каббалистичес­кого оккультизма — там нет полноты истины, там есть ущербность, ложь и обман.

Поскольку же нет ни одной исторической религии, ко­торая была полностью идентична конструкции Блаватской, остается только отвергнуть их все. И потому в теософской литературе, вроде бы ищущей мистические глубины всех религий, столь естественны нападки на все религии вооб­ще: " Религии запугали человечество судом и лишили дер­заний" (Агни Йога, 245). " Всякая обособленная, ограни­ченная и упадочная религия есть опиум, злейший яд разъе­динения и разложения. То же можно сказать о невеже­ственной науке" ⁸⁴. " История Религий истинно самая мрач­ная и кровавая страница в истории человечества! " ⁸⁵ " Каза­лось бы, навсегда покончено с двумя западными измышлениями — мистицизмом и метафизикой. Лаборатория, сред-необорудованная, говорит достаточно о свойствах единой материи" (Община, 230). Последнее, очевидно, означает, что если Бога нельзя взять пинцетом и положить под мик­роскоп — значит, всякая речь о Нем бессмысленна. А если при анатомировании трупа не удается вырезать души — значит, ее и не было. Это — пошлость, а отнюдь не " синтез философии и науки".

Но прежде всего — каково отношение теософов к хрис­тианству? Официально рериховцы заявляют, что они сами совсем христиане и готовы исполнять все, что велит " махатма Иисус". Такая ситуация в истории Церкви не нова. Еще пророк Исайя предсказывал: " И ухватятся семь жен­щин за одного мужчину в тот день, и скажут: свой хлеб будем есть и свою одежду будем носить, только пусть будем называться твоим именем, — сними с нас позор" (Ис. 4, 1). Так и сегодня за имя Христа хватаются даже те, кто в сердце своем противостоит Его благовестию.

Отношение теософов к христианству трудно назвать ми­ролюбивым. По их мнению христианином может называться по праву только теософ: " Истинный последователь Христа тот, кто признал Основы Всемирной Доктрины, напитав­шей Христа. Учение Христа искажено до неузнаваемости и пришло время очищения его" ⁸⁶. Очистить христианство надо от многого. Прежде всего, " мы отрицаем теории о тво­рении, Боге, душе, и о дальнейшей жизни индивидуально­сти после смерти в их христианском смысле" ⁸⁷. Кроме того, вера христиан в Промысл Божий, в заботу Бога о людях — не более чем " губительное заблуждение христианства" ⁸⁸. Христианство, не признающее переселения душ, — " лож­ная вера" ⁸⁹. У христиан (речь идет о Кювье) " набитые Биб­лией мозги" ⁹⁰. " Была ли когда-нибудь так называемая ре­лигия Христа после смерти этого Великого Учителя чем-либо иным, как не бессвязным сном? " ⁹¹

" Чудеса, совершенные в лоне материнской церкви, — начиная с апостольских времен и до церковных " чудес" в Лурде, — пагубны по своему воздействию на человеческий разум" ⁹².

Знаменитый символ Апокалипсиса о жене-блуднице (" Подойди, я покажу тебе суд над великою блудницею... И я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами. И жена облечена была в порфиру и багряницу и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостя­ми и нечистотою блудодейства ее. Я видел, что жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых" — Откр. 17, 1-5) под пером Блаватской превращается в образ... христианства. " Оккультисты в своем бесстрастии заявля­ют, что слова эти относились с изначала ко всем и всякой экзотерической церковности, к фарсу ритуального покло­нения. " Тайна" женщины и зверя суть символы убиваю­щей душу церковности и суеверия" ⁹³. Во " все и всякие" ритуальные формы церковности входят, между прочим, храм Покрова-на-Нерли, иконы Рублева, " Всенощная" Рах­манинова и " Реквием" Моцарта...

И конечно, в полном бесстрастии оккультисты спокой­но говорят: " Надоело нам это беспрестанное бряцание на иудейской арфе христианского откровения! " ⁹⁴. Как однаж­ды проговорилась Блаватская, " Наша цель не в том, чтобы восстановить индуизм, а в том, чтобы смести христианство с лица земли" ⁹⁵.

" Средневековые герметисты, подобно каббалистам всех веков, были смертельнейшими врагами духовенства", — пишет Блаватская о своих учителях (теософия в ее глазах ведь всего лишь вариант каббалистики). И здесь следует отметить, что духовенство, которое всегда было столь нена­вистно " каббалистам всех веков", есть прежде всего наи­более образованные христиане. Это богословы и мыслите­ли, люди, осмысляющие свою веру и проповедующие и защищающие ее. У " каббалистов" конфликт не с " толпой" и даже не с персонажем " Чаепития в Мытищах"; их много­вековая война — со святыми и с богословами, с теми, кто письменно свидетельствовал веру Церкви и защищал ее от оккультных подделок, в общем, с теми, о ком св. Феофан Затворник сказал: " Писатели церковные суть интеллиген­ция Церкви" ⁹⁶... Причину же этой ненависти оккультис­тов к Церкви Блаватская однажды высказала вполне от­кровенно: " Магия — наиболее властолюбивая хозяйка и не терпит соперниц" ⁹⁷.

Но это — лишь однажды, с языка, как говорится, со­рвалось. А так теософы постоянно именно Церковь обвиня­ют и в нетерпимости и во властолюбии...Вслед за Блаватской и Елена Рерих весьма тщательно воспроизводит штампы антицерковного агитпропа: " Стоит вспомнить времена инквизиции, Варфоломеевскую ночь и всю историю папства и церковных соборов, где почтенные духовные отцы изрядно заушали и таскали друг друга за бороды и волосья, чтобы всякое уважение к такой церкви и догмам, ею утвержденным, испарилось навсегда, оставив лишь возмущение и ужас перед непревзойденными преступ­лениями чудовищного своекорыстия, властолюбия, алчно­сти и невежества! " ⁹⁸ Насколько исторически и духовно кор­ректна эта карикатура — разбирать сейчас не будем. Но одну деталь стоит высветить особо — эффект, на который эта живопись рассчитана: " чтобы всякое уважение к такой церкви и догмам, ею утвержденным, испарилось навсег­да". Итак, в глазах Елены Рерих православие и католиче­ство не имеют права рассчитывать не то что на согласие или понимание — даже просто на уважение...

Это нисколько не мешает В. Бондаренко в газете " Завтра" (1994, № 6) представлять Николая Рериха как " светлого русского гения" и солидаризироваться с теми оценками семейного наследия Рерихов, ко­торые высказываются в публикуемой рядом заметке В. Я. Лакшина, быв­шего председателя Советского Фонда Рерихов. Из статьи последнего читатели узнают, что " есть люди, которые, не разобравшись в сложном духовном наследии Рерихов, напрасно считают, что вера в чудеса Восто­ка потеснила у Рерихов уважение к традиционным ценностям христи­анской европейской культуры". Правильно: не потеснила. Просто рас­топтала.

Христианство повинно в том, что " Человечество загряз­ло в пережитках, в старом мышлении. Так дух смещаю­щихся народов тлеет на уходящих энергиях, как ханже­ство и суеверие. Основа этого тления — церковь, которая сеет ужасы, непозволительна! " (Иерархия, 395). Жаль, что в этом пассаже не уточнено, в каком именно контексте " не­позволительна церковь". Считает ли " Живая Этика", что существование Церкви " непозволительно" с точки зрения этики, или же она полагает, что бытие Церкви непозволи­тельно вообще, в том числе и с точки зрения " просвещен­ной государственности"?

Кроме того, интересно, что Церковь обвиняется в " суе­верии" адептами оккультизма, проповедниками астрологии и идолослужения. Впрочем, в теософии это обычно. Чего стоит, например, такое утверждение: " оккультная наука — разрушитель всех суеверий" ⁹⁹.

А вот после разрушения православных " суеверий" и " мира насилья" можно будет строить " наш, новый мир".

Именно такова аргументация Клещевского: без тотального разру­шения православия Россия оказалась бы невосприимчива для новых " космических" идей.

" Мы даем Новый Завет. Чтите величество завета Космичес­кого магнита! Да, да, да! Так Майтрейя говорит! " (Беспре­дельное, 227). Вот хоть честно сказано, что Махатмы дают новую религию (собственный " Новый Завет"), а отнюдь не проповедуют христианство.

Есть у Елены Рерих и еще одна фраза, вызывающая уважение своей честностью: " Конечно, подымутся голоса против великой Истины Агни Йоги. Ревнители церкви и слуги тьмы, конечно, не вынесут искру Фохата. Потому Агни Йога являет вызов всем силам тьмы" (Беспредельное, 391). Итак, все-таки именно теософы бросили нам" вызов". Мы приняли его. Мы готовы к полемике. Теософы объяви­ли войну Церкви, а не наоборот. Это обстоятельство, одна­ко, ничуть не помешало рериховцам написать множество статей о христианской агрессивности и " крестовых похо­дах". Тоже знакомый пропагандистский трюк: " милитари­стская Финляндия коварно напала на миролюбивый Совет­ский Союз"...

А вот весьма интересная полемика между самими рериховцами. Новосибирский лидер теософов Ю. Ключников считает тактически неверной политику газеты " Знамя мира": " Из номера в номер Вы атакуете церковь. И ссыла­етесь при этом на соответствующие места в книгах Учения и в письмах Е. И." ¹⁰⁰. Г. Горчаков, редактор газеты, пари­рует: " Не понимаю, откуда вы взяли, что мы из номера в номер атакуем церковь? Она вообще, как таковая, мало нас интересует. Правда, сейчас церковники проявляют из­лишнюю активность и вовсю поносят Учение Огня... Как вы можете не замечать этого? Где Вы видите примеры " ис­тинно православных людей современности", истинных хри­стиан, надо полагать, которым надо подражать? Все изве­стные мне " истинно православные" люто поносят Учение Живой Этики" ¹⁰¹. Учитывая, что газета ежемесячная, оче­видно, что Ключников писал письмо еще до Архиерейско­го собора и скорее всего, даже до моей статьи в " Новом мире". Значит, антицерковные нотки слишком заметно зву­чали в этой газете еще до того, как церковные люди нача-

ли гласно определять свое отношение к Агни Йоге. И еще надо отдать должное Г. Горчакову за то, что он по крайней мере признает, что все православные, отдающие себе отчет в своей вере и живущие сознательной жизнью в Церкви, не приемлют " Живой Этики". Если же Горчаков считает, что " истинным христианином" можно считать только того, кто разделяет идеи Агни Йоги, то таковых он не найдет вообще во всей истории христианства.

Понимала это и Е. Рерих. А потому и написала однаж­ды честно: " Не думаю, что можно было бы ожидать что-либо продуктивное и даже полезное от религиозного круж­ка, в который вошли бы церковно настроенные" ¹⁰². И вновь Елена Ивановна демонстрирует полное единодушие с Еле­ной Петровной. По заверению последней, " Теософическое Общество не исповедует никакой догматической веры, не требует от теософов отречения от прежней веры, уважает наружно все веры и исповедания и всякий теософ верит, как хочет. Мы никого не заставляем верить как мы верим. У нас есть члены христиане, мусульмане, буддисты, бра­мины, дарвинисты ученые, агностики и вольнодумцы — но нет материалистов, да и места им у нас нет" ¹⁰³. Вроде бы налицо декларация полной терпимости. Но есть весьма важ­ное продолжение: " На нашем языке " материалист" не то, что на вашем. Вы зовете этим именем неверующих в заг­робную жизнь и ни во что, кроме материи. Мы — всех верующих в церковные догматы и учения — потому что последнее есть страшнейшая материализация духа". По слову Блаватской, ее философия " Единой Субстанции" со­здается " на основе всех древних и современных религий, кроме христианства и магометанства" ¹⁰⁴.

Итак, человек, верующий по-церковному, христианин, не может быть теософом.

А, значит, перед нами отнюдь не соединение религий, а нормальный прозелитизм: отрекись от старой веры и при­ди в новую секту.

Образ действия гностиков описывает св. Ириней Лионский: валентиниане проповедуют среди христиан " и затем упрекают нас в том, что, хотя они одинаково с нами думают, мы без причины отказываемся от общения с ними, и хотя они говорят то же, что и мы, хотя держатся того же учения, мы называем их еретиками, а когда они своими мудр­ствованиями кое-кого отвлекают от веры (т. е. от Церкви — А. К.) и дела­ют их беспрекословными своими слушателями, тогда отдельно сообщают им неизреченные тайны своей Плеромы" (Против ересей. III, 15, 2).

То, о чем можно догадаться при изучении рериховской теории, реализуется в конкретной практике " паломников на Восток". Один из центров рериховской пропаганды в Москве — это Музей искусств народов Востока. В этом Му­зее развернута постоянная экспозиция рериховских кар­тин, в каждый день школьных каникул музей заполнен учительницами, приведшими колонны своих учеников для знакомства с " духовностью". Кроме того, при этом госу­дарственном музее открылась " школа магии". Один из ее уроков описывается в газете " Мегаполис-экспресс" ¹⁰⁵. Не­кий " Учитель", в Москве " исполняющий поручения своих зарубежных коллег", " совершил надо мной обряд раскрещения". Раскрещенная ученица, научившись оккультной практике, затем якобы смогла материализовать душу свое­го умершего мужа и даже зачала от него через два года после его смерти...

Как видно, идея " суккубов" и " инкубов" порождена от­нюдь не " фанатичной средневековой инквизицией", но воз­вещается самими адептами оккультизма.

Вообще чтение современной оккультной литературы заставляет как-то иначе отнестись к инквизиции и " охоте на ведьм". Пока люди не верят в ведьм, колдовство и порчу — охота на ведьм кажется несусвет­ной дикостью, сугубо позорной для христиан. Но если это всерьез? Если действительно возможно такое черное воздействие на человека, для ко­торого ни расстояние, ни стены не являются преградой? И если дей­ствительно есть люди, готовые приносить самые страшные жертвы ради получения " черной благодати"? Людей Средневековья постоянно обви­няют в суевериях. Но ведь эти " суеверия" они вычитали не в Библии и не в творениях Святых Отцов. Молва распространяла секреты, выполз­шие за пределы колдовских кухонь. Ведьмы сами уверяли, что их нич­то не берет, что они в огне не горят и в воде не тонут, и что за некоторую плату они могут на любого порчу навести... Ведьмы убедили народ, а затем и иерархов в своей реальности и в своем могуществе — и последо­вал ответ, последовала реакция общественной самозащиты... Прежде чем обвинять тех впечатлительных христиан (или меня) в нетерпимос­ти и человеконенавистничестве, попробуйте сами спрогнозировать свою реакцию. Представьте, что Вы поверили сообщению Блаватской о том, что " В древние времена Фессалийские колдуньи к крови черного агнца примешивали кровь новорожденного младенца и с помощью этого вызы­вали тени умерших" (Блаватская Е. П. Разоблаченная Изида. Т. 2, с. 671)?

Я полагаю, что основной сюжет этого интервью — обыч­ная бульварная " клюква". Но клюква эта развешана на впол­не реальном сучке: в Музее искусств народов Востока дей­ствительно постоянно действуют оккультные семинары и магические практикумы. Сама идея зачатия от духа встре­чается в теософии Блаватской и Рерихов (об этом в следую­щей главе).И совсем не кажется странным, что загадочный люциферический " Учитель" пристроил свою " школу магии" именно в рериховском центре. Странно лишь, что крышу для секты дало государственное учреждение...

Сколь много миролюбия испытывают современные рериховцы по отношению к Церкви, прекрасно показала ста­тья " Инквизиторы показали рога". Она посвящена заявле­нию Архиерейского Собора о том, что христиане не соглас­ны считать рериховцев своими единоверцами. Оказывает­ся, распространение оккультизма в России " не могло не взбеленить носителей сутан... С восторгом попинали наши святые отцы имена Рерихов и Блаватской, по малограмот­ности своей зачислив их в отряд сатанистов...

В Определении Собора Блаватской и Рерихам посвящен всего один абзац: " Возродилось язычество, астрология, теософские и спири­тические общества, основанные некогда Еленой Блаватской, претендо­вавшей на обладание некоей " древней мудростью", сокрытой от непос­вященных. Усиленно пропагандируется " Учение живой этики", введен­ное в оборот семьей Рерихов и называемое также Агни Йогой". Никако­го " восторга пинания" я здесь не вижу.

Не случай­но, что и по национальному признаку в служителях церкви сплошь почти люди нерусские, предки которых предали казни Иисуса Христа.

Короче говоря, евреи, собравшись на Архиерейский собор Рус­ской Православной Церкви, по злобе своей осудили исконно русскую веру по имени Агни Йога.

Как далеки они от евангельских заповедей, и не случайно ссылаются на писания апостоль­ские.

В соборном Определении одна цитата из Евангелия и три из апостольских посланий. " Господь судил нам жить во времена, когда " много лжепророков появилось в мире" (1 Ин. 4, 1), которые приходят к нам " в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные" (Мф. 7, 15)... " Если же кто не послушает слова нашего в сем послании, не сообщайтесь с ним, но не считайте его за врага, а вразумляйте, как брата" (2 Фес. 3, 14-15)... Мы призываем всех членов Церкви молиться о просвещении одержимых ложными учениями и твердо хранить переданное нам, " от­вращаясь негодного пустословия и прекословий лжеименного знания" (1 Тим. 6, 20)". Что антиевангельского нашли в этих апостольских сло­вах рериховцы — мне просто не понятно. Наверно, по моему невежеству.

В отличие от этих узких фарисеев, утверждаю­щих только самих себя, мы говорим: мир через культуру. Все религии, пролгавшись, перессорились между собою. Мы же еще раз говорим: перестанем осуждать друг друга. Но на каждое слово, похуляющее имена Блаватской и Рери­хов, мы ответим десятью.

Сколько же " диалектики" на таком небольшом пространстве текста! " Мы говорим мир" — но " все религии пролгались"; и все же " еще раз говорим: перестанем осуждать", и опять — врагам дадим деся­тикратный отпор.

Нас не запугать" ¹⁰⁶.

Поистине — огромная веротерпимость свойственна рериховцам. Точнее — погромная веротерпимость.

Теперь конкретные оценки теософией иных историчес­ких религий: " Истинно брамины сейчас являются парази­тами на больном организме Индии. Индия, изгнав Буддизм, предпочла рабство" ¹⁰⁷. " Буддизм и Ламаизм так же как и христианство мало имеет общего с истинным Учением их Основателей" ¹⁰⁸. " Конечно, современные Далай Ламы на­столько далеки от высокого понятия духовных водителей, последователи. Хотя ни само учение антропософии, ни ее последователи не выступают открыто против теософии, но в этом и заключается главная опасность и большой вред ее... Западный мир верит в то, что Христос — Единый Сын Единого Бога. Штейнер оставляет во всей силе и это заб­луждение", — пишет ученик Е. Рерих А. Клизовский¹¹³. " И Штейнер к концу жизни сошел с пути Света, и храм его был уничтожен разящим Лучом", — поясняет сама Е. Ре­рих¹¹⁴. А вот о других грандах теософии: " Особенно ужасна книга совместного творчества А. Безант и Ледбитера. Я ред­ко встречала что-то равное по безвкусию, кощунственности и лживости" (там же). Или: " Книга Шюре полна самых нелепых заблуждений" ¹¹⁵ (с чем я, кстати, полностью со­гласен).

Вот еще об одной модной " духовности": " Мы не знаем никого, достигшего путем Хатхи-Йоги" ¹¹⁶.

И вот при этом в мае 1995 г. рериховская газета " Знамя мира" решила сделать выговор Патриарху Алексию за не­достаток " веротерпимости". В письме некоего П. Г. Дубеницкого Патриарху говорится: " Анафемой Учению Живой Этики Вы показали всему миру свое бессилие перед насту­пающей Новой Верой, Верой, которая не делит людей на православных и правоверных, на мусульман и кришнаитов" ¹¹⁷.

И радо бы сердце поверить, что рериховцы не делят лю­дей по религиозному признаку. Но одна маленькая деталь (точнее — целый венок аналогичных деталек) этому мешает:

В этом же номере газеты помещена статья " Ловушка на индийском пути", направленная против гуру Шри Ауро-биндо.

В этом же номере газеты — материал " Не поддавайтесь на обманки! " — о магическом конгрессе в Новосибирске.

В этом же номере газеты статья " Ложь Алисы Бейли".

В этом же номере газеты статья Н. Саныкиной " Совре­менная школа в свете " Живой этики" " содержит резко кри­тический выпад против секты " Юнивер", руководимой Ж. Гавэром.

В этом же номере газеты статья А. Абрамяна " Сорван­ные листья" украшена таким пассажем: " Здесь уместно напомнить о тех ухищрениях темных сил, которые через журнал " Здоровье" и специальные книги вещают о " чуде­сах" лечения травами и цветами. Суть одна — чтобы целая армия двуногих ринулась на природу, истребляя ее".

Миролюбию рериховцев также можно поучиться и на примере пятого номера " Знамени мира" за 1995 год. Здесь статья С. Семеновой против Штейнера и вальдорфской пе­дагогики (" А король-то голый! "), и опять статья против те­ософки Алисы Бейли (" Хозяин Алисы готовит " зомби" "); и исповедь на тему " Как я была хатха-йогом", и фельетон против пятидесятников (" Сошел " Святой дух" "); и заметка против целительницы Джуны Давиташвили (" Услуги чер­ного мага"); и статья о черном оккультизме нацистской Германии с упоминанием о " черной тибетской секте " Агар-ти" и " темной секте Бон-по", помогавших Гитлеру (" Ок­культизм и нацистская Германия").

Кстати, если читать Блаватскую, будет заметно, что с другими оккультистами и особенно спиритами-медиумами она полемизирует даже больше и ожесточеннее, чем с хри­стианами. Это понятно: у теософии и спиритизма — общий круг возможных адептов. Человек, не знающий христиан­ства и увлекшийся оккультным миром, — это уже потен­циальный адепт теософии. И если он вдруг перехватывает­ся какой-то иной группой — это воспринимается почти как потеря своего. Христиане же — это скорее внешняя среда для теософии. Ее надо потихоньку коррозировать и до вре­мени избегать прямых конфронтаций.

Вообще-то я тоже все перечисленные оккультно-йогические феномены считаю черными. Но я ведь и не заяв­ляю, что христианство вобрало в себя все религии. А рери­ховцы заявляют, что все, кто оккультирует хоть чуть-чуть иначе, чем они, — от сатаны, но вообще-то " мы очень веро­терпимы" и лобызаем все духовные практики и все духов­ные пути. В результате " синтез всех религий", а также философии, науки и искусства итожится таким пассажем: " Наш труд завершен... Все враги истины перечислены, и все они были рассмотрены" ¹¹⁸. Да ведь если бы действи­тельно Блаватская искала путь к единству — разве встре­тилась бы такая фраза на последней странице ее труда?

Так что христианство по крайней мере честнее теософии.

Итак, оккультисты обвиняют даже друг друга в нечис­тоте мистического опыта. Правда, когда я слышу эти их дискуссии, я на секунду становлюсь марксистом и полнос­тью соглашаюсь с мыслью выдающегося российского демонолога В. И. Ленина о том, что " синий черт" ничуть не лучше " желтого черта".Полемичность рериховцев вполне понятна. Даже в мире оккультистов идет своя борьба за лидерство и за выжива­ние. Не все оккультисты признают глубину теософских " прозрений".

Рене Генон в 1921 г. опубликовал этюд " Теософия — история одной псевдорелигии". В нем он пишет: " Если по­думать, что эти лже-мессии всегда были лишь более или менее бессознательными орудиями в руках тех, кто за ними стоял, и если обратиться, в частности, к серии попыток, последовательно совершенных теософами, — то невольно напрашивается мысль, что это только попытки, своеобраз­ные опыты, которые повторяются в различных формах, пока не будет достигнут успех, а в ожидании его приводят все­гда к одному и тому же результату — сеют смятение в умах. Мы не думаем, что теософы и спириты в силах сами целиком выполнить такое мероприятие. Но нет ли за все­ми этими движениями чего-то другого, более грозного, чего их руководители, может быть, и не знают, и чьими слепы­ми орудиями они, тем не менее, являются в свою очередь" ¹¹⁹.

Вряд ли можно назвать комплиментарной и ту характе­ристику теософии, которую дают Ж. Бержье и Л. Повель: " Все эти движения: современные розенкрейцеры, " Золотая Заря", германское Общество Вриля (которые ведут нас к группе Туле, где мы найдем Гаусхофера, Гесса, Гитлера) были в большей или меньшей степени могущественным и хорошо организованным теософическим обществом. Теосо­фия добавила к новоязыческой магии фрагменты восточ­ной философии и индуистскую терминологию. Или, вер­нее, она открыла определенному люциферовскому Востоку путь на Запад" ¹²⁰.

Жестким критиком теософии был проповедник неоин­дуизма Вивекананда.

См. Роллан Р. Жизнь Рамакришны. Жизнь Вивекананды. — Лд., 1991, сс. 232 и 312.Неприязнь Вивекананды к теософии связана, в частности, с тем ответом, который молодой Вивекананда получил в Те­ософском обществе, обратившись туда за материальной помощью: " Пустьэтот дьявол подыхает от холода" (с. 228).

Несколько негативных отзывов о теософии, пришедших из антихристианских кругов, приводят Г. Померанц с суп­ругой:

" В чем же причина неудач синтеза? Первое — это не­полноценность мистического или религиозного опыта. В книге " Разговор Ауробиндо с Павитрой" передается вопрос Павитры: можно ли верить теософам, что они действитель­но экстрасенсорно разговаривали с древними учителями? Ауробиндо ответил, что теософы не обманщики. Им дей­ствительно казалось, что они разговаривают с учителями, но они оказались жертвой игры сил, которые называют витальными, — их иногда называют еще астральными; один из теософов будто бы разговаривал с ним, Ауробиндо, а он, Ауробиндо, никогда с ним не говорил и не думал того, что теософ воспринял. Второе. Слишком велика роль интел­лекта. Во всякой религии интеллект, несомненно, играет роль. Апостол Павел был блестящим мыслителем, и много он продумал на чисто интеллектуальном уровне. Но только откровение создает ядро религии. Рудольф Штейнер, со­здатель антропософии, был слишком ученый для того, что­бы стать пророком. Его ум ученого направлялся к тому, что можно назвать " предметами по дороге". Вспомним раз­говор с Рабийей (мусульманской визионеркой — А. К.). Ее спросили: " Что ты видела в раю? " Она ответила: " Когда входят в дом, смотрят на хозяина, а не на утварь". В антро­пософии слишком много сообщений " об утвари", слишком мало чистого света вечности. Как религиозное движение антропософия смогла дать только новую секту" ¹²¹.

Многообразие и взаимная полемичность разных оккуль­тных течений обеспечивает стратегический простор для нео­язычества. При неудаче той или иной школы всегда можно сказать, что это ведь не весь оккультизм, а только некото­рая " еретическая" его часть. Провалилось мощно поддер­живаемое " Белое братство" — и без всякого анализа исто­ков его вероучения все остальные оккультные секты сразу же заявили, что подлинный оккультизм не имеет никако­го отношения к г-же Цвигун. Слишком заспешило к " но­вой эре" " Аум Синрике" — и запестрели сообщения о том, что ни буддизм, ни оккультизм не имеют к Секо Асахаре ни малейшего отношения *.

* Рекомендательные письма, которые Далай-лама выдавал Секо Асахаре и его общине, см. в журнале Berliner Dialog, 1995, № 2. По его уверению, Аум практикует " традицию Буддизма Махаяны", а сам " гос­подин Асахара — компетентный религиозный учитель и наставник Йоги". Письма датированы 25 и 26 мая 1989 г. На обложке журнала — фотография, представляющая Далай-ламу и Секо Асахару тепло взяв­шимися за руки. Сейчас, естественно, официальные представители Да­лай-ламы в России заявляют, что никакой связи не было и никакой поддержки Аум Синрике со стороны главы буддистов не получал.

Не знаю, сознательно или нет продемонстрирован рас­кол в российском рериховском движении, но с точки зре­ния стратегии это вполне перспективная ситуация. Пока у власти в России западники — " западническая" Шапошни­кова будет ходить в друзьях правительства. Вернутся к вла­сти коммунисты — и тут уже оккультокоммунист Сидоров сможет выпрашивать правительственную же поддержку все для того же рериховского движения. Но их споры между собой — это тактические проблемы. Стратегия же одна и едина: оккультизм должен занять место христианства.

Теперь, наконец, пора определить, как я понимаю тер­мин секта. Понятно, что я употребляю его не в смысле юри­дическом (ибо в юридическом лексиконе вообще нет тако­го термина и быть не может). Социологическое определе­ние секты мне также представляется малоинтересным. По своему происхождению, равно как и по своему смыслу это термин богословский. А раз так, то я вполне вправе дать толкование этого термина.

Итак, сектантской в моем понимании является любая религиозная деятельность, осуществляемая вне Церкви и в противостоянии ей.

При этом сразу же следует сделать два уточнения:

Первое: нужно уточнить, что четких границ Церкви не сможет провести, пожалуй, ни один богослов или иерарх. Церковь есть жизнь в Боге, жизнь во Христе. Любой ме­дик знает, как непросто установить грань жизни и смерти. Биолог понимает, что граница между живым и неживым не так очевидна, как кажется первокурснику биофака. И все же понятно, что череп уже не живет. И все же понятно, что асфальт, укатываемый в дорогу, не есть живая мате­рия. Так же очевидно, что Аум Синрике или Агни Йога — это не христианство, это то, что за пределами Церкви Хри­стовой.

Второе необходимое уточнение: не являются сектой буд­дизм или индуизм, возникшие до Евангелия и не в проти­востоянии ему. Однако являются сектами необуддизм и нео­индуизм, пытающиеся в западном мире возродить нееван­гельскую религиозность и утверждающие себя уже в оче­видной и неизбежной полемике с христианством.

Здесь можно сказать еще более точно: не всякая пропо­ведь буддизма или индуизма на Западе является сектантской деятельностью. Сектантский душок появляется, когда некая нехристианская мировоззренческая система пробует утилизовать для своих целей Евангелие. Если некий " Центр по изучению тибетской культуры" просто рассказывает о религиях Тибета — это всего лишь обычная деятельность нехристианской религии. Но если при этом повествуются сказки о том, что Христос был в Тибете, что Он был посвя­щен в буддистские мистерии, что христианство в древнос­ти было буддизмом и лишь затем стало православием — это уже сектантская деятельность, прямо направленная на разъедание христианских начал в людях и в обществе.

Еще один признак, позволяющий отличить секту от нор­мальной религиозной традиции (сам по себе достаточный, хотя и не необходимый), — это наличие " скрытых" учений или обрядов, которые религиозная группа не считает нуж­ным публично раскрывать. Речь идет не о том, что созна­ние новообращенного неизбежно должно обогащаться и что представления неофита об обретенной им общине будут из­меняться; дело не в углублении его первоначальных позна­ний. Нет, признаком секты является именно обман: когда на входе человек уверяется в одном, а в итоге ему препод­носят нечто совсем другое. Например, если его приглаша­ют на " христианский семинар" или на " лекцию по изуче­нию Евангелия", а через годы ему будет предложено по сути забыть о всяком христианстве, уйти из Церкви и сле­довать путем очередной йоги (" раджа", " бхакти", " агни"...).

В секте есть система посвящений, при которой челове­ку, впервые соприкоснувшемуся с данной общиной, вну­шается нечто весьма отличное от того, что будет ему от­крыто после того, как он всецело погрузится в ее жизнь. При знакомстве человеку говорится одно (" да что Вы, мы те же православные! "), а позднее ему раскрывается нечто совершенно иное. Есть набор рекламных цитат и деклара­ций, а есть нечто более " эзотерическое", к принятию чего и надо привести человека, когда он наконец перестанет цеп­ляться за христианские предрассудки. Это обычный прин­цип рекламы оккультной чернухи, которая пытается при­твориться радугой: дескать, я все вмещаю, я всего глубже, во мне есть место для всех красок...

Здесь нельзя не согласиться с суждением К. Кудрявце­ва, человека, бывшего одним из основателей Российскоготеософского Общества, вскоре порвавшего с этим движени­ем: " В аптеке все медикаменты должны находиться каж­дый на своем месте и под своим наименованием. Иначе, думая, что принимаешь бром (братство религий), можешь принять яд (антихристианство)" ¹²².

Секта проводит четкую грань между рекламными заяв­лениями о самой себе, о своей духовности, терпимости, от­крытости, современности — и теми вероучительными суж­дениями своей организации, от знакомства с которыми до поры до времени она предпочитает уберегать широкую пуб­лику. Человек, сделавший весьма немало для пропаганды черных культов в России — писатель Иеремия Иудович Парнов — заповедь альбигойцев " Клянись и лжесвидетель­ствуй, но не раскрывай тайну" представил как " великий и очень человечный принцип".

Парнов Е. И. Трон Люцифера. — М., 1985, с. 50. Есть ли свой знак в том, что этот изданный стотысячным тиражом завуалированный учебник оккультизма был самой шумной и самой престижной книгой года начала " перестройки"?..

По этой тяге к маскировке безошибочно можно узнать секту. А теософы и сами не скрывают, что у них есть сис­тема посвящений. Если бы из первично сообщаемой ин­формации можно было бы логически вывести последую­щие ходы — перед нами была бы философская доктрина. Но теософы говорят, что их доктрина " тайная", что с каж­дым посвящением открывается нечто, совсем не очевидное с предыдущей ступени. Если есть потребность в такого рода укрываниях и сокровениях, значит " знание", сообщаемое на высшей ступени, не вытекает из того, что было сообще­но на низшей, а. пожалуй, в некоторых отношениях даже прямо его отрицает. Тем самым человек, думая, что всту­пает в организацию, исповедующую одни принципы, на деле попадает в общину совсем иной веры.

С циничной откровенностью мне об этом рассказал " Виссарион", новоявленный лжемессия из Минусинска. После того, как в ходе наше­го долгого разговора выяснилось, что он не знает религий Востока и Сибири, я спросил его: как же он собирается объединять то, чего не знает (его секта официально называется " Община Единой Веры"). На это мессия ответил, что название дано просто для привлечения людей, хотя на самом деле лично он считает, что буддизм и христианство не­совместимы.

Рериховское движение является религиозным; оно прак­тикует неевангельскую, нехристианскую религиозность, его духовный путь существенно противоположен пути православному, пути церковно-христианскому. И однако же на этот путь рериховское движение пытается завлечь христи­ан. Поэтому оно и не может быть охарактеризовано бого­словом иначе как секта.

Наставники рериховского движения и сами знают, что их путь — это путь антицерковный. Но это ведение, этот " гносис" они не склонны выдавать " внешним". Эту тайну можно изъяснить " посвященным". Остальным же можно украшать органы слуха разными макаронными изделия­ми: дескать, " синтез всех религий" и науки в придачу.

На деле же, с орудиями, необходимыми для " очище­ния" и " отсечения", рериховцы приступили не к диалогу религий, а к перекраиванию христианства под стандарты оккультно-кармической мудрости.