Глава 22. Нас загнали как овец в серые двери главного корпуса Отречения

Нас загнали как овец в серые двери главного корпуса Отречения. Металлический ствол оружия направлен мне в спину, напоминая о том, что если я начну сопротивляться, пуля сразу же пройдет сквозь меня. Трис прислоняется ко мне, ослабевшая из-за ранения в плечо. При виде крови, стекающей по её спине, моё сердце начинает сжиматься, поскольку я не понимаю, как уменьшить её боль. Я презираю чувство бесполезности.

Охранники проводят нас в двери, охраняемые двумя Бесстрашными солдатами. Джанин, лидер Эрудиции, сидит за столом, с прислоненным к уху телефоном. Это возмущает меня, как она, лидер совершенно другой фракции, позволила себе ворваться в штаб другой фракции и вести себя так, как она пожелает, несмотря на то, что даже воздух словно не желает примириться с её присутствием. Тем более, она сама осознает этот факт и тот, что никто не сможет воспрепятствовать этому, потому что она – главный кукловод этой войны.

— Ну, отправь тогда нескольких обратно на поезде, — говорит она, её очки находятся почти на самом кончике носа. — Он должен хорошо охраняться, это наиболее важная часть… Не могу говорить, должна идти, — она бросает на нас поспешный взгляд и закрывает телефон, словно она не хочет, чтобы мы стали свидетелями какой-то важной беседы.

— Повстанцы Дивергент, — говорит один из охранников.

— Вижу, — нетерпеливо отвечает Джанин. Она демонстративно снимает очки, складывает их и кладёт на стол, затягивая каждое движение, как будто её тащат по песку.

—Тебя, — говорит она, указывая своим костлявым пальцем на Трис, — я ждала. Все эти неточности с твоими результатами теста насторожили меня с самого начала. Но тебя…

Она поворачивается ко мне, её губы сжаты и она качает головой, словно ругает непослушного ребенка.

— Ты, Тобиас… или мне следует называть тебя Четыре? Ты смог ускользнуть от меня. Все, что касалось тебя, проверялось: результаты теста, моделирование инициированных. Все. Но, тем не менее, ты здесь. — Её серые глаза прожигают меня, и я начинаю чувствовать себя не совсем удобно, но я не смею это показать. — Может быть, ты сможешь объяснить мне, как тебе это удалось?

— Вы же у нас гениальная, — говорю я. — Почему бы вам самой не рассказать мне?

Её губы озаряет полуулыбка; она ожидала, что не получит ответа на вопрос. — Что ж, я думаю, ты и правда Отреченный. А твоя сущность Дивергент слабее, — как ни в чём не бывало отвечает она, словно она только что сделала астрономическое открытие и ждёт за это вознаграждения.

— Ваши дедуктивные способности просто ошеломляют. Я благоговею пред ними, — усмехаюсь я, — Теперь, когда мы проверили ваш интеллект, вы, должно быть, хотите убить нас? — я пораженно вздыхаю и прикрываю глаза. Никогда, даже спустя миллионы лет, я бы не смог предвидеть для себя такой конец. — Вам ведь надо перестрелять еще столько лидеров Отречения.

Мои слова не оказывают никакого эффекта на Джанин; она всё также улыбается. Интересно, она на самом деле человек или робот, созданный Эрудитами? Трис ещё больше облокачивается на меня, и я обнимаю её за талию для поддержки.

— Не глупи. К чему спешка? — она произносит это, как шутку, на её лице нарисована безобидная улыбка. Кажется, она редко улыбается; ей нелегко удается поддерживать «дружественную» атмосферу. — Вы оба здесь для чрезвычайно важной цели. Видите ли, то, что на Дивергент сыворотка не действует, удивило меня до глубины души, поэтому я решила это исправить. Я думала, что все уладила еще в прошлый раз, но, как видите, это не так. К счастью, у меня появилась новая партия для тестирования.

— Зачем? — впервые произносит Трис, с того момента, как мы вошли в здание.

Джанин поворачивается к Трис с ухмылкой, которая напоминает мне больше Эрика, смотрящего на неё таким образом, я крепче прижимаю её к себе, стараясь защитить от голодных глаз Джанин, которые в любую секунду могли проглотить её.

— Я задавалась этим вопросом с тех пор, как начала проект Бесстрашия, — она обходит вокруг стола, на неё надето голубое платье до колен, Этот цвет был неуместен здесь. Если бы стены имели глаза, я уверен, они были ослеплены этим искрящимся синим, так как привыкли к нейтральному серому цвету Отречения. — Почему из всех фракций больше всего Дивергент получается из безвольных, богобоязненных ничтожеств Отречения?

— Безвольные, — смеюсь я. — Это требует сильной воли, чтобы управлять моделированием, я проверял. Безвольность — это контроль над разумом армии, ведь вы не можете работать сами.

— Я не дура, — говорит она. — Из фракции интеллектуалов не сделаешь армии. Мы устали пресмыкаться перед кучкой самодовольных идиотов, отвергающих богатство и прогресс, но мы не могли предпринять что-то в одиночку. А ваши лидеры были счастливы помочь мне, если я гарантирую им место в новом, улучшенном правительстве.

— Улучшенном, — смеюсь я. Интересно, это она в процессе потеряла свой рассудок или во время захвата правительства?

— Именно так, — говорит Джанин. — Улучшенном, работающем, чтобы создать мир, в котором люди будут жить в богатстве, комфорте и процветании.

За чей счет? — вяло спрашивает Трис. Её рана видимо начала сказываться на состоянии. — Деньги… не появляются из ниоткуда.

— Сейчас афракционеры истощают наши ресурсы, — отвечает Джанин. — Как и Отреченные. Я уверена, то, что останется от вашей бывшей фракции, вольется в армию Бесстрашных, Искренность будет сотрудничать, и мы, наконец, сможем жить в достатке.

— Жить в достатке, — с негодованием повторяю я.

Бесфракционники и Отречение – одна четвёртая часть нашего населения, которые ликвидированы от того, чтобы брать слишком много ресурсов для себя.
Занавес блестящих точек пеленой настилает мои глаза, как видение пугающей смерти, которая неотступно будет следовать за армией Джанин.

— Не ошибитесь, — кричу я, так как сдерживать гнев больше невозможно. — Вы не доживете до того дня, вы…

— Возможно, если бы ты смог контролировать свой темперамент, — говорит Джанин, перебивая меня, — ты бы, для начала, не попал бы вот в такую ситуацию, Тобиас.

— Я в этой ситуации из-за вас, — фыркаю я. — И вы напали на невинных людей.

— Невинных, — Джанин смеется. — Я нахожу довольно забавным слышать эти слова от тебя. Я ждала именно сына Маркуса, чтобы понять, что не все люди невинны. Ты можешь искренне сказать, что не был бы счастлив, узнав, что твой отец убит во время нападения?

— Нет, — неохотно произношу я сквозь зубы. — Но, по крайней мере, его зло не было связано с манипулированием всей фракцией и систематическими убийствами каждого политического лидера здесь.

Джанин впивается в меня взглядом, я отвечаю её взаимностью, пронизывая её свирепо и негодующе, пытаясь передать весь тот гнев, который поднимается во мне. Если бы я не был единственной поддержкой, которая не дает Трис упасть на пол, я давно бы кинулся на Джанин.

Спустя несколько напряжённых секунд Джанин прочищает горло и произносит, — я собиралась сказать, что вскоре десяткам Отреченных и их маленьким детям придется стать моей головной болью, потому что для меня не слишком хорошо то, что большое количество Дивергент, вроде вас, не управляются моделированием.

Она шагает туда-сюда перед нами. Каждый раз, когда она начинает приближаться ко мне, в нос ударяет язвительный аромат её духов. Я борюсь с желанием прикрыть нос.

— Таким образом, — говорит она, — мне необходимо разработать новую форму моделирования, от которой нет защиты. Я должна проверить свои предположения. Для этого вы и пригодитесь. Вы правы, говоря, что вы не безвольны. Я не могу контролировать вас полностью. Но кое-что я все-таки могу.

Она останавливается и поворачивается к нам, аккуратно сложив руки. Трис кладет своё голову мне на плечо, и я рад такому давлению.

— Я могу контролировать то, что вы видите и слышите, — говорит Джанин. — Я создала новую сыворотку, которая будет подавлять и вашу волю. Те, кто отказываются принять наше лидерство, должны держаться под контролем.

Она усмехается и поворачивается ко мне, — Ты будешь первым испытуемым, Тобиас. Ты же, Беатрис… — она поворачивается к Трис и улыбается так, словно предлагает ребенку игрушку, — ты слишком ранена, чтобы быть полезной для меня, поэтому наша встреча закончится твоей казнью.

Я слышу, как я перестал дышать, я больше не чувствую его.

Я прокручиваю воспоминания последних недель; пронзительный смех Трис после первого прыжка, как луна отражалась в её глазах на колесе обозрения, как губы что-то шептали в темноте, когда мы наслаждались друг другом. Воспоминания складываются частицами витража, но независимо от того, как я клал все части, он всё равно выглядел незавершённым. Витраж до сих пор не закончен. Неполная история. Я не могу поверить в то, что наша история закончится здесь, в руках безжалостной женщины.

— Нет, — говорю я, мой голос дрожит, хотя я пытаюсь подавить эти нотки. — Я предпочитаю умереть.

— Боюсь, у тебя нет особого выбора в этом вопросе, — произносит Джанин.

Мои глаза стекленеют от спектра эмоций, проходящих сквозь меня. Гнев на Джанин, которая думает, что мы просто марионетки, которых можно заставить драться и избавляться от людей, когда она пожелает, горе за Отречение, где погибли многие в руках Бесстрашных солдатов, которые не знают, что они убивают, и настоящие мучения от мысли, что я потеряю Трис.

Я беру лицо Трис в руки и выливаю каждую эмоцию, каждое несказанное слово в наш последний поцелуй.

Я не знаю, как я могу видеть Млечный путь ясными ночами, или почему, когда я стою на крыше самого высокого небоскреба, я ощущаю себя маленьким, но я точно знаю, что я никогда не смогу засыпать рядом с человеком, который волнует меня больше всего, не смогу услышать то, как она дышит во сне.

Поэтому я буду драться. Я буду драться за неё, чего бы мне это не стоило.

Я делаю выпад к Джанин, на её лице застыло выражение шока, когда я схватил её за горло. Бесстрашные охранники налетают на меня, пытаясь отцепить от Джанин, и у них это выходит. Они небрежно бросают меня на пол, придерживая коленями и руками.

Вот тебе и фракция превыше крови.

Краем глаза я замечаю, как Бесстрашный охранник врезает Трис в стену. Я хочу крикнуть ему, что с ней надо обращаться бережно, потому что она ранена, но потом я вспоминаю, что это уже не тот Бесстрашный, с которым я здоровался в Яме. Моё сердце сжимается в груди; наша фракция гниет изнутри.

Джанин идет ко мне со шприцом в руке. Я предпринимаю последнюю попытку убежать и ударяю пяткой в лицо охранника, но он приставляет ко мне дуло пистолета. В разгар нашей борьбы, я чувствую острую боль в области шеи.

Я вижу пряди светлых волос и бледно-серые глаза, которые уставились на меня. Её глаза большие, как две луны. Лампы сверху тускнеют или это мне так кажется; я больше не уверен. Тускнеющий свет едва освещает стены и предметы серого цвета, края которых размыты, я не могу различить их, все, кроме одного. Пряди светлых волос, большие, серые глаза, находящиеся на фарфоровом лице; вершина блаженства в умирающем мире.

Я стараюсь не заснуть, не поддаться моделированию, и не стать ещё одной пешкой в игре Джанин, но с каждым разом это становится всё труднее и труднее, словно застыть в зыбком песке, чем больше я буду сопротивляться, тем быстрее окажусь под моделированием.

В конце концов, единственное, что заставляет меня держаться, это глаза, настолько ясные, как звёзды на ночном небе. Глаза, которые такого же размера, как и Луна.

А потом всё исчезает.