Хосе Марти. Абдала.

С 29 ноября штаб по встрече экспедиционеров находился в полной готовности. Проверка установила, что вдоль побережья от Мансанильо до Никеро налажено дежурство, все группы имеют связь с центром, в укрытии стоят наготове грузовики

с провизией и иным снаряжением для экстренной переправки отряда в горы, проинструктированы крестьяне-проводники, отрегулированы каналы связи между разными звеньями этого сложного живого механизма.

Селия Санчес, Лало Васкес, Сесар Суарес и Бето Песант, казалось, предусмотрели все возможные случайности, которые могли бы изменить обстоятельства встречи.

Но никто не предвидел главного: что отряд может задержаться в пути и опоздать на двое суток.

Время шло. Давно миновал назначенный час высадки. Селия не знала, что думать и что предпринять. Ситуация с минуты на минуту могла обернуться катастрофой, так как люди, приведенные в мобильную готовность – ответственные за встречу, крестьяне-проводники, каждый, кто был причастен к встрече, - не знали, кого им надлежит встречать и с какой целью все подняты на ноги. Кто защитит их самих, если произойдет сбой?

Селия села в машину, поднялась в горы, спустилась в долину, доехала до местечка под названием Медиа-Луна и пересела в автобус. Там на нее обратил внимание человек

с усами и в мексиканском сомбреро. Он показался ей подозрительным. Селия снова поменяла автобус. И так проехала по всем прибрежным городам, но никаких признаков высадки не заметила. Пассажиры вели между собой самые будничные разговоры.

Ни в поведении людей, ни в обстановке не было ничего такого, что могло бы насторожить, вызвать подозрение. И Селия срочно выехала в Сантьяго для встречи

с Франком. Но и он не смог внести ясность. Никаких вестей о яхте по-прежнему

не поступало. Горше всего было сознавать свое бессилие перед тем, что с минуты на минуту может наступить полный хаос. И без того настороженная полиция могла заподозрить неладное. Не было никаких гарантий, что не отыщется доносчик. И тогда под угрозой могут оказаться дома и семьи, которые так или иначе, причастны к предстоящей акции.

Предположив, что могла произойти путаница с местом высадки, члены штаба приняли решение выехать в прибрежные городки. Бето Песант направился в Медиа-Луну, Сесар Суарес – в Кампечуэлу, Селии пришлось остаться в Мансанильо.

Усталая, голодная, без гроша в кармане, Селия вернулась в город и стала думать, какие шаги следует предпринять. Разыскала двух юношей, в надежности которых

не сомневалась, закупила про запас фосфор и с наступлением темноты вышла на берег. Наряд Селии мог бы завоевать первый приз на любом новогоднем карнавале: осыпанная фосфором одежда излучала таинственный свет. «Шляпа» из ветки колючего кустарника марабу, также посыпанная фосфором, отбрасывала загадочные блики при каждом повороте головы, а закрепленный за спиной «рюкзак» в виде веника из ветвей все того же марабу наводил на мысли о колдовстве. И так всю ночь на 1 декабря, боясь заснуть, Селия и ее спутники провели на берегу в ожидании прибытия яхты. Наступила следующая ночь. Забрезжил рассвет. Чутье подпольщицы и интуиция подсказывали Селии, что где-то рядом уже идет высадка отряда. Она злилась на свое бессилие и все-таки не видела иного выхода.

Сбросив с себя фосфоресцирующий наряд (при дневном свете он терял всякий смысл), Селия вышла на дорогу, ведущую к Мансанильо, чтобы на попутной машине добраться до города. Не успела оглянуться, как перед ней затормозил джип. И не какой попало, а полицейский. Единственную дочь местной знаменитости, доброго доктора Мануэля Санчеса, знал каждый. Ни в чем подозрительном эта благородная семья никогда не была замешана.

- Что ты здесь делаешь в такую рань? Садись, мы тебя подвезем до дома.

В страхе Селия уселась в машину. Джип тронулся. К счастью, все обошлось.

У одной из старинных мечетей города она вышла. Город спал спокойно, можно даже сказать, равнодушно. Ни по радио, ни в газетах не было никаких сообщений о чрезвычайных происшествиях. Волнение и страх охватили Селию. Неизвестность страшила. Она с детства по страшным пиратским историям знала, что такое Карибское море. Это была неизвестность, способная ввергнуть в ужас того, кто всем своим существом ждет чего-то важного.

Предсказание Фиделя о том, что поступление второй части доноса в руки федеральной полиции и передача его на Кубу может сорвать весь план экспедиции, оправдалось. Свидетельство тому – телефонограмма, поступившая 30 ноября в штаб ВВС на имя генерал-адъютанта Родригеса Авилы от полковника Пальмеро Табернильи в ответ на приказ о поиске «Гранмы»: «Докладываю, что катер 65 футов длиной, белого цвета, без названия, под мексиканским флагом воздушным патрулированием над побережьем всего острова с 5.45 до 17.00 не обнаружен».

Обращает на себя внимание то, что названа дата – 30 ноября. Между тем об этой дате знал очень ограниченный круг людей, она держалась в строгом секрете. А на Кубе была известна только семи адресатам, на чьи имена Мельба Эрнандес отправила телеграммы «издательства Дивульгасьон».

Далее. В телефонограмме указано время – 5.45. Она также входила в план высадки. Более того, в ходе обмена телефонограммами всплывает и факт планировавшейся атаки на казарму в Никеро. Все это наводит на мысль о предательстве.

Не прошло и нескольких часов, как генерал Родригес Авила направил срочную депешу начальнику оперативного отдела ВМС: «Прошу Вашего разрешения на поиск и захват белого катера 65 футов длиной, без названия, под мексиканским флагом. Катер вышел из Тукспана, Веракрус, Мексика, 25 ноября, предположительно направляется

к берегам Ориенте. Прошу сообщить о решении». Датирована депеша 1 декабря.

Все это помимо факта получения Батистой доноса, который лег в основу этой лихорадочной переклички силовых ведомств, свидетельствует о том, что в дуэли Фиделя

с федеральной полицией Мексики победу одерживал все-таки вождь кубинской революции. И далеко не случайно перед отплытием он начал свою клятву словами: «Если отправимся…»

2 декабря тот же бригадный генерал сообщил всем задействованным службам о необходимости «прекратить поиск катера «Гранма», поскольку он захвачен близ Никеро».

Эти скупые телефонные сообщения военных дают возможность почти физически отметить чрезвычайную напряженность атмосферы, в которой происходила высадка отряда. И все же «Гранме» удалось проскочить незамеченной мимо всех воздушных и морских кордонов, уготованных ей противником. Более того, мне думается, что на эту полную драматизма ситуацию можно взглянуть с другой стороны. Не давшее результатов «патрулирование всего побережья» 30 ноября, о котором идет речь в извещении Табернильи, в результате оказалось на руку экспедиционерам: место высадки повстанцев с «Гранмы» не было известно ни друзьям, ни врагам, хотя Фиделя и его соратников ждали и те, и другие. Так что, я думаю, нельзя говорить о некоем «злом роке», якобы преследовавшем повстанцев, вверивших свои судьбы одной, но пламенной страсти – освобождению страны от тирании.

Сам момент высадки, конечно, трагичен. Анализ ситуации вызывал много споров не только у историков, но и у самих экспедиционеров.

Обратимся к воспоминаниям Че Гевары, который писал: «1 декабря ночью мы развернули яхту и взяли курс прямо на Кубу, терпеливо высматривая огни маяка на мысе Крус: у нас не хватало воды, топлива, провизии. В два часа ночи, находясь в сплошной темноте при плохой погоде, мы испытали беспокойство. Марсовые сменяли друг друга, тщетно пытаясь обнаружить на горизонте луч света. Бывший лейтенант военно-морского флота Роке поднялся на маленький верхний мостик в попытке обнаружить огни маяка на мысе Крус, но потерял равновесие и упал в воду. Некоторое время спустя, после возобновления движения, мы увидели огни, однако астматический ход нашей скорлупки сделал последние часы плавания нескончаемыми. Уже был день, когда мы высадились на Кубе, в месте, которое известно под названием Белик и расположено около

Лас-Колорадас».

Как историку мне посчастливилось узнать о событиях, связанных с экспедицией «Гранмы», что называется, из первых рук. Со всеми подробностями, даже теми, которые по разным причинам (например, сами участники считали их несущественными) никогда не публиковались. Скажем, о том же падении в море Роберто Роке мне известно со слов самого Роке и рулевого Норберто Кольядо. И когда в литературе читатель встречает предвзятые оценки действий «неумелых моряков», он вправе им не доверять.

Рассказы обоих впечатляют, но каждый по-своему. Фидель отдал рулевому «Гранмы» приказ немедленно развернуться и направить яхту к месту падения лоцмана. Однако для перегруженной яхты, успевшей развить большую скорость, эта задача оказалась чрезвычайно сложной, почти нереальной.

- Было очень трудно маневрировать в штормовом море и на таком хилом судне! – так с юношеской непосредственностью восклицает во время нашей беседы рулевой. Огромные белки широко распахнутых глаз и характерные жесты взметнувшихся рук красноречиво передают его тогдашнее состояние и через четверть века после этих событий. Я уже не говорю об интонациях его страстной речи.

Тем не менее, удалось повернуть судно в обратную сторону и остановить двигатели, чтобы их шум не заглушал крики утопающего.

Этому предшествовал диалог между Фиделем и капитаном Онелио Пино:

- Можем ли мы оставить этого человека здесь?

- Мы не можем потерять ни одного человека, ни при каких обстоятельствах!

Но глубокая темнота мешала рассмотреть бушующее море. Опытный моряк Рамон Мехиас Пичирильо видел только один выход: как бы это ни было опасно (корабль мог запеленговать патруль противника) включить свет – направить в воду луч карманного фонарика. Наконец с борта удалось заметить то выплывавшего на поверхность, то погружавшегося снова человека.

В воду нырнули самые смелые «пассажиры» и, выстроившись двумя шеренгами по десять человек, проложили «водный коридор» для оказавшегося в беде соратника.

Сорок рук вытянулись вниз, чтобы вызволить Роке. Он обладал огромной физической силой, которая и позволила ему бороться с бушующим морем, - взволнованно продолжает свой рассказ Кольядо.

Двадцать пар рук по цепочке бережно передали на борт начавшего уже задыхаться Роберто Роке. Все было сделано очень быстро, со знанием дела. И вот лоцман снова

на борту. Тишина. Слышно только, как шепотом передается: «Он никого не бросит!» (это

о Фиделе).

Яхта развернулась к берегу, снова запустила двигатели, и через несколько мгновений стало ясно: кончилось горючее.

Придя в себя, сбросив с ноги уцелевший ботинок – второй так и остался в море – Роке встал на свое место лоцмана. Но впереди его поджидало еще немало трудностей.

Норберто Кольядо особенно настойчиво подчеркивает, что проблемы с высадкой возникли не только из-за того, что капитан Пино и лоцман Роке несколько лет не выходили в море. Одна из главных причин состояла в том, что у них на руках не было карты маяков, а имевшаяся навигационная карта 1954 года успела устареть и нуждалась

в корректировке. По его мнению, там не были отмечены изменения течений, движения бакенов, расстояния между маяками и т.д.

В итоге навигационная карта, которой располагали Пино и Роке, превратилась

в «вещь, абсолютно бесполезную для десанта». А в мастерстве им не откажешь: оба – истинные морские волки. Правда, вместо лобо де мар («морской волк») Кольядо употребил слова леон де мар – «морской лев». С такой яростью он встал на защиту соратников по оружию, по одиссее «Гранмы», что я подумала: это «фронтовое братство», которое не удалось разрушить даже спустя десятилетия, наверное, - лучшее свидетельство того, насколько едины были повстанцы из «созвездия восьмидесяти двух».

- Мы оказались в такой ситуации, когда требовалось учетверить наши силы, - говорит он и замолкает. Можно понять рулевого. Он считает, что в описаниях трудностей, с которыми столкнулись на своем пути экспедиционеры, появляется много неточностей, вызванные измышлениями людей, которые в жизни не хлебали лиха. – Везде нужна точность, Зоя! Это ты и без моих слов понимаешь, потому что знаешь, что такое наука, история. Ну, например, некоторые утверждают, что у нас на яхте был пулемет. И что при высадке его надо было нести на руках… Ничего подобного у нас не было. Мы были вооружены и хорошо организованы. Каждый знал своего командира. Я входил

в отделение капитана Хуана Альмейды.

Сам Роберто Роке в беседе со мной, а позже и в письме (храню эту реликвию с его автографом) на вопрос о наиболее запомнившемся эпизодов плавания ответил, что, скорее всего, таких моментов было два. И один из них, конечно, связан с падением в море, когда ему пришлось вести поединок не столько со штормом, сколько со своими отяжелевшими под водой новыми ботинками, которые тянули его вниз.

- Безлунная ночь, ничего не видно. Моя первая мысль: надо бороться, Фидель меня не бросит. Успокаивал себя тем, что на худой конец дождусь утра, а пока надо плыть и плыть, невзирая на то, что рядом могут находиться.… Как ты думаешь, кто?

- Акулы? – произнесла я и невольно вздрогнула.

Заметив мою реакцию, собеседник улыбнулся. Но не рассмеялся, чтобы

не оскорбить смехом сидящую перед ним женщину. Истинный морской офицер, находясь в обществе женщины, никогда не позволит себе никакой скабрезности или двусмысленности. Настоящий офицер не теряет своего достоинства, в какую бы он ситуацию он не попал.

- Да, дорогая! Да!

Карибские акулы – не самые крупные в мире. Но, наверное, самые свирепые. Тогда Роке, как он сам считает, одержал победу лишь наполовину: второй ботинок так и остался на ноге. Он дополняет свои слова выразительными жестами:

- Я то выныривал, чтобы крикнуть, что жив и жду помощи, то снова погружался

в воду, чтобы справиться со шнурками: огромные, не по размеру ботинки тянули на дно. Поняв, что меня могут не услышать из-за шума двигателя – я уже заметил, что яхта развернулась в мою сторону я сам устремился ей навстречу, а то, что она шла в мою сторону, лишь придавало мне сил. Услышал голос Фиделя: «Роке! Роке!» Скажу тебе, Зоя, что этот эпизод тесно связан с другим, не менее, если не более, памятным для меня событием. Я был горд, что меня зачислили в состав экспедиции. Перед самым отплытием я как моряк уже сообразил, на какой посудине, на каком крохотном судне предстоит плыть до Кубы. И когда Фидель обратился к нам со словами: «Если достигнем…» - я подумал, что же он за человек. По-моему, к нему применимы слова Дантона, сказанные

во время Французской революции: «Смелость, смелость, и еще раз смелость». В этом весь Фидель.

Эти эпизоды Роберто назвал в ответ на мой вопрос о его личных впечатлениях

от всего происходившего. Вот его рассказ о том плавании:

«Ночью 30 ноября прошли севернее острова Грейт-Кайман. Некоторое время нас сопровождал какой-то вертолет, но вскоре он повернул к острову, и наши опасения развеялись. Восточный ветер усиливался, «Гранма» все сильнее зарывалась носом

в волну.

Мечтая поскорее увидеть огни маяка, я взобрался на крышу капитанской рубки. Вдруг яхта сильно накренилась – и я очутился в море. Первое, что я сделал, - стал отбрасывать огромные тяжелые ботинки. Это оказалось нелегко: снимая их, я несколько раз погружался головой в воду. Через некоторое время услышал шум яхты – значит, меня ищут. Я, конечно, не допускал и мысли о том, что товарищи меня бросят.

Когда «Гранма», развернувшись, проходила совсем близко, я изо всех сил закричал: «Сюда, сюда!»

С яхты послышались голоса Фиделя и других товарищей, звавших меня. Затем нахлынувшая волна взметнула меня на свой гребень, и я увидел: «Гранма» с замолкшими двигателями качается невдалеке. Поплыл к ней. Становилось все темнее. На борту яхты вспыхнул слабый огонек карманного фонаря. При его свете я заметил свисающий с носа судна канат и, быстро подплыв, ухватился за него. Поднявшаяся волна подбросила меня вверх, но в этот момент друзья быстро подтянули канат, и через секунду я уже оказался

в их крепких объятиях».

- Мы были потрясены поведением Фиделя в этой ситуации, - вспоминает Хуан Альмейда. – Это подняло боевой дух экспедиционеров. Все подумали: «Этот человек

не бросит никого».

Поиски свалившегося за борт Роберто Роке отняли не только время. Был истрачен весь запас горючего, рассчитанный на то, чтобы отвести яхту подальше в море. Сделать это должен был Пичирильо, доминиканец. Даже если бы его застали за этим делом, то какой спрос с доминиканца? Теперь рушилась надежда скрыть от противника место высадки. «Гранма» невольно превращалась из друга в доносчика.

Всем этим переживаниям предшествовала не менее драматичная ситуация. Между Фиделем и Онелио Пино состоялся такой удручающий диалог:

- Это действительно территория Кубы? Ты абсолютно уверен, что мы не на Ямайке или каком-нибудь другом острове?

- Да, - в разговор пришлось вмешаться Роберто Роке, который подтвердил, что это Куба.

- Хорошо! В таком случае заводите моторы! И полный вперед прямо к берегу!

Чтобы понять, что же представляло собой место, где произошла высадка, обратимся к страницам «Боэмии», которая так щедро предоставляла свои страницы Фиделю все то время, пока он готовил в Мексике экспедицию. И, конечно, не могла остаться в стороне на последнем, пожалуй, наиболее трагичном ее этапе. На страницах еженедельника читаем: «Самолет военно-воздушных сил «Каталина» описывал широкие круги над заливом Гуаканаябо. Он то углублялся на несколько миль в море, то снова возвращался к земле и летел вдоль неровной кромки берега над мелководьем и песчаными отмелями. Пейзаж представлял собой однообразную картину: вода, горы, сельва без всяких признаков человеческого жилья. Это был один из самых удаленных и труднодоступных районов на востоке страны. Но вот самолет стал снижаться, экипаж оживился. Внизу, как крохотная точка на море, виднелось какое-то суденышко. Оно стояло неподалеку от берега, напротив устья реки Белик. Самолет снизился. Теперь суденышко одновременно находилось в поле зрения бинокля и под прицелом авиационного пулемета 50-го калибра».

После команды Фиделя «полный вперед!» «Гранма» рванулась к берегу. Маяк между тем так и не удалось обнаружить. Где станет высаживаться отряд, тоже было неизвестно. Мотор заглох. Яхта застыла на мели. Горючее кончилось. До берега еще достаточно далеко. Озабоченный, расстроенный, но еще более собранный, чем обычно, Фидель подозвал Рене Родригеса и сказал: «Предупреди людей, будем высаживаться на отмели». Слова Фиделя передали отряду. В носовую часть вернулся Рене. Тут же последовал новый приказ: «Прыгай в воду!»

Слово Рене Родригесу:

«С винтовкой в руках и вещевым мешком за плечами я прыгнул в воду и сразу же увяз в грязи. Тогда я ухватился за якорь и объяснил Фиделю, что мы попали в болото.

- Вперед! – услышал я короткую команду.

Я пошел вперед, почти утопая в грязной болотной жиже. Когда добрался до мангровых зарослей, присел на ствол отдохнуть».

2 декабря 1956 года, воскресенье, 6.30 утра. Повстанческий отряд в сборе и готов

к высадке. Исполнен национальный гимн. Позади семь дней и четыре часа путешествия, преодолены 1235 миль со средней скоростью 7, 1 узла. Расстояние до берега, которое осталось преодолеть колонне, - примерно четверть километра. Воздух прогрет до 21 градуса. Вода холодная.

- Это похоже на кораблекрушение, - вырвалось из уст Хуана Мануэля Маркеса.

Между тем последовала четкая команда: начать высадку. Высаживаться пришлось с правого борта. Некоторые прыгали в воду сами, иных приходится спускать на веревке. Кому-то вода была по грудь, кому-то до горла, а вот Норберто Годоя, чьи ноги

не доставали до дна, пришлось «пристегнуть к Гильену Селайе. Во время нашей встречи (он на общей фотографии) он как-то весело подшутил над этим эпизодом, сказав: «Удобнее всех высаживался я. Меня, можно сказать, нес на себе Селайя».

Высадку генштаба подстраховывали авангард и центр; вслед за ними шел арьергард. Последним покинул борт Рауль Кастро. Пришлось отказаться от части снаряжения.

Яхта же так и осталась на месте. Продолжала стоять, предательски указывая точное место высадки. Отогнать в сторону? Нет горючего. Не прошло и нескольких часов после этой «экзекуции», как над головами десантников закружили первые авиетки и, как воронье, слетелись «Каталины».

Испытания отряда на этом не закончились. На берегу Лас-Колорадас, заросшем манграми, повстанцев ждали новые неприятности – труднопроходимые топи, начинавшиеся сразу за обманчивой линией берега. Вода – зловонная жижа с кишащими

в ней подозрительными тварями. Зыбкое илистое дно таило в себе опасность: ноги увязали, сеть мангровых корней опутывала их, не давая сделать ни шагу без усилия. Высадившихся бойцов не покидало ощущение, что болото засасывает их с невероятной силой. Не хватало точки опоры: стволы и ветви мангров ненадежны, легко прогибаются под тяжестью тела. Малейшая задержка – и ты навсегда останешься в объятиях ветвей и захлебнешься теплой, противной, вонючей жижей. Где же конец испытаниям?

Фидель попросил Луиса Креспо взобраться повыше и установить, что же все-таки там, впереди. Ответ Креспо не только не вселил надежды, но, напротив, вызвал еще большие опасения: на всем обозримом пространстве – только бескрайняя вода и ничего больше.

Ни остановиться и передохнуть, ни сменить направление не представлялось возможным. Надо было двигаться вперед. Главное – не останавливаться, не стоять

на месте! Но вот характер растительности стал меняться. Луис Креспо услышал новую команду Фиделя: «Посмотри, что же все-таки видно впереди?» На сей раз дозорный сообщил, что видит очертания пальм. А это верный признак того, что где-то рядом твердая земля. Прибавилось не только сил и оптимизма, но и уверенности, что это действительно Куба, ведь Куба – это пальмы! Всем хотелось поскорее выбраться из этого кошмара.

Однако двигаться следовало с большой осторожностью. Появилась другая напасть: приходилось продираться сквозь тесный строй огромной, в человеческий рост, осоки с ее острыми, как лезвие, листьями.

Подробнее о первых часах высадки читаем в полевом дневнике Рауля Кастро: «Мы ступили в такое болото, какого не только никогда не видели, но и не могли представить себе, что оно бывает. Я до последнего момента оставался на катере, стараясь захватить

с собой как можно больше вещей, но потом в этих проклятых мангровых зарослях нам пришлось все бросить. Более четырех часов почти без остановок мы шли по этому аду.… По пути я находил товарищей, чуть было не потерявших сознание».

После того как экспедиционеры добрались до суши, их ждал новый удар: здесь их никто не встречал. Двигаться дальше предстояло «на ощупь», без определенных координат. И не было никакой уверенности в том, что их не поджидает вооруженный противник.

О том, что яхта была обнаружена в тот же день, свидетельствует телеграмма бригадного генерала в штаб ВВС Кубы: «Прошу прекратить поиск катера «Гранма». Он захвачен ВМС близ Никеро». Слово «захвачен» вставлено, похоже, для того, чтобы придать сообщению сенсационность. На самом-то деле яхта была не захвачена, а обнаружена. Причем пустая, стоявшая на отмели без горючего! И без повстанцев, которых еще надо было разыскать. Правда, теперь не составляло труда определить «квадрат» для нанесения бомбовых ударов – но тоже лишь приблизительно.

При всей трагичности ситуации бойцы находили поводы для радости: «Положение наше было – хуже некуда, но, по крайней мере, мы хоть не болтались в море на проклятой посудине, среди блевотины, шквала и кусков размокших галет, среди пулеметов и грязной пены… Хорошо еще, что оставалось немного сухого табака, потому что Луис (на самом деле его звали не Луис, но мы поклялись до победы забыть наши настоящие имена) сообразил спрятать его в жестяную банку, которую мы открывали с большой осторожностью, чем если бы в ней были скорпионы. Но разве поможет табак или ром, когда пять дней кряду суденышко болтается, как пьяная черепаха, безжалостно дует северный ветер, вздымая огромные валы, руки стерты в кровь дужками ведер; когда тебя душит чертова астма, а добрая половина твоих товарищей страдает от морской болезни и сгибается пополам при рвоте, словно вот-вот переломится надвое», - выписала я для себя из журнала «Куба» памятный рассказ одного из экспедиционеров.

Колонна продвигалась, разделившись на маленькие группы, но в целом соблюдая боевой порядок. Иные бойцы пробивались к суше и вовсе в одиночку.

Первая встреча с местными крестьянами. Около 9 утра. Луис Креспо видит жилище и направляется к дому. Он принадлежит Анхелю Пересу Росабалю. Подходит Фидель.

- Не бойтесь. Я Фидель Кастро. Эти люди и я прибыли, чтобы освободить Кубу.

Хозяин видит перед собой голодных, измученных людей. Он готов накормить их и предлагает им заколоть поросенка. Но беседу прерывают выстрелы. Это подплывшая

к месту высадки канонерка дала несколько пулеметных очередей по мангровым зарослям и, взяв «Гранму» на буксир, направилась в сторону Никеро. Но повстанцам об этом

не известно. Фидель решает, не задерживаясь, идти дальше, отказавшись от жареного поросенка. Радушного крестьянина он берет с собой в качестве проводника. Его волнует отсутствие группы Хуана Мануэля Маркеса.

Дадим слово одному из первых очевидцев, крестьянину Аугусто Кабрере.

«В то утро слышались частые разрывы бомб. Самолеты пикировали на берег, исчезали за холмами, а потом раздавался взрыв, и самолет, набирая высоту, уходил

в сторону моря. Бомбежка была довольно сильной, как во время настоящей войны. Правда, оно велась беспорядочно, зато непрерывно.

Я не знал, что и думать: непонимающе смотрел на жену, а она – на меня. Разве мог я тогда предположить, что под бомбами в ту минуту находились Фидель и Че, который, как я потом узнал, был болен астмой, что это высадился экспедиционный отряд,

о котором говорил Фидель. Он прибыл из Мексики на крошечном катере, годным лишь для прогулок или рыбной ловли, но никак не для переброски патриотов на остров и их высадки на изобилующем рифами побережье, в заболоченном районе. Но они прибыли, а мы с женой смотрели друг на друга, не зная, что происходит там, где падают бомбы.

Иду я третьего числа по усадьбе, вижу – один крестьянин быков уводит. Я ему и говорю: «Зачем это вы быков уводите?» «Тут, - отвечает, - пришли какие-то люди, хотят бунтовать, а быки эти не мои, как бы чего не случилось». Я ему объясняю: «Нет, брат, они не грабители. Говорят, это Фидель Кастро. Они люди образованные, приехали Кубу освобождать. Не бойся». А он говорит: «Ладно, только я на всякий случай бычков уведу».

Наш разговор слышали Хуан Мануэль Маркес и его товарищи, их, наверное, человек восемь было. Потом я в дом зашел, а немного погодя и они пришли. Я пошел в дом и сразу же оттуда вышел, слышу – во дворе кто-то говорит. Голос незнакомый. Это был Рене Родригес и еще двое товарищей. Я с ними поздоровался, они тоже, тепло так, как будто мы сто лет знакомы. Рене Родригес говорит: «Это мы высадились. Дней восемь или девять ничего не ели. Дайте нам что-нибудь». – «Конечно, конечно, - отвечаю, - сейчас принесу». А он мне: «Можем мы командира позвать?» - «Идите, - говорю, - и приводите его сюда».

Они ушли и быстро вернулись с Хуаном Мануэлем Маркесом и другими товарищами, которые ожидали их неподалеку.

Помню, у Хуана Мануэля Маркеса были разорваны брюки на коленке, а фуражка была сдвинута (На самом деле это был берет повстанца, который, крестьянин, никогда не видевший такого головного убора, принял за сдвинутую набок фуражку.

) набок. Он первым делом попросил катушку ниток и иголку и все тщательно зашил.

Они показали мне свое оружие – хорошее оружие, с оптическим прицелом.

У Хуана Мануэля была маленькая такая винтовка, прямо как (Это был пистолет.) игрушка.

Они пришли очень голодные, и я им дал поесть. Достал и мед – ведь я пасечник – и говорю: Любите самумбию? – «А что это такое?» - спрашивают хором. – «Самумбия – это пчелиный мед с водой, и лимоном, вроде прохладительного напитка. – «А, - говорят, - тогда давай». Подал я им этот напиток, а Роберто Роке сказал: «Слушай, а как он делается? Очень уж вкусный».

В тот момент жена как раз готовила обед, я ей и говорю: «Слушай, приготовь побольше, сделай немножко риса, побольше овощей, давай их накормим».

Сварили кофе, я дал им сигары – у них совсем не была курева, - и завязался разговор. К тому во времени во дворе уже темно стало».

Сведения о другой группе мы находим в дневнике Рауля Кастро:

«Мы продвигались по местности, поросшей густой травой, но почти лишенной деревьев. То и дело приходилось ложиться на землю. За весь день во рту не было ни крошки. Поначалу мы много петляли, заблудились совершенно и только после встречи

с крестьянином как-то сориентировались. Спать мы легли обессиленные и голодные. Ну и денек это был, 2 декабря!» - подводит Рауль Кастро итог первому дню пребывания отряда на родной земле.

На следующий день, короткими перебежками преодолев открытую равнину, где все было как на ладони, повстанческий отряд добрался до первой крестьянской хижины. Семья встретила их приветливо. Для самых обессиленных и больных был приготовлен крепкий куриный бульон, нашелся мед и много воды. Люди впервые с 25 ноября имели возможность утолить жажду. Но радость омрачало то, что отряд недосчитался девятерых товарищей. Об их судьбе ничего не было известно, и выяснить что-либо

не представлялось возможности.

Речь идет о группе, которая как раз в тот момент находилась в доме Аугусто Кабреры. В нее входили Хуан Мануэль Маркес, Роберто Роке Нуньес, Норберто Кольядо, Луис Аркос Бергнес, Рамон Мехиас, Рене Родригес и другие. Ночь прошла в беспокойстве за судьбу пропавших повстанцев. Пугала мысль: не напоролись ли на засаду противника. Фидель распорядился отправить Луиса Креспо на разведку. На рассвете следующего дня он, вернувшись в отряд с крестьянином Аугусто Кабрерой, доложил: группа повстанцев во главе с Хуаном Мануэлем Маркесом находится в безопасности в доме Аугусто Кабреры.

Весть эта была радостной и придала повстанцам сил для продолжения пути в горы Сьерра-Маэстра. Кроме того, разведке удалось установить, что отряд может закупить продукты в ближайшей лавке не вызывая подозрений. Так и сделали. Купили колбасу, сгущенное молоко и галеты. Аугусто Кабрера предложил повстанцам молодого козла, которого он специально заколол по такому случаю.

День 3 декабря колонна начала с перебежки гуськом чрез густую рощу и вышла

к местности, сплошь усыпанной голыми камнями, которые у местных крестьян получили меткое прозвище «собачьи клыки». Шагать по ним – тяжелое испытание, если не сказать каторга. С пересохшими губами, так и не обнаружив источника пресной воды, повстанцы набрели на нехитрое жилище, из которого доносился запах куриного бульона, - хуторок Эль-Михиаль. Кандидо Гонсалес решил приблизиться к дому. Здесь жил Сойло Перес Вега, больше известный как «барон Вега». Хозяина дома не оказалось. Фидель поговорил с его женой и детьми, рассказал, кто они и зачем прибыли. В ответ один из сыновей, Хосе Рафаэль Перес, сообщил, что сосед слышал эту новость по радио и передал отцу. Приветливая семья не вызывала особых опасений. Было решено сделать короткую передышку. Главное, всем удалось не только утолить жажду чистой водой, но и наполнить фляги про запас. Кандидо и еще несколько человек набросились на предложенный мед, после чего им стало совсем плохо. Некоторым особенно ослабевшим удалось выпить несколько чашек крепкого куриного бульона, а перед уходом взять

с собой немного сырых клубней батата.

В дневнике Рауля есть запись: «После утомительного перехода с несколькими короткими остановками для отдыха, следуя по тропинке, которая шла меж густых зарослей, мы, когда уже стало смеркаться, вышли на лесную поляну, где три крестьянина выжигали уголь. Увидев наш авангард во главе с негром Армандо Местре, у которого на голове был венок из веток и травы для камуфляжа, а в руках автомат, они вдруг пустились наутек, бросив свои топоры».

Отряд воспользовался оставленными пожитками: там были рис, черный фасоль и вода. Разведя в лесу небольшой костер, приготовили еду, отдаленно напоминавшую любимое кубинское блюдо – конгри. Этот нежданный ужин собственного приготовления воспринимался как настоящий банкет.

Наутро к колонне присоединилась группа Хуана Мануэля Маркеса. Итак, все 82 бойца в сборе. Колонна двинулась в путь.

Рауль пишет: «Весь отряд вытянулся в цепочку. Мы шли по дороге, которая затем перешла в тропинку. За короткий отрезок нам пришлось более тридцати раз прятаться от самолетов. Мы свернули на тропу, хорошо укрытую сверху, и спустя некоторое время вышли на поляну, где выжигали уголь».

Следующий привал устроили в местечке под названием Агуа-Финна, в доме крестьянина Альфредо Рейтора. Удалось быстро приготовить вкусный и сытный обед: рис, рыба, юкка, картофель и мясо молодого козла, купленное накануне у Аугусто Кабреры. Люди впервые почувствовали, что голод начинает отступать.

Здесь же состоялось заседание штаба, на котором был утвержден дальнейший маршрут. Решено было этой же ночью покинуть дом и двигаться на восток.

С наступлением темноты повстанцы растянулись в цепочку и, сопровождаемые двумя проводниками-добровольцами, двинулись в путь. На первом ночном привале, поблагодарив проводников, Фидель отпустил их и сообщил, что после отдыха они пойдут в таком-то направлении. Из осторожности он указал направление, прямо противоположное тому, в котором должен был идти отряд. Наступила полночь. Как только проводники ушли, поступила команда продолжить путь. Повстанцы и

не планировали отдыхать. Ночь – лучшее время для продвижения. Повстанцы уже понемногу начали ориентироваться на местности. Показалась межа, разделявшая плантации сахарного тростника.

«Мы решили идти только ночью, чтобы межа оставалась у нас слева, а лес – справа, и спать днем. Пройдя эту зону, мы свернем на северо-восток и пересечем равнину, занятую посевами сахарного тростника длиной примерно тридцать километров». Это страничка из дневника Рауля Кастро. Запись сделана на коротком привале. Делая ее, Рауль вряд ли предполагал, каким бесценным источником станут для историков эти скупые, бесстрастные строки.

После марш-броска в ночь с 4 на 5 декабря отряд вышел к участку сахарной плантации, известному как Алегриа-дель-Пио, что в переводе означает «святая радость». Утро ушло на обустройство привала. А вскоре название места зазвучало как насмешка. «Святая радость»?! Проще некуда!