Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Глава: 1О. Язычество и религия Космоса
— Конечно, они считают, что их вера лечит все болезни тела. — А лечит ли она единственную болезнь духа? — серьезно и взволнованно спросил отец Браун. — Что же это за болезнь, — улыбнулся Фламбо. — Уверенность в собственном здоровье, — ответил священник. Г. К. Честертон447
В десятой главе книги пророка Даниила Ангел, которого он молил о помощи, смог прийти к нему только три недели спустя после обращения пророка. Причину же своей задержки ангел " великой силы" (Дан. 10, 1) объяснил так: " С первого дня, как ты расположил сердце твое, чтобы достигнуть разумения и смирить тебя пред Богом твоим, слова твои услышаны, и я пришел бы по словам твоим. Но князь царства Персидского стоял против меня двадцать один день; но вот, Михаил, один из первых князей, пришел помочь мне. А теперь я пришел возвестить тебе..." (Дан, 10, 12-13). Итак, Господень вестник не может беспрепятственно проникнуть в мир людей. Некие духи, обратившие на себя религиозный энтузиазм язычников (в данном случае — персов), оказывают реальное сопротивление благодати. И лишь с помощью архангела Михаила (который в церковном предании не случайно называется " архистратигом — военачальником — небесных сил") блокаду удалось разомкнуть — и то лишь на время. " Теперь я возвращусь, чтобы бороться с князем Персидским; а когда я выйду, то вот, придет князь Греции" (Дан. 10, 20). Здесь демоны именуются по имени тех языческих народов, которые им служат. Но живут они не на земле этих народов и не под нею. С точки зрения обыденного мифологического мышления, место обитания демонов — это подземелье, подземье. Народное представление помещает ад под землей, там, где кипит магма. Но в Библии речь, скорее, идет о том, что " духи злобы" обитают в небесном мире. Они так и называются — " духи злобы поднебесной" (Еф. 6, 12), а отнюдь не " подземной". Оказывается, что для библейских авторов богоборческие духи — это некие космические существа, обитатели именно небесных, а отнюдь не подземных сфер. Оказывается, что тот мир, который люди привыкли называть " видимым небом", отнюдь не безопасен, он стремится подчинить себе человеческое сердце... Небеса скрывают от человека Бога — и эту блокаду надо прорвать. " О, если бы Ты расторг небеса и сошел! " — восклицает ветхозаветный пророк Исайя (Ис. 64, 1). Еще одна древняя библейская книга обличает иудеев за то, что они " оставили все заповеди Господа и поклонялись всему воинству небесному" (4 Цар. 17, 16).
Конечно, это нисколько не мешает Блаватской заявлять, что " Все аллегорично в древних Писаниях — все основано и неразрывно связано с астрономией и космолатрией" (Блаватская Е. П. Тайная доктрина. Т. 2, с. 98). То, с чем Пророки решительно борются — теперь выдается за их " сокровенное учение"...
Уже в Пятикнижии уникальность религиозного опыта Израиля описывается так: " Воинство небесное Господь, Бог твой, уделил всем народам под всем небом. А вас взял Господь Бог, дабы вы были народом Его удела" (Втор. 4, 19-20). Позднее о том же скажет Ориген, который совершенно напрасно вербуется проповедниками " космической религии" в свои сторонники: " Астральная религия была дана Богом всем народам, сущим под небом, кроме тех, которых Господь желал сохранить среди народов как свою избранную часть" (Против Цельса. 5, 10).
Вопрос о том, почему именно поклонение светилам было попущено Богом и как именно получилось, что именно через астральный культ в религию язычников проникли демонические и демонопоклоннические нотки, сейчас оставим без рассмотрения. Для нашей темы важно отметить, что с точки зрения Писания (и Оригена) серьезный и успешный поиск Истины должен пролегать в стороне от " космических религий".
Пророк Исайя предвидит день Гнева, день падения " космических иерархий": " И истлеет все небесное воинство; и небеса свернутся, как свиток книжный; и все воинство их падет, как спадает лист с виноградной лозы, и как увядший лист — со смоковницы. Ибо упился меч Мой на небесах" (Ис. 34, 4-5). Настает время Нового Завета — и оно оказывается отнюдь не временем примирения Бога и космических духов. Оно оказывается временем их решающей битвы. " Современные изыскания подчеркнули в синоптических евангелиях, а в особенности у Марка, одно очевидное обстоятельство, которого XIX век упорно не желал видеть, а именно: все дело Иисуса представляется Ему самому как борьба с диаволом, для изгнания его из мира" 448. При религиозном, а не моралистическом чтении Нового Завета нельзя не заметить, что апостолы и Христос воспринимают Землю как блокированную планету. Если внимательно читать Евангелие, то становится очевидно, что Христос — вовсе не такой сентиментальный проповедник, каким кажется в наше время. Христос — воин, и Он прямо говорит, что Он ведет войну против врага, которого называет " князь мира сего" (Ин. 12, 31). В этих Его словах есть одна деталь, которую не замечают люди, если не обращаются к греческому тексту Нового Завета. " Князь мира" — это перевод греческого словосочетания " arhon tou kosmou". Нужно обращение именно к греческим текстам, так как русский перевод в силу многозначности слова " мир" затеняет смысл библейского свидетельства. Так, мы читаем в русском переводе книги пророка Исайи (Ис. 9, 6), что грядущий Мессия называется " Князь мира". В данном месте, однако, речь идет о мире не как kosmos'e, но как об eirene, то есть о мирном устроении жизни. В современном французском издании Библии, например, этот стих Исайи звучит как Prince de la paix, ясно отличимый от prince de ce monde Евангелия от Иоанна. Аналогично в английских изданиях — Prince of peace отличается от Prince of this world. В Рим. 16, 20 " Бог мира", которому надлежит " сокрушить сатану" также не " Бог космоса", но — Theos tes eirenes. Бог мира (eirene) побеждает князя мира (kosmos). Христос так говорит о своем служении: " Мужайтесь: Я победил мир" (Ин. 16, 33). " Мир", побежденный Христом, это — kosmos. В еврейском сознании рубежа Заветов земля — удел " князя мира сего". Но — " ныне князь мира сего изгнан" (Ин. 12, 31). И потому не только Царство Небесное — удел верных Божиих, но кроткие могут наследовать и земное. Поэтому в 2 Кор. 4, 4 противник Христа упоминается так: благовествование наше закрыто " для неверующих, у которых бог века сего ослепил умы". " Век сей" и " мир сей" — синонимические выражения в семитском мышлении. По-этому синодальный перевод слово " бог" пишет здесь с маленькой буквы, имея в виду " князя мира сего". " Сей космос", " сей эон" (век) норовит собою пленить людей, загородить от них Творца. У апостола Павла есть характерные слова: " наша брань не против плоти и крови, но против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных" (Еф. 6, 12). " Мироправители" здесь — " kosmokratores". На современный жаргон kosmokratoros вполне можно перевести как " Владыка Космоса". Тот, с кем борется Христос — " колосс космических измерений" 449. Кстати, Ориген также видит призвание христиан в борьбе с " космократорами", утверждая, что Бог исполняет созерцающего Своими силами и благодатью для того, чтобы тот смог стать союзником Бога в Его борьбе с космократорами450. Итак, в " космосе", мире " духов злобы поднебесных" видит Библия источник самой страшной угрозы для человека. Не сам по себе мир плох. Нет, сам kosmos создан Богом, создан тем самым Логосом, который воплотился во Христе. Но после того, как " в начале сотворил Бог небо и землю" (Быт. 1, 1), в небесном мире произошел некий надлом. И часть ангельских сил с тех пор притязает на власть над человеком и его миром. Все послания Павла единогласно говорят о Кресте как о победе Христа над некиими " космическими властями", " князем власти воздушной" (Ефес. 2, 2; церковно-слав. перевод). По пояснению преп. Максима Исповедника, Крест упразднил " враждебные силы, наполняющие среднее место между небом и землей" 451. Более того, выбор именно крестной казни, то есть такой, которая происходит не на земле, а в воздухе, в домостроительном Промысле оказывается связан с необходимостью освятить " воздушное пространство" — то есть то пространство, которое и отделяет людей от Того, Кто " превыше небес". Голгофский Крест — это тоннель, пробитый сквозь толщу демонических сил, которые норовят представить себя человеку как последнюю религиозную реальность. Так во всяком случае об этом свидетельствует св. Иоанн Златоуст: " Почему же закалается Он на высоте помоста, а не под кровом? Чтобы очистить воздушное естество" 452. И вот после Пятидесятницы первомученик Стефан видит небеса отверстые, через которые зрим " Иисус, стоящий одесную Бога" (Деян. 7, 56). Спаситель, которого узрел мученик Стефан, совершил борение, итог которого ап. Павел видит в том, что отныне христиане имеют " Первосвященника великого, прошедшего небеса, Иисуса Сына Божия" (Евр. 4, 14). Это же видение отношений Бога и мира выражает и св. Василий Великий: Хочешь прикоснуться к Богу? — вопрошает он. — Что ж, " оставь землю, оставь море, сделай, чтобы воздух был ниже тебя, стань выше эфира, пройди звезды, их чудеса, их благолепие, величину. Протекши все это умом, обойдя небо и став выше его, одною мыслию обозри тамошние красоты: пренебесные воинства и ликостояния ангелов. Миновав и все сие, представь в мысли Божие естество" 463. А вот не менее характерное рассуждение о " небесных иерархиях" у св. Григория Нисского. Он приводит слова Песни Песней " Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, которого любит душа моя; искала я его и не нашла его. Встретили меня стражи, обходящие город: " не видали ли вы того, которого любит душа моя? " (Песнь Песней, 3.2-3). Толкует же эти слова св. Григорий так: невеста (душа человеческая) " восстает и озирает мыслию духовное и премирное естество, которое именуется городом. Вот, говорит, Начала, Господства и поставленные для властей Престолы, которое именует она " торжищем", не найдется ли между ними Любимое? Посему невеста, разыскивая, обошла весь ангельский чин и когда в обретенных благах не увидела искомого, так стала рассуждать сама с собою: не постижимо ли хотя для Ангелов Любимое мною? и говорит им: " не видели ли вы того, Которого любит душа моя? " Поелику же молчали на такой вопрос, и молчанием показали, что и для них непостижимо искомое ею: то, когда пытливым умом обошла весь оный премирный град, и от духовных и бесплотных существ не узнала Желанного, тогда, оставив все обретаемое, таким образом признала искомое по одной непостижимости того, что оно такое" 464. " Знаем, что есть какие-то ангелы, архангелы, престолы, господства", — пишет св. Григорий Богослов455, — но служим-то мы не им, а Творцу. Ничто не должно разлучать человека с Богом — " Ни смерть, ни жизнь, ни Анге-лы, ни Начала, ни Силы, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем" (Рим. 8, 38-39). Но истинная религия — это не контакт с духами космоса. Религия — связь человека с Богом. С тем, кто изначала создал космос и человека, а не с чем-либо появившемся в космических пространствах. Св. Иоанн Златоуст сравнивает небо с завесой иерусалимского храма456. Что ж, язычники — это люди, которые запутались в занавеске и преждевременно пали на колени, не дойдя до подлинной Святыни. Поэтому-то, по меткому выражению Владимира Соловьева, " ложная религия" есть contradictio in adjecto (противоречие в определении)457. Или человек в своем поиске достигает цели и находит Бога — и это и есть собственно религия. Или он сбивается с пути и до Бога не доходит — но тогда религии и нет, а есть просто оккультная практика.
Которая тем не менее все же должна рассматриваться как религиозная, а отнюдь не " культурная" практика с точки зрения светского законодательства (для которого не существует деления на " истинную религию" и " лже-религию").
Для христианства космический мистицизм неприемлем, во-первых, потому что религия в ее библейском понимании — это стремление к Богу, а не к высшим эшелонам космоса; во-вторых, потому что объективная сторона библейской религии состоит в том, что Бог Сам поверх всех посредников приходит к людям; в-третьих, потому что именно в этом " поднебесном" посредническом пространстве таятся блокирующие силы; в-четвертых, потому, что конструкции " космической философии" непроверяемы (в язычестве что ни мистик — то своя иерархия и своя модель вселенной). Любая оккультно-гностическая система содержит в себе долгие и путаные повествования о том, какие поколения " эонов", богов, духов, " фохатов" располагаются в надземном мире. Гностическая мысль исходит из странной иллюзии о том, что если между Божеством и материей расположить несколько посредствующих ступеней, на каждой из которых будет чуть меньше духа и чуть больше материальности, то удастся решить проблему перетекания Бесконечного в конечное. Как замечает А. Карташев, " это явный абсурд и самообман, будто можно онтологически сочетать Абсолютное с относительным путем постепенного вычитания из него неких частиц абсолютности с заменой их равновеликими частицами относительности вплоть до полного перехода или превращения Абсолютного в относительное. На деле каждая ступень или каждый момент такой процедуры есть просто момент упразднения бытия одной категории другою, а не их сцепления, сочетания, объединения. Многоступенчатость таких процедур есть чистейшая логическая иллюзия. На нем построена вся импотентная фантастика гностицизма, его эономания. Никаким crescendo-diminuendo от твари к Богу и vice versa не создать сплошности, непрерывности, и в любую из миллиметрических щелей проваливается, как в бездну, все построение... Опять перед нами философский самообман гностицизма, создающего иллюзию, будто бы антиномия, разжиженная на десяти водах, теряет путем ступенчатых переходов свою качественную антиномичность, иррациональность или сверхрациональность" 458. На деле же у гностиков " мост другого берега бездны не достигал, лишь затемняя различие между тварью и Богом и заслоняя единственный Путь" 459. Мир превращается в " матрешку". В нем много-много уровней и этажей, но зато где-то оказался забыт сам Творец. " Вы знаете, как трудно видеть Фохат, какие многолетние накопления требуются для очевидности этой энергии. Но что скажет слабый дух, если он узнает, что за Фохатом находится Парафохат, который питается Панфохатом", — открывает " космические тайны" " Живая этика" (Агни Йога, 403). Новый Завет к этим матрешкам относится иначе: " Глупых же состязаний и родословий удаляйся, ибо они бесполезны и суетны" (Тит. 3, 9). Речь идет не о спорах по поводу генеалогического древа той или иной семьи и ее претензий на аристократичность. Нет, апостол Павел полемизирует именно с гностиками и с их тягой к бесконечным космическим родословиям (по принципу " Панфохат излил Парафохат, Парафохат излил Фохат...") Двигаясь по этим этажам, ум человека никогда не приходит к Богу,
" Теософический гнозис никогда не приходит к Богу, он до бесконечности погружен в мир, в космическую эволюцию" (Бердяев Н. А. Философия свободного духа. — М., 1994, с. 183).
душа же его оказывается слишком зависима от " посредников", от не-божественных космических обитателей. И где же гарантия, что эти духи захотят пропустить доверившуюся им душу дальше, а не просто подомнут ее под себя? У В. А. Жуковского в поэме " Дева и Асмодей" бес так уговоривает не в меру доверчивого визионера: " Забудь о Боге, мне молись — мои верней награды! ". Похоже, что на ухаживания этого же духа откликнулись и " девы-теософки". Стремление гностиков заполнить космос вереницами " посредников" весьма странно. Такое ощущение, что своими " зонами" они хотят загородиться от Бога. Бог Сам пришел на землю, подарил Себя людям, но они от Него убегают. " Не может быть, чтобы Бог вел себя столь смиренно, столь до неприличия невеличественно! Не может быть, чтобы Бог Сам соединился с людьми! ". Папа Иоанн-Павел II так объясняет это поведение христоборцев: " Бог подошел к человеку так близко, как смог. Дальше этого предела Он не смог пойти. Бог зашел слишком далеко. Разве не стал Христос скандалом для иудеев, пугалом для язычников?.. Человек с тех пор не в состоянии выносить такую близость с Богом, и начались протесты. Этот большой протест имеет точное имя: первый называется Синагога, а потом Ислам. Оба не могут принять такого человечного Бога. " Это не пристало Богу", — возражают они. — Он должен оставаться абсолютно трансцендентным, оставаться чистым величием" 460. Впрочем, между первым бунтом, создавшим иудаизм, и вторым восстанием, породившим ислам, был еще и антиевангельский бунт гностиков, превративших Христа в полубога-получеловека, недочеловека и недобога. Но иудаизм просто воздвиг стену между собой и христианством.
Еврейский историк, не испытывающий ни малейших симпатий к христианству, пишет: " Христиане долго стекались в еврейские синагоги. В этих синагогах они продолжали свои миссионерские усилия, пытаясь обратить евреев в христианство. Видя, что их гостеприимство используется во вред, евреи ввели в литургию особую молитву, направленную против еретиков. Поскольку христиане не могли вторить этой молитве, практика использования синагог как убежищ постепенно отмерла" (Даймонт М. Евреи, Бог и история. — М., 1994, с. 202). Речь идет о молитве " Шмоне Эзрец", ежедневной главной молитве раввинов, в которую во втором веке было вставлено проклятие " еретика и назорея".
Гностики же хотели ассимилировать Евангелие, встроить его в обычную языческую мистику космоса. И вот, чтобы не вдаваться в прения о " космических родословиях", христианское богословие стало использовать в космологии тактику " выжженной земли": оно само не стало формулировать космологических систем, и воспротивилось их навязыванию извне. Чтобы не принять языческую, религиозно окрашенную космологию, христианский мир выработал свой, радикально безрелигиозный способ познания мира — науку.
Это воздержание христианского богословия от космологических построений расчистило почву для возникновения собственно научного, а не мифологического познания мира. Церковь была заинтересована в демифологизации космоса, и потому приветствовала появление причинно-следственных, механицистских моделей объяснения космических и физических процессов. Только при лишении космоса сакрально-божественного статуса оказалось возможно подойти к нему с математически-экспериментальными мерками. Подробнее об этом см. главу " Церковь и рождение научной традиции" в моей книге " Традиция, Догмат, Обряд. Апологетические очерки" (М., 1995).
А чтобы защитить сознание, не занятое математическими вычислениями и научным анализом, Церковь предложила чаще вспоминать о Боге и о том, что такого есть в каждом из нас, что отделяет нас от Творца. К авве Зенону пришла некогда братия и спросила: " что значит написанное в книге Иова " небо же нечисто пред Ним". Старец же сказал им в ответ: " братия оставили грехи свои и исследывают небесное" 461. Или: Некий брат начал говорить авве Пимену о предметах духовных и небесных. И хотя собеседник старца говорил строго в рамках Писания, авва Пимен отвратил от него лице свое, и не дал ответа. На недоумение — почему же Пимен уклонился от беседы, старец сказал: " Он от вышних и говорит о небесном, а я от нижних, и говорю о земном. Если бы он говорил со мною о душевных страстях, я стал бы отвечать ему; а если он говорит о духовном, то я сего не знаю" 462. Не в России и не в Германии происходят эти диалоги. В Египте — в той самой стране " сокровенной космической мудрости", о которой любят рассуждать теософы. В Египте, в стране с действительно удивительной религиозной отзывчивостью, впервые родилось христианское монашество. И египтяне же, столь хорошо знающие, что такое языческая мудрость, создав христианские монастыри, не желали говорить " о солнцах и мирах"...
Египтянин Антоний Великий так говорит о происхождении язычества: " Итак, во-первых, знаем, что демоны называются так не потому, что такими сотворены. Бог не творил ничего злого. Напротив того, и они созданы добрыми; но, ниспав с высоты небесной и вращаясь уже около земли, язычников обольщали видениями" (св. Афанасий Великий. Житие преподобного отца нашего Антония. 22 // св. Афанасий Великий. Творения. Т. 3. Троице-Сергиева Лавра, 1903, с. 236).
Напротив, языческий мир всегда — от гностиков до Рерихов — пытался навязать христианству свою космологию, заполнить эту лакуну, заполнить пространство между Богом и человеком всевозможными зонами, сефиротами, планетами и т. п. Через космологическую фантастику язычество всегда пыталось внедриться и навязать поклонение твари. Как советует популярнейший ныне пропагандист кармического неоязычества С. Н. Лазарев, " Вы можете не верить в Бога, но должны любить Вселенную" 463. Слишком много религиозных катастроф, происходивших с почитателями Космоса, видели древние христиане. " Ранние христиане звали бесами языческих богов, и были правы. Какова бы ни была поначалу религия древних, теперь только злые духи обитали в опустевших святилищах. Пан стал только паникой, Венера — только венериным грехом" 464. Видя множество подобных сюжетов, народ Библии предпочел иной выбор. " Кто мне на небе? и с Тобою ничего не хочу на земле. Изнемогает плоть моя и сердце мое: Бог твердыня сердца моего и часть моя вовек. Ибо вот, удаляющие себя от Тебя гибнут... А мне благо приближаться к Богу", — возвещает псалмопевец (Пс. 72, 25-28). И хотя христианами признается существование некоего мира между человеком и Богом, но чтобы наше религиозное стремление сбылось — оно должно пройти мимо или сквозь всех посредников, чтобы припасть к престолу Творца неба и земли.
И даже если промежуточный между Богом и человеком духовный мир вполне благ и чист, все равно религиозный импульс не должен застревать в нем. Исходя из этого соображения протестанты нередко обвиняют православных в том, что наш религиозный порыв чаще адресуется к святым, чем к Самому Спасителю. С точки зрения вероучительной логики упрек протестантов несправедлив. Но в реальной практике, увы, такое случается. Ощущение именно языческого, а отнюдь не христианского текста оставило во мне письмо одного читателя в газету " Русь Державная": " Я считаю, что именно Государю Николаю II мы обязаны тем, что в Великой Отечественной войне нам оказал покровительство св. великомученик и победоносец Георгий. Это наш Государь умолил Пресвятую Богородицу взойти на Престол Российский в Его отсутствие (явление иконы Державной Божией Матери), и она теперь хранит и заступает своими мольбами землю русскую. Молитвами св. Государя, по Его Благословению, привел к Победе над германскими агрессорами святой великомученик и победоносец Георгий" (Русь Державная. №. 1 (24), 1996). В этих сложных взаимоотношениях между Святыми Бог оказывается как-то почти и ненужным... И даже заглавная буква от Бога переходит к Государю.
Христиане — это люди, которых, подобно блаженному Августину, спросили: " что ты желаешь знать? " И они ответили — " Бога и душу". — " И ничего больше? " — " Ничего". Христианский мир променял фантастику космогоний на познание души и ее спасение. Мы обретаем — Бога. Каким жалким кажется после этого весь теософский зоопарк с его астралами, зонами, эгрегорами и прочей нечистью! В конце концов, если бы теософия лишь живописала путешествия по разным уголкам своего космоса — ее можно было бы считать обычной фантастикой. Но человеку, вовлеченному теософией в космические странствия, она предлагает конечный вывод: вне мира ничего и никого нет; идея Бога, отличного от мира — это бред; а значит, весь религиозный импульс направь на почитание космических владык. С точки же зрения библейской, поиск конечного спасения в инстанциях иных, чем Творец, просто опасен. Бог — " единый, имеющий бессмертие" (1 Тим. 6, 16). А потому поиск бессмертия в иных источниках бессмыслен. Буддисты говорят: зачем, индуист, ты желаешь вселиться в мир богов, если даже сам Брама смертен? Неужели еще раз ты хочешь умереть? Из совершенно иных оснований христиане могут задать подобный же вопрос: Зачем, о язычник, ты желаешь отождествить себя с космосом, с тем миром, в котором все подлежит распаду и который просто не вечен? Ты желаешь умереть вместе с ним? Апостол Павел видит суть язычества в служении " пустым и суетным стихиям мира сего": " для чего возвращаетесь опять к немощным и бедным вещественным началам и хотите еще снова поработить себя им? " — вразумляет он галатов (Гал. 4, 9). В греческом тексте " начала" — это " stoiheia", " стихии", то есть, на языке греческой мысли, те первоначала, из которых сложен космос. " Стихии мира" (Кол. 2, 8) — это " stoiheia tou kosmou". От сообщения с космическими стихиями надо уклоняться — ибо " вы со Христом умерли для стихий" (Кол. 2, 20). Есть две серьезнейшие причины, по которым нельзя играть с этими силами в " кошки-мышки". Во-первых, они не вечны. Однажды созданные, " разгоревшиеся стихии растают" (2 Пет. 3, 12). Значит, душа, пропитанная их энергиями и принявшая их вместо силы Божией, сгорит вместе с ними. Для стяжания бессмертия души надо прорваться сквозь легионы космических " энергий" и причаститься Единому Бессмертному (1 Тим. 6, 16). Так что для того, чтобы избежать печального будущего, надо в настоящем строить свою религиозную жизнь не по влечениям космоса. Но, кроме " эсхатологического мотива", воздерживаться от заигрывания со стихиями и их князем имеет смысл и в силу одного происшествия, имевшего место в прошлом. Дело в том, что начало человеческой истории было озарено космической катастрофой. Через грех в мир вошла смерть. Можно сказать, что в мире взорвался Чернобыль. Суть не в том, что Бог злится на нас и наказывает поколение за поколением за проступок Адама. Просто мы сами сотворили смерть. Мы — виновники тому, что весь мир, весь космос стал подчиняться законам распада и тления. Бог, напротив, ищет — как спасти нас от радиации смерти. Так часто христиан называют жестокими людьми — за их свидетельство о том, что вне Христа нет спасения. Что ж, представьте, что включается служба оповещения гражданской обороны и объявляет: " Граждане, тревога! По нашему городу нанесен ракетно-ядерный удар. Через десять минут ракеты будут над нами. В вашем районе ближайшее убежище находится там-то... Кто успеет до него добежать — у того есть шанс спастись"... Скажите, кто жесток в этой ситуации: диктор гражданской обороны или тот, кто нанес ядерный удар по городу? Св. Иоанн Златоуст однажды обратился с увещанием к родителям, которые возмущались проповедью монахов. Мол, подросшие дети, вместо того, чтобы помогать отцам в торговле или ремесле, собираются в храмы, слушают монахов и даже уходят в монастыри... Златоуст предлагает сравнение: если кто-то ночью поджег ваш дом, и проходивший мимо человек вбегает в него, стучит во все двери, будит людей и понуждает их выбежать из огня — кого вы назовете виновником ночного беспокойства? Поджигателя или спасителя? Так вот, если бы в наших городах, в ваших городах можно было бы защитить свою душу от огня грехов — не было бы нужды в монастырях. Не монахи подожгли грехами ваши города. И если они учат ваших детей защите от греха — в чем же их вина? Так и христиане говорят: в мире и космосе разлита смерть. Мы сами ничего не сделали для ее преодоления. Но нам дано лекарство от смерти, " лекарство бессмертия", противоядие. Вечный Бог стал человеком, чтобы привлечь нас к Себе и Собою защитить нас от последствий наших же беззаконий. Вот — Чаша с врачеством бессмертия. Вот — Чаша Жизни. Придите и вкусите... Жесток ли врач, уверяющий больных, что без принесенного им лекарства им не выжить? Жесток ли проповедник, говорящий, что вне Причастия человек не найдет Жизни?.. И в этой ситуации никак не очевидно, что разницей между христианством и язычеством можно пренебречь. Ведь главное различие между ними в том, что христианство говорит миру и человеку: " ты болен", а язычество уверяет — " ты здоров". Нет разницы? Но если у меня аппендицит, а вместо болезненной операции мне говорят: " ты прими снотворное или аспирин — и все пройдет"? Христианство говорит: пройди через боль покаяния и устремись к Богу. Язычество уверяет, что не надо ни того ни другого, а нужно лишь " расширить свое сознание". А если и нужно встречаться с кем-либо, то отнюдь не с Богом, а просто кое с кем из космических жителей... Теперь вернемся к Чернобылю. Внешне там все спокойно. Но человек, пьющий тамошнее молоко — пьет смерть. Он дышит лесным воздухом — он вдыхает смерть. Он собирает грибы — он собирает смерть... Почему нельзя заниматься бегом в центре Москвы? — Потому что чем интенсивнее здесь дыхание, чем больше воздуха будет человек прогонять здесь через свои легкие — тем больше грязи будет осаждаться в них. Так и в мире после грехопадения: чем больше " космических энергий" человек пропустит через себя — тем больше продуктов распада будет оседать в его душе... Так все " космические откровения" и " экстрасенсорные пассы", все подключения к " энергии космоса" и к " неизведанным ресурсам человечества" чреваты энергиями разрушения... После всего сказанного понятно, что для христианина визитная карточка того духа, что общается с Рерихами — " Владыка Космоса" — выглядит весьма недвусмысленно. И если человек помнит эти новозаветные свидетельства о " князе власти воздушной", и о духах, которые желают разлучить Христа и человека, он не может не обратить внимания на такое, например, заявление Николая Рериха: 'Множество населяющих межпланетные пространства подтвердят охотно мощь мысленного сотрудничества" 465. Не пройдет мимо внимания человека, помнящего Писание, и еще более интересное " откровение" Е. Рерих: " Явлю сказание об Отважном Духе. Давний дух решил принести людям три дара. Первый — единение и очищение религий. Второй — средину величия Женского Начала. Третий — вооружение человека мощью воздуха... Дух давний, скоро дойдешь! " 466 Поэтому западный " эзотерик" Рене Генон пробует растождествить оккультного " Царя мира" с евангельским " Князем мира сего". Для этого он отправляется в дебри каббалистики. Но то, что он в конце концов износит из них, оказывается все же малоутешительным. Дух (или эманация Эн-Софа) по имени Метатрон называется " Царь мира". У этой " эманации" есть светлый аспект, символизируемый архангелом Михаилом, но " рядом со светоносным ликом есть лик темный, который представлен Samael, называемым одновременно Sar haolam (Царь мира). Здесь мы возвращаемся к отправной точке данных размышлений. Действительно, во втором его аспекте и только в нем, который представляет собой " гений этого мира", в низком смысле этого слова, Princeps hujus mundi, говорится в Евангелии. И эти отношения с Metatron, для которого он, как тень, оправдывает применение одного названия в двойном смысле и одновременно это позволяет понять, почему апокалиптическое число 666, " число Зверя", является также и солнечным числом. Это число образуется в частности именем Sorath, демона Солнца, и ему противопоставляется как таковой ангел Михаил... Мы не будем больше распространяться по поводу теорий, которые можно было бы в общем сформулировать относительно двойного смысла этих символов, но скажем только, что смешение светового и теневого аспектов и составляет в сущности " сатанизм". И именно это смешение приводит к появлению тех, кто, несомненно, невольно и по простому неведению полагает, что открыл инфернальное значение в имени " Царь Мира" 467. Объяснение Генона может быть убедительным, лишь если принять оккультную аксиому о том, что " все едино" и что добро и зло взаиморастворены, что это лишь " функциональные" проявления одной и той же субстанции. Евангелие считает иначе: " Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы" (1 Ин. 1, 5). Кроме того, после того, как Каббала противопоставила " демона Солнца" архангелу Михаилу, а Рене Генон назвал " число Зверя" " солнечным числом", особо обращает на себя внимание рериховская фраза " Шамбалы Владыка живет и дышит в Сердце Солнца" (Иерархия, 5). Это важно, потому что миф Генона, Рерихов и Каббалы — это в принципе единый миф, он использует один и тот же символический ряд. Просто Каббала не рассчитана на чтение христианами, а Генон встал в позицию постороннего исследователя, поэтому о некоторых сторонах оккультного мифа он мог говорить яснее, чем Блаватская или Рерихи, обращающие свою проповедь к людям христианской культуры. Единство же Каббалы с теософией не отрицали сами Рерихи — " Уже начинается слияние Вед с Трипитакою и с Каббалой, и заветы Учителей уносят невежество" (Агни Йога, 92). У Блаватской были свои уловки, с помощью которых она рассчитывала оттянуть тот момент, когда христиански образованный читатель сопоставит предупреждение ап. Павла о " князе власти воздушной" с рассказами теософки о ее воздушных мудрецах. Для этого Блаватская изготовила такой аргумент: " Царь Воздуха святого Павла не есть Дьявол, но воздействия астрального света" 468. Маскировка, однако, весьма прозрачная: ведь в других главах своей " Тайной доктрины" Блаватская прямо пишет, что " астральный свет" и есть Люцифер.
См. уже цитировавшиеся выше фразы из " Тайной Доктрины" (Т. 2, ее. 541-642 и Т. 1, с. 523).
Очевидно, и Елене Рерих было известно, что у христиан нет оснований доверять откровениям " Владыки Космоса". И потому она попробовала дать свое разъяснение: " Мы знаем лишь одного Хозяина, или Князя Мира сего, когда-то прекрасного Люцифера. Но, как сказано, Владыка Шамбалы есть Владыка Высших Миров, потому Он не может именоваться " Царем Земли" 469. Так она пробует пояснить, что " Владыка Шамбалы" и Люцифер — не одно и то же лицо. Люцифер — это конкретный " царь Земли", тогда как " Владыка Шамбалы" — более высокий Иерарх. Легко заметить, что Елена Ивановна в силу своего незнания греческого языка не поняла,
Как и еврейского — в чем она сама признается (Письма Елены Рерих 1932-1955, ее. 156 и 164).
что евангельский противник Христа, " Космократор" и есть " Князь мира" и что с библейской точки зрения допустимо назвать Люцифера именно владыкой космоса, а не просто земли. Но гораздо интереснее, что оправдание, предложенное Блаватской, ровно противоположно рериховскому. Блаватская так объясняет свою любовь к космократорам: " Дьявол не есть " Бог этого периода", ибо это есть Божество всех веков и периодов с момента появления человека на Земле" 470. Итак, тот, кого Елена Рерих представляет в качестве предмета своего почитания как " Владыку Высших Миров" и " Владыку Шамбалы", для Елены Блаватской есть просто Дьявол (естественно, отнюдь не в ругательном смысле), то есть все тот же Люцифер. В " Теософском словаре" Блаватская так поясняет уже знакомое нам слово: " Космократоры — " Строители Вселенной", " архитекторы мира", или олицетворенные Творящие Силы" 471. Если для ап. Павла " космократоры" — это демонические узурпаторы власти над Вселенной, которая создана отнюдь не ими, но Творцом, то для Блаватской они-то и есть подлинные Владыки и " архитекторы мира". То, что внушают Рерихам " Владыка Шамбалы" и " космократоры", ничего не говорит человеку именно о Боге. Зато перед воображением контактеров рисуются картины многоуровневой Вселенной. Такой Вселенной, в которой много " обителей", много " планов", много разумов и духов... И только для Личного Бога, для Творца не находится места. " Нет Божества вне Вселенной" 472. Отрицая надмирного Бога, теософы готовы конкретизировать место обитания своего " господа" в " Сердце Солнца" (Иерархия, 5). " Конечно, жизнедатель-солнце насыщает всю вселенную. Так Космос посылает свои сокровища" (Беспредельное, 411). " Лучи нашего Светила готовят человечеству лучшую ступень. Лучи, собирающие новую расу..." (Беспредельное, 332-336). Надо заметить, что аналогичная точка зрения действительно была известна в древности, в Египте. Ее придерживался Аменхотеп IV. Египетская религия, которую он попробовал реформировать, воспринимала Солнце лишь как символ божества. Аменхотеп же стал обоготворять астрономическое Солнце (при этом, естественно, он утверждал себя как единственного человекобога, как единственного представителя " божественной иерархии" на земле). Египтяне второго тысячелетия до нашей эры смогли распознать в " реформаторе" люциферического богоборца. После смерти фараона-богоборца его столица была заброшена, его реформы были отвергнуты. Затем подобные идеи посещали Джордано Бруно (чей гелиоцентризм вдохновлялся отнюдь не научными, но чисто оккультными мотивами). И вот теософы вновь взошли на эту вершину философской мысли. Обвинив христианство в слишком антропоморфном представлении о Боге, они заменили евангельское " Бог есть Дух" на почитание некоего обитателя Солнца. Наконец, для полноты характеристики того духа, что именует себя " владыкой Шамбалы" или " Владыкой Космоса", стоит сказать, что именно он собирается прийти в качестве " Христа второго пришествия", то есть в качестве " Майтрейи". " Майтрейя и нынешний Владыка Шамбалы — Единая Индивидуальность", — раскрывает эту тайну Е. Рерих473. Иисус из Назарета не придет. Вместо Него придет некто другой... И уже сейчас он вербует своих адептов на земле.
|