Ташкент и Луначарское

Епископ Ташкентский и Среднеазиатский Ермоген (Голубев) прекрасно осознавал, что позиции Церкви, особенно в круп­ных городах, могут укрепить, в первую очередь, культурные и образованные пастыри. Уполномоченный по Узбекской ССР М.Н. Тормашев по этому поводу писал в Москву в своем отчете за первую половину 1955 года: «Понимая, что культурный уро­вень прихожан в городских приходах растет и малограмотный священник не в силах удовлетворить их запросы ни беседами, ни проповедями, епископ всех священников с низшим обра­зованием при первой же возможности заменяет и направляет в сельские местности. Так, в этом полугодии в штат кафедраль­ного собора в городе Ташкенте <...> переведен из другого при­хода священник НИКИТИН <...> с высшим образованием».

Очередной переезд протоиерея Сергия на новое место создавал более благоприятные условия для его здоровья, так как климат Ташкента был лучше самаркандского, хотя и здесь летняя температура была все же слишком высока для него. Несмотря на это, общее самочувствие нового священнослу­жителя кафедрального собора улучшилось настолько, чтобы он целиком мог погрузиться в работу, что с удовлетворением отмечал в своих письмах.

Теперь отец Сергий Никитин служил бок о бок еще с од­ним соборным клириком, своим давним другом и духовником протоиереем Борисом Холчевым. Кроме собственно храмовых богослужений, они вдвоем, каждый в свою чреду, совершали крещение взрослых. В те времена в крещальне ташкентского Успенского кафедрального собора проводились обязательные беседы с желающими приступить к таинству, осуществлялась подготовка к нему людей: катехизация, предварительная ис­поведь. Во всем этом активное участие принимал протоие­рей Сергий Никитин. И.С. Мечёва вспоминала, как одна из его духовных дочерей поинтересовалась, приходилось ли ему отказывать кому-либо в крещении. Ответ, поясненный рас­сказом, был утвердительным и давал понять, что отец Сер­гий считал невозможным допускать до таинства рождения в жизнь вечную тех, кто приходил из каких-либо недостаточ­но серьезных побуждений. Однажды его просил о крещении русский парень и в ответ на вопрос священника, для чего он хочет приступить к купели, объявил:

— Мать надоела, все «пилит»: «Сходи, окрестись». Так пусть успокоится...

В другой раз пришел молодой узбек, полюбивший русскую девушку. Та соглашалась выйти за него замуж только при усло­вии, что он крестится.

Протоиерей Сергий сказал узбеку:

— Подумай, можно ли так легко, бездумно, безоглядно изменять вере своих отцов? Совершенно неизвестно, как сло­жатся ваши отношения с этой девушкой. Поступок же, сде­ланный не по убеждению, а по расчету, тяжело ложится на со­весть. Кроме того, искреннее чувство подразумевает уважение к убеждениям любимого.

В обоих случаях отец Сергий, рассказав молодым людям о Христе и Его учении, о взаимоотношениях человека с Богом, отпустил их для спокойного обдумывания услышанного и при­нятия ими окончательного решения.

В пятидесятых годах прихожане ташкентского Успенского кафедрального собора имели возможность слушать прекрас­ных проповедников. В июле 1955 года отец Сергий Никитин писал племяннице: «Прости меня за редкие письма, — что- то не выходит с временем. Я проповедую 2 раза в неделю — по воскресеньям за ранней или поздней литургией и специ­ально по средам вечером после акафиста. Здесь 2 очень силь­ных, первоклассных проповедника — более сильных, чем я; это сам архиерей и о. Борис (Борис Васильевич). Но мне, как говорится, не хочется ударять лицом в грязь, и хотя я слабее их, но, во всяком случае, мои проповеди не банальны, а ориги­нальны и все-таки, даже на неблагоприятном для меня фоне, заметны; у меня своя манера и свой подход.

А это требует упорнейшей и напряженной работы. Но это удовлетворяет меня и заставляет много трудиться и знако­миться с литературой, а это очень обогащает мои знания и дает опыт. Проповедь в прежних местах — не то: там — как скажешь, так и сойдет. А здесь не так: выйдет слушать человек 6-8 духовенства, иногда и сам архиерей».

Здесь же приблизительно в 1955 году произошло зна­комство будущего епископа Стефана с Борисом Иосифови­чем Златолинским, нынешним архиепископом Запорожским и Мелитопольским Василием. Прислуживая в алтаре Успен­ского кафедрального собора, двадцатитрехлетний Борис по­лучил от протоиерея Сергия Никитина нагоняй за потухшее кадило, а затем оказался приглашенным к строгому батюшке в гости. С этого дня и на всю жизнь он стал духовным сыном будущего святителя. В те же годы на ташкентской квартире протоиерея Бориса Холчева с отцом Сергием познакомился солдат срочной службы одной из среднеазиатских военных частей связи Александр Сергеевич Куликов — впоследствии духовный сын епископа Стефана, протоиерей и настоятель маросейского храма Святителя Николая в Москве.

В ташкентский период протоиерей Сергий жил в отдель­ной хатке во дворе дома настоятеля ташкентской кладбищен­ской церкви в честь благоверного князя Александра Невского протоиерея Феодора Семененко.

В своих воспоминаниях Е.В. Апушкина приводит два эпи­зода, показывающих, какое участие в жизни семьи Семененко принимал протоиерей Сергий. Имеет смысл повторить здесь оба эти рассказа полностью, так как они передают некоторые характерные черты его пастырского облика.

Мать Александры Александровны Семененко — супру­ги протоиерея Феодора — была больна, и протоиерей Сергий собирался ее пособоровать (самого отца Феодора почему-то дома в то время не было). «Шура накануне все приготовила для соборования, а сама легла спать. Ранним утром она ча­сов в 4-5 проснулась от нестерпимой боли в ноге. Подумала, что у нее повторился тромбофлебит. Шура встала, взяла ма­терин костыль и доковыляла до жилища о. Сергия. Увидев ее, он всполошился: „Что с вами, родная? ” Велел ей снова лечь,

осмотрел ногу, подтвердил предположение Шуры, вызвал для консультации старушку-врача М.П., а затем и хорошего прак­тикующего врача из Старого города. Мнения всех сошлись: тромбофлебит и необходимо лежать неподвижно, пока не рас­сосется тромб. А как лежать? Мать больная, о. Сергия нужно кормить и вообще хозяйство. Что же делать? Но раз велели лежать, Шура решила спать. Проснулась от того, что над ней стоит о. Сергий со свечой и помазком, хочет ее пособоровать. „Нет, отец Сергий, я не могу так. Молитв я не слышала, белья не переменила, вообще не готовилась”. — „Как священник я беру это на себя, на свою ответственность”. Попытавшись еще протестовать, Шура должна была подчиниться. День она пролежала, а на следующую ночь боль в ноге прошла и не оста­лось никаких следов болезни. „Отец Сергий, по-видимому, это не тромбофлебит был? ” — „Нет, Шура, был тромбофлебит, но вас исцелила благодать Таинства”.

Когда дочку Шуры хотели исключить из института за ре­лигиозные убеждения, очень хорошо дотоле относившийся к ней преподаватель физики стал к ней придираться и поручил ей сделать на основании астрономических данных антирели­гиозный доклад, как руководство дал популярную брошюру, в которой было приведено много ненаучного. Отец Сергий принял это близко к сердцу, он помог составить доклад из чи­сто научных данных, которые, конечно, не были антирелигиоз­ными, и стал молиться не только за дочь Шуры, но и за ее учи­теля. На доклад были приглашены представители ОНО (отдела народного образования), и доклад прошел блестяще, получил отличную оценку, и никаких неприятных вопросов никто не задал».

В бытовом плане в Ташкенте отцу Сергию было проще, чем в других местах его среднеазиатского служения, так как при нем могла жить келейницей очередная из его старушек, которым он давал кров и пристанище, — тетя Катя, в недав­нем прошлом — уборщица храма в Самарканде. «Великая ми­лость Божия, что со мной живет тетя Катя; она — тип Паши и до конца преданный человек. Я теперь живу, как у Христа за пазухой, ни о чем бытовом не беспокоясь. Все приготов­лено, все вычищено, приведено в порядок, и ворчание с моей стороны бывает только в одном случае, а именно: она остав­ляет, или, вернее, старается оставить для меня [то, что] по­лучше, а я из-за этого сержусь на нее. Из этого можешь су­дить, какой она человек».

Отец Сергий из Ташкента вел довольно обширную пере­писку. Поистине лучезарной радостью светятся строчки его писем к епископу Афанасию (Сахарову), 7 марта 1955 года освободившемуся наконец из заточения в Зубово-Полянском доме инвалидов, куда «упекли» святителя власти после на­стигшего его в Дубравлаге инсульта. Епископ Афанасий очень любил своего «карабановского доктора», как часто называл протоиерея Сергия Никитина, и был рад узнать, что тот «сме­нил профессию», выйдя на открытое служение, хотя и сетовал, что нет возможности видеться с любимым врачом-батюшкой, так как тот стал теперь «азиатом». Постоянной была пере­писка с О.А. Остолоповой. Адресатами протоиерея Сергия в это время являлись и В.Н. Щелкачев, и Е.С. Надеждина. Ра­зумеется, не прерывалась тесная связь с родными. Регулярно писал он семейству Сосновских. 21 октября 1955 года протоие­рей Сергий сообщал им: «Теперь уже нет протоиерея Бориса, а есть игумен Борис. Накануне Сергиева дня, за всенощной, состоялся постриг протоиерея Бориса, а на Казанскую или же на день св. Иоанна Златоуста (13 ноября по старому стилю) мы ожидаем возведения игумена Бориса в сан архимандрита. А затем, Бог даст, мы дождемся и архиерея Бориса.

Мое здоровье, по милости Божией, удовлетворитель­ное. Приходится сейчас, по новой работе, порядочно ходить, и я хожу свободно, не утомляюсь; отеков давно не было. Я пишу „по новой работе” — получил новое назначение — открыть но­вый приход в селе, непосредственно примыкающем к Ташкен­ту. Жить буду еще продолжительное время на старом месте, пока окончательно все устроится».

В июле 1955 года протоиерей Сергий Никитин был назна­чен настоятелем Николо-Ермогенского молитвенного дома в селе Луначарском Орджоникидзевского района Ташкент­ской области. Этот храм ему предстояло созидать практиче­ски с нуля.

История открытия молитвенного дома была долгой и му­чительной.

Село Луначарское — районный центр, находящийся в вось­ми километрах от города Ташкента, — до 1917 года было заселе­но русскими. В 1902 году в нем была построена церковь, закры­тая и переоборудованная в поликлинику в 1929-1930 годах.

Первое ходатайство о разрешении открыть в Луначар­ском храм в Совет по делам Русской Православной Церкви при Совмине Узбекской ССР поступило в 1944 году. Удовлет­ворено оно не было. В селе неофициально функциониро­вал молитвенный дом, здание которого было приобретено на средства верующих. Повторные ходатайства о регистра­ции общины возбуждались в 1946, 1948, 1950 годах. Эти и по­следующие обращения отклонялись с мотивировкой, что село Луначарское находится в восьми километрах от го­рода Ташкента и соединено с ним автобусным сообщением, что дает возможность верующим беспрепятственно посе­щать городские церкви.

В1950 году неофициальный молитвенный дом был закрыт, а здание отобрано райисполкомом. Последующие ходатайства не давали результата, пока 8 июня 1953 года епископ Ермоген не смог убедить уполномоченного Тормашева М.Н. в необходи­мости удовлетворить настойчивую просьбу верующих об от­крытии молитвенного дома в Луначарском. На возражение о близости поселка к городу Ташкенту архиерей заметил, что «городские церкви постоянно переполнены и все более очевид­ной делается нужда в открытии новых храмов как в районах, так и в гор. Ташкенте».

Ходатайство об открытии молитвенного дома было удо­влетворено 22 июля 1955 года. И открывать храм поручили протоиерею Сергию Никитину. Позже со своими духовными детьми епископ Стефан делился воспоминаниями о том, как непросто было ему нести это послушание. Он, доктор по об­разованию, немолодой, не располагающий уже физическим здоровьем человек (страдавший вегетативным неврозом и ги­пертонией), в условиях крайне неблагоприятного при этих физических расстройствах климата Средней Азии обязан был заниматься незнакомым и непосильным для него делом: не­легальными или полулегальными закупками материалов, до­бычей денег на оплату рабочим, наймом этих рабочих и т.п. Несмотря на это, шестидесятилетний протоиерей энергично включился в труды на новом приходе. «Много хлопот и забот; нет еще у нас здания, служу в доме старосты, но работаю и хло­почу с радостью, надеясь на помощь Божию», — писал он епи­скопу Афанасию 26 октября 1955 года.

Необходимо сказать несколько слов о владыке Ермо- гене (Голубеве), с которым оказалась тесно связана жизнь епископа Стефана (Никитина). И хотя в ташкентский период в их отношениях имелась некоторая напряженность, все же оба святителя были людьми одного духа, горячо любивши­ми Церковь и всем сердцем болевшими за нее.

Епископ Ермоген, человек чрезвычайно активный и по­лагавший душу за Церковь, ревностно продолжал начатое архиепископом Гурием дело возрождения Православия в Средней Азии. Уже отмечалось, какое значение он прида­вал образованию пастырей Церкви. Прекрасно изучивший все механизмы советского делопроизводства в юридической и хозяйственной сферах, епископ Ермоген сумел за семь лет на Ташкентской кафедре добиться значительного по тем вре­менам увеличения числа приходов. Благодаря его смелости, твердости и усердию во второй половине пятидесятых годов прямо вокруг стен старой маленькой церкви в центре Ташкен­та под видом ее ремонта был стремительно возведен огром­ный кафедральный Успенский собор, вмещающий до 4000 молящихся. И это тогда, когда на ремонт какого-нибудь ма­люсенького сельского молитвенного домика, как правило, невозможно было выбить разрешения властей! Это было крупнейшее строительство за 50 лет богоборческой власти. Появление этого храма многими верующими расценивалось как великая милость Божия к православному народу Таш­кента. Во все время строительства на соборной территории не прекращалась служба. И протоиерей Сергий Никитин был непосредственным свидетелем и активным участником этих поистине героических событий.

В одном из писем того времени он сообщал: «У нас про­исходит полная реконструкция собора: он строится заново; поэтому все стеснено до предела. В будние дни служба проис­ходит в большой крещальной, и в будни литургии не соверша­ется: утром служат утреню, а вечером — вечерню. Литургию служат только по субботам и воскресеньям, а также по боль­шим праздникам. Во дворе поставили походный алтарь, а мо­лящиеся стоят под открытым небом».

Безусловно, работать под началом такого активного, обла­дающего неуемной энергией архиерея было непросто. Сам вкла­дывая в дело нечеловеческие усилия, епископ Ермоген требовал того же и от подчиненных. Много давая, он много и спрашивал.

Уполномоченный Совета по делам Русской Православной Церкви писал в отчете за первое полугодие 1956 года: «Главной и подавляющей является забота управляющего епархией епи­скопа ЕРМОГЕНА о благоустройстве церквей и молитвенных до­мов, украшении их, создании лучших условий для отправления церковных треб верующими. Таких забот он требует и от под­чиненного ему приходского духовенства. Исключительное вни­мание уделяется внутреннему украшению храмов <...>.

Наличие внутриепархиальных средств дает возможность епископу помогать любому приходу, улучшать материальное благополучие бедных приходов за счет крупных, богатых, снабжать храмы всеми необходимыми предметами церковно­го обихода <...>.

Если два года тому назад такие мероприятия проводились и финансировались непосредственно церковными общинами в рамках их бюджета и являлись незначительными из-за от­сутствия средств, то совершенно иное положение наблюдается теперь, когда <...> епископ сосредоточил в своих руках сред­ства всей епархии и распоряжается ими по своему усмотре­нию, направляя их туда, куда находит нужным.

Сельские молитвенные дома (с. Сталинское, Красногвар­дейское, Милютинское и др.), где контингент русского населе­ния ограничен, предоставлены своим силам.

Наоборот, в больших городах и районных центрах, где сосредоточена основная масса русского населения, епископ тратит большие средства на благоустройство храмов.

Так, разрешенный открыть в прошлом году молитвенный дом в селе Луначарском оборудуется на широкую для села ногу.

Покупка и оборудование молитвенного здания стоили более 200 тысяч рублей. Вновь организованная община со­вершенно не располагает такими средствами, и все расходы несет епархия <...>.

Вновь открытый молитвенный дом в селе Луначарском до сего времени (пока) не действует.

Только в феврале месяце с.г. была оформлена покупка частного недостроенного здания и начаты работы по переу­стройству его для молитвенных целей.

Тем не менее церковные службы, за исключением литур­гии (вечерня, часы и др.), а также церковные требы регулярно совершаются назначенным на приход священником НИКИТИ­НЫМ в доме церковного старосты КУЦЕВА. Обычно присут­ствует на этих службах от го до 20 человек.

В настоящее время приобретение здания закончено. Ве­дется внутренняя отделка, основная часть которой состоит из поделки иконостаса.

По словам настоятеля молитвенного дома протоиерея НИ­КИТИНА, поделка иконостаса обойдется в 25 ооо рублей.

Примерно в половине августа предполагается освящение молитвенного дома».

Необходимо отметить, что епископ Ермоген, будучи пре­красным организатором и хозяйственником, отнюдь не упу­скал из виду духовное окормление своей паствы. Напротив, даже уполномоченный отмечал, что архиерей регулярно, каждую среду и воскресенье, сам проповедовал в Успенском кафедральном соборе «на евангельскую или нравственно­христианскую тему», частой проповеди требовал и от других священников епархии.

Интересные штрихи к пастырскому облику одного из до­стойнейших архиереев XX века добавляет инструкция для на­стоятелей храмов, часть которой приводит уполномоченный в отчете за первое полугодие 1957 года.

«Приближаются церковные праздники. Некоторые на­стоятели, стремясь украсить храмы, вывешивают плакаты с текстами из Священного Писания, иллюминируя иконы и т.д. Но, увлекаясь эффектами, допускают безвкусицу и аля­поватость, что оскорбляет чувство верующего человека, и тратят на это большие деньги.

В убранстве храма не должно быть разноцветных лампо­чек, дабы не рассеивать мысли молящихся и не искажать на­значения храма. Хорошим убранством должны быть чистота, опрятность в храме, особенно в алтаре.

Кроме того, хорошим убранством храма являются исто­вая служба, хорошее пение, хорошо продуманные проповеди, беседы, подготовка верующих к восприятию того или иного праздника или торжества.

Проявляйте заботливое, чуткое отношение к нуждам ве­рующих, добросовестно исполняйте требы.

Особенно тщательно подготавливайте их [верующих] к исповеди, к принятию Святых Христовых Таин, также к кре­щению (взрослых)».

Конечно, общение с таким пламенным христианином и пастырем, как епископ Ермоген, не могло не принести про­тоиерею Сергию ценного опыта — и житейского, и пастыр­ского. Однако серьезные проблемы со здоровьем, трудно со­вместимые со среднеазиатским климатом, заставили после получения им приглашения от архиепископа Гурия, которого

к этому времени назначили в Днепропетровск, всерьез заду­маться о переводе в другую епархию.

«Как это скучно — болеть и таскаться по врачам! — пи­сал отец Сергий во время очередной приключившейся с ним болезни. — Ничего не поделаешь: 7-й десяток — одежда бес­смертного духа начинает отказываться служить ему в каче­стве одежды, и дух уже стремится выбраться от оков тела, чтобы свободно, без всяких задержек и помех, воспарить к Небу».

В ноябре 1956 года отец Сергий имел отпуск, во время ко­торого навестил переехавшего из Тутаева в Петушки епископа Афанасия (Сахарова) и во Владимире О.А. Остолопову. Ездил также в Днепропетровск, к архиепископу Гурию. Вернулся он из отпуска в Ташкент уже с твердым намерением перейти служить в Днепропетровскую епархию и при первом же удоб­ном случае просить ташкентского архиерея отпустить его. Тот имел характер непростой, и разговор отнюдь не обещал быть легким. Протоиерей Сергий так описывал своим родным реак­цию епископа Ермогена: «Резко сказал, что ни в коем случае он меня отпустить не может. Тогда я очень твердо <...> стал ему возражать. <...> Его Преосвященство сказал, что я его как- то сразу огорошил и он не может собраться с мыслями, что надо подумать. <...> Сначала было мне предложено уезжать на жар­кие месяцы, на что я решительно не согласился. Наконец было принято решение компромиссное, но все же победа осталась за мной, а именно: я уезжаю совсем из Ташкентской епархии, но не сейчас, как я настаивал, а в середине мая перед наступле­нием жары. Его Преосвященство сказал, что он дает слово от­пустить меня „с миром и по-хорошему” (его собственные сло­ва). Правду сказать, что я быстро согласился на такое решение, т.е. на отъезд в середине мая, — я, собственно, и не рассчиты­вал на большее... Решение остаться до середины мая от всей души приветствовали о. Б[орис], о. Ф[еодор] с Шурой, Ал[ексан] дра Алексеевна, Ольга Ос[иповна], Вера Никол[аевна], старухи- просфорни, все монашки — и так искренно, и так тепло, что я, будучи „жалким”, умилился. Пишу обо всем вл[адыке] Гу­рию. Ничего не сделаешь. Думаю, что если не на это место, то на другое вл[адыка] Гурий возьмет меня».

Епископу Ермогену тяжело было отпускать из Ташкента протоиерея Сергия Никитина, и он, видимо, попытался за пол­года, остававшиеся до наступления лета, изменить намерение своего клирика.

«Архиерей назначил меня членом епархиального совета и представляет как будто к награде (палица), — писал в кон­це января 1957 года протоиерей Сергий Никитин в одном из писем. — Между прочим в прошлом году он по настоянию епархиального совета назначал меня к награде, но потом сам вычеркнул. Друзья (да и я сам) расценивают эти действия как желание архиерея удержать меня в своей епархии и, так сказать морща лоб, [он] делает мне, против желания, аванс. Но самое интересное то, что, несмотря на авансы, иногда сре­ди „кадки меду” прорывается „ложка дегтю”. Но я отношусь ко всему философски и выпады игнорирую».

Несмотря на явное нежелание отпускать из епархии сво­его клирика, после рецидива брюшного тифа, спустя четыре года после Ленинабада на значительный срок вновь приковав­шего отца Сергия к постели, епископу Ермогену пришлось сми­риться с решением хронически больного священника сменить место служения. Протоиерей Сергий в начале июня 1957 года должен был покинуть Среднюю Азию.

Из «среднеазиатских» воспоминаний епископа Стефана, которыми он делился со своими духовными чадами и друзья­ми, сохранился рассказ о том, как его, православного священ­ника, однажды пристыдила простая узбечка. Дело было в ра­мазан — пост у мусульман, во время которого в светлое время суток они ничего не готовят, не едят и не пьют. Отец Сергий встретил узбечку с маленькой дочкой. Губы девочки, совер­шенно обессиленной, были потрескавшимися от жары. Жалея ребенка, русский священник посоветовал матери дать дочери хоть немного воды, на что та ответила:

— Разве ты, мулла, не знаешь, что как бы ни было трудно, закон Божий должен быть исполнен?..

Еще одну историю — на этот раз курьезную — еще об одном «посрамлении» Владыка рассказывал, весело смеясь над самим собой.

Как-то ему пришлось оформлять наряд на выполнение произведенных в храме работ. Рабочие же, как правило, были из туркмен и узбеков и плохо говорили по-русски, изрядно коверкая слова на свой лад. «С кем поведешься, от того набе­решься», и русский священник «заразился» от своего окруже­ния этим коверканием. И вот, оформляя документы и подавая азиату-бригадиру лист бумаги для подписи, настоятель чисто автоматически произнес со «среднеазиатским» акцентом:

— Твая брал перо и мала-мала писал.

Совершенно неожиданно в ответ на просьбу собеседника- русича бригадир на чистейшем пушкинском языке ответил:

— Дайте мне, пожалуйста, ручку, я подпишу.

Протоиерея Сергия Никитина по сей день помнят в Средней Азии. Храмы, в которых доводилось ему служить за шесть с половиной лет, проведенных здесь, являются оплотами Православия и поныне. Созданная его трудами в Луначар­ском церковь в честь священномученика патриарха Ермогена и сегодня раскрывает перед христианами свои Царские врата, доставшиеся ей в наследство от алтарной преграды малень­кого здания старого Ташкентского Успенского кафедрального собора.

Знакомство с отчетами уполномоченных Совета по делам Русской Православной Церкви с мест служения протоиерея Сергия обнаруживает несколько досадную для исследователя скудость упоминаний его имени в документах этого ведом­ства. Думается, однако, что во многом эта скудость объясня­ется нежеланием пастыря выносить сор из избы. Несмотря на то, что приходы его были весьма проблемными, возникав­шие трудности он считал возможным обсуждать лишь со сво­ими архиереями, а никак не с уполномоченными Совета, всем сердцем любя свою Церковь и по мере сил ограждая ее от при­косновений рук «неверных» (: Кор. 6: 6).

Из Средней Азии в Днепропетровск протоиерей Сергий ехал через Москву. Посещение столицы совпало по времени со смертью любимого им священника Константина Всехсвятского. Тогда же в связи с кончиной «незабвенного „дедушки”» состоялось его знакомство с «отцами Александрами от Иль [и Обыден]ного» — протоиереем Александром Толгским и свя­щенником Александром Егоровым.

22 июня 1957 года поездом № 15 протоиерей Сергий Ники­тин отправлялся из Москвы на новое место своего служения.