Глава 13. — Это просто моделирование Трис,— я уверяю ее, хотя она знает, что это намного сложнее, чем я пытаюсь показать.

— Это просто моделирование Трис, — я уверяю ее, хотя она знает, что это намного сложнее, чем я пытаюсь показать.

Медленно, поскольку моделирование захватывает ее мозг, глаза у нее закрываются, и она снова теряется в этой темноте.

Трис очнулась в темноте, и я тоже. Голубые шары бликами один за другим заполняют комнату светом и бросают жуткие, мерцающие тени на пол. Я узнаю это место — Яма. Посвященные стоят вокруг стеклянной коробки, в которую заключена Трис. Я из моделирования подхожу к этой коробке и стучу по стеклу, кивая в сторону её ног. Я следую своим собственным взглядом вниз по её ногам, любопытно, но осмотрительно, так как не понимаю, что происходит с этой коробкой.

Ответ прибывает незамедлительно. Водные потоки бьют из основания коробки, и почти дошли до лодыжки Трис.

– Эй! – она плачет. – Выпустите меня отсюда!

Утонуть. Я понимаю. Она боится утонуть.

Вода поднимется слишком быстро. — Выпустите меня отсюда!

Вода поднялась до ее коленей.

Вода поднялась до ее талии.

Вода поднялась до ее груди.

Несмотря на то, что это просто моделирование, от мысли о том, что я наблюдаю, как тонет Трис, дрожь проходит вверх вниз по моему позвоночнику.

Это не реально. Я напоминаю себе.
Вода поднимается к её голове, полностью заточая ее в этой удушающей коробке. Выражение ее лица больше не показывает панику, но её пульс до сих пор не утихомирился; она всё сражается.

Снова и снова она ударяет в стекло перед ней ногой. Удар! Удар! Удар!

Давай, Трис. Что ты делаешь? Перестань бороться с моделированием.

Расстроившись, она ударяет стекло собственной ладонью. Её усилия, казалось, не приносят никаких результатов, пока я не услышал безошибочный треск стекла. Этот звук посылает дрожь по моему телу. Страх распространяется по моей крови, обещая убить меня в своей удушающей хватке.

Она не должна была разбить стекло.

Она не должна была контролировать моделирование.

Она Дивергент.

Окончательный удар по стеклу заставляет его разбиться на тысячи кусочков, позволяя воде вытечь на пол и закончить моделирование.

Все беспорядочно размыто, когда открываю глаза. Я хватаюсь руками за голову и издаю разочарованный стон.

То, что Трис Дивергент — усложняет многое.

Я подхожу к креслу, когда она отходит от моделирования.

— Что? — спрашивает она, когда ей становится неудобно из-за моего взгляда.

— Как ты это сделала?

— Что сделала?

— Разбила стекло.

— Я не знаю.

Я предлагаю ей свою руку и помогаю подняться с кресла. Когда она стоит неподвижно, я вздыхаю и увожу её из комнаты.

— Да что такое? — требует она и выдергивает руку, когда мы оказываемся в коридоре.

— Ты Дивергент.

Страх вспыхивает в её глазах, но только на секунду. Она пытается сделать самое обычное выражение лица и облокачивается на стену. — Какой еще Дивергент?

— Не прикидывайся, — говорю я. — Я уже догадывался об этом, но в этот раз все совершенно ясно. Ты управляла моделированием. Ты Дивергент. Я удалю запись, но если не хочешь закончить свои дни на дне пропасти, научись контролировать себя во время моделирования! А сейчас, с твоего позволения.

Я оставляю Трис позади и ухожу в комнату моделирования, оставляя её одну, чтобы она нашла способ, как спасти свою шкуру.

ХХХ

Поздним вечером я выбираюсь из сектора Бесстрашных, после подмены результатов я решаю прогуляться до железнодорожных путей. Я сажусь на бордюр, кладу свои руки на колени, и просто дышу воздухом. Лунные свет пробивается сквозь темные тучи, которые лениво дрейфуют по небу, смягчая резкие цвета дневного света и приглушают их в скрытой тени. Город потерял свою прежнюю суровость в лунном свете и стал более мягким. Острые углы, руины и разрушенные дома словно находятся под одеялом в объятиях ночи. Есть некая недвижимость в воздухе, которая «кричит» в надежде, что будет услышанной. Она словно жаждет себе зрителей, поэтому здесь нахожусь я, и греюсь в лучах её величия.

В тишине, я слышу, как ко мне приближаются чьи-то шаги.

Шона идет ко мне и тихо приветствует меня. Лунный свет отражается на ее медово-каштановых волосах; танцует на её скулах и носе; и светясь в её глазах.

— Что ты делаешь здесь так поздно? — спрашивает Шона у меня, садясь рядом со мной на пыльном бордюре.

Она подтягивает колени к подбородку и обхватывает их руками. В этом действии, я вижу Шону, которая была два года назад; Шона, которая учила меня драться по ночам, когда все расходились по кроватям, небольшая, но решительная.

— Я хотел спросить тебя о том же, — говорю я.

— Не спится. Мне нравится приходить сюда каждую ночь и наблюдать за изменениями; всё такое открытое и ясное, несмотря на то, что уже ночь.

— Да, я понимаю, что ты имеешь ввиду.

— Ты скучаешь по нему? — она поворачивается, чтобы посмотреть на меня. — По дому, я имею ввиду.

— Я дома, — хотя я далеко от дома. — Там ничего не осталось для меня, — говорю я, указывая на сектор Отречения, хотя я не уверен, что сам верю своим словам.
Мы замолчали на несколько минут.

— Так, — начинает она. — Стифф, да?

Я усмехаюсь и играю с травой, которая проросла сквозь трещины в цементе. — Пожалуйста, прошу тебя, избавь меня от разговора о девушках!

— Ох, заткнись! — пихает она меня кулаком в плечо. — Давай, рассказывай. Вы уже целовались? Ты осыпал её букетами из роз и одновременно рассказывая про свою любовь к ней, становился на одной колено?

— Отвечу на последний вопрос: безусловно, да! — дразнюсь я. — А на первый я отвечать не собираюсь.

— Рассказывай или я продам душу Эрику, — требует она.

Недалеко я слышу звук приближающегося поезда. — Вот он звук моего спасения!

— Я вытащу из тебя ответ, так или иначе, — говорит она. — Куда этот поезд отправляется?

— Не знаю. В Конец Света, наверное, — говорю я и ищу глазами горизонт, где железнодорожные пути уходят в небытие, — хочешь прокатиться?

— Я откажусь, пожалуй, — говорит она. — Не делай глупостей.

— Я когда-то делал их?

— Всегда, — она фыркает.

Тогда нам приходится разойтись: она уходит в сектор Бесстрашных, а я следую за поездом, который идет в небытие.

Я высовываюсь из кабины настолько, насколько хватает смелости, ветер касается моего лица, от чего в груди приятно защемляет. Только тогда, когда я еду в поезде, когда я вижу проносящийся мимо город, я чувствую прилив адреналина, который очищает мою голову и из-за которого учащается мой пульс. Только здесь, и с Трис.

Я вспоминаю форму её лица в своем сознании. Слегка кривой нос, брови и густые ресницы. Я вижу её повсюду; ветер поет её имя, а луна отражает мерцающие глаза.

Её смех течет по моим венам; она живет во мне. Меня пугает то, что я могу потерять контроль над собой - я могу полагаться на кого-то еще, кроме меня. Я готов как раз к этому времени, чтобы позволить себе упасть вниз, в никуда, и сделать все заново и ее имя должно быть на моих устах. Я позволяю захватить меня этой идее, я больше не Четыре, и больше не Тобиас, я — человек, который родился в мире лжи и сломанных нравов, в мире, где мне есть, что терять, но оно того стоит. Здесь мы оказались брошены на произвол, хрупкие так же, как и нежное порхание крыла птицы против сильного ветра, но я не дам себе сломаться, и я надеюсь, что она окажется такой же сильной.

Я могу чувствовать мир, который напечатан на увядающей желтой бумаге, такой же хрупкий, как шепот, украденный ветром для оружия. Блестящие огни города меркнут, когда я закрываю их кончиками пальцев, а ведь этого так легко могло не произойти, и я уже потерялся в бесконечных возможностях невесомого ночного воздуха. Тысячи сверкающих огней летят надо мной по небу, и все мое существо трепещет, я по-настоящему, по-настоящему живой.