Молчание искусства

Агрессия фарсового репертуара оттеснила коллективы худо-

жественных исканий на самую далекую обочину театральной жизни.

Это было несложно - ни одной сколько-нибудь талантливой или

достойной пьесы в летние месяцы не появилось, что, впрочем, то-

же не удивительно: в стране бушевали социальные страсти, камни

раздора были разбросаны, а время их собирать еще не пришло.

" Скудость нового репертуара - безгранична, - писал А.Р.Кугель.

(...) Где же вы, страдавшие от стеснения, покажите, как на вас

отразилась свобода, взмахните освобожденными крыльями" 5263 0.

Взмахнуть - не сложно, но для полета крыло должно опирать-

ся на атмосферный воздух. Увы, социально-политическая и куль-

турная атмосфера тех дней никак не способствовала творческому

взлету.

Свобода оказалась с двойным дном: радость освобождения

быстро улетучилась, наступила вакханалия какого-то лихорадочно-

го прожигания жизни. " Каждый вечер, - свидетельствует очевидец,

- толпа... самодовольных, несмотря на то, что родина летела к

гибели, богатых, несмотря на то, что русский рубль стоил тогда

10 копеек, людей (...), платя бешеные цены, по 100 рублей за

ложу и по 20 за кресло, наполняли представления разных миниатюр

и кабаре. (...). Это был пир, поистине, во время чумы" 5264 0.

Демократически ориентированная интеллигенция в эти дни му-

чительно размышляла - почему отечественное искусство не прошло

испытание свободой? Разрыв между чаяниями и жесткой правдой

переживался ею тяжело, она была вынуждена признать, что ее ожидания не оправдались: " Еще ни один истинный талант не заговорил языком свободы в это свободное время. Молчит поэзия. Молчит беллетристика. Молчит театр. Живопись тоже молчит. То, что появляется нового в печати, на сцене, в живописи - недостойно ни переживаемого времени, ни своих титулов" 5265 0.

Такое нетерпение сердца русской интеллигенции представля-

ется несколько странным: плоды искусства созревают медленно.

Молчание искусства в это время объясняется сложным переп-

летением причин. Исторически так сложилось, что животворящая

энергия художника получала постоянный стимул в преодолении раз-

нообразных властных запретов. Вольтова дуга высокого искусства

возникала между двумя противоположными полюсами - творцом и властью. В Феврале второго полюса - власти - не стало, напряже-

ние сопротивления упало, а новые стимулы творчества еще не

оформились в самой жизни.

Нравственным императивом русского искусства всегда была

его великая боль за " униженных и оскорбленных", защита малых и

сирых от произвола власти. В этом видели свою непреложную граж-

данскую миссию передовые художники, в этом их поддерживала

" прогрессивная" критика, этого требовала от них демократически

настроенная общественность. Социальный посыл в русском дорево-

люционном искусстве был, как правило, важнее изысканности эсте-

тической формы. Конечно, была и другая, противоположная линия:

был Пушкин - " античный век России" (М.Гершензон) и фантасмаго-

рический Н.Гоголь, были Ф.Тютчев и А.А.Фет, были Л.Толстой,

А.П. Чехов, А.А. Блок, были П.И. Чайковский и А.Н. Скрябин, были М.А. Врубель и мирискусники, был замечательный взлет русского

авангарда первой четверти ХХ века - все это вошло в золотой

фонд мирового искусства, обогатило его новыми художественными

идеями.

Однако мощный ствол русского искусства уходил своей раз-

ветвленной корневой системой в глубокие пласты народной жизни.

В этой линии и " Станционный смотритель" Пушкина, и " Шинель" Гоголя, и " Бедные люди" Ф.Достоевского, творчество Н.Некрасова,

Г. Успенского, М.Горького, товарищества передвижников и многое,

многое другое. И система ценностей интеллигенции (впрочем, надо

брать более широкий пласт российского общества - вся читающая

публика), и сложившаяся практика бытования искусства объективно

способствовали формированию определенного - социально-ориенти

рованного - типа мышления художника: " гражданином быть обязан! "

Русское общество не накопило к Февралю достаточного запаса

внутренней свободы, о чем мечтал еще А.И.Герцен, оно оказалось

не готовым воспользоваться плодами наступившей свободой. Нельзя

приказать себе проснуться наутро свободным гражданином, выдав-

ливание из себя по каплям раба - трудный и исторически долгий

процесс. А в Феврале, как мы уже отмечали, времени катастрофи-

чески не хватало.

Февраль порушил еще одну абстрактно-гуманистическую идею

интеллигенции, доставшуюся ей в наследство от ХIХ века: он по-

казал, что демократизация культуры сама по себе еще не создает

в широких массах потребность в приобщении к искусству. Надежда,

что в условиях свободы люди начнут штурмовать музеи, галереи,

библиотеки и т.д., что оставшись один на один с искусством они

станут лучше, чище, благороднее, что оно их " выпрямит" и оду-

хотворит - все это, увы, не оправдалось.

Незнание народа восполнялось у интеллигенции разного рода

мифологемами. Вообще такое нерасчлененное мифологизированное представление о народе - носителе всех возможных добродетелей,

народе-богоносце было очень широко распространено среди русской интеллигенции. Отсюда понятны мартовские мечтания А.Я.Таирова, считавшего, что " народ - вот тот сказочный принц, что может вернуть к жизни уснувшую принцессу, освободив театр от колдовства буржуазии. (...) Он не станет навязывать театру своих вкусов, он не станет ворчливо и злобно осуждать его исканий и взлетов" 5266 0. Ему вторил А.Р.Кугель, призывавший к начале 1917 г. к " демократизации театра", и Б. Ковалевский, который уверял, что " будущее русского театра - там, в неизведанных народных массах" 5267 0 и многие другие.

Жизнь разительно разошлась с этим просветительским идеа-

лом, в действительности все оказалось гораздо сложнее: требова-

лись последовательные, терпеливые и масштабные усилия по эсте-

тическому воспитанию народных масс, а их, за очень и очень ма-

лым исключением, не было. Как это ни грустно было сознавать, но

хамство жизни так настойчиво лезло в глаза, что даже умудренный

А.Р.Кугель вынужден был резюмировать: " Странный результат - по

крайней мере на вид - породила наша " социальная" революция: она

укрепила буржуазию, она распространила буржуазные вкусы, она

раздвинула границы буржуазного мироощущения" 5268 0. А ведь еще в мае кое-кто взахлеб убеждал себя и других, что " надо с негодованием отбросить затасканную легенду о Чумазом, который продиктует свои условия театру" 5269 0. Здесь понятно все, кроме оснований, на которых зиждилась такая самоуверенность критика. Разве революция - добрая прекрасная фея, что мановением волшебной палочки преобразовывает весь мир? Такое случается только в сказках, а в жизни все было по-старому. " Освобожденная Россия, - печалился другой критик в сентябре, - поразила весь мир необычайным напряжением... хамства. Куда делись все речи о несении искусства народу, о развитии культуры вкуса, о просвещении эстетическом и ином? (...) Никто никуда ничего не несет и нести не желает" 5270 0. И видимо есть правда в рассуждениях А.Р. Кугеля о " тоненькой-тоненькой корочке олигархической культуры" в русском обществе, которую смыл революционный шквал. Хотя, быть может, проблема гораздо сложнее - для своего развития революция нуждается в простых, понятных лозунгах и символах, она апеллирует к коллективному бессознательному, пробуждает и опирается на глубинные пралогические (мифологические) пласты сознания. Если это так, то говорить о культуре в этой ситуации бессмысленно: ее

задача - гуманизировать, очеловечивать мир, цель революции -

найти и уничтожить врага. Культура усложняет и обогащает карти-

ну мира человека, революция упрощает и обедняет его.