Самарканд

О жизни протоиерея Сергия Никитина в Самарканде извест­но значительно меньше, чем о служении его в других городах Средней Азии. Источниками сведений по этому периоду слу­жат в основном пять его писем родным и друзьям и несколько фраз из воспоминаний Е.В. Апушкиной.

Назначение на новый приход состоялось заочно, из Мо­сквы, где происходила хиротония епископа Ермогена. После брюшного тифа едва вернувшийся из Ташкента в Ленинабад настоятель спустя месяц должен был вновь выезжать на но­вое место служения. Сам он так писал об этом Е.С. Надежди­ной: «Господь помог несколько внести умиротворение в ленинабадский приход, но, видимо, это мне не по силам, так как Сам Господь отвел от меня это дело, <...> избавляет меня от Ленинабада. Физически чувствую себя неважно — видимо, последняя болезнь резко ухудшила состояние сердца, и, воз­можно, я вступаю в последний период жизни. Да будет воля Божия во всем!»

В очередном переезде брату помогала Е.А. Стурцель, еще в начале января приехавшая из Москвы и самоотверженно ухаживавшая за ним во время болезни.

В Самарканд, как вспоминает Е.В. Апушкина, протоиерей Сергий направлялся с радостью. Но и там его ждали серьез­ные испытания. Опять пришлось много потерпеть «от сво­их»: иеромонах, второй священник Покровского собора, стал враждовать на своего настоятеля: доносил на него архиерею, запрещал своим духовным детям — дочерям уборщицы — подходить к отцу Сергию за благословением, следил за лю­бым его действием. Когда же настоятель предпринял поездку в Ташкент, ему вослед пошло донесение, что он якобы скрылся с церковной кассой.

Действительно, отголоски неурядиц с неким отцом Мак­симом содержатся и в сохранившихся письмах самого прото­иерея Сергия Никитина, в течение достаточно долгого време­ни с надеждой ожидавшего назначения к себе в Покровский собор напарника. Приход считался двуштатным, а настояте­лю, по крайней мере до июля 1953 года, приходилось ежеднев­но служить без второго священника. Тем огорчительнее было неожиданно столкнуться с интригами своего собрата.

В конце концов конфликт, видимо, удалось преодолеть мирным способом. Сильно помог в этом протоиерей Петр Княжинский (1867-1958), 85-летний старец — настоятель самар­кандского Свято-Георгиевского храма, при котором имелась маленькая, но крепкая тайная монашеская община, окормлял ее игумен (впоследствии — архимандрит) Серафим (Сутори- хин). С этой общиной отец Сергий Никитин поддерживал по­стоянную связь. В начале 1954 года он писал: «С моим „собра­том” как будто утихло. Он увидел, что с огнем шутить нельзя; кроме того, ничего из этой мышиной возни не вышло. Я про­сил о. Петра прийти к нам и переговорить с нами обоими: я бо­ялся за себя, что буду волноваться и тем самым испорчу дело. О. Петр пришел, мы объяснились в его присутствии; с моей стороны было все в высшей степени корректно и спокойно.

Не знаю, конечно, что будет дальше, но думаю, что подобное дело не повторится. После нашего объяснения, когда о. Мак­сим ушел, о. Петр остался у меня завтракать. Я расцеловал его со слезами и благодарил за его любовь и миролюбие. Поис- тине, блаженны миротворцы. После завтрака не отпустил его одного домой, а пошел проводить его, за что получил горячую благодарность от игумена и матери Евдокии».

Храм был очень бедным, и настоятеля крайне волновало шаткое материальное положение прихода. Епископ Ермоген затеял кардинальную перестройку финансовой деятельности епархии. Теперь, помимо ежемесячных взносов, каждая цер­ковь должна была делать в епархиальную казну две дополни­тельные единовременные выплаты — рождественскую и пас­хальную. В ответ ташкентская свечная мастерская, организо­ванная новым архиереем, должна была отпускать свечи при­ходам Средней Азии по их себестоимости, то есть значительно дешевле, чем при покупке в других местах.

«По-видимому, сейчас же после Сретения необходимо бу­дет ехать в Ташкент к архиерею для доклада о финансовом по­ложении собора. Предвижу затруднения; возможно, архиерей будет недоволен моими предложениями, а я, то есть не я, а цер­ковь, уже не можем продолжать влачить жалкое существова­ние. Главный порок нашего хозяйства в том, что у нас приход и расход абсолютно равны, и в буквальном смысле слова нет ни одной лишней копейки. Мы кончили год — смешно сказать — с положительным сальдо +157 рублей.

Я предложу сократить правый хор и еще кое-какие рас­ходы. Если архиерей не согласится, то, во всяком случае, я его предупреждал, а там его дело. Подумай, мы ежемесячно долж­ны делать отчисление в епархию в 2500 р. и внести единовре­менно, кроме всего, 7000 руб.; а после Пасхи — юооо руб. На­строение у меня неважное, и, по-видимому, архиерей заметит мое недовольство.

„Мышиная возня” со стороны о. Максима прекратилась, но я уже не могу ему по-прежнему доверять с открытым серд­цем; я начеку, а это так же трудно, как трудно и тягостно вся­кое напряжение».

Несмотря на занятость, хозяйственную и богослужебную (известно, что за каждой службой в храме произносилась про­поведь), протоиерей Сергий имел обширную переписку с ду­ховными детьми и знакомыми из Москвы и с прежних мест его служения в Средней Азии, переписывался с архиеписко­пом Гурием (Егоровым). Большую помощь оказывала брату- протоиерею сестра Е.А. Стурцель, высылая из столицы необхо­димые книги, а также кадильный уголь и ладан.

Интересно, что столь загруженный делами и страдаю­щий от множества недугов почти уже шестидесятилетний настоятель находил время и желание для самообразования и чтения литературы, и не только духовного содержания. Своими впечатлениями от прочитанного он делился с дру­зьями и духовными детьми: «Перечитал повесть Достоев­ского „Белые ночи”. Я всегда особенно любил и ценил эту вещь, но сейчас я от нее в восторге. Считаю, что это произ­ведение одно из самых изумительных и в русской и в миро­вой литературе. От начала до конца сверхгениально и за­трагивает какие-то особые струны сердца и души, которые долго-долго вибрируют, как Эолова арфа. Советую тебе пе­речитать эту вещь.

А.В. Шенрок работает в университетской библиотеке, и поэтому я могу пользоваться редкими книгами. Сейчас изу­чаю географию (университетский курс) Мартонна (Гарик, на­верно, знает этот курс как геолог). Но физическая география для меня в некоторых местах трудна. Так как физику я забыл, а высшей математики не знаю. Но все-таки кое-что остается, и я очень доволен. Политическая и экономическая географии будут для меня несравненно легче, да я довольно прилично знаю эти разделы. Хочу потом заняться грамматикой русского языка (университетский курс)».

«Посылаю прекрасное произведение Брюсова “Евангельские звери” — какое глубокое знание Евангелия, какой чудесный аромат от всего стихотворения. И это — творение Брюсова — коммуниста и,, безбожника”(?). Я послал как-то Зине его, но хочется и тебе послать».