Микросодиалогические теории

Чарльз Хорток Кули (1864—1929) считается сегодня од­ним из основателей того теоретического направления, кото­рое впоследствии стало известно как символический инте-ракционизм. Его важнейшими произведениями являются: «Человеческая природа и социальный порядок» (1902), «Со­циальная организация» (1909) и «Социальный процесс» (1918).

Как и другие современники, Кули испытал сильное вли­яние Герберта Спенсера и его теории социальной эволюции; он также понимал социальную эволюцию как органический общественный процесс, при котором в функциональных частных системах происходит все более эффективное при­способление к условиям окружающего мира при одновре­менной постоянной дифференциации внутренней структуры общества. Однако Кули отвергал индивидуализм Спенсе­ра, который выражался прежде всего в его экономическом либерализме. Он также прекрасно видел сильное социаль­ное и прежде всего экономическое неравенство, существо­вавшее в американском обществе; он занимал поотноше­нию к нему критическую, но все же оптимистическую пози­цию. Он различал в принципе два типа социального не­равенства; один представлен кастой, принцип которой — на­следование социального статуса; второй — это класс, прикотором социальный статус достигается благодаря конкуренции в " получении доходов. Профессия, доход и стиль жиз­ни («культура») являются критериями этой стратификации, которая может изменяться от поколения к поколению и даже в пределах одного поколения.

Существенное значение имеет то, как Кули понимал человеческую природу. Он воспринимает ее не как некое ка­чество, которое является свойством каждого отдельного ин­дивида, а как продукт коммуникации. Человек становится личностью, развивает свое Я посредством процесса интерак­ции с другими людьми Поэтому Кули отрицал предполо­жение об автономном, рациональном индивиде и выступал за то, что приобрело величайшую важность для понимания американской социологии прежде всего под впечатлением работ Мида: социальный генезис Я. Это, однако, ни в коем случае не идентично социальной детерминированности Я, то­тальному приспособлению индивида к обществу.

Индивид и общество для Кули, как и для всех социальных бихевиористов, дополняют друг друга, но не доминируют друг над другом. Кули был убежден, что каждый индивид — един­ственный в своем роде.

Это можно понять только исходя из психолого-поведенческих основ американской социологии, т. е. социальное существует не как оторванное от индивида коллективное сознание Дюркгейма, а как процесс интерак­ций, поведения индивидов, направленного друг на друга. Че­ловеческая природа всегда в одно и то же время и индиви­дуальна, и социальна, это «групповая природа», а каждый индивид есть продукт определенной специфической комби­нации отношений интеракции к другим конкретным лицам и группам. Таким образом, подразумевается также дина­мический аспект Я, который формируется и постоянно из­меняется в ходе процессов интеракции; это и есть содержа­ние того, что принято считать социализацией индивида,

В этой концепции уже была заложена возможность со­четания микро- и макроперспективы, которое столь харак­терно для американской социологии и столь явно наблю­дается у Т. Парсонса. Ибо социальный генезис Я обу­словливает, что активность индивидов, наряду с инди­видуальностью и субъективностью, имеет еще и способ­ность каким-то образом представлять групповые цели и интересы, т. е. выполнять функции целого, которые отли­чимы от целенаправленных намерений индивидуального поведения. Подчеркивание творческой силы общества — существенный нюанс американского социологического мышления.

Особый вклад Кули в это развитие заключается в раз­работке теории «первичных групп» и их роли в процессе социализации, эволюции общества и в выделении симво­лических свойств интеракции.

Первичные группы (primary groups) — это небольшие группы без специализации на основе прямых (face-to-face) отношений, как, например, семья, детская группа при игре, соседи. Они «первичны» постольку, поскольку:

1) они распространены везде, во всех человеческих обществах;

2) они представляют собой естественные образования, т. е. они не планируются и не организуются рационально на основании определенного целеполагания;

3) индивид в них получает самый первый опыт человеческих отношений;

4) в процессе отношений и интеракций в этих группах возникает и развивается то, что представляет собой «человеческую природу».

Поэтому первичные группы играют фундаментальную роль в процессе социального генезиса Я, в плане становле­ния человека. Они являются «колыбелью» человечества и самой ранней формой обобществления. Их значение умалил цивилизационный процесс и органически присущая ему логика рационализации; все большее значение приобрета­ли вторичные группы. Это крупные объединения людей, основанные на формализованных, внеличных отношениях, поскольку они сознательно создаются людьми в определен­ных целях. Каждый индивид участвует в подобных ин­ститутах лишь какой-то частью своей личности, а не всей личностью, как в первичных группах. Институты основыва­ются на заранее определенных деловых отношениях; напро­тив, в первичных группах интеракции возникают на основе эмоциональных личных связей между членами, участие ко­торых в них, как правило, происходит неосознанно и незапланированно. Первичные и вторичные группы представля­ют и воспроизводят, по крайней мере, частично, про­тиворечивые ценностные представления. Кули считал вто­ричные группы и их принципы потенциальной угрозой миру «первичных отношений» и тем самым — человеческой при­роде.

Кули считал, что те социальные изменения, которые произвело индустриальное общество в целом, характеризу­ются двумя факторами: растущим засильем больших вторичных групп над традиционными структурами первич­ных групп и изменением характера скорости и объема ком­муникации, т. е. развитием массовой коммуникации. Кули видел в формализме отличительную черту институтов, а также массово-ориентированной коммуникации, что представляет собой опасность для развития человеческой личности. Вследствие противоречия с ценностями первичных групп, которые считались незыблемыми, возникает дезор­ганизация общества.

Здесь ясно проявляется влияние различения Теннисом «общины» и «общества» на мышление Кули. Однако он видел задачу будущего в том, чтобы люди осознали ответ­ственность за реорганизацию своего общества, восстанови­ли связи между ценностями первичных и вторичных групп и выработали программу социальных реформ и воспитания, которая позволила бы максимально сблизить отношения, свойственные вторичным группам, с идеалами «первичных отношений».

Однако Кули известен в первую очередь не благодаря этому анализу современного общества, а как один из пред­шественников символического интеракциокизма. В этой свя­зи уместно вспомнить введенное им понятие «Looking-Glass Self» — «зеркального Я».

Коммуникация — это инструмент социализации индиви­да и механизм, благодаря которому существуют и развива­ются человеческие отношения («коммуникация» создает «community» — общность). В процессе коммуникации про­исходит обмен представлениями, которые сложились у лю­дей друг о друге, познание себя через драматическое воспри­ятие отношения других.

Я или его познание — это нечто, что приобретают в инте­ракции с другими; оно основывается на организации вос­принимаемых представлений в сознании («зеркальное Я»). Для Кули, в отличие от Мида и (позднее) Гофмана, речь идет в первую очередь не об этом процессе организации себя, а о взаимности представлений, которые люди имеют друг о друге. В этих представлениях он видел «упрямые факты», с которыми имеет дело социология. Эти представления явля­ются также связью между «self» (Я) и «society» (общество); они — составные части социоментального процесса; Кули говорит также о «social mind» (социальном разуме). Это понятие весьма напоминает «коллективное сознание» Дюркгейма; однако Кули уделял в этой связи динамическому спо­собу существования «social mind» как содержанию процесса коммуникации значительно больше внимания, чем Дюркгейм, который рассматривал коллективное сознание как вещь, которая оказывает на индивида принудительное воз­действие «снаружи». Кули употреблял понятие «social mind» также лишь эпизодически и то лишь как вспомога­тельное выражение.

Как Я, так и общество имеют у Кули динамический ха­рактер, это не «предметы», а процессы коммуникации. И оба понятия имеют символический характер, т.е. и Я, и общество — это представления, сформировавшиеся в инте­ракциях и постоянно меняющиеся. Особенность Кули, а так­же Мида, — это сочетание натуралистического понимания социальной эволюции с подчеркиванием аспекта субъек­тивности. Поэтому Кули определял социальную эволюцию как развитие символических способностей индивидов в об­щественном обмене.

Джордж Герберт Мид (1863—1931) считал действитель­ность, природу, физические предметы, так же как и созна­ние, личность, организованными социально или, лучше ска­зать, интерсубъективно. Он отстаивал точку зрения, что общество не состоит из множества независимых индивидов, так же как природа не состоит из множества отдельно су­ществующих друг от друга предметов. Эволюция человечес­кого общества в гораздо большей степени определяется процессами кооперации и коммуникации людей между собой и между людьми и предметами. В ходе этого процесса эволю­ции человеческий интеллект, так же как и другие способно­сти, развился до уровня, на котором он сегодня находится. Однако этот процесс продолжается. Каждый индивид при­нимает в нем участие и лишь в интеракции и коммуника­ции с другими развивает свое социальное Я- Сознание, мыш­ление, представления возникают и изменяются примени­тельно к практическим действиям, которые индивиды осуществляют в интеракции друг с другом, или с группой, или с обществом.

Этот социальный генезис Я он противопоставлял инди­видуалистическим представлениям о человеке как автоном­ном существе. В этом он близок Кули, который, кстати, ока­зал на него сильное влияние. Однако Мид хотел считать этот социальный генезис сознания объективным процессом. Здесь он ориентировался на прагматизм Уильяма Джемса и преж­де всего его друга Джона Дьюи. Прагматизм способство­вал развитию в психологии бихевиористского подхода, который не был редукционистским в духе Уотсона и отли­чительной чертой которого была преимущественно ориента­ция на действия.

Такой подход предполагает рассмотрение всякого пове­дения как результата действия некой причины, некоего сти­мула. Однако в отличие от бихевиоризма Джона Б. Уотсо­на, Мид не исключал внутренний опыт, а объявлял его со­циально обоснованным и определяемым поведением. Поэтому Мид считал себя социальным бихевиористом. По его мнению, всякая психология должна быть социальной психологией, ибо сознание и дух людей не могут быть объяс­нены в отрыве от социального поведения.

Дух, речь, мышление, рациональность, интеллект — это социальные явления; их общим источником является «мир рассуждений» (universe of discourse), процесс коммуника­ции. Инструментом его является жест — понятие, которое Мид заимствовал у Вильгельма Вундта. У Вупдта жест является выражением эмоций, однако не представляет со­бой составную часть действий. У Мида жесты в принципе получают свое значение в процессе взаимоотношений инди­видов в интерактивной ситуации.

Жест передает «смысл» вначале постольку, поскольку он воздействует в качестве стимула на alter ego', вызывая дей­ствие. Мид называет его «сигнификативным символом».

В этом качестве он служит основой для действия, а также для нашего мышления, поскольку мышление для Мида есть внутренняя коммуникация индивида с самим собой по­средством сигнификативных символов.

Эти символы могут быть поняты и могут вызвать реак­цию лишь тогда, когда их значение одинаково для всех чле­нов коммуникационного сообщества. Однако эти значения, со своей стороны, возникают только в процессе интеракции и постоянно изменяются в ходе нее.

Мид представляет себе процесс интеракции таким обра­зом, что все участники анализируют подготовку к действию других через собственную реакцию на их жесты. Тогда ин­дивиды постоянно меняют свое поведение соответственно «сигнификативным символам» своего партнера. Такое при­способление возможно благодаря способности индивида анализировать свои собственные реакции на поведение партнера. Мы осознаем наши собственные реакции, по­скольку они вызывают изменения в поведении других. Это известно нам благодаря нашему социальному опыту, так что мы можем использовать наше поведение «инструменталь­но», чтобы «контролировать» (to control) поведение других.

«Я» и другие. Любая опосредованная символом интерак­ция является в то же время элементом при построении или изменении идентичности «Я». В то время как Кули предпо­лагал, что восприятие представлений других о нас служит мерилом социального «Я», Мид считал, что человек может развивать свое Я лишь тогда, когда он способен познавать себя самого как объект. Он способен на это, поскольку он перенимает отношение других к себе самому, т. е. перени­мая перспективу другого. Этим Мид обосновывает соци­альную природу всего нашего знания о мире.

Возникновение «Я» — это процесс обучения, в ходе кото­рого индивид должен постоянно перенимать установку дру­гих. Это объективное познание себя происходит в каждой интерактивной ситуации с другими, но оно ни в коем случае не ограничивается этим, а находит свое продолжение в мыш­лении индивида, что является для Мида продолжением со­циальной коммуникации, внутренним диалогом с другими. Этими другими могут быть значимые другие, конкретные лица из нашего непосредственного окружения, или «обоб­щенные другие» — другие в качестве представителей опре­деленных функций, носители ролей, которые олицетворяют для нас институт, организацию или группу. Итак, согласно Миду, наше самосознание — это драматическая структура, которая включает в себя и прошлое, поскольку мы заимству­ем воспоминания и роль других, их отношение к нам и реа­гируем на это в нашем воображении.

Ребенок лишь постепенно достигает идентичности своего Я. Вначале ребенок воспроизводит в том, что Мид характе­ризует как «пьеса» (play) реакции окружающих его лиц, при­чем ребенок берет на себя роли всех актеров мира своих пред­ставлений; при этом он еще сильно связан с лицами, с кото­рыми у него тесные эмоциональные отношения. Постепенно он также учится предвосхищать поведение любых лиц и пе­ренимать их точку зрения. В ситуациях, которые Мид назы­вает «игрой» (games), ребенок уже сознательно играет совер­шенно определенную роль в группе, но это означает также, что он может предвосхищать поведение многих других, кото­рые также представляют совершенно определенные функции, и перенимать эти роли в их совокупности, т. е. перспективу группы. Мид называет это— «обобщенные другие», они «со­стоят» из правил игры игровой группы, норм и ценностей се­мьи, группы в детском саду, школьного класса и т. п.

Процесс социализации в нашем современном обществе вызывает необходимость ориентироваться на «обобщенных других», которые становятся все более абстрактными и уни­версальными. «Я» человека, его идентичность самому себе возникает в этом процессе интеракции с окружающим со­циальным миром. В каждой ситуации коммуникации, в каж­дом намерении индивида действовать происходит «объекти­визация» себя, возникновение «Me»', рефлексивной идентичности «Я», которая обоснована принятием точек зрения или роли другого относительно меня. Однако «Me» должно быть завершено в «Я» человека другой инстанцией. Мид называ­ет ее «Я» («I»). Различение между «Me» и «I» не принадле­жит самому Миду; он заимствовал его у Уильяма Джемса, но дополнил этой особой интерпретацией.

Уже само восприятие мышления как внутреннего диало­га требует разделения «I» надвое. «I» выполняет функцию интеграции в «Я» — принятие перспективы, так что «дру­гое» может стать составной частью личности и, человек не будет относиться к себе как к объекту. То новое, другое, чужое, что содержит «Me», интернализируется и становит­ся частью собственной «Я». Само «I» остается неопределен­ным и «неощутимым», оно — «собеседник» «Me», но также и все то, что я уже интернализировал, это исторические «Me», на основе которых я могу принять на себя новые роли.

И все же «I» — это не «субстанция», а функция «Я». Точно так же «Я» мало присущ характер сущности, оно, скорее, процесс, который вследствие осуществленной «I» интернализации представляется постоянно изменяющейся органи­зацией опыта «Me».

«Д» — это не только организация исторического опыта «Me», но и интегративная инстанция, которая множество ролей, играемых индивидом в различных групповых отно­шениях, обобщает в единственную в своем роде комбина­цию коммуникативного опыта. «Я» в концепции Мида — это динамический комплексный социальный продукт, а не од­носторонний процесс приспособления «Я» к представлени­ям, нормам, принуждениям окружающего его социального мира.

Как для Кули, так и для Мида нет разделения и про­тивопоставления «Я» и общества. Оба они — взаимопрони­кающие процессы, две стороны одного и того же явления: интерсубъективной структуры действительности.

Общество — это коммуникационная общность, суще­ственные социальные признаки которой заключаются в объективировании психического. Она представляет собой организацию многообразных перспектив действительности в «Я», группах, институтах, обществе.

Структура «Я» отражает общественный процесс, и на­оборот, организация группы идентична каждому «Я», игра­ющему в ней роль. «Я» трансцендирует группу, поскольку содержит опыт многих «Me», которые возникают из различ­ных социальных ситуаций, и объединяет индивида с различ­ными группами.

Чикагская школа. Роберт Э. Парк (1864—1944) изучал массовое поведение, массовую коммуникацию. Он стал со­циологом «коллективного поведения», что типично «вне институционального поведения». Масса (crowd), была для него прототипом социальной группы, а социология — осно­вополагающей наукой о коллективном поведении, базирую­щейся на каузально-научных основах.

Особенно плодотворным оказалось изучение общин, ко­торому Парк способствовал в Чикаго. Его интерес к геогра­фии выразился в убеждении, что культура — это гео­графический феномен. Парк считал, что городскую жизнь можно изучать теми же методами, которые антропологи применяли для изучения первобытных сообществ. Парк раз­делил территорию города на концентрические круги, кото­рые отражают рост городов: «зона бизнеса» в центре, вок­руг нее — «зона трущоб», далее рабочие районы, затем бо­лее хорошие жилые районы, «одноэтажные районы» и, наконец, «пригородная зона».

Общество рассматривается с точки зрения человеческой экологии, важных для жизни человеческого сообщества усло­вий окружающей среды. Общество возникает из сообщества, которое определяется одновременно территориальными и функциональными факторами и основывается на коммуни­кации, согласии и обычаях. Соответственно этому соци­альные проблемы следует решать не только путем измене­ния общественных структур как таковых, а путем понима­ния, приятия и перенимания нового порядка в привычки, традиции и обычаи сообщества.

Значение исследований Парка заключается в первую оче­редь в их стимулирующем воздействии на фактические иссле­дования, которые сделали Чикагскую школу знаменитой. Он тесно сотрудничал с Эрнестом У. Берджессом (1886—1966), тогда же работал целый ряд исследователей того же направ­ления. Нельс Андерсон проводил исследования среди без­домных («Бродяги», 1923), Фред М. Трешер — среди моло­дых преступников («Банда», 1927), Луи Вирт — в гетто (1928), Гарви Зорбо опубликовал работу о центральной ча­сти Чикаго, где были ярко выражены социальные и эконо­мические различия («Золотой берег и трущобы», 1929), а Родрик Маккензи углубил экологический подход в работе «Столичная община» (1933).

Работы Чикагской школы, кроме того, дали импульс це­лому ряду работ по изучению сообществ. Большое значение имели исследования Роберта и Хелеи Линд о промышлен­ном городе в штате Индиана («Миддлтаун», 1929), который был взят как отражение американского общества и классо­вых отношений в нем. После экономического кризиса Лин­ды повторили свои исследования в этом городе, чтобы вы­яснить, какие изменения вызвали экономические потрясения во взаимоотношениях классов и в жизни города («Миддлта­ун в изменении», 1937). Роберт С. Линд (1829—1931) стал профессором в Колумбийском университете и одним из са­мых известных социологов довоенного периода, который ис­пытывал глубокое недоверие к теоретическим конструкци­ям, столь характерное и для других социологов того времени.

Наряду с целым рядом исследований, которые проводи­лись в человеческих сообществах в сельской местности или в городе и имели определенное соответствие социографическим исследованиям в Европе, особенно сильный интерес возник к субкультурам — это понятие, которое обязано сво­им происхождением изучению сообществ с культурно-ант­ропологическим уклоном. Бестселлером в этой области ста­ла работа Уильяма Фута Уайта «Общество на углу улицы» (1934), где участие в процессе социологического наблюде­ния зашло настолько далеко, что превратилось почти в «ре­портаж изнутри».

Все эти исследования, характеризующие эпоху 20—40-х гг. и выходящие за пределы так называемой Чикагской школы, отмечены сочетанием точных наблюдений и описаний с репортажной формой отчета. Однако у социологов Чикагской школы все же превалировал практический интерес к решению проблем, чем претензии на разработку теории. В резуль­тате этого публикации были вполне доступны и находили ши­рокую читательскую аудиторию.

Социометрия. Дж. Морено (1892—1974) разрабатывал свои идеи в Австрии отчасти уже в период первой мировой войны, но полностью они сформировались и приобрели из­вестность лишь в Америке, после его эмиграции.

Идеи Морено уходили своими корнями в психотерапию. Согласно Морено, методы психотерапии породили три ре­волюции: первая — это гипноз в том виде, как его применял Месмер, вторая — психоанализ Фрейда, третья — психо­драма, открытие терапевтического воздействия театральной игры, разработанное Морено. Драматическая структура этой формы терапии делала неизбежным появление сокио-драмы, в которой происходит раскрытие и представление социальных ролей, играемых людьми. Здесь сочетаются те­рапевтическое воздействие и анализ социальной действи­тельности, что привело, Морено, который в силу своих пер­воначальных марксистско-социалистических настроений испытывал особый интерес к социальному анализу, к разработке социометрии, которую он считал одновременно и экспериментальным методом, и основой социальной науки. С ней он связывал далеко идущие планы; она должна была «спасти погибающую социологию нашего века».

Морено ясно показал, что он считает свою социометрию не суммой отдельных эмпирико-экспериментальных техни­ческих приемов, а генератором идей, образующих отправ­ную точку теоретических концепций и методов; кроме того, она должна была сделать возможным осуществление под­линной демократии.

Социометрия занимается «психологической географией некой общности», так называемыми телеструктурами, по­токами чувств, или психической сеткой. Таким образом, об­щество считается психической реальностью, состоящей из потоков чувств, причем Морено ни в коем случае не оста­навливается на малых группах, а считает возможным социо­метрический анализ мирового общества. Отсюда вытекает некоторая амбивалентность, которая отражена в двух различных определениях: социометрия — это наука, которая за­нимается математическим изучением психологических свойств населения, экспериментальными методами и резуль­татами, получаемыми от применения количественных прин­ципов; и в то же время это исследование развития и органи­зации группы и положения индивидов в ней, исследование внутренней структуры групповой организации.

Согласно Морено, в обществе существует три измерения.

1. Внешнее общество, т.е. все распознаваемые (макроскопические) группировки.

2. Социометрическая матрица, т. е. все микроскопические структуры, которые выявляются социометрическим методом. Социометрическое соответствие внешней структуры социальной группе Морено обозначал как «социоид».

3. Общество и социологическую матрицу он отличал от социальной действительности как динамического синтеза макро- и микроскопических тезиса и антитезиса.

Социальная действительность неизменно конфликтна из-за несовпадения внешней структуры и эмоциональных от­ношений, т. е. «социодинамической разницы между офици­альным обществом и социометрической матрицей». Социо­метрия имеет дело с диалектической действительностью и, будучи ее частью, вносит свои изменения; она сама диалек­тична, ибо не довольствуется объективистским определени­ем структур и разницы между ними, а оказывает на них влияние посредством анализа. Упраздняется субъектно-объектное разделение, так же как индифферентность мето­да относительно объекта. Итак, социометрия — это не толь­ко метод анализа «социодинамической разницы», но одно­временно и метод ее решения, причем у Морено решение может осуществляться только в направлении приспособле­ния формальных структур к «потокам чувств», но не вме­шательством сверху или извне, а благодаря возбуждению социодинамических процессов у соответствующих людей.

Экспериментатор неизбежно вызывает эти процесса, но его особое положение должно быть затушевано тем, что ис­пытуемые сами выступают как «исследователи» планиро­вания и организации замысла исследования. Тот факт, что исследователь при этом не может оставаться объективным, не является для Морено проблемой, поскольку для него речь идет в первую очередь о социальных изменениях, а не о на­учной объективности как самоцели.