Глава 20

— Я слышал, что ты встретилась только с семью страхами, — говорю я. — Невероятно.

— Ты...— говорит она нерешительно, — ты же не видел моделирование?

Она, кажется, нервничала, хотя мы вышли из комнаты пейзажа страха, так что, я не знаю, стоит ли мне волноваться.

— Только на экранах. Лидеры Бесстрашных — единственные, видевшие все, — объясняю я. — Они выглядели потрясенными.

— Ну, семь страхов не так впечатляют, как четыре, — говорит она. — Но и этого достаточно.

— Я удивлюсь, если ты не будешь первая в рейтинге, — уверенно отвечаю я.

Когда мы входим в стеклянную комнату, то замечаем многих Бесстрашных, которые пришли сюда, чтобы посмотреть Пейзажи Страха. Хоть толпа сейчас намного меньше, чем раньше, я всё же проталкиваюсь сквозь них, то и дело ударяясь плечом с ними в попытке вывести Трис из этого черного океана.

Трис ничего не говорит до тех пор, пока мы не достигаем лестницы, которая ведет в Яму — болтовня в стеклянном корпусе попросту могла заглушить её голос, но по обеспокоенному выражению её лица я могу предположить, что у неё что-то вертится на уме.

— У меня вопрос, — она нервно закусывает губу. — Как много они тебе рассказали о моем пейзаже страха?

— Ничего, правда, ничего. А что?

— Да так, ничего.

Я пытаюсь вести себя как можно беспечно, несмотря на то, что её молчаливость заставляет меня раздражаться. Что она скрывает от меня? Должен ли я волноваться?

— Тебе надо идти в общую комнату? — спрашиваю я, пытаясь сохранять свой голос как можно ровнее. — Просто, если тебе, например, хочется тишины и покоя, ты могла бы остаться со мной до банкета… у меня.

Она молчит, я начинаю бояться, что она собирается отклонить мое предложение. — Что такое? — спрашиваю я.

Трис не отвечает на мой вопрос. Вместо этого, она с воодушевленным видом говорит, — Пойдем.

Она берет меня за руку и тянет вниз по лестнице с непререкаемой решимостью. Хотя я не уверен в том, что она боится того, что я изменю мнение или что-то в этом роде.

XXX

Я открываю дверь и пропускаю Трис в комнату. Я следую за ней нерешительно, хоть я и находился в комнате, которая была моей собственной уже два года, присутствие здесь Трис делало эту комнату слегка чуждой для меня. Я снимаю ботинки и закрываю дверь, до сих пор неуверенный в том, что следует говорить или делать. В прошлый раз, когда она была здесь, большую часть времени она проводила без сознания, что спасало меня от неловких разговоров, но сейчас она бодрствовала и была очень внимательна. — Хочешь воды? — предлагаю я.

— Нет, спасибо, — поспешно говорит она и вытягивает обе руки вперед, как небольшие щиты, которыми она пытается отгородить свое тело от моего. Она ведет себя более нервно, чем обычно, хотя нервозность от инициирования должна была уже приутихнуть. Даже дурак мог бы заподозрить в этом что-то неладное.

— Ты в порядке? — спрашиваю я и провожу подушечкой пальца по её щеке, надеясь, что прикосновение поможет снять толику напряжения. Мои пальцы впутываются в её волосы, и я опускаюсь, чтобы поцеловать её, этот поцелуй полон нежности и страсти, точно так же, как и прошлые. Я инстинктивно снимаю с неё куртку, мое сердцебиение ускоряется, когда я слышу, как она с глухим звуком приземляется на пол. Ничего не длится вечно, когда Трис услышала, как упала куртка, я почувствовал, как она оттолкнула меня руками в сторону, в её широко раскрытых глазах горела тревога, словно она не могла поверить в то, что только что произошло.

В комнате воцарилась тишина. Она заползает в каждый угол моей комнаты, единственное, что я сейчас слышу — беспорядочные удары моего сердца, которое бешено стучит по абсолютно разным причинам. — Что. Что не так? — искренне спрашиваю я, но она просто мотает головой и не пытается дать объяснение своему странному поведению, которое еще больше пододвигает меня к краю, потому что раньше никогда не случалось такого, чтобы она не доверила мне.

— И не говори, что всё в порядке, — говорю я. Слова звучат слишком холодно, хотя я стараюсь держать свою злость в упряжке. — Эй. Посмотри на меня.

Она медленно поднимает голову и наши взгляды встречаются. Безучастного выражение лица, которое я ожидал увидеть — не было. Интересно, почему по абсолютно абсурдной причине, она была удивлена тому, что она была первой, кто так оттолкнул меня.

— Иногда я задаюсь вопросом, — говорит она медленно, специально растягивая слова, — что все это значит для тебя? Все… что происходит.

— Что для меня все это значит? — повторяю я, словно пытаюсь сделать так, чтобы слова обрели другой смысл. — Ты идиотка, Трис.

— Я не идиотка, — вспыхивает она. — И именно поэтому я знаю, что это странно… то, что из всех девушек ты выбрал меня. Так что, если ты просто ищешь… хм… ну, ты знаешь что…

— Что? Секс? — отвечаю я, немного пораженный тем, что Трис якобы видит в наших отношениях какой-то скрытый смысл, а не то, что я по-настоящему люблю её. — Знаешь, если бы я хотел только этого, ты, вероятно, не была бы первой в списке, к кому бы я за этим отправился, — эти слова с горечью слетают с моих уст, и я сожалею, что вообще сказал их. Трис быстро отворачивается, но я успеваю заметить на её лице болезненное выражение. Внутри меня по костям распространяется жгучая боль. Я думаю, когда ты беззаветно предан кому-то, то причиняя боль им, ты делишь её пополам. Ты становишься более уязвимым, более чувственным. Твой шанс на счастье увеличивается, но также увеличивается и шанс печали. Я полагаю, что это справедливо.

— Я должна идти, — тихо произносит она спустя пару минут.

Когда она поворачивается к двери, чтобы уйти, я хватаю её за запястье и тащу обратно, — Нет, Трис, — умоляю я. Я отказываюсь терять надежду так быстро. Она сильно отпихивает меня локтем, но я хватаю её за другое запястье, не решаясь отпустить её. Я больше не позволю людям покидать мою жизнь. Бесстрашные борются за то, во что верят, за то, что они заслуживают — и поэтому я буду бороться за Трис.

— Мне не стоило так говорить, — осторожно говорю я. — Я имел в виду, что ты не такая, как все. Я понял это сразу, как познакомился с тобой.

— Ты был одним из испытаний в моем пейзаже страха. Ты знал об этом? — она почти плачет, и я не могу сказать, что чувствую себя менее расстроенным.

— Что? — заикаюсь я. Я сразу отпускаю её запястья, словно её кожа стала слишком обжигающей. Спектр эмоций проходит через меня: шок, неведение, разочарование, отчаяние. Они кружатся во мне, пока от них не остается ничего, кроме серого месива. Все, чего мне хотелось увидеть — не было. Теперь словно я оказался на месте Алисы, которая падает в самое сердце кроличьей норы, рьяно пытаясь ухватиться за что-то в воздухе. Время замирает, и я смотрю на Трис — сквозь траву, которая находится милями выше. Трис, которая могла бы выдержать все испытания, которая казалась мне бесстрашной, боялась меня.

Что я сделал не так?

Где я ошибся?

— Ты боишься меня? — осторожно спрашиваю я, боясь, что мой голос пошлет по её телу невидимые трещинки, которые сломают её.

— Не тебя, — отвечает она и закусывает нижнюю губу. — Быть с тобой… с кем-либо. Я никогда раньше не… ни с кем, а… а ты еще и старше, и я не знаю, какие твои ожидания, и...

— Трис, — вставляю я, — я не знаю, какие заблуждения привели тебя к таким выводам, но для меня все это тоже в новинку.

— Заблуждения? — заикается она. — Ты имеешь в виду, что у тебя никогда не было… Оу… Оу. Я просто подумала… Хм. Ну, ты знаешь…

Поскольку она заикается в поисках путей к взаимопониманию, я чувствую, как мои щеки начинают пылать всё жарче и жарче, и я надеюсь, что она не заметила этого. — Ну, ты ошиблась, — я отворачиваюсь на минутку, чтобы позволить жару внутри меня утихнуть, а затем с непроницаемым видом лица я поворачиваюсь и смотрю на неё. — Ты можешь рассказать мне все, что угодно, ты же знаешь. Я добрее, чем кажусь на тренировках. Клянусь.

Улыбка окрашивает её лицо, и я чувствую, как что-то во мне распутывается как нитки на старом, потертом свитере. Я не знал, что я затаил дыхание, пока не почувствовал, как воздух покинул мои легкие и заполнил их снова.

Я целую её в лоб, в кончик носа, а затем медленно и с опаской покрываю своими губами её. Нерешительности и осторожности, которые я ожидал увидеть, не было. Вместо этого, наши губы яростно и страстно встречаются, заключая нас в свои крепкие объятия. Мои руки исследуют её шею, двигаются по ключице, я приспускаю рукав её рубашки, обнажая плечо, и дотрагиваюсь до белой повязки, которая находится на её плече.

— Ты ушиблась? — спрашиваю я.

— Нет. Это еще одна татуировка. Она уже в порядке, просто…— объясняет она, — мне просто хотелось держать ее закрытой.

— Могу я взглянуть?

Она кивает и тянет рукав рубашки вниз. Я приоткрываю её повязку и вижу серый круг, в котором две руки тянутся друг к другу. Руки помощи — символ Отречения. Мы похожи намного больше, чем я думал. — У меня такая же, — отвечаю я со смешком. — На спине.

— Правда? Можно взглянуть?

Я возвращаю повязку в обратное положение и тяну рукав рубашки обратно. — Ты просишь меня раздеться, Трис? — дразнюсь я.

Она издает нервный смешок и мне кажется странным то, что перспектива того, что я разденусь, заставляет её нервничать. В конце концов, я же не сказал чего-то запретного. — Только... частично, — к моему ужасу отвечает она.

Я неуверенно киваю. Если Трис позволяет мне смотреть на нее, то я должен сделать то же самое. Я снимаю свой свитер и бросаю его на кресло. Все это время Трис смотрит на меня с выразительной напряженностью, отчего я откровенно стесняюсь. Я снимаю с себя слои одежды, словно банан или апельсин, и как же глупо сравнивать себя с фруктами. Ты должен снять кожуру, прежде чем достичь сути вещи, ядра, защищаемого внешней оболочкой. Когда я снимаю футболку через голову, я начинаю понимать, для чего существует этот внешний панцирь - чтобы противодействовать внутренней уязвимости. Представ перед Трис таким, я чувствую себя более незащищенным, чем когда-либо. Я понимаю, как больно меня можно кольнуть и пронзить в этот момент, не только предметами, но и словами, или, может быть, кратким, плохо скрытым отвращением. Но Трис не делает этого. Взамен, она смотрит на мое тело взглядом, который я могу описать только как удивление, что заставляет меня чувствовать себя настолько не комфортно, что приходится отвести взгляд.

— Что такое? — спрашивает она.

— Я не слишком многим предлагаю посмотреть на меня, — признаюсь я. — Вообще никому.

— Не понимаю, почему, — тихо произносит она. — Ты только взгляни на себя.

Она обходит вокруг меня и останавливается, чтобы посмотреть на чернила, нанесенные на мою кожу. Иногда я смотрел на свои татуировки в зеркале — пламя Бесстрашных на самом верху, ниже Отречение и символы остальных фракций. Даже сейчас, татуировка с огненными вихрями кажется мне инородной, словно она не подходит для моего тела. Большинство Бесстрашных делают себе татуировки на видных местах, на руках, шее и носят их с гордостью. Так же, как и я, но делаю это в более спокойной манере. Интересно, что о них думает Трис?

— Я думаю, мы допустили ошибку, — спокойно произношу я. — Мы все начали подавлять достоинства других фракций, укрепляя свои собственные. Я не хочу так делать. Я хочу быть храбрым и самоотверженным, умным, добрым и честным. — Я делаю секундную паузу и откашливаюсь. — Я постоянно борюсь с добротой.

— Никто не идеален, — шепчет она, и если бы не тишина, стоящая в комнате, то я не уверен, что вообще услышал бы её. — Это так не работает. Плохое исчезает, но что-то заменяет ушедшее и встает на его место.

Она мягко проводит кончиками пальцев по моей спине. — Ты же знаешь, мы должны их предупредить. Как можно быстрее, — я не спрашиваю у неё, о чём идет речь, потому что я знаю, что она говорит об Отречении.

— Я знаю, — говорю я. — Мы предупредим.

Я поворачиваюсь и смотрю ей в лицо, я отчаянно желаю обнять её, приласкать, но в то же время, я боюсь зайти слишком далеко. — Ты боишься этого, Трис?

— Нет, — запинаясь, произносит она. — Не особо. Я просто… боюсь того, чего хочу.

— И чего же ты хочешь? — спрашиваю я, стоящая тишина в комнате выводит меня на ответ. — Меня?

Она кивает медленно и нерешительно, словно боится моей реакции. Может быть, ей надо перестать думать обо мне, как о Четыре — инструкторе, и думать обо мне как о Тобиасе — парне. О парне, который так же смущен и напуган, как она. Она должна понять, что под слоем одежды скрывается тело, которое также способно на боль, счастье и печаль. Я должен показать ей, что не стоит бояться меня и то, что я во многих отношениях уязвим, как и она. Я беру её за руки и прикладываю их к своему животу, медленно пробираясь ладонями к груди и задерживаюсь на шее, я наслаждаюсь холодом её кожи вперемешку с моей разгоряченной, которая в любую минуту угрожает сжечь меня заживо.

— Когда-нибудь, — говорю я, — если ты все еще будешь хотеть меня, мы могли бы… — Я делаю паузу, неуверенный в том, как закончить предложение. — Мы могли бы…

Трис улыбается и обнимает меня. Слова зависают в воздухе, и я тоже обнимаю её, как будто это самая естественная вещь в мире. Ощущение её тела с моим обнаженным — кажется странным и чуждым. Я чувствую её, словно она была недостающей деталью в пазле, которая считалась потерянной десятки лет прежде, чем снова нашла путь ко мне.

— Ты тоже боишься меня, Тобиас? — дразнится она.

— Ужасно, — с улыбкой говорю я.

Она целует меня в шею. — Возможно, ты больше не появишься в моем пейзаже страха, — говорит она, её голос полон энергии.

Я наклоняюсь и нежно целую её. — Тогда все будут звать тебя Шесть.

— Четыре и Шесть, — размышляет она.

Мы снова целуемся, вместо привычного горячего напряжения и страсти, я чувствую нечто неизведанное, но знакомое, словно я только вернулся с дальнего плавания. Между нами есть что-то такое, что, я уверен, не исчезнет в ближайшее время. Возможно, когда всё это прекратится, я смогу обрести здесь настоящий дом. С Трис.