![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Познание и отрицание несправедливого мира 4 страница
горькой сатирой на современное общество», как и Шелли, пользовался наибольшей популярностью в народной среде. Возвращаясь к «Дон-Жуану», мы должны отметить, что «рассказ» получился и» холодным, а исполненным «всяческой патетики», будто бы отвергаемой поэтом. Так что снова и снова убеждаемся, что не все надо воспринимать в буквальном значении, и автор сознательно допускает иногда такое «перевертывание» смысла, чтобы читатель не следовал слепо за ходом суждений, а самостоятельно разбирался в том, что поэт действительно отрицает, а что — отрицая, утверждает. А вот еще один пример мнимой самокритики. Байрон делает вид, что согласен с возможным неприятием его системы повествования, он признается, что просто не в состоянии следовать строгим правилам, неукоснительной логике сюжетостроения: ... посмеется Читатель надо мной и будет прав: Люблю я отвлекаться, где придется, И этим порчу множество октав (VI, 56). А мы тем не менее знаем, что никакой «порчи» октав не происходит, да и автор еще до нашего знакомства с ним был уверен в их жизненной, а тем самым и в художественной силе. И тем не менее Байрону понадобилось именно так, в форме самонасмешки утвердить самое, можно сказать, дорогое: осмысленную и целенаправленную свободу самовыражения и всего поэтического творчества. А чего стоит это непрямое обращение к читателю («посмеется читатель»), это мысленное собеседование, чтобы выработать общий взгляд на стиль и чтобы еще раз напомнить: я здесь, я не на Парнасе, я среди людей, с ними. Здесь мы, естественно следуя за мыслью поэта, переходим, кажется, к вопросам сугубо эстетическим, которые у Байрона просто неотделимы от проблем политических и нравственных. Автор многократно подчеркивает, что его взгляды на искусство — плод долгих и трудных размышлений о всей действительности и о месте поэзии в общественной жизни. Тут надо отделять то, что мы думаем об эстетической платформе Байрона (она, несомненно, может быть самостоятельным объектом изучения), от того, что думает о ней ее создатель. Функциональность своей эстетики он не раз подчеркивал в поэме, когда пояснял, почему и для чего пишет так, а не иначе. Присмотримся сначала к тем размышлениям, в которых автор «Дон-Жуана» провозглашает свой идеал поэта. В поэме сказано о двух писателях, которые наиболее полно воплощают представление Байрона о могуществе творческой личности. Первым назван автор «Потерянного рая» Джон Мильтон. Среди английских предшественников Байрона более крупного поэта, чем Мильтон, действительно не было. Современник и участник буржуазной революции XVII века, Мильтон гениально запечатлел в своем творчестве переломный период английской истории. В переосмысленных поэтом библейских мифах и образах «Потерянного рая» восторженно воспроизведена революционная эпоха, передано социально-нравственное состояние обновлявшегося мира. И естественнее всего считать, что автора «Дон-Жуана» привлекали гражданский пафос и всеохватность произведений Мильтона — ведь и в поэме Байрона масштабы художественного осмысления действительности огромны, и страсти автора велики и значительны. Но Байрон находит нужным подчеркнуть другое достоинство поэта XVII века. В «Предисловии», где содержится немало суровых обвинений, адресованных Роберту Саути, который стал трубадуром реакции, Байрон создает контрастный образ неподкупного поэта-борца. Нравственный облик Мильтона — вот что вызывает восхищение автора «Дон-Жуана». Как и во всей поэме, в характеристике Мильтона мораль пронизывает эстетику, а эстетика выражает мораль: Мильтон—«гонимый, угнетенный, не унижал таланта» прислужничеством (нравственная ответственность художника), и его «голос властный сердца монархов леденил» (эстетическая функция искусства как грозного оружия борьбы). Далее, в третьей песни образ Мильтона появляется в соседстве с Данте. Автор «Дон-Жуана» развивает мысль о том, что Мильтону было доступно писать «про ад и рай, про брак и про семью» (III, 10), то есть своей поэтической мыслью охватывать все многообразие ми- pa, раскалывающие его противоречия. Иными словами, наиболее полное раскрытие художественного гения имеет своими критериями широту охвата и глубину постижения действительности. Этот тезис об искусстве как мощном средстве познания общественной и частной жизни прямолинейно вытекает из воспринятой Байроном эстетической программы просветителей XV111 века. В этом, надо думать, нет ничего удивительного, так как Байрон еще в «Паломничестве Чайльд-Гарольда» назвал своих учителей. Но в то же время иной раз повторение известной программной мысли имеет свой весьма значительный смысл. Так получилось и здесь. Верность просветительской программе провозглашалась Байроном в эпоху, когда среди романтиков было весьма типичным отрицание познавательной и педагогической функции искусства. Различные формы прямого иррационализма и интуитивизма, открытое и скрытое прославление христианства, — вся эта лавина реакционно-романтических идей встречала активное противодействие только со стороны Шелли, Байрона, высмеянного последним Китса, Хэзлита и еще нескольких английских романтиков. Вот почему ориентация на всевластную революционную мысль Мильтона была' столь необходимой и актуальной. Но вот в это серьезное и строгое рассуждение нежданно вторгается переживание по поводу того, что Данте и Мильтон, столь сведущие в глобальных процессах, самым элементарным образом «плохо жизнь устроили свою» (III, 10). Чем вызван этот парадоксальный прыжок авторской мысли, почему вдруг речь зашла о личных невзгодах? Всякому ясно, что одной гениальности недостаточно для полноты счастья, нo Байрон не склонен отвлеченно рассуждать на тему о счастье, он подразумевает вполне конкретные невзгоды, преследования, клевету, которые отравляли жизнь Данте и Мильтона. Он имеет в виду прежде всего свою судьбу, гонения, которым он подвергался. И, кроме того, восхищаясь тираноборчеством автора «Потерянного рая», его сопротивлением всем жизненным невзгодам, Байрон искал случая доказать в жизни и творчестве, что он следует нравственному примеру Мильтона. Так, в рассуждениях о писателях прошлого поэт косвенным образом отстаивал содержательность и значимость своих нравственных и эстетических принципов. Самоутверждение осуществлялось по всем правилам полемического искусства. Чтобы доказать жизненность своей программы, Байрон не преминул сформулировать ее на контрастном фоне обличений. Удары по «озерной школе» поэтов соседствовали с пафосным восхвалением Мильтона. Иногда двуединая эстетическая задача решалась путем прямого противопоставления в одной синтаксической единице текста. В одном из наставлений автор «Дон-Жуана» требует: «Чти Мильтона и Попа: никогда не подражай мужам Озерной школы» (I, 205). Экскурсы в далекое прошлое, античные образы, упоминания о греческих и римских авторах служат для обогащения эстетической программы новыми оттенками, для придания ей многосторонности. Чаще всего определение, характеристика, цитата, ссылка на древнего поэта лаконичны и касаются детали поведения, цели творчества, особенности нравственного облика. Не будем забывать, что Байрон пишет поэму, а не трактат. Все в «Дон-Жуане» подчинено раскрытию основного художественного замысла, который состоит вовсе не в создании стройной системы суждений, а в суде над действительностью. Не надо поэтому удивляться лаконичности замечаний о тех или иных писателях, не надо требовать большего, чем, мимоходом, казалось бы сделанной оценки. Все достаточно основательно продумано, выношено и, вместе с тем, — функционально. О римском сатирике Ювенале говорится с иронией, что он «неправильно пороки обличал», о поэте Лукреции: его «безбожие опасно» (1, 43). На самом деле, как это часто бывает в «Дон-Жуане», слова несут противоположный смысл: Байрона привлекает жестокая правда сатиры Ювенала и вольномыслие Лукреция. Ссылки на Свифта, Аддисона, Джонсона, Томсона, Юнга, Шеридана и других английских писателей XVIII века заставляют нас вновь вспоминать о верности Байрона просветительским идеалам. В то же время каждый из перечисленных писателей занимал свою особую позицию в литературном движении. И это тоже очень важно. Даже мимолетное указание на индивидуальность и неповторимость означает, что Байрон воспринимал просветительство не как жесткий комплекс однородных идей, а как сложную и противоречивую идейную программу. Кое-чего он не мог принять в писателях XVIII века, например, рассудочности Ричардсона или снисходительного юмора Филдинга. Спектр «художественных» притяжений и отталкиваний был у Байрона широк и многообразен. Вместе с тем введение большого историко-литературного фона в поэму «Дон-Жуан» придает последней вполне определенную и четкую эстетическую ориентацию. «Дон-Жуан» — произведение, в котором нашли отражение и развитие гуманистические идеи, пронизывающие творчество писателей многих эпох и прежде всего — идеи просветительства. Эстетическая программа Байрона, реализуется также и в прямолинейных установках. Подобно тому, как автор «Тома Джонса Найденыша» Генри Филдинг предварял главы своего романа теоретическими рассуждениями о жанре и методе творчества, так и Байрон между фабульными эпизодами «Дон-Жуана» вставляет свои поэтические формулы, суждения о художественном мышлении. Иногда поэт иронически говорит о тех целях, которых он стремится достигнуть. В других случаях эстетическая мысль Байрона выражена почти с научной строгостью. Стиль высказываний, касающихся ' существа и формы поэзии, видоизменяется в зависимости от того, с чем соседствуют «теоретические» суждения. Почти на всем протяжении поэмы, прерываемый бытовыми и батальными сценами, тянется монолог о предназначении искусства. Упоминающиеся имена писателей, близких по духу Байрону или его идейных противников, способствуют развертыванию темы. Строго говоря, множество рассуждений Байрона о месте и смысле поэтического творчества можно свести к тезису: ценность художественного произведения определяется его способностью быть оружием в борьбе с несправедливостью и нести людям правду о мире. Поскольку носителем идейной установки выступает сам автор, то образ его мышления и содержит конкретно-чувственное решение абстрактной темы. Поясним это на примерах. Как мы помним, Дон-Жуан, попав на берег Англии, произнес восторженный монолог о великих достоинствах этой державы. У Байрона, понятно, были совсем другие представления о его родной стране. В особенности удручало поэта состояние английской литературы. Не без преувеличения автор «Дон-Жуана» заявляет: Все подбирают жалкие отбросы, Покорно льстят солдатчине нахальной. Эх, возвратись бы я, поэт опальный, — Я научил бы этих янычар, Что значит слова меткого удар (XI, 62). Образ «поэта опального» почти полностью «накладывается» на образ Мильтона, который тоже был «гонимый, угнетенный» и воплощал идеал художника. Намерение нанести «меткий удар» по тем, кто властвует благодаря грубой силе, здесь отождествляется с характером деятельности Мильтона, который «всю жизнь тираноборцем» оставался. Так, «я» поэта вновь и вновь несет в себе идеал автора «Дон-Жуана», возвещая об атакующей силе искусства. В другом месте повествователь «забывает», что он находится вдали от Англии и ведет свое наступление, как если бы возвратился на родину. Тем самым " читателю напоминают: не забывайте, что надо различать вездесущего Байрона, своей мыслью объемлющего все стороны действительности, анализируемой в поэме, и Байрона — опального поэта, вынужденного жить в эмиграции. Несомненно, что это две стороны одной личности, но все-таки две стороны, и автору дано право раскрывать по отдельности каждую из них. Перед тем как перейти к портрету Аделины Амонде-вилл, Байрон сочтет нужным рассказать, что он думает о характере своей поэзии и о своем поведении. Как бы в противовес ранее провозглашенной идее искусства, готового разрушить противника, в монологе, который предшествует характеристике графини, говорится: Пора мне стать серьезным; в наши дни Не следует смеяться над пороком: Ведь шутка снисхождению сродни И может стать греховной ненароком! (XIII,!). Здесь снова, как это уже не раз бывало в поэме, художник с наслаждением осуществляет доказательство от противного. На самом деле он и серьезен, и едко смеется над пороком. Но ему понадобилось сделать вид, что его взгляды более или менее близки воззрениям Аделины, чтобы ее образ был естественным «продолжением» и развитием выдвинутого абсурдного довода против обличения зла средствами сатиры. Впоследствии Байрон, как мы знаем, раскрыл всю несостоятельность Амондевиллов, их двуличие и политическую консервативность. Тем самым он утвердил свое право на смех над пороком. В XVI песни идея правдивости поэзии развивается слитно, неразрывно с идеей беспощадного суда над тем, что противостоит правде. И этот синтез снова «пропущен» через переживание, через психологию Байрона: ... муза очень искренна моя. Ее неотразимые сужденья частенько бьют не в бровь, а прямо в глаз. И горьким, вместо сладкого варенья, Она гостей попотчует не раз — Зато правдивы все ее творенья... (XVI, 2, 3). Поучающий характер подобных деклараций столь же очевиден, как и самоутверждение поэта, проходившее в условиях непрекращавшихся враждебных выпадов реакции. Характерно, что в понятие «муза... моя» Байрон вкладывает всю совокупность созданных им произведений и тем самым мысленно соединяет своего «Дон-Жуана» с остальными поэмами. Художник четко и точно ощущает то, что объединяет ранее созданные книги с «Дон-Жуаном», — искренность и правдивость. Таким образом, мы наблюдаем, как совершается самоанализ творческой установки. Мысли о собственном творчестве соседствуют с заявлениями о неуступчивой революционности. Так формируется не лишенное противоречий, но по-своему целостное содержание образа автора. Именно в этом смысле сам Байрон выступает как «действующее лицо» в «Дон-Жуане». Он судит все человечество, вымышленных и исторических персонажей поэмы, повествует о своих намерениях, вкусах, взглядах. На страницах поэмы автор живет полной жизнью, и символично, что рассказ поэта «о времени и о себе» прерван. Сама незавершенность «Дон-Жуана» трагически содержательна: ведь работа над поэмой была остановлена смертью Байрона. Он действительно, как намеревался, отдал все силы сражению за свободу. Это как раз и был выход творчества, понимаемого широко, как созидание нового, — в действительность. Это был эстетический предел, идеальное для того времени и для всех времен самоутверждение художника. Наращивая повествование, «ведя» сюжет «Дон-Жуана», полный сил автор вовсе не рассчитывал остановиться раньше времени. Так распорядилась смерть. И спустя века миллионы людей не смогут примириться с тем, что поэт погиб, как не смогут принять за должное убийство Пушкина и Лермонтова — сколько бы воды ни утекло-С тех трагических дней.
|