Глава 40. Джинни Уизли.

Мне снится, что я бегу по Запретному лесу, выбиваясь из сил, тянусь за чем-то, что, я знаю, мне совершенно необходимо, но оно все ускользает от меня, и невидимые магические нити рвутся и лопаются в моих руках, обжигая, как удары кнута. И кто-то смотрит, я знаю, кто-то наблюдает за мной из-за деревьев, но я не смею оглянуться, потому что как только я это сделаю, то неуловимое, что я преследую по Запретному лесу, будет утеряно для меня навсегда.

Я чувствую боль даже прежде, чем открываю глаза. Она алым разливается под веками, вкручивается в виски и тяжело бухает где-то в затылке, и первым моим побуждением становится снова провалиться в темноту, лишь бы не чувствовать этой боли, но я не могу, потому что немного в отдалении отчетливо доносится шум голосов. Шум голосов в моей комнате, который означает, что я здесь не один, что есть кто-то еще. Какого черта?

Я крепко стискиваю зубы, чтобы не застонать, и осторожно приоткрываю один глаз. Даже без очков я понимаю, что это совершенно не похоже на мою комнату. Света здесь слишком много, и принюхавшись, я без труда различаю в воздухе знакомый запах лечебных зелий, который не оставляет никаких сомнений в том, что я нахожусь в больничном крыле. Черт. Я сажусь на кровати, превозмогая боль, нащупываю рукой на прикроватной тумбочке свои очки и, водрузив их на переносицу, обнаруживаю, что моя кровать огорожена ширмой. А снаружи, несомненно, кто-то есть – много народу, судя по звукам. Они стараются говорить тихо, но прислушавшись, я могу без труда различить их голоса.

– Когда ты сорвался с метлы, мы думали – все, каюк, Ронникинса расплющит в лепешку… – доносится до меня знакомый голос Фреда, а может, Джорджа.

– …и нам придется отскребать его от квиддичного поля до самого Сочельника… – вторит ему голос другого близнеца Уизли.

– …только потому что ему вздумалось поймать бладжер собственной башкой! Удивительно, что мы все-таки выиграли матч, с таким-то капитаном!

В общем смехе я легко могу различить голос самого Рона, и только тогда меня отпускает – все хорошо, с Роном все в порядке, ничего серьезного не случилось.

– Нет в этом ничего смешного. Он мог разбиться насмерть, если бы не профессор Флитвик и его безупречные чары Левитации! – вмешивается в поток смеха голос Гермионы.

– Гермиона, я едва не погиб, а ты думаешь лишь о том, насколько безупречными были чары Левитации Флитвика? – с возмущением восклицает голос Рона.

Гриффиндорцы снова смеются, а я падаю обратно на подушку, гадая, сколько времени я провел в больничном крыле. Прежде всего, почему я здесь? Я вспоминаю, что был болен, и сидел в кабинете Дамблдора, и что директор подмешал мне в чай успокоительной настойки. Я что, вырубился? Квиддичный матч уже состоялся, это значит, я провел здесь всю пятницу и половину субботы. Но это обычно, для одного из моих приступов это обычно, даже хорошо, что я так прочно вырубился, а не метался по кровати в горячке, засыпая и просыпаясь снова. И сейчас мое самочувствие… ну да, лучше, чем могло бы быть, понимаю я, осторожно прислушиваюсь к собственному состоянию – боль довольно сильна, но более чем переносима. Плохо только, что я здесь, в больничном крыле, и мне никак не избежать совершенно неуместной суеты.

– Что здесь происходит? Я пустила вас сюда с условием, что вы будете вести себя тихо! – раздается недовольно ворчание мадам Помфри. – Теперь все на выход, больному нужен покой!

Я слышу, как гриффиндорцы расходятся, желая Рону скорейшего выздоровления. Затем, судя по жалобным стонам и причитаниям Рона, мадам Помфри пичкает его какими-то зельями, после чего шаги медсестры приближаются ко мне. Ширма отодвигается в сторону, впуская еще больше света, и я недовольно щурюсь.

– О, вы проснулись, мистер Поттер! – восклицает мадам Помфри. – Как вы себя чувствуете? Головная боль, головокружение, слабость?

Она оживленно машет надо мной своей волшебной палочкой, и за этим мельтешением я вижу, что Рон с противоположенного конца больничной палаты смотрит на меня со странной смесью презрения и любопытства.

– Что со мной произошло? – спрашиваю я, прикрывая глаза, чтобы не видеть мельтешащих движений школьной медсестры.

– Похоже на магическую простуду, довольно серьезную, – отзывается мадам Помфри, впрочем, не вполне уверенно. – У тебя был сильный жар, мне удалось сбить температуру зельями, но из-за них ты почти все время спал, они всегда дают такой эффект, чтобы ускорить выздоровление. Хвала Мерлину, ты все-таки не был отравлен!

– Отравлен? – переспрашиваю я, старательно отгоняя от себя диковатую мысль, что Дамблдор ненароком подмешал в мой чай вместо успокоительной настойки яду. – Почему я должен быть отравлен?

– Та змея, она бросилась прямиком на Альбуса откуда-то из-под твоей мантии, мы были уверены, что она успела тебя укусить! – говорит мадам Помфри. – Профессор Снейп сказал, что если это так, то противоядия у него нет, оно готовится несколько недель. К счастью, все обошлось, ты в безопасности.

Черт возьми, Силенси! Я так стремительно вскакиваю с кровати, что мадам Помфри ойкает и пятится назад.

– Она никому не навредила, эта змея? – спрашиваю я, дико оглядываясь кругом в поисках своей одежды.

– Молодой человек, немедленно вернитесь в кровать, я сама буду решать, когда вам можно будет уйти отсюда! – грозно восклицает медсестра. – Никто не пострадал, поэтому нет нужды в такой спешке. Вы еще недостаточно здоровы!

– Я совершенно здоров, – бросаю я, завидев свои вещи на стуле у стены и направляясь к ним. – Эта змея, где она сейчас? Ее не убили?

– Профессор Снейп забрал ее для своих экспериментов, – говорит мадам Помфри, бросаясь мне наперерез.

Мое сердце падает куда-то вниз. Моя умная, верная, преданная Силенси попалась Снейпу на опыты, и все из-за того, что я за ней недосмотрел!

Я хватаю свою одежду, но мадам Помфри взмахом палочки вырывает ее у меня из рук. Рон наблюдает за разворачивающейся сценой со своей кровати с умеренным интересом.

– Куда это вы собрались, мистер Поттер? – гневно спрашивает меня медсестра, с помощью заклинания отправляя мои вещи в шкаф и запечатывая двери. – Вы не уйдете отсюда, пока я не скажу, что вы полностью здоровы. Сейчас, к сожалению, это не так.

– Я должен идти, мне нужно к Снейпу, – говорю я, чувствуя, как в груди вскипает дикое раздражение. – И если вы не вернете мне мои вещи – прекрасно, я пойду в подземелья в пижаме и босиком!

Я бросаюсь к двери, и гнев во мне клокочет с такой силой, что я боюсь, что не сумею удержать свою магию под контролем. Это дело жизни и смерти, как она не понимает? Я, черт побери, в ответе за Силенси! Но стоит мне схватиться за дверную ручку, как мадам Помфри с неожиданным для нее проворством запечатывает дверь заклинанием. Я несколько раз в бешенстве дергаю дверь на себя, но, конечно же, она не поддается, и я упираюсь в нее лбом, тяжело дыша, чувствуя, как раскаленная боль стучит в ушах с каждым ударом сердца и пытаясь унять раздражение.

– Пожалуйста, это важно, – говорю я почти спокойно спустя несколько секунд, которые требуются мне для того, чтобы совладать с эмоциями. – Я вернусь сюда, обещаю. Но сперва мне нужно увидеть Снейпа, это срочно.

Я не знаю, что заставляет медсестру пойти на попятный, но она неохотно делает взмах палочкой, отпирая дверь и шкафчик с моей одеждой, и говорит:

– У вас есть полчаса, мистер Поттер.

Она выходит за дверь, и пока я лихорадочно натягиваю на себя одежду, то успеваю начисто забыть, что не один в этой комнате.

– Что, уже сдружился со Снейпом, а, Поттер? – спрашивает Рон со своей кровати. Его голова обмотана бинтами, из-под которых выбиваются рыжие волосы, нижняя губа разбита в кровь, а лицо по цвету почти сливается с больничными простынями, но мне трудно его жалеть, только не сейчас, когда он произносит такие слова. – Ну конечно, ты такой же, как и они, как его слизеринцы. Змееныш-Поттер, вечно суешь свой нос в чужие дела, да? Беги к нему, мне противно видеть здесь твою физиономию.

После этой тирады, достойной Малфоя, он отворачивается к стене, полный презрения. Я не знаю, что на это ответить, и у меня попросту нет на это времени, поэтому я не говорю Рону ни слова, а просто выхожу за дверь и бросаюсь в сторону подземелий.

До кабинета Снейпа путь неблизкий, а потому я врываюсь внутрь порядком взмыленный и тяжело дыша. По дороге туда я не думаю, что сегодня выходной и Снейпа может попросту не оказаться на месте, но мне улыбается удача – он оказывается там, за своим столом, сидит, нависнув крючковатым носом над какими-то книгами. Когда слизеринский декан видит меня, задыхающегося от бега, на пороге своего кабинета, его брови ползут вверх в крайнем изумлении.

– Поттер, – он произносит это низким, угрожающим голосом, который, несомненно, подействовал бы на меня устрашающе, будь я одним из его первокурсников, но это не так. – Я не вызывал вас. По какому праву, позвольте узнать, вы вторгаетесь в мой кабинет?

– Я пришел за своей змеей, – без обиняков сообщаю я, и брови Снейпа поднимаются еще выше.

– Простите, вашей змеей? – переспрашивает он. – Что за бред вы несете, Поттер?

– Мадам Помфри сказала, что вы забрали к себе змею, которую нашли в пятницу. Профессор Снейп, произошла ошибка, эта змея не опасна, она ручная, она моя! С вашего позволения я хочу забрать ее обратно.

У Снейпа такой вид, что увидев его таким при других обстоятельствах, я мог бы рассмеяться, но сейчас мне совершенно не до смеха.

– Поттер, – раздельно говорит он. – Я правильно понимаю, что вы называете своим домашним питомцем Черную Клеопатру – одну из самых ядовитых магических змей, известных в Великобритании, которая в минувший четверг напала на Альбуса Дамблдора и едва не укусила его, что могло привести к его скоропостижной и крайне прискорбной для всего Магического мира гибели? Об этом вы сейчас говорите?

– Она не собиралась никого убивать! – восклицаю я. – Она испугалась, только и всего, не смогла правильно сориентироваться в ситуации. Она не опасна, – еще раз зачем-то повторяю я, хотя мне уже становится понятно то, что должно было оказаться для меня ясным как день еще с самого начала: чертов Северус Снейп не отдаст мне Силенси просто так.

Снейп поднимается со своего места и обходит стол кругом, чтобы оказаться прямо напротив меня, нависая надо мной в своей обычной манере.

– Вы и правда настолько глупы, чтобы притащить сюда, в школу, где учится три сотни несовершеннолетних волшебников, ядовитую змею и позволить ей свободно перемещаться по школе? – говорит он, постепенно повышая голос. – Поттер, вы в своем уме? Вы хотя бы удосужились заглянуть в школьные правила и удостовериться, что в списке допустимых в стенах Хогвартса домашних любимцев не числятся смертельно опасные ядовитые змеи?!

Он уже кричит на меня, брызжа слюной, поэтому мне стоит больших усилий разобрать шелестящий шепот из дальнего конца комнаты:

– Ссссюда, Говорящщщий…

Я обхожу Снейпа по кругу и направляюсь туда, откуда исходит звук – к полкам со всякой мерзостью. На одной из них, между банок с заспиртованной саламандрой и хвостами тритонов, пристроился небольшой террариум с моей Силенси: она лежит на дне стеклянной посудины и смотрит прямиком на меня, чуть приподняв голову. Змея выглядит изнуренной, и причудливые узоры на ее спине не светятся совсем и кажутся потемневшими.

– Что вы с ней сделали? – спрашиваю я, зло глядя на Снейпа.

Я протягиваю руку, чтобы вытащить Силенси наружу, но Снейп направляет на меня свою палочку.

– Еще хоть одно движение, Поттер, и я прокляну вас, – говорит он. – Я вас предупредил. Вы совершенно не в себе.

Он делает несколько шагов в сторону, к камину, по-прежнему направляя волшебную палочку на меня, на ощупь берет пригоршню летучего пороха, кидает его в камин и говорит:

– Кабинет директора. Альбус, жду тебя в своем кабинете. Это срочно.

Проходит всего несколько секунд, прежде чем из камина Снейпа выходит директор, вид у него обеспокоенный.

– Северус, зачем ты… – начинает он, но затем замечает в кабинете меня и осекается. – Гарри здравствуй, мой мальчик. Рад видеть тебя в добром здравии. Но что, позвольте узнать, здесь происходит? – спрашивает директор, окидывая взглядом нас обоих.

– Мистер Поттер, – говорит Снейп, выплевывая мою фамилию, словно ругательство, – пришел ко мне, чтобы забрать свою ручную змею.

– Гарри, не мог бы ты пояснить? – спрашивает Дамблдор, пытливо глядя на меня сквозь свои очки-половинки.

– Профессор, я… – начинаю я, чувствуя себя неуверенно в перекрестии их взглядов, – я сожалею, что отключился в вашем кабинете в четверг. Если бы ни это, ничего этого не произошло бы. Мадам Помфри сказала мне, что моя змея едва не набросилась на вас, но это просто недоразумение, она никому не причинила бы вреда. Эта змея живет у меня давно, уже несколько лет, и за все это время с ней не было никаких проблем. Я хотел бы забрать ее обратно.

– Поттер, как в первую очередь эта змея попала к вам? – резко спрашивает Снейп. Дамблдор ничего не говорит, ожидая моего ответа.

– Я нашел ее в лесу, когда был ребенком, – отвечаю я так честно, как только могу.

– Нелепость, – фыркает Снейп. – Эти змеи не могут водиться в маггловских лесах, они тяготеют ко всему магическому.

– Это был тот же самый лес, где я встретил оборотня, – осторожно отвечаю я, и Дамблдор со Снейпом обмениваются быстрыми взглядами, значение которых я не могу понять.

– Гарри, мальчик мой, – говорит Дамблдор своим размеренным увещевательным тоном, к которому столь часто прибегает при общении со мной, – я понимаю, как дорога тебе эта змея, но и ты в свою очередь должен понимать, что я не могу просто взять и оставить ее у тебя, поскольку она может угрожать безопасности остальных студентов. Я хотел бы на некоторое время взять ее к себе, чтобы изучить и хорошенько все обдумать. Она будет в полном порядке, обещаю тебе. Почему бы тебе пока не вернуться в Больничное крыло к мадам Помфри? Уверен, ты еще не до конца хорошо себя чувствуешь.

Не до конца хорошо – это преуменьшение века. Я чувствую себя последним подонком и мерзавцем, пока бреду по школьным коридорам обратно в Больничное крыло, потому что ничем не помог Силенси, хотя она попала в передрягу по моей вине. Дамблдор сказал, что не причинит змее вреда, но, учитывая обстоятельства, это служит весьма посредственным утешением.

В больничном крыле мадам Помфри провожает меня до кровати с ширмой крайне неодобрительным взглядом, а после того, как я переодеваюсь, вливает в меня сразу два совершенно отвратительных на вкус зелья, очевидно, в отместку за мое поведение. Рон по другую сторону палаты лежит, безучастно пялясь в потолок, и выглядит до смерти скучающим. Мадам Помфри не позволяет ему даже читать, говоря, что после удара бладжером по голове ему нужен полный покой, и Рон явно мается от безделья, но даже крайняя скука не заставляет его снизойти до болтовни со мной.

Я не знаю, чувствует ли Рон себя неуютно, лежа палате со мной один на один в полной тишине, но прежде, чем я успеваю придумать подходящую тему для разговора, мои веки смыкаются, и я проваливаюсь в сон.

Когда я снова просыпаюсь, солнце стоит высоко в небе, заглядывая в окна назойливыми лучами, заливая Больничное крыло ослепляющим светом. Я осторожно прислушиваюсь к своему состоянию и прихожу к выводу, что чувствую себя хорошо – за исключением разве что голода, я совершенно ничего не ел с тех самых пор, как попал сюда. Надев очки и осмотревшись, я обнаруживаю, что кровать, на которой лежал Рон, пуста и аккуратно застелена, зато возле моей собственной кровати теперь стоит кресло, в котором дремлет Ремус, склонив голову к груди и уронив на колени раскрытую книгу. Наверное, оборотень каким-то образом чувствует мой взгляд, потому что почти сразу же просыпается и улыбается мне своей теплой улыбкой.

– Как ты, Гарри, уже лучше? – спрашивает он. – Будь уверен, ты заставил нас с профессором Дамблдором как следует поволноваться, когда потерял сознание прямиком в директорском кабинете.

– Прости, я не хотел доставлять проблем, – бормочу я хриплым после сна голосом, все еще оглядывая больничную палату. – Ремус, ты не видел Рона, с ним все в порядке? Он получил бладжером по голове во время квиддичного матча и был в Больничном крыле вместе со мной. Он уже поправился?

– Да, мадам Помфри сказала, что мистер Уизли здоров и может идти. По правде сказать, Рон ушел отсюда еще вчера. Сегодня воскресенье, Гарри, ты проспал еще почти сутки. Но есть и хорошая новость: Мадам Помфри проверяла твое состояние, пока ты спал, и сказала, что ты тоже можешь покинуть Больничное крыло, когда проснешься, только велела, чтобы ты не забывал пить бодроперцовую настойку еще неделю.

Я киваю в знак того, что все понял, Ремус спрашивает:

– Почему ты спросил про мистера Уизли? Вы с ним общий язык, пока оба были здесь?

– Нет, мы с Роном по-прежнему не ладим, – говорю я, качая головой. – Просто хотел убедиться, что с ним все хорошо. А что здесь делаешь ты? Мадам Помфри сказала, что у меня обыкновенная простуда, ничего серьезного, не было никакой необходимости дежурить возле моей кровати.

– Просто хотел проведать тебя, – говорит Ремус, пожимая плечами и тепло улыбаясь. – Мистер Лонгботтом тоже заходил, он оставил тебе это, – оборотень кивает на прикроватную тумбочку, на которой лежит целая упаковка шоколадных лягушек, и я против воли фыркаю, потому что за все годы у Дурслей никто никогда не считал нужным заботиться обо мне, когда я болел, тем более какой-то ерундой вроде простуды. И сейчас их забота кажется излишней и неуместной – совершенно неуместной, говорю я самому себе, старательно игнорируя странное теплое чувство в груди. – Я надеялся, что ты чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы составить мне компанию за обедом в Большом зале, что скажешь?

Меня не нужно просить дважды, так что я наскоро собираюсь, не желая дожидаться мадам Помфри, с которой станется оставить меня в больничном крыле на всю ночь просто на всякий случай, и мы с Ремусом идем в Большой зал на обед.

Уже сидя за столом вместе с Ремусом и остальными преподавателями, слушая привычный гул, в который сливаются голоса студентов, наблюдая за ними самими – шумными, беспокойными и смеющимися, время от времени беззастенчиво показывающими пальцами на преподавательский стол, шепотом переговариваясь – обо мне или о ком-то из преподавателей, я не могу сказать наверняка – я вдруг понимаю, что наконец-то привык к этому. У меня больше не возникает гнетущего чувства, словно я чужак в Хогвартсе, гость, которого сюда не приглашали, которое мучило меня с самого первого дня, когда в школу приехали студенты. Я наконец-то привык к замку и его обитателям, и сейчас все здесь встало на свои места, насколько это вообще возможно. Осталась только Джинни, мысленно говорю я самому себе, я найду возможность поговорить с ней, найду возможность узнать ее по-настоящему, и тогда я смогу окончательно определить для себя, что к чему здесь, в этой новой версии Хогвартса.

– Как ты умудрился утаить ото всех, что у тебя живет ядовитая волшебная змея? – спрашивает меня вполголоса Ремус будничным тоном, будто бы продолжая ранее начатый разговор, но его вопрос едва не заставляет меня поперхнуться.

– Я ничего не утаивал умышленно, просто никто никогда не спрашивал, а удобного момента для подобной новости все как-то не находилось, – уклончиво отвечаю я, но Ремус одаряет меня таким скептическим взглядом, что я сдаюсь. – Ладно, послушай… Я скрывал ее уже давно от всех, понимаешь? Она была со мной постоянно с тех самых пор, как я нашел ее в лесу, каким-то образом я с самого начала знал, что для меня она не опасна. Но мои родственники не должны были узнать о ней, как и мои друзья, и школьные учителя – никто не должен был знать, что у меня живет змея, иначе от нее избавились бы. Я защищал ее, только и всего, это уже давно вошло у меня в привычку. Показывать ее кому бы то ни было здесь, в Хогвартсе, тоже было рискованно. Ты и сам видишь, что случилось, как только о ней узнали.

– Тебе не приходило в голову, что она могла укусить кого-нибудь или тебя самого?

Я качаю головой:

– Ты не знаешь ее, поэтому так говоришь. Это не просто змея, она очень умная, она будто бы понимает все, что ты ей говоришь, и это одна из причин, по которой я был так уверен, что она никому не причинит вреда, она… – я ловлю взгляд Ремуса, в котором желание понять меня и мою точку зрения сражается с сомнением, вызванным безусловно страхом за безопасность окружающих, и говорю совсем не то, что намеревался сказать с самого начала: – Она спасла мне жизнь, Ремус, так я ее нашел.

Его янтарные глаза удивленно распахиваются, и я думаю, что, возможно, сейчас самое время сказать правду. Возможно, это как раз тот случай, когда правда может кого-то по-настоящему выручить.

– Спасла твою жизнь? – переспрашивает Ремус. – Спасла как, от кого, ради Мерлина?

– Наверное, мне следовало рассказать об этом с самого начала, – говорю я, рассеянно запуская руку в волосы и приводя их в еще больший беспорядок, чем обычно. – Ты помнишь, как я говорил, что на нас напал оборотень в лесу?

Ремус кивает, и в его взгляде появляется привычная горечь, будто бы он один в ответе за всех оборотней в мире, но на этот раз я продолжаю, не обращая внимания на этот взгляд, потому что на кону стоит Силенси:

– Так вот, это был не совсем обычный лес. Мы плутали по нему долгие дни, но не могли найти выхода. Мы прошли мили, и на всем пути не встретили ни одного человека. И я говорил, тогда, раньше, что когда на меня напал оборотень, меня спасли. Но там никого не было, Ремус, ни одного живого человека, были только мы, несколько детей, и против оборотня у нас не было шансов. Там, когда он набросился на меня, я был уверен, что это конец, потому что неоткуда было ждать помощи. Но мне на помощь пришла эта змея, которая бросилась на оборотня и укусила его прежде, чем он успел укусить меня. Мы спаслись, а змея с тех пор так и осталась со мной. Она сама выбрала меня, понимаешь? Без нее меня просто не было бы в живых. А теперь она попала в западню по моей вине, и все считают, что она опасна, а я совершенно ничего не могу сделать, чтобы спасти ее, хотя она нуждается в спасении из-за меня, из-за того, что я недосмотрел.

Я замолкаю, поддавшись сильнейшим угрызениям совести, потому что мне приходит в голову, что за все эти годы я совершенно забыл об этом. Силенси была для меня другом, с которым я мог поговорить в любой момент, она помогала мне держать под контролем мою магию, но, самое главное, она была моей, ей было некуда от меня деться, так что я просто забыл, что может быть как-то иначе. Я забыл, как многое ей задолжал, и потому был неблагодарным и легкомысленным, и вот чем это для нее обернулось.

Ремус выглядит пораженным.

– Если все действительно так, как ты рассказал, то нужно объяснить это Дамблдору. Уверен, он найдет способ оставить змею у тебя без риска для окружающих.

Я против воли фыркаю, и оборотень вопросительно поднимает брови, ожидая объяснений.

– Невозможно переубедить в чем-либо Дамблдора, если он решил, что знает, как будет лучше для всех. Я уже говорил с ним о Силенси, поверь, он ничего не сделает. Директор считает, она опасна для студентов. Но не будем об этом, – перебиваю я самого себя, замечая, что к нашему разговору начинают прислушиваться. – Давай лучше о твоей книге. Ты обещал мне, что я смогу принять в ней участие, если помогу тебе с уроком, помнишь? Мне было бы интересно почитать, что у тебя есть.

– Ты можешь заглянуть ко мне сегодня, – легко соглашается Ремус. – Я должен буду посетить небольшое собрание насчет СОВ в учительской прямо после обеда, но оно не затянется надолго. Если хочешь, можешь дождаться моего возвращения у меня в кабинете.

Я с готовностью киваю, принимая приглашение. Когда преподаватели начинают постепенно подниматься со своих мест, уходя на собрание в учительскую, профессор Спраут отзывает меня в сторону и говорит:

– Гарри, дорогой, ты поправляешься? Мне, право слово, неловко тебя просить, учитывая твое самочувствие…

Я вспоминаю, о чем говорил мне Дамблдор в четверг в своем кабинете, и перебиваю ее:

– Уверяю вас, я в полном порядке. Это насчет той теплицы, в которой студенты пробили стенку заклинанием?

Профессор кивает:

– Многие растения тогда погибли, они совершенно не выносят холода. Мне удалось заказать новые экземпляры в бристольском ботаническом саду, там чудесная коллекция магических растений. Их доставят завтра утром, и мне понадобится твоя помощь, чтобы пересадить их.

– Без проблем, – говорю я, вежливо улыбаясь, и профессор травологии расцветает в ответной улыбке.

Я уже выхожу из Большого зала, намереваясь идти в кабинет к Ремусу и дожидаться его там, когда меня нагоняет Невилл.

– Привет, Гарри! – говорит он, подстраиваясь под мой шаг, пока мы пробиваемся через привычную толпу студентов на выходе из Большого зала. – Тебе уже лучше? Я заходил к тебе, пока ты был в больничном крыле, но ты спал, и мадам Помфри прогнала меня прочь.

– Я знаю, что ты приходил, Невилл, – улыбаюсь я. – Спасибо за шоколадные лягушки. Но почему мы говорим обо мне? Лучше скажи, тебя наконец-то можно поздравить?

– Поздравить? – удивленно спрашивает он. – Поздравить с чем?

– С победой в матче против Хаффлапаффа, конечно же, – фыркаю я. – Я, разумеется, все пропустил, пока валялся в больничном крыле, но находясь в Хогвартсе, просто невозможно прослушать, чья команда победила в последнем межфакультетском матче. Похоже, Гриффиндор наконец-то на высоте?

Невилл понуро мотает головой, ссутулившись, и моя улыбка сходит на нет.

– Это не моя заслуга, как бы там ни было, – говорит он. – Ловец Хаффлапаффа поймал снитч, но наши охотники забили так много мячей, что мы все равно победили.

– Ну, по крайней мере, на этот раз у них нет поводов злиться на тебя.

Невилл кивает, но выглядит при этом не слишком-то ободренным моими словами.

– Скоро Сочельник, – замечаю я, торопясь сменить тему разговора. – Ты уедешь из Хогвартса домой на рождественские каникулы?

– Да, я всегда приезжаю домой на каникулы, чтобы повидаться с родителями и с бабушкой, – говорит Невилл. – Они вряд ли захотели бы праздновать Рождество без меня. Может быть, поедем во Францию или еще куда-нибудь на несколько дней, мама любит устраивать на праздники что-то особенное. А что насчет тебя, какие планы на каникулы?

Я пожимаю плечами:

– Буду здесь, в Хогвартсе. Не думаю, что у меня большой выбор.

Невилл кивает, отчего-то смутившись, но прежде, чем я успеваю добавить что-либо еще, чтобы заверить его, что Рождество в Хогвартсе – как раз то, о чем я всегда мечтал, и снять повисшую неловкость, перед нами вырастает портрет Полной Дамы. Я останавливаюсь как вкопанный, потому что за разговором совершенно не обращал внимания на дорогу, и оборачиваюсь к Невиллу.

– Зачем мы пришли к гриффиндорской гостиной?

– Так ты знаешь, где находится гостиная Гриффиндора? – удивленно спрашивает он вместо ответа.

– Конечно же, я знаю, где находятся гостиные факультетов, я же помощник преподавателей, – как ни в чем не бывало говорю я, мысленно отвешивая себе пинка. – Так почему мы здесь?

– Ну, я подумал, что ты мог бы зайти, – говорит Невилл, пожав плечами. – Поиграть в шахматы или, например, в подрывного дурака, что скажешь?

– Я не против шахмат или подрывного дурака, я против того, чтобы находиться при этом в гриффиндорской гостиной, – говорю я, глядя на Невилла, как на сумасшедшего. – Твои однокурсники вряд ли обрадуются, увидев меня там.

Невилл закатывает глаза:

– Они не будут против, уверяю тебя. Ты мой друг, не вижу причин, по которым тебе нельзя находиться в факультетской гостиной. Ты же не слизеринец.

– Это не помешает им вытолкать меня вон, – возражаю я.

– Ты не понимаешь, да? – спрашивает Невилл, улыбаясь, и я молча смотрю на него, потому что действительно не имею и понятия, о чем речь. – Они не будут против твоего присутствия, только не после всех рассказов Криви о том, как ты спас его от кентавров в Запретном лесу, для доброй половины гриффиндорцев ты теперь настоящий герой. Я бы, кстати, не отказался послушать твою версию этой истории.

По взгляду Невилла я понимаю, что ему не терпелось спросить уже давно, и досадливо отмахиваюсь:

– Брось, не стоит внимания. Не имею понятия, что наговорил Криви, но там не было ничего героического, кентавры не собирались никому вредить.

Невилл качает головой, и по его взгляду я понимаю, что он не поверил ни единому слову.

– «Мыльный пузырь», – говорит он, обращаясь к портрету Полной Дамы, и тот послушно отъезжает в сторону.

Невилл приглашающе машет мне рукой, прежде чем скрыться в образовавшемся проеме, и ту секунду, что я смотрю ему вслед, я почти готов развернуться и сбежать прочь, лишь бы не сталкиваться с призраками прошлого, которые непременно окружат меня, стоит только зайти внутрь. Но соблазн оказывается слишком велик, и я делаю глубокий вдох, как перед прыжком в воду, прежде чем сделать шаг вслед за Невиллом.

Гостиная Гриффиндора обволакивает меня теплом, запахами волшебных сладостей и поджаренной на огне пастилы, треском камина и непрерывным гулом голосов. Гриффиндорцы сидят в мягких диванах и креслах, разговаривая, делая или переписывая у своих однокурсников домашние задания, играя в подрывного дурака или просто читая, и я ошеломлен тем, насколько это кажется мне знакомым, привычным и родным.

Стоит мне зайти внутрь, как гул голосов прекращается и все замирает, словно каждый человек в комнате уставился на меня. Но это длится секунду или две, не больше, а затем они возвращаются к своим занятиям, как ни в чем не бывало, и я с облегчением выдыхаю, потому что это означает, что мне позволено остаться.

– Сюда, Гарри, – говорит Невилл, кивая на кресло у камина. – Устраивайся поудобнее и чувствуй себя как дома. Я только схожу за набором подрывного дурака и сразу же вернусь.

Я сажусь в такое знакомое мягкое кресло, с любопытством оглядываясь по сторонам. Многие студенты продолжают украдкой поглядывать на меня, а Фред, Джордж и Ли Джордан, практикующие в дальнем углу гостиной какие-то едва ли разрешенные в школе заклинания над коробкой, из которой клубами валит едко-зеленый дым, бросают на меня долгие настороженные взгляды, но в остальном все кажется совершенно обычным, с удивлением отмечаю я. Никто не торопится прогнать меня вон, словно тот случай с кентаврами в лесу действительно изменил что-то, и теперь они приняли меня, как равного себе.

– Привет, я Колин Криви. – В кресло рядом со мной опускается старший из братьев Криви, и я с удивлением пожимаю протянутую руку. – Приятно наконец-то познакомиться с тобой, Гарри Поттер. Я многое о тебе слышал.

– Не сомневаюсь, – хмыкаю я, перехватывая взгляд Денниса Криви, который с энтузиазмом машет мне рукой с противоположенного края гостиной, радостно улыбаясь.

– Спасибо, что выручил моего брата, не у многих хватило бы храбрости на такой поступок, – с некоторой напыщенностью продолжает он, но я лишь отмахиваюсь.

– Брось, ничего особенного. Я не знаю, что наговорил Деннис, но ему в той истории по большому счету ничто не грозило.

Тем временем к нам подбегает Деннис Криви, и в руках у него какая-то книга.

– Привет, Гарри! – говорит он, широко улыбаясь. – Я знаю, ты не был на последнем матче. Но мы с Колином делали фотографии, и подумал, может быть, тебе будет интересно взглянуть. Ведь Гриффиндор победил, так что…

Он вручает мне свою книгу, которая оказывается альбомом с фотографиями, где на снимках проносятся ало-золотыми вихрями гриффиндорские игроки в погоне за кваффлом, а на заднем плане ликующе кричат болельщики гриффиндорской сборной.

– Деннис, не думаю, что Гарри будет интересен квиддич, – немного смущенно начинает старший из братьев Криви, но я перебиваю его.

– Отчего же, мне нравится квиддич. Спасибо, Деннис.

Мы вместе рассматриваем фотографии игроков, закладывающих в воздухе сумасшедшие виражи, и я сам не замечаю, как оказываюсь втянут в бурное обсуждение квиддича с братьями Криви.

– Мартин Годдерби, Манчестер, – взбудоражено говорит Деннис, тыкая пальцем в фотографию, на которой Фред или Джордж Уизли делает обманный маневр, а затем бладжером выбивает кваффл прямиком из рук хаффлпаффского охотника. – Впервые применил этот маневр в тысяча девятьсот шестьдесят третьем, но был дисквалифицирован.

– Его дисквалифицировали за то, что он врезал битой по голове ловца противоположенной команды вместо бладжера, – возражаю я, тоже вспомнив тот случай. – А прием с бладжером и кваффлом позже в том же году применялся на международных соревнованиях по квиддичу и был признан не противоречащим квиддичным правилам.

Я не замечаю, как проносится время: у меня годами не было возможности вот так вот сидеть с кем-либо и как ни в чем не бывало обсуждать квиддич. Совсем как давным-давно, с Роном, когда мы еще не знали войны и смерти, а борьба со злом казалась лишь одним большим приключением, когда горечь совершенных ошибок и жажда мести не сжирали нас заживо, а ощущение чужой крови, покрывающей руки по самый локоть, не окатывало посреди ночи удушливой волной. Это так хорошо, что я приказываю мерзкому внутреннему голосу, твердящему, что я не заслужил такого счастья после всего, что было, заткнуться, и наконец-то позволяю себе расслабиться.

Когда Невилл спускается вниз из общей спальни, сжимая в руках набор подрывного дурака, и находит взглядом меня в компании братьев Криви, на его лице отражается легкое удивление. Но Криви оказываются не против тоже сыграть в подрывного дурака, поэтому мы играем в вчетвером, разговаривая и подшучивая друг над другом, и все впервые за уйму лет кажется таким простым и правильным, что я, вероятно, попросту схожу с ума от этого чувства и начисто теряю бдительность. Поскольку когда портретный проем открывается, впуская в гостиную Рона и Гермиону, я улыбаюсь и приветственно машу им обоим рукой.

У Рона при взгляде на меня становится такое выражение лица, словно его ударили, и оживленный гогот вокруг мгновенно затихает.

– Что он делает в гриффиндорской гостиной? – негромко, но угрожающе спрашивает Рон, приближаясь к нашей уютной компании, и братья Криви словно съеживаются под его опаляющим взглядом, отодвигаясь подальше, в то время как другие гриффиндорцы отводят глаза в сторону, делая вид, что ничего не происходит.

– Это я его пригласил, – с вызовом говорит Невилл, тоже поднимаясь и смело глядя Рону в глаза, хотя дрожащий голос без труда выдает его истинные эмоции. – Гарри мой друг, разве я не могу пригласить друга в гостиную?

– Гриффиндорская гостиная – для гриффиндорцев, – жестко произносит Рон. – Зачем ты привел сюда этого шпиона?

– Гарри не шпионит для преподавателей, – раздраженно отзывается Невилл.

– Ты в этом так уверен, Лонгботтом? – издевательски спрашивает Рон, поднимая брови. – Может быть, тогда сам спросишь своего друга, о чем он так рвался поболтать со Снейпом сегодня утром?

– Мои дела со Снейпом тебя не касаются, – отрывисто говорю я, тоже поднимаясь с кресла и в упор глядя на Рона.

– Мне совершенно плевать на Снейпа и на тебя, Поттер, – говорит Рон, выплевывая мою фамилию с такой интонацией, что секунду или две я не могу избавиться от чувства, что со мной говорит Драко Малфой, хлебнувший Оборотного зелья и принявший облик моего лучшего друга. – Катись из нашей гостиной, понятно?

– Ты не можешь вот так вот… – начинает побагровевший от унижения и гнева Невилл, но я останавливаю его мягким жестом и качаю головой.

– Не стоит, Невилл. Оно того не стоит. Увидимся позже.

Я киваю на прощание Невиллу и братьям Криви и протискиваюсь мимо Рона к выходу из гостиной, стараясь не соприкоснуться с ним плечами. Вокруг стоит полная тишина, резко контрастирующая с тем шумом и смехом, которые наполняли гостиную, когда я только вошел. И никто из гриффиндорцев так и не смотрит на меня в открытую, все они отводят глаза, по-прежнему делая вид, словно ничего не происходит. Все это для меня совершенно дико, потому что я не понимаю, что мог сделать Рон, чтобы достичь такого авторитета среди гриффиндорцев, и был ли в таком случае я сам там, в прошлой жизни, для него помехой, преградой, мешавшей достичь того же уважения.

– С тобой мы еще поговорим, Лонгботтом, – цедит сквозь зубы Рон, прежде чем выйти вслед за мной из гостиной.

Портрет захлопывается, отрезая все звуки, и мы с Роном оказываемся в сумрачном коридоре. Ветер завывает за пределами гриффиндорской башни, просачивается внутрь, искажая пламя факелов, играя неровными беспокойными тенями на каменных стенах.

Я молча смотрю на Рона, ожидая, что он заговорит первым.

– Держись подальше от нашей гостиной, Поттер, – не обманывает моих ожиданий Рон, и я вижу, как его рука гневно сжимает в кармане мантии волшебную палочку.

– Я не стану подчиняться твоим указаниям, я уже говорил тебе, – с деланной безмятежностью отзываюсь я, краем глаза наблюдая за тем, как Рон медленно, дюйм за дюймом вытаскивает из кармана волшебную палочку. Собирается ли он проклясть меня? Перешел ли я грань? Что я должен сделать, если ему вздумается запустить в меня проклятьем?

Я думаю, что сейчас, когда Рон разговаривает и смотрит на меня, как Малфой, я готов к любому его поступку, ему не удастся меня достать. Но когда Рон раскрывает рот и произносит следующую фразу, я буквально врастаю в пол, потому что это слишком, я говорю себе, что для Рона это уже чересчур.

– Ты такой самоуверенный, когда считаешь, что в любой момент можешь с рыданиями прибежать к преподавателям, правда? – говорит он. – Но знаешь что? Лонгботтом не побежит, он же староста, он не признает перед МакГонагалл, что не может совладать с собственными однокурсниками. Поэтому учти, что если ты и дальше будешь путаться под ногами и лезть в дела, которые тебя совершенно не касаются, это не улучшит жизни твоего друга.

– Ты не посмеешь ничего сделать Невиллу, это низко, Рон, это низко даже для тебя, – с негодованием и злостью шиплю я, позабыв о том, что собирался держаться, и бросаясь прямиком на Рона, чтобы пригвоздить его к каменной стене.

У меня перед глазами вдруг очень ясно вырастает другой день, осенью, когда я точно так же налетел на Рона возле теплиц и заломил ему руку за спину, поддавшись гневу, и как он мне этого не простил.

Я останавливаюсь, колеблясь всего секунду, и Рон использует это время, чтобы выхватить палочку и выкрикнуть заклинание. Я поднимаюсь в воздух легко, словно щепка, и успеваю сгруппироваться так, чтобы удар оказался не слишком сильным лишь в последний момент перед тем, как влететь в стену. И это почти не больно, по крайней мере, не физически, но когда я поднимаю взгляд на Рона, он кажется не на шутку перепуганным собственным импульсивным поступком. Портрет Полной Дамы разражается гневной тирадой и грозится пожаловаться на нас директору, Рон сглатывает, переводя напряженный взгляд с меня на портрет и обратно, а после этого трусливым образом скрывается в гриффиндорской гостиной, не говоря мне больше ни слова.

Я поднимаюсь на ноги, оправляя сбившуюся мантию, выпускаю воздух сквозь крепко стиснутые зубы и пытаюсь убедить себя, что это ничего не значит. Не имеет значения, что Рон ведет себя, как мерзавец, главное, что он жив, и где-то там, в глубине, скрывается же что-то от него прежнего, потому что попросту не может быть иначе.

Когда я добираюсь до кабинета Ремуса, собрание преподавателей уже заканчивается, так что оборотень дожидается меня там. Я открываю дверь, Ремус отрывается от лежащих на столе бумаг и улыбается мне:

– Здравствуй, Гарри. Я уж гадал, куда ты запропастился.

Я прохожу вперед, привычно скользя глазами по клеткам с бесами, террариумам с гриндлоу и келпи, и останавливаюсь возле Ремуса. Оборотень более пристально вглядывается в мое лицо, как умеет только он один, и в его глазах проступает беспокойство.

– Что-то случилось? – спрашивает он, обходя стол кругом и останавливаясь прямиком напротив меня.

Я мотаю головой и по привычке пытаюсь улыбнуться:

– Нет, ничего, все в порядке.

Ремус ничего мне не отвечает, но очевидно не верит мне ни на кнат, потому что в его лице появляется слишком хорошо знакомое мне беспомощное выражение, как и всякий раз, когда я стараюсь что-то скрыть от него, чтобы не причинять ему лишних беспокойств. У меня возникает мысль, что, возможно, мои попытки защитить его причиняют ему больше боли, чем могла бы причинить правда обо мне, но я не позволяю себе задержаться на этой мысли слишком долго.

Я перевожу взгляд на стол, где толстой стопкой лежат обернутые в кожаную обложку пергаментные листы. Некоторые листы выбиваются из-под обложки, и я вижу, что все они исписаны некрупным округлым почерком Ремуса. Я протягиваю руку, чтобы взять их в руки, и поднимаю взгляд на оборотня.

– Это она, твоя книга? Мне можно посмотреть?

Ремус кивает на оба вопроса сразу, и я осторожно, чтобы ничего не спутать, перелистываю ничем не скрепленные между собой страницы. Сразу становится понятно, как много сил вложил Ремус в свое пособие по ЗоТИ: материалы скрупулезно распределены по тематическим разделам, здесь и там виднеются грубые наброски магических существ и эффектов заклинаний, техники работы волшебной палочкой, и чем больше я вчитываюсь в материал, тем больше убеждаюсь в том, что эта книга заслуживает быть опубликованной, как никакая другая. У меня самого никогда не хватало усидчивости, чтобы сделать что-то подобное, когда я сам обучал студентов или новобранцев-авроров. Я лишь показывал им заклинания, учил правильно двигаться и мог только надеяться, что они запомнят все, что я мог им дать, и никогда не повторял дважды, потому что там, на войне, время было слишком дорого. Но Ремус всегда был лучшим учителем, чем я когда-либо мог стать.

– Это… потрясающе, – наконец выдыхаю я, откладывая книгу на стол и снова глядя на Ремуса.

Оборотень смущенно улыбается:

– Я рад, что ты так считаешь, Гарри, но эта книга не так уж и хороша, поверь мне. Право слово, не знаю, зачем я за нее взялся. Может быть, мне было просто больше нечем заняться.

– А может быть, уже давно следовало сменить школьные пособия по ЗоТИ на что-то стоящее. Невилл говорил, они не менялись годами, неужели Дамблдора это устраивает?

Ремус хмыкает:

– Здесь все немного сложнее. Дамблдор – директор Хогвартса, но это не означает, что он один волен один принимать такие решения. Школьная программа должна быть одобрена Министерством и попечителями, а эти люди... Давай просто скажем, что они не слишком-то приветствуют перемены.

– Это не означает, что нам нельзя попытаться, – с энтузиазмом заявляю я, неожиданно захваченный идеей пособия по ЗоТИ не меньше Ремуса, который явно провел не один день, скрупулезно выписывая повадки магических тварей и методы противостояния их чарам. – Я видел несколько интересных моментов, вот здесь, смотри, по-моему можно сделать кое-какие дополнения...

То, что ремусов подход к Защите отличается от моего, я прекрасно знаю еще с самого начала, потому что слишком часто наблюдал его методы на уроках, но, наверное, потому это и оказывается настолько захватывающим. Мы оживленно обсуждаем предмет, во многих моментах споря чуть ли не до хрипоты, глаза Ремуса азартно поблескивают, когда мы пускаемся в сложную дискуссию о техниках невербального колдовства, попутно делая наброски и пометки, и это настолько поглощает наше внимание, что мы останавливаемся, только обнаружив, что уже глубокий вечер. Мы неохотно отрываемся от пергаментных листов, разбросанных по кабинету здесь и там, исписанных ровным почерком Ремуса и моим, торопливым и неаккуратным. Ремус потирает глаза, смотрит на меня со странным выражением и говорит:

– Иногда мне кажется, что момент, когда ты перестанешь меня удивлять до невозможных пределов, не наступит никогда. Твои знания по Защите просто немыслимы!

Я с запозданием думаю, что немного увлекся, пока мы спорили, только и всего. Но оно того стоило, даже если теперь у Ремуса вдвое больше поводов что-либо подозревать обо мне, это стоило того.

– Просто у меня очень хороший учитель, – говорю я, кивая на него, и оборотень фыркает.

– Я был бы рад принять это на свой счет, уж поверь.

– Так прими, потому что это правда.

Ремус качает головой, я с сожалением бросаю взгляд на часы.

– Мне нужно идти, Ремус. Завтра я должен помочь профессору Спраут с теплицами, нужно будет рано вставать. Да и у тебя уроки с самого утра.

Я поднимаюсь, разминая затекшую шею и плечи, Ремус говорит:

– Постой, Гарри. У меня кое-что есть для тебя. Боюсь, я совершенно забыл об этом за разговорами.

Он уходит куда-то в кладовку и возвращается с небольшим покрытым тканью террариумом в руках. Я смотрю на оборотня, заинтригованный, он ставит террариум на стол и срывает покрывало. Я на миг задыхаюсь от удивления, глядя на Ремуса во все глаза.

– Не может быть! Как тебе это удалось? Я думал, Дамблдор никогда не меняет своего мнения.

– Почти никогда, – поправляет меня оборотень. – Бывают, как видишь, исключения.

Я открываю крышку террариума, и Ремус немного напрягается, но ничем не мешает мне, когда я запускаю руку внутрь и поднимаю Силенси. Змея кажется сильно ослабленной, но она все-таки обвивает своим чешуйчатым телом мою руку и опускает на нее голову, обессиленно прикрывая маленькие черные глаза.

– Я решшшила, что ты оссставил меня, Говорящщщий, – шипит она, и я испытываю раскаяние. Я провожу рукой по узорам на спине, они светятся едва-едва, змея доверчиво льнет к моей руке.

– Спасибо, Ремус, – выдыхаю я, но это совершенно не то, у меня не хватает слов, чтобы выразить, насколько я благодарен. – Спасибо тебе.

Ремус кивает и улыбается.

– Дамблдор взял с меня обещание, что ты будешь приглядывать за ней, как следует.

– Она никому не причинит вреда, я обещаю.

Ремус качает головой, пораженный, и говорит:

– Черная Клеопатра, неужели? Клянусь, Гарри, только ты мог приручить нечто подобное.

Я улыбаюсь и пожимаю плечами, скрывая змею под рукавом мантии, потому что чувствую, как она питается от моей магии, и не уверен, как скоро узоры на ее спине вспыхнут знакомым серебром.

Ремус все еще поглядывает время от времени на мою руку, пока закрывает дверь своего кабинета и провожает меня до уходящей вниз лестницы. По его лицу нетрудно догадаться, что он не может перестать думать о смертоносной змее, которую мне отдал, и он все-таки сомневается, я вижу, как он сомневается, неуверенный, что поступил правильно. Но даже если и так, он ничего не говорит мне, словно я для него важнее спокойной совести, а это кое-что да значит, когда речь идет о Ремусе Люпине. Это значит, что в этом вопросе он по-настоящему доверяет мне, доверяет даже больше, чем самому себе. Я улыбаюсь оборотню на прощание, прежде чем спуститься по лестнице вниз, по направлению к Большому залу и к моей комнате, и сбегаю по ступенькам легко и стремительно, словно у меня за спиной вырастают крылья.

*****

В теплицах оказывается жарко, как в аду, а тяжелый, душный воздух после морозной улицы почти невозможно вдохнуть. Я даю себе время привыкнуть, неторопливо протирая рукавом мантии мгновенно запотевшие стекла очков, затем делаю несколько неуверенных шагов вперед.

– Профессор Спраут? – на пробу зову я, но профессора нигде не видно.

Растения в маленьких тесных горшках в беспорядке сгружены у стены, их явно только недавно привезли из магического ботанического сада в Бристоле, о котором говорила профессор Спраут. Я присматриваюсь внимательнее и обнаруживаю, что многие из растений выражают недовольство таким вопиющим пренебрежением со стороны волшебников, оставивших их стоять в крошечных горшках: они бросаются вокруг себя острыми листьями или выкидывают в воздух длинные хлесткие лианы. Я осторожно обхожу растения по кругу, пробираясь вглубь теплицы.

Профессор травологии выглядывает на меня откуда-то из-за завесы колючих зарослей у стены и расплывается в улыбке:

– Здравствуй, Гарри! Замечательно, что ты пришел. Пожалуйста, надень перчатки из драконьей кожи – они вон там, на столе. К большинству их этих растений лучше не приближаться с голыми руками, уж поверь. И будь осторожен, пока идешь за перчатками! Многие из растений, конечно же, еще не оправились от перевозки и потому куда менее агрессивны, чем обычно, но я готова поручиться, что китайский шиполет уже сейчас на кое-что сгодится.

Я начинаю пристальнее вглядываться в окружающие меня растения, гадая, которые из них могут оказаться китайским шиполетом, но до стола добираюсь без приключений. После того, как я натягиваю на руки плотные перчатки из драконьей кожи, профессор загружает меня работой: мне поручено пересаживать кусты, по виду весьма напоминающие обыкновенный чертополох, с тем лишь отличием, что они имеют привычку плеваться вокруг себя длинными острыми колючками.

– Да, это к сожалению может быть весьма неприятным, – сочувствующе говорит профессор Спраут, когда я чудом успеваю отмахнуться от одной из колючек, летящей мне прямиком в лицо, – но практически не опасно. По крайней мере, эти чертоплюйки хотя бы не ядовиты, в отличие от многих других растений, которые здесь находятся. Пожалуйста, будь здесь очень осторожен. Лучше не приближайся к чему-либо, предварительно не спросив у меня разрешения.

Мне, пожалуй, везет, потому что мне удается пересадить все до единой чертоплюйки, не получив и царапины. Когда я заканчиваю, спину от работы отчаянно ломит, я потягиваюсь и разминаю уставшие плечи. Профессор Спраут смотрит на меня с явным одобрением и говорит:

– Хотелось бы покончить со всей работой сегодня. Не беспокойся, Гарри, я постараюсь не слишком тебя утруждать, ведь ты еще не до конца поправился. Позднее нам помогут семикурсники, у которых будет здесь урок, а еще свою помощь смогут предложить все желающие студенты старше третьего курса.

Я хмыкаю, совершенно не уверенный, что профессор травологии найдет добровольцев на нечто подобное, потому что такое занятие, как пересаживать растения в теплицах, явно находится очень далеко от принятого у студентов понятия веселого времяпровождения.

За чертоплюйками следуют длинные хлесткие побеги мантикоровой травы, которые оставляют царапины даже на перчатках из драконьей кожи, поэтому я предельно сосредоточен на том, чтобы не коснуться стеблей незащищенной кожей.

Когда я заканчиваю и выпрямляюсь, оглядываясь по сторонам, профессора Спраут нигде не видно. В ее поисках я углубляюсь дальше в заросли, осторожно обходя наиболее воинственных представителей магической флоры. Я замечаю профессора в окружении приземистых клыкастых растений, похожих на росянки, и машу ей рукой, привлекая внимание.

Профессор переводит на меня взгляд, а в следующую секунду что-то появляется в ее глазах, что-то, похожее на испуг, и я уклоняюсь в сторону на одном только голом инстинкте, глядя, словно в замедленной съемке, как гибкая лиана с острым лезвием на конце, похожим на мачете, проходит там, где только что было мое лицо. Новый стремительный удар, на этот раз справа, следует почти мгновенно, а затем еще один, я ухожу от них еще дважды, чувствуя движение рассекаемого воздуха еще до того, как его свист достигает слуха. Оказавшись на безопасном расстоянии, я все еще не могу отвести от коварного растения взгляда, мое дыхание частое и поверхностное от внезапного прилива адреналина, и от неожиданного напряжения что-то натягивается у меня в груди, будто струна, требуя выхода.

– Ради Мерлина, Гарри, отойди от него еще дальше! – восклицает профессор Спраут, подбегая ко мне, я отмечаю, что ее лицо заметно побледнело от пережитого волнения. Я выдыхаю, силой заставляя себя расслабить напряженные мышцы, готовые уходить от новых нападений. – Это непенф, он хищник, наверное, самое опасное, что здесь есть. Его даже называют растением-убийцей, он имеет привычку выкапываться из земли в ночь летнего солнцестояния и плутать по лесам в поисках пищи. Даже не вздумай приближаться к нему, этим я займусь сама. Слава Мерлину, ты цел и невредим.

К счастью, мне удается избежать дальнейших причитаний профессора, потому что в теплицу наконец-то приходят обещанные семикурсники. Я все еще поглядываю на растение, которое спрятало свои лианы и кажется теперь до странного безобидным, будто бы просто гигантский бутон болотно-зеленого цвета, и никак не могу избавиться от чувства, которое испытал, уклоняясь от его атаки, словно вновь попал в сражение. Я встряхиваю головой и говорю себе, что нет ничего захватывающего в том, чтобы балансировать на грани, и возвращаюсь к пересаживанию растений.

С помощью семикурсников, профилирующихся в травологии, работа начинает продвигаться значительно быстрее. Некоторые из них объявляют растениям самую настоящую войну, применяя к ним разнообразные заклинания и лихо закапывая корни растений в землю. Посреди возникшего хаоса носится встревоженная профессор Спраут, то и дело повторяя:

– Пожалуйста, осторожно! Вы же знаете, многие растения невероятно чувствительны к магии, поэтому прежде, чем кричать заклинания, убедитесь, что это в данном случае приемлемо! Мистер Пьюси, это же непенф, ради Мерлина, отойдите от него подальше со своей палочкой, пока целы!

После перерыва в теплицу приходят близнецы Уизли, хотя сдвоенный урок семикурсников еще не закончен. Они выслушивают инструкции профессора травологии, затем оглядываются вокруг и закатывают рукава, воинственно приближаясь к стене растений.

– Туда нельзя без перчаток из драконьей кожи, – говорю я, преграждая им путь.

– Поверь моему слову, приятель, это не самые опасные штуки, за которые мы взялись бы голыми руками, – говорит Джордж, но близнецы отходят тем не менее к столу с садовым инвентарем и надевают перчатки.

– У вас что, отработка? – спрашиваю я первое, что напрашивается на ум.

– Типун тебе на язык! – восклицает Фред в притворном ужасе. – Мы не сделали ничего такого, за что полагаются отработки, правда ведь, Джорджи?

– Истинная правда, Фред, – серьезно кивает второй близнец, затем оба не выдерживают и широко ухмыляются друг другу. Джордж смотрит на меня: – Мы добровольцы. У нас пробел между уроками, вот и пришли.

Я вскидываю брови:

– Просто так пришли помогать пересаживать растения в свое свободное время?

Фред серьезно кивает:

– Долг перед обществом.

– Свербит, как заноза, – поддакивает Джордж. – И на что только не пойдёшь…

– … ради спокойной совести! – заканчивают они хором.

Я перевожу взгляд с одного подозрительно честного лица на другое, но в конце концов оставляю близнецов в покое, возвращаясь к своей работе.

Близнецам Уизли необходимы ингредиенты для их опытов с розыгрышами, я понимаю это довольно скоро, замечая, как они воровато оглядываются по сторонам, прежде чем запихнуть в карман очередной лист, корень или плод какого-нибудь растения. Я пожимаю плечами и возвращаюсь к своим делам, размышляя о том, что от школьных теплиц не убудет, если близнецы заберут немного растений. В конце концов, на этот раз у меня нет мешка галеонов, чтобы спонсировать магазин шалостей в Косом Переулке, так что близнецам придется выкручиваться самим.

Они все околачиваются возле злополучного непенфа, насчет которого профессор Спраут особенно всех предупреждала, что к нему нельзя приближаться, и перешептываются друг с другом, кидая на растение долгие взгляды. Я перемещаюсь немного ближе к ним, чувствуя смутную тревогу, потому что понятно, что они там неспроста. Я скрываюсь от близнецов за густыми кустами крапивника, делая вид, что разрыхляю землю.

Я успеваю перебраться ближе как раз вовремя, потому что в следующий момент Джордж воровато оглядывается по сторонам, затем делает еще несколько едва уловимых шагов в сторону непенфа, направляет на него палочку и говорит одними губами:

– Остолбеней!

Растение выбрасывает вперед лиану с острым лезвием на конце почти мгновенно, так что мне требуется вся моя реакция, чтобы метнуться вперед, схватить Джорджа за воротник и уронить вместе с собой на землю, уводя с пути опасного растения. Он проводит лиану ошеломленным взглядом, тяжело дыша, по-прежнему лежа на земле.

– Большая ошибка, Джордж, – негромко сообщаю я, и Джордж вздрагивает.

Он вырывается из моих рук и поднимается на ноги, отряхивает вывалянную в грязи мантию и делает несколько шагов в сторону от растения, которое молотит теперь в воздухе своими опасными лианами в явном неистовстве. Я тоже встаю с земли и сбрасываю с мантии комья рыхлой грязи. Близнецы не отрывают от непенфа взглядов, вид у обоих заметно обалдевший.

– Не нужно к нему подходить, это растение небезопасно, – говорю я, с усилием выравнивая сбившееся дыхание и с неудовольствием отмечая, что на этот раз мой испуг оказался намного сильнее, чем когда непенф напал на меня самого. – Профессор Спраут предупреждала насчет него, разве вы не слушали?

– Ты шутишь? – восклицает Джордж. – Да это одна из самых клевых штук, которые я видел! Ты тоже это видел, Фред?

Фред кивает, они переглядываются между собой и говорят в один голос:

– Потрясно!

– Да что вы несете? – в раздражении восклицаю я. – Это растение с легкостью может убить. Для вас это игра? Вам смешно рисковать своими жизнями из-за ерунды?

Близнецы переглядываются между собой, по их взглядам ясно, что для них это никакая ни ерунда, а самое что ни на есть гриффиндорское приключение.

– Я знаю, зачем вы здесь, – продолжаю я, и близнецы едва уловимо напрягаются, зато теперь я получаю их полное внимание. – Вы собираете растения для себя, пока никто не смотрит.

– Намереваешься выдать нас?

Фред спрашивает это очень просто, и в его голосе нет опасения или враждебности, как в словах Рона, когда он подозревал, что я собираюсь рассказать преподавателям о том, что они с Гермионой ищут что-то в Запретной секции. В голосе Фреда обычное любопытство, и что-то еще, свидетельствующее о том, что самому Фреду не очень-то верится в то, что я собираюсь их подставить. Я качаю головой, неожиданно сбитый с толку тем, что на этот раз мне нет нужды обороняться перед людьми, которых когда-то мог назвать друзьями.

– Нет, я не выдам вас, если вы не будете попусту рисковать своей безопасностью.

– То, что ты называешь пустым риском... – начинает Фред.

– …может обернуться самым крутейшим исчезательным батончиком всех времен и народов! – заканчивает за него Джордж. – Стоит нам подобраться к этому непенфу, и мы сможем изобрести в нашей лаборатории розыгрышей такие штуки, которые тебе и не снились, приятель.

Я перевожу взгляд с одного близнеца Уизли на другого, сбитый с толку.

– И вы вот так вот запросто рассказываете мне об этом, потому что… – вопросительно начинаю я.

– Потому что Рон может говорить про тебя все, что угодно, но у кое-кого из гриффиндорцев может быть иное мнение на твой счет, – неожиданно говорит Фред. – Ты неплохой парень, Гарри, если ты не против, чтобы мы называли тебя по имени. Ты молодец, что выручил тогда Дэнниса Криви в Запретном лесу. И неважно, что ты сделаешь с тем, что знаешь о наших экспериментах с розыгрышами и прочем, потому что и нюхлеру понятно, что ты не тот большой засранец, которым Рону нравится выставлять тебя перед всеми.

Это проверка, со странным чувством понимаю я. Они хотят узнать, как я распоряжусь теми сведениями, которые они мне дали, собираюсь ли я сообщить об этом преподавателям. Не знаю, понимают ли они сейчас, что у меня не слишком-то много выбора.

– Возможно, я и есть тот самый большой засранец, потому что не могу позволить вам подобраться к непенфу, – жестко говорю я. – Если вы предпримете еще одну попытку, я сделаю все, чтобы профессор Спраут об этом узнала. Ваши розыгрыши, они… – я сглатываю, – не стоят того.

На самом деле, ничто не стоит того, думаю я, слишком внезапно захваченный воспоминаниями, от которых хотел бы навсегда избавиться. И я сам, тогда, я тоже не стоил их жизней, но отчего-то никто из них этого не понимал.

Я разворачиваюсь к ним спиной и ухожу, поспешно, будто бы сбегаю, и близнецы провожают меня разочарованными взглядами. Я возвращаюсь к своей работе, по-прежнему не выпуская этих двоих из поля зрения. Работа продвигается быстро, я сосредоточен, потому что в моих же интересах покончить с этой теплицей сегодня, как и говорила профессор Спраут. После этого доступ сюда будет открыт только семикурсникам, выбравшим травологию одним из профильных предметов, а это значит, что у близнецов Уизли больше не будет возможности совершить глупость.

Впрочем, неприятное чувство, будто бы я подвел их, со временем лишь усиливается, хотя я продолжаю повторять себе, что сделал это ради их же безопасности. Обиженные взгляды близнецов не делают это проще. Понимая бесплодность своих попыток, они вскоре убираются подальше от непенфа и подальше от моих глаз, в противоположенный край теплицы, вероятно, чтобы добыть себе других растений.

А потом мне в голову неожиданно приходит свежая мысль, что для этой ситуации я мог бы, пожалуй, найти выход, устраивающий всех.

Большая часть растений уже успевает перекочевать из своих горшков в рыхлую почву теплицы и друг друга сменяют несколько групп студентов, помогающих с посадками, когда я снова подхожу к близнецам Уизли. Они сидят на деревянной скамейке, в изнеможении глотая воду из фляги, их лица все в разводах грязи от земли и пота: очевидно, близнецам все-таки пришлось порядком потрудиться, изображая деятельность на благо школы. Но и я наверняка выгляжу ничем не лучше, опускаясь на скамью рядом с ними. Немного поколебавшись, Фред протягивает мне флягу, и я запрокидываю голову, делая несколько больших глотков, прежде чем вернуть ее Фреду. Некоторое время никто из нас не говорит ни слова.

– Вам ведь нужен сок непенфа, верно? – в конце концов спрашиваю я, вспоминая, как профессор Спраут говорила сегодня семикурсникам, что он чрезвычайно ценен в зельеварении, но и что добыть его весьма непросто. – Так вот, не нужно так рисковать, пытаясь достать его самостоятельно. Я мог бы помочь, мог бы принести его для вас, что скажете?

– Ты предлагаешь сделку?

Это спрашивает Джордж, он открыто улыбается, глядя на меня, его улыбка белая и сияющая на фоне покрытого грязью лица, а я задаюсь вопросом, с каких это пор гриффиндорцы так полюбили заключать сделки. Давая себе несколько секунд на то, чтобы обдумать эту мысль, я прихожу к выводу, что это могло бы сработать. Я могу заключить с близнецами уговор, как с Гермионой, и с их помощью сделать наконец то, на что так долго не мог решиться.

– Да, как угодно, пусть это будет сделка. Я принесу вам сок непенфа, если он действительно вам так нужен.

– А взамен? – быстро спрашивает Фред, его глаза поблескивают любопытством. Интересно ли ему, что может попросить для себя сквиб в обмен на услугу?

Я на мгновение прикрываю глаза, избегая его открытого взгляда. Здесь и сейчас, я чувствую себя уязвимым, неуверенным, и это неприятно до мурашек по коже. Я не знаю, как начать, но знаю совершенно точно, что в любом случае должен решиться, рано или поздно.

– Я… послушайте, это может показаться странным… – наконец выдыхаю я, прекрасно сознавая, что моя просьба действительно покажется им весьма странной, но я и понятия не имею, как показать им, что это действительно очень важно для меня. – Я хотел бы попросить устроить для меня встречу кое с кем... с Джинни Уизли, с вашей сестрой. Одну встречу, ничего больше. Я… я хотел поговорить с ней об одной вещи, по правде сказать, уже давно, но она будто бы никогда не бывает одна…

Слова вылетают неправильно, совершенно не так, как должны бы, и я останавливаюсь, замолкая. Близнецы обмениваются быстрыми взглядами, ничего не отвечая, и я с запозданием понимаю, что только что дал лучшим шутникам Хогвартса прекрасную возможность над собой посмеяться. Не то, чтобы я мог теперь это изменить.

Я с досадой поднимаюсь на ноги, решив бросить эту пустую затею, когда меня останавливает ровный голос Фреда.

– И как ты собираешься добыть для нас сок непенфа?

Я пожимаю плечами, возвращаясь на скамью рядом с ними.

– У меня есть доступ в теплицы, я смогу свободно пробраться сюда, в отличие от вас. А потом, ловкость и немного удачи – это все, что мне потребуется. На непенфа в любом случае не действуют почти никакие заклинания, если вы считаете, что смогли бы сработать лучше меня.

Близнецы останавливают на мне долгие взгляды, явно не слишком-то прельщенные этой идеей, и я не могу понять, что не так.

– Значит, ловкость и немного удачи – все, что тебе потребуется, чтобы подоб