Социология М. Вебера

Макс Вебер (1864—1920) сегодня считается выдающим­ся классиком немецкой социологии. В отличие от своих пред­шественников, он не считал социологию отдельной самосто­ятельной наукой. Дюркгейм и Вебер хотя и принадлежали к одному поколению, но имели совершенно различные взгля­ды: Дюркгейм выступал за отграничение «социологии» как отдельной от других дисциплин науки с ее собственным объектом познания — социальными фактами, с ее специфи­ческим методом в рамках естественнонаучного, позитивист­ского понимания науки, а Вебер выступал за «социологи­ческую перспективу», выводимую из других наук, преиму­щественно из исторической политэкономии, неотделимую от них, которая должна стать своего рода понятийно-логиче­ской основой наук о культуре.

Рассмотрение социологии Вебера — весьма нелегкое дело, во-первых, потому что его обширное наследие имеет фрагментарный характер, во-вторых, потому что интерпре­таторов Вебера — легион. Как правило, исходят из того, что учение о категориях в работе «Хозяйство и общество» явля­ется основным социологическим трудом, который дополня­ется «Протестантской этикой» и некоторыми методо­логическими статьями. Мы не можем присоединиться к это­му мнению, поскольку влияние Вебера нельзя свести к сухим определениям учения о категориях.

Только как цельное твор­чество может быть воспринята многомерность мысли Вебе­ра, и только в сочетании с другими важными работами от­дельные части «Хозяйства и общества» приобретают смысл и убедительность как систематическое изложение кон­цепции.

Известность Веберу принесла работа «Протестантская этика и дух капитализма» (1904).

Основное внимание Вебера в этой и других работах по хозяйственной этике было направлено на изучение куль­турного значения современного капитализма, т. е. его инте­ресовал капитализм не как экономическая система или ре­зультат классовых интересов буржуазии, а как повседнев­ная практика, как методически-рациональное поведение.

Единственным в своем роде признаком современного за­падного капитализма Вебер считал рациональную органи­зацию формально свободного труда на предприятии. Пред­посылками этого стали: рациональное право и рациональ­ное управление, а также интернационализация принципов методически-рационального поведения в рамках практического поведения людей. Поэтому он понимал современный ка­питализм как культуру, крепко укоренившуюся в ценност­ных представлениях и мотивах действий и во всей жизнен­ной практике людей его эпохи.

В другом месте он подчеркивает: капитализм в самом об­щем плане существует тогда, когда удовлетворение эконо­мического спроса осуществляет предприниматель; наиболее рационально это происходит на базе расчета капитала. Ти­пичной для современного капитализма является его рацио­нальность, причины которой заключаются, с одной стороны, в социальном устройстве западных обществ с их экономи­ческими классами и, с другой стороны, в рационализации права и управления.

Для Вебера рационализация практического поведения все больше становится основным признаком современного общества и культуры. Рациональность становится синони­мом методического порядка образа действий: целесообраз­но-рациональное действие, тем самым, — типичное действие в современном обществе. Экономическая рационализация предполагает способность и склонность человека к ра­циональному действию на практике. Вебер понимал капи­тализм как социоэкономическую систему, которая коренит­ся в общих действиях людей, а не в экономических действи­ях отдельных личностей (предпринимателей, политиков) или конкретных групп.

Экономическая практика как черта культурной жизни общества свидетельствует и о воздействии религии на его развитие и формирование. Протестантская этика, особенно ее аскетическая разновидность, внесла немалый вклад в культурное осмысление современного капитализма. Особую роль сыграли такие его черты, как идеал профессионально­го труда и «внутримирской аскетизм» (в противоположность «всемирному аскетизму», например, буддийских монахов), т. е. предписание скромного образа жизни в сочетании с ак­тивной деятельностью в миру и неутомимым трудом.

При этом индивид нес ответственность только за себя и свою веру. Следствием этих свойств аскетического протес­тантизма или пуританства было то, что на этическом пове­дении основывалась вся жизнь, а не только ее религиозно церковная сфера. Человек становился «доходной машиной Бога», а труд превращался в самоцель.

На основе протестантской этики возникло не только современное предпринимательство с его капиталистическим расчетом, но и эксплуатация рабочих во имя веры и равно­душие к нищете, которая, как считалось, была результатом собственной вины.

Эти стимулы, берущие свое начало в религии, продол­жали существовать даже после того, как исчезли собствен­но религиозные импульсы. Вера исчезла, а методически-рациональная форма поведения осталась. Вебер рас­сматривал современный ему капитализм отнюдь не как основывающийся на религии, а видел в ней скорее «пустую скорлупу», которая без духовного наполнения была близка к механическому окаменению. Примечательно указание Ве­бера, что евреи не могли заложить основы той религиозно-культурной позиции, которая стала исходной для современ­ного капитализма, а даже были диаметрально противопо­ложны ей, поскольку в сфере экономики они являют собой тип спекулянта, а не рационального специалиста.

Путешествие в Америку укрепило Вебера в его мнении о значении протестантского внутримирского аскетизма для развития капитализма. В Америке он столкнулся с феноме­ном сектантства и его значением в деловой жизни. Членство в секте было равнозначно кредитной способности и давало преимущество в конкурентной борьбе, поскольку секта яв­лялась гарантом порядочности своего члена.

Аналогичную функцию выполняли позднее также и нерелигиозные объединения типа Ротари-клуба или Лионского клуба, чле­ны которых уже в силу самого членства считались «гаранти­рованными джентльменами». Так же как ранее Токвиль, Вебер понял, что американская демократия основывается не на скоплении индивидов, а на множестве замкнутых, но волюнтаристских объединений.

В «Хозяйственной этике мировых религий» (1915—1917) он исследовал воздействие религий на практическое, преж­де всего экономическое поведение; при этом рассматрива­лись также связи между религиозными идеями и социальны­ми слоями. Религиозное было для него «внебудиичным»; по крайней мере, прежние культы и религиозные идеи созна­тельно и намеренно помещались вне повседневного контек­ста жизни. Однако если они распространяются и охватыва­ют большое число верующих, становятся церквами или сек­тами, то им до определенной степени приходится вновь становиться более светскими.

Великие мировые религии, как правило, развивались из магических и ритуальных начал в «рациональные" учения и систему церкви; но иногда процесс протекал, наоборот: от спиритуалистически-интеллектуальных идей до массовых магически-ритуальных культов (буддизм). Если иудаизм, ислам (который Вебер не рассматривает), пуританство и конфуцианство могут считаться подходящими для мирской жизни религиями, то для буддизма, джайнизма, ламаизма и раннего христианства типично отрицательное отношение к миру.

Но лишь пуританство смогло сломать стереотипы и традиционное отношение, которые были свойственны рели­гиям в их отношении к хозяйственнойи практической жиз­ни, и даже воздействовать на них обновляюще.

Вебер исследовал вопрос, в каких слоях общества перво­начально зарождались великие мировые религии. Так, кре­стьяне никогда не были носителями не-магических культов, но предшественники буржуазии, купеческие и торговые слои, всегда имели пристрастие к «посюсторонним» религи­ям с ярко выраженными магическими чертами. Особым слу­чаем является конфуцианство как «религия чиновников», по­скольку чиновники, как правило, не принадлежат к веду­щим религиозным группам. Дворянство также редко было носителем религиозных идей, кроме как в связи с обра­зованием общин или в религиозных войнах (ислам, сикхи, буддийские монахи-воины, крестоносцы). Древнее христиан­ство было типичной религией ремесленников и городским явлением, т. е. кровное родство и кланы не играли важной роли. Таким образом, если деревенские ремесленники, оста­вавшиеся в рамках своего рода (например, в Индии) имели склонность к магической и ритуальной религиозности, то го­родские ремесленники были носителями рациональной религиозности. Разница состоит также в том, что религии верхних слоев, в общем и целом легитимировали существующее устройство жизни, в то время как религии низших слоев обещали лучший жребий в мире ином, спасение, а иногда и отмщение на том свете.

Два аспекта социологии религии Вебера стали основны­ми направлениями всего его творчества: развитие в направ­лении углубляющейся рациональности и значение вне

повседневного.

Предметом «понимающей социологии» Вебера является социальное действие. Он определяет его как

1) направленное на действие другого в соответствии с субъективным смыслом действующего;

2) определенное в своем характере благодаря этой соот­несенности;

3) действие, которое можно объяснить этим субъектив­ным смыслом.

Выражение «субъективный смысл» сделало Вебера по­пулярным в американской социологии, где его считали пред­шественником или даже основателем интерпретативной со­циологии. Эта ошибочная интерпретация основана, с одной стороны, на предпринятом Альфредом Шюцем соединении социологии Вебера с феноменологией Гуссерля, а с другой стороны, на возрождении социальной психологии Мида в рамках символического интеракционизма, которое усилило склонность к субъективистскому толкованию.

Однако взгляд Вебера на «понимание» и понимающую социологию совершенно иной. Он скорее обращается к тра­диции «понимания», восходящей к Дройзену и Дильтею. Согласно их мнению, социальное действие понятно нам на основании нашего собственного опыта, а не только как на­блюдаемое и объясняемое извне. Однако целерациональному действию принадлежит особая роль в истолковании именно эмпирически данного социального действия. Оно по сравнению с идеальным типом целерационального поведе­ния определяется как традиционное, аффективное, рацио­нальное или же целерациональное.

Традиционное по своему субъективному смыслу действие всегда продолжает уже привычное и потому надежное по­ведение; аффективное действие основывается на душевных побуждениях, вызванных чувствами, а рационально действует человек, сознательно ориентирующий свое поведение на определенные ценности (например, религиозные), в то вре­мя как действующий целерационально рассчитывает цели и средства.

Целерациональность лежит и в основе научного истолко­вания, но это больше уже не субъективное соотношение цели и средств, а объективированная эмпирическими исследова­ниями и рациональным анализом «рациональность подлин­ности».

Познание всегда нацелено на культурное значение дей­ствия, а не на понимание индивидуального субъективного смысла или фактического действия как такового. Фактичес­кое действие и обусловливающие его ожидания Вебер так­же не пытается объяснить исходя из субъективистской ори­ентации. «Субъективные ожидания» означают у него фак­тические обстоятельства, которые, как предполагается, обычно складываются на практике. «Объективные возмож­ности» — это возможности определенного действия, которые может предполагать исследователь, учитывая все известное ему и характер мышления действующих лиц. Причины со­циального действия, ожидания, мотивы, представления, цели и т. п. нельзя представлять слишком обобщенно, они, со сво­ей стороны, нуждаются в конкретизации.

Вебер считает как понимание, так и объяснение необхо­димыми методологическими аспектами наук о культуре.

По­этому социология для него — это «наука, задачей которой является понять социальное поведение, объяснив его, и тем самым вскрыть его причины и следствия».

Понятие идеального типа у Вебера имеет важное значе­ние для анализа социальной действительности; Вебер изло­жил его в работе «Объективность социально-научного и со­циально-политического познания» (1904). При этом он счи­тает социальные науки науками историческими и указывает на то, что формирование понятий в этих науках всегда яв­ляется формированием типов, т. е. обобщением конкретных исторических явлений. Эти идеальные типы не являются от­ражением действительности, это нереальные, т. е. мыслен­ные конструкции. Хотя верно то, что эти понятия представ­ляют собой «застывшую историю», поскольку они всегда имеют своим источником историческую действительность, но, с другой стороны, они могут быть использованы в целях ана­лиза как «типы в чистом виде», т.е. сконструированы как абстрактные понятийные образования, которые служат ин­струментом познания действительности, однако сами как та­ковые в действительности не существуют.

Такими идеальными типами являются типы социального действия и типы господства Вебера. Идеальные типы в про­цессе научной аргументации берут на себя роль чисто иде­альных конструкций, которые применяются к действительно­сти для выявления ее эмпирического содержания.